***
Когда рассвело, лошади ушли далеко от долины Ихлары и теперь устало плелись по узкой тропинке. Дорога в этих местах была тяжёлой, каменистой, не удивительно, что силы животных оказались на исходе. Нелегко было и всадникам: Дервиш, не спавший всю ночь, то и дело ловил тело Курта, пытавшееся соскользнуть с соседней кобылы, которую вёл за собой за поводья. Завидев горную речушку, решил сделать привал. Стащил Курта за землю и устроил поудобнее, подсунув под голову походный мешок, который держал в своем тайнике. Молодой разбойник находился в полузабытье, его постоянно тошнило. Причиной, должно быть, являлся сильный удар по голове, о чём свидетельствовала огромная шишка на макушке, других видимых повреждений у Курта не наблюдалось. Дервиш оторвал кусок подола своей холщовой рубахи, смочил его в холодной горной воде и положил на лоб больного, тот от бодрящего прикосновения открыл глаза и с благодарностью посмотрел на своего спасителя. — Бабушка? — прохрипел Курт. — Погибла. Крепись. Как и большинство других членов банды. Те, кто выживут, похоронят мёртвых, за это не переживай. — Я остался совсем один… Отец, брось меня здесь. Помру, так помру. — скрючился от очередного приступа рвоты. — Ты не позволил меня убить, не бросил. И я не брошу. — для Дервиша было крайней странно слышать к себе обращение «отец», это трогало и одновременно болезненно напоминало о Мустафе. — У меня есть сын чуть старше тебя. Я помогу тебе, Аллах увидит и ниспошлёт того, кто однажды поможет ему, если вдруг случится беда. Добро не всегда возвращается из тех же рук, в которые ты его вложил. — Сын? Не знал… — Я и сам не знал. Непривычное чувство. Очень глубокое, щемящее, порой невыносимое. — замолк, снова вспомнив тот последний разговор на конюшне, когда Кеманкеш протянул ему свою ладонь, ладонь зрелого мужчины, чьё детство, юность и ранняя молодость прошли вдали от него и от Хандан. — Есть кто-нибудь, кто может вылечить тебя? — Знахарка в посёлке недалеко от Аксарая, знакомая Бабушки. — Отдохнём и двинемся туда. Покажешь, куда ехать. Отныне жизни Курта и Дервиша тесно переплелись и две дороги стали одной. Рано или поздно этот путь должен был привести их в Стамбул. Такова судьба двух волков-отшельников, которым предстояло сбиться в одну стаю, чтобы не погибнуть. *** — Булут ага, скажи немедленно, куда мы едем? — Кесем возмущённо скривила лицо, выходя из дома, добровольной узницей которого являлась уже больше месяца. — Туда, куда приказал хозяин, ханзаде Мустафа. — загадочно улыбнулся евнух и открыл дверцу кареты. Кесем очень надеялась, что Кеманкеш выполнил просьбу о каком-нибудь занятии для неё. Жизнь, заключённая в стены особняка, казалась невыносимой. Замысел нового супруга превзошёл всё ожидания: уже спустя пятнадцать минут они остановились у вакфа, того самого, которым Кесем занималась в бытность первого замужества. Ахмед двенадцать лет назад даровал ей земли и крупную сумму денег для строительства целого комплекса зданий, в который входила ночлежка, столовая, больница, два хамама для мужчин и женщин отдельно, школа-медресе и учебные мастерские. Всё это предназначалось для бедных от имени Всевышнего и от лица османской династии. Когда Ахмед умер и на плечи Кесем легли другие, более важные государственные обязанности, заботиться о делах вакфа она поручила Гевхерхан. И вот теперь ей снова было дозволено сюда вернуться. Кажется, впервые за долгое время она разрешила себе искренне улыбнуться. Поздоровавшись с Эстер и другими присутствовавшими, поднялась по крутой лестнице в свой уютный кабинет, в котором ранее проводила долгие часы, решая вопросы благотворительности. Булут конечно же знал обо всём заранее, это он подсказал ханзаде идею, был доволен своей важной ролью и предприимчивостью нового господина, старавшегося сделать всё возможное и невозможное ради любимой жены. Эфиоп было увязался за Кесем, ведь Кеманкеш велел ему не выпускать её ни на минуту из поля зрения, но когда перед самым лицом мощная дубовая дверь громко захлопнулась, понял, что теперь его участь — коротать время на лавочке, под кабинетом хозяйки в надежде, что она не задумала ничего из того, что может сильно огорчить её супруга. — Гевхерхан! — обняла падчерицу с большой теплотой. — Кесем! Я так рада тебя видеть! На этот раз я пришла, чтобы передать документы и ввести тебя в курс всех дел, как приказал Султан Шахин. Теперь вакф снова принадлежит тебе, здесь дарственная на твоё имя. — Да, но на что я буду его содержать? Не понимаю… У меня забрали в казну всё имущество, подаренное твоим отцом и даже лишили содержания, полностью отдав под опеку мужа. — Думаю, как раз он и расскажет тебе об этом. Странно, что пока не рассказал. Ладно, располагайся и расскажи, как ты теперь живёшь? — Кесем опустилась на деревянное кресло с кожаной обивкой на сиденье и спинке. — Ох, Гевхерхан, даже не спрашивай. Моё солнце зашло вместе со смертью моего Ахмеда, оставалась луна, но и она погасла, когда не стало твоих братьев. Как я могу жить в кромешной мгле без единого светила? — Но ведь остаются звёзды. Они маленькие, но дают много света, если собрать их вместе. Бедные люди боготворят тебя и их великое множество. Пусть они станут твоими звёздами. Я, если позволит мой муж, тоже не хочу оставаться в стороне от дел вакфа по мере возможности. — Конечно. Эти двери всегда открыты для тебя. Но кто тот счастливец, которому достанется такая нежная роза? Надеюсь, твоя тётка хотя бы здесь не навредила, подобрала тебе достойную партию. — Ханзаде Девлет. Наша свадьба через три недели. — Ах, снова Гирей… Они как крысы, заполнили все стамбульские подворотни, или же как пауки, опутали все наши жизни. — Мы с Атике сильно поссорились. Девлет ведь очень приглянулся ей, она, бедняжка, влюбилась, но была уже обещана тётей Дильрубой Зюльфикару Паше. — Моя милая девочка…в жёны этому грубому мужлану, не знающему ничего святого. Я бы никогда не допустила! — сокрушалась Кесем. — И тебя бы уберегла от Гирея. Ты и так настрадалась в первом замужестве за негодяем Санжаром. — На самом деле, я боюсь даже думать обо всём этом… Мне очень стыдно говорить об этом, но как…как переступить через себя, если тебе противна сама мысль о том, что придётся разделить брачное ложе с мужчиной? Вопрос был слишком откровенен, из разряда тех, какие обычно не задают вслух. Однако Кесем как раз находилась в подобном положении, когда близость с Кеманкешем была в тягость, почти через силу. Она могла бы многое рассказать о том, как перетерпеть прикосновения нелюбимого, как заставить себя не чувствовать, не думать, но всё же решила настроить Гевхерхан на лучшее. — Девлет другой человек, не Санжар. Почему ты решила, что старая история должна повториться ещё раз? Возможно, в этом браке всё будет иначе. Ты знаешь, с каким презрением я отношусь к Гиреям, но из всех братьев твой жених оставляет самое приятное впечатление. Вдруг вы полюбите друг друга? — Мне кажется, что я холодная, не могу дать мужчине того, что он ищет, чего ждёт. И сама не способна получать радость от супружества. Кесем подошла ближе и посмотрела сидящей Гевхерхан прямо в глаза с теплотой старшей сестры или же близкой подруги. — Не говори так. В любой ситуации можно увидеть хорошее. Если кому и чувствовать себя обречённой, так это мне. Ты хотя бы имеешь шансы стать матерью, оправдав все свои жертвы. Найдёшь себя если не в любви, то хотя в материнстве. Мне же и в этом отказано. — Кесем опустила глаза, не в силах вновь думать о детях. — А может ещё не всё потеряно? Прошло много лет, бывают случаи, когда со временем организм восстанавливается от травм… А вдруг Аллах пошлёт тебе малыша? — Нет! Не будет этого! Да я и не хочу, чтобы нас с Кеманкешем связывало нечто большее, чем уже есть. Никогда не прощу ему наших шехзаде. Уж лучше так… — Послушай, я была в тот день во дворце, видела, как он метался по кафесу, в отчаянии искал Касыма. Он не мог быть заодно с Повелителем и тётей Дильрубой, кажется, это какое-то злое стечение обстоятельств. — Не переубеждай меня, это невозможно. Для меня он предатель и останется таковым навсегда. Знаешь, лучше окажи мне одну услугу. Я напишу записку, а ты поезжай во дворец, найди Силахтара Пашу и передай ему лично в руки. Для меня это очень важно. — Кесем подвинула к себе лист бумаги и чернильницу, чтобы написать послание своему верному другу.***
Молодая женщина бережно сворачивала хлопковые мужские рубахи, складывая их в аккуратную стопку. Это вполне могла делать прислуга, но Ширин самой нравилось ухаживать за мужем и сыном. Иногда, чтобы заглушить внезапно пробудившуюся тоску, она прижимала выстиранные вещи к своему лицу, ища знакомый запах. Напрасно, рубахи благоухали лишь свежестью поздней весны, да немного отдавали щёлоком. Раньше, живя в гаремном корпусе Бахчисарая, она была лишена и этой малости. Сейчас Кеманкеш стал гораздо ближе физически, но отдалился душой, и причина была ясна. Заслышав шаги, заторопилась, убирая вещи в глубокий ящик комода, стоящий в его покоях. Не хотелось показывать свою слабость, свои чувства. — Ширин, моя дорогая жена, рад тебя видеть. Как ты? Как наш ханзаде? — Спасибо Всевышнему, всё хорошо. Радуюсь его первым успехам в обучении счёту и каллиграфии. Хандан Султан с такой любовью занимается с Керимом, словно с родным внуком. — замолчала, увидев, как изменился в лице Кеманкеш, решила сменить тему. — Кесем куда-то уехала. Это ведь ты дал разрешение? — Не разрешение, указание. Мои жёны не наложницы, не рабыни, а свободные мусульманки. Ты тоже можешь выезжать в город, завести знакомства, я совсем не против и даже наоборот, буду рад, если у тебя появятся друзья и увлечения. Кесем займётся благотворительностью, если сумеете найти общий язык, договориться, и ты можешь ей помогать. — Не думаю, что она захочет. Я стараюсь, делаю всё, чтобы сблизиться с ней, но не получается, прости. — Это не твоя вина. Кесем пережила слишком много потерь и у неё непростой характер, но пройдёт время, она свыкнется со своим новым положением, пойдёт нам всем навстречу. Почему-то я уверен, что здравый смысл в ней возобладает над пустыми обидами. — Пусть так и будет, мой господин. — Ширин собралась было уходить, но Кеманкеш остановил её. — Спасибо. Для меня твоя поддержка очень многое значит, она бесценна. Догадываюсь, как тебе нелегко в этой ситуации. Я никогда не обманывал, не лгал, да и дальше не буду. Знай, если однажды ты захочешь получить свободу, развод, я не стану этому препятствовать. — Что ты, Мустафа! Как можно, у нас же сын! Я никогда не посмею разлучить вас, да и сама без него не смогу. — Я нарушаю законы шариата, согласно которым должен был поделить ночи между своими жёнами поровну и ни одну из вас не обидеть своим вниманием, потому ты имеешь право быть недовольной своим мужем. — Между нами есть уговор, он существовал задолго до появления Кесем в нашей семье. Пусть так будет и впредь. Я приспособлюсь, привыкну. Только не лишай меня своей дружбы, своего доверия, этого будет достаточно. Высокая, худощавая фигура Ширин направилась к двери. С каждым днём Кеманкеш всё сильнее и сильнее восхищался мудростью первой супруги, заботливой матери своего единственного наследника, но в тоже время вопреки разуму до беспамятства любил другую. *** Силахтар бросил все дела и помчался в вакф, когда получил от Гевхерхан Султан записку Кесем. Весь прошедший месяц он сгорал от ревности, представляя, что его любимая госпожа теперь жена другого, живёт с ним под одной крышей, а он не может её даже увидеть. За долгие годы их встречи превратились в ритуал, в зависимость, одновременно мучительную и сладостную. Он подолгу мог сидеть рядом, наблюдая, как Султанша склонилась над документами и внимательно их читает. Силахтар в это время изучал её и узнал настолько хорошо, что по отдельным жестам, движениям, ухмылкам, даже вздохам понимал, в каком расположении духа находится Кесем, иногда мог предугадать, что она скажет, как дальше поступит. Сейчас единственным желанием после долгой разлуки было обнять её, ненароком прикоснуться к тёплой коже рук, но все эти действия по-прежнему находились под строжайшим запретом. Оставалось довольствоваться присутствием рядом, возможностью снова видеть её, разговаривать. — Госпожа! — смиренно склонил голову в то время, когда сердце буквально выскакивало из груди. — Силахтар! Я рискую, позвав тебя сюда. Кеманкешу не понравится, если он узнает. Но меня это не волнует. Только тебе я могу доверить самое сокровенное, только тебе одному доверяю на этом свете. — Я очень переживал, когда всё случилось с Султаном Османом и шехзаде. Если бы знал тогда, не доверился Мустафе Гирею, настоял бы на встрече с вами лично. Он был так убедителен, настроен помочь… Надеюсь, ваш супруг ведёт себя благоразумно. В данных обстоятельствах полагаю, что этот брак фиктивный….- Силахтар сказал лишнее, то, что его совершенно не касалось, но уж очень хотелось, чтобы зыбкие надежды оправдались. Кесем ожидаемо смутилась, уводя взгляд куда-то в сторону, но ничего не ответила, не успокоила израненную ревностью душу своего верного раба. Вместо этого начала сама задавать вопросы. — Как наше «дело»? Всё ли в порядке? — Да, госпожа, переживать не стоит. Уверены ли вы, что мы правильно поступили? — Абсолютно. Рисковать нельзя, ни в коем случае. Возможно, нам понадобятся не недели и месяцы — годы, много лет, чтобы избавиться от Шахина и Дильрубы. — Сейчас это практически невозможно. Новый Повелитель уверенно взял власть в свои руки, каждую неделю присутствует на Совете Дивана, во всё вникает, всем интересуется. Кроме того, у него мощная поддержка в лице братьев Гиреев. Не знаю, как они это делают, но за месяц почти все наши бывшие сторонники перешли на их сторону. — Предатели…- с отвращением произнесла Кесем. — У них нет альтернативы, госпожа. Всё лучше, чем примкнуть к лагерю Зюльфикара Паши, он служит в интересах Дильрубы Султан. Как оказалось, эти интересы не всегда совпадают с целями Повелителя и это может быть нам на руку. — Хорошо бы если эти две твари сожрали друг друга, но нет, этого не случится, а Кеманкеш не допустит, чтобы янычары и народ встали против новой династии. При всех его недостатках, он грамотный политик и воин, за шесть лет я была наслышана о его успехах в Крыму на должности Хана, хоть эти успехи иногда и шли вразрез с интересами Империи. — Что же тогда делать? — Война. Нам нужна война с Венецией, Речью Посполитой, Австрией, Персией, да хоть с самим шайтаном! Долгая, тяжёлая, изматывающая война, которая пошатнёт положение Империи и тех, кто ей управляет. Мы должны найти способ развязать серьёзный конфликт, который заберёт все силы у Гиреев, а в конечном счёте и потопит их. От услышанного Силахтар пришёл в шок, такие масштабы действий ему не приходили в голову. Помимо всего прочего, это было очень опасно. За измену, за предательство полагалась немедленная смертная казнь, но ради Кесем он был готов на всё, даже пойти на плаху. — И что нужно делать? — Пока не знаю. — открыла ящик стола и достала два куска мыла. — Пусть отольют ключи по этим слепкам, вскоре я надеюсь достать и остальные. Вместе с ключами мы получим доступ ко всем документам Кеманкеша дома и в Порте, а возможно, даже до печати Великого Визиря. Тогда и решим, как поступить. Главное, не торопиться. Для мести нужна холодная голова и много времени. И того, и другого у меня в избытке. — Я всё сделаю. — Силахтар последний раз посмотрел на Кесем, словно пытаясь сохранить её образ в памяти до следующей встречи, благо теперь им предстояло видеться часто. Выходя, в дверях он столкнулся с Булутом. Если бы тёмная кожа могла краснеть, евнух сейчас был бы бордовым от чрезмерного волнения. — Что ж вы делаете, Кесем Ханым?! Хозяин убьёт меня, если узнает, что я оставил вас наедине с Пашой на целый час! — А разве он узнает об этом? Кто ему расскажет? Ты? — бросила строгий взгляд, не оставлявший места для сомнений. Булуту нужно молчать, во что бы то ни стало. «Всемогущий, кто-то из этих двоих однажды прикончит меня, нельзя быть слугою двух господ сразу. Аллах, помоги бедному Булуту, за своё добро он скоро превратится в мученика». *** На удивление Гевхерхан, Девлет решил назначить ей встречу в дворцовом саду с тем, чтобы познакомить с дочерью. Семилетняя девочка приехала в Стамбул вслед за отцом, когда им было принято окончательное решение служить во благо Империи рядом с братьями. Молодая Султанша сильно волновалась, ведь ей предстояло стать не только женой, но и приёмной матерью для ребёнка, которого она не видела ни разу в жизни. Она нашла в гареме свои старые детские игрушки, среди которых оказалось несколько тряпичных кукол, когда-то смастерённых руками умелых наложниц отца. Одна из них была в длинном шёлковом красном платье и жёлтой матерчатой короне, пришитой прямо к голове, поверх тёмных длинных волос, сделанных из толстой пряжи. Прижав игрушку к груди, отправилась на встречу. Ещё издали увидела фигуру высокого стройного ханзаде и маленькой девочки, державшей его за руку. По мере приближения бросалось в глаза, что внешне дочь пошла в отца и обещает вырасти такой же красавицей, но на женский манер. Гевхерхан улыбнулась малышке и протянула куклу. — Её зовут Вильдан, как мою маму. Когда она отправилась на небо, я очень грустила и тогда мне её подарили, чтобы я рассказывала ей все свои тайны и печали. Но ты можешь дать ей другое имя, если захочешь. Девочка взяла подарок и на секунду задумалась. Ей тоже иногда хотелось поделиться с кем-то своей тоской по матери. — Тогда я дам ей новое имя Джамиле, так звали мою маму. Пусть и у меня будет подруга. Спасибо! — просияла и прижалась к отцу. Девлет погладил дочь по тёмно-русым волосам и замлел от умиления, уж слишком он любил дочь — единственную память, оставленную умершей женой. Потом он присел, чтобы видеть глаза ребёнка в тот момент, когда сообщит важную новость. — Перихан, доченька, это Гевхерхан Султан, наша дальняя родственница. Скоро мы будем жить вместе как одна семья. Уверен, вы подружитесь. — Папа, ты снова женишься? — нахмурив брови, посмотрела на Девлета. — Только если ты дашь своё согласие. — конечно он лукавил, уже ничто не могло изменить принятого Шахином решения, но очень хотелось, чтобы единственная дочка понимала, что её мнение и чувства важны. — Ну, что скажешь? — перевёл взгляд с девочки на невесту. Перихан улыбнулась и что-то шепнула отцу на ухо, а потом обвила его шею тоненькими ручонками и повисла на шее. Когда дочка отошла на расстояние, рассматривая свою новую игрушку, Девлет подошёл ближе к своей будущей жене, чтобы поблагодарить за подарок. — Не стоит, она уже не новая. Просто мне захотелось поделиться чем-то сокровенным, очень дорогим. Я тоже рано потеряла мать и понимаю, каково это. А что ответила Перихан по поводу предстоящей свадьбы? — Что красивее найти жену будет сложно, нельзя отказываться. Придётся послушаться. — пошутил. Гевхерхан засмущалась. На самом деле, Девлет и его дочка ей очень нравились, но её мучило чувство вины по отношению к Атике, которая в свою очередь страдала от неразделённой любви и необходимости выйти замуж за того, кто не был ей мил. Кроме того, Гевхерхан очень боялась семейной жизни, всего того ада, что пережила с первым мужем. Хотя, похоже, что Кесем могла оказаться права: между Девлетом и Санжаром была целая пропасть, настолько они не похожи и внешне, и по поведению. — Султан Шахин пожаловал нам просторный дом по соседству с моим братом Мустафой. Знаю, что вы близки с Кесем, его первая жена тоже прекрасная, добрая женщина. Вам будет не скучно в их обществе, да и мне удобно, что Кеманкеш рядом. — Что ж, раз уж всё решено, то…- заламывала тонкие пальцы от волнения, что не укрылось от внимательных глаз Девлета. — Я не настаивал на этом браке, но признаться, в кои то веки доволен выбором Повелителя. Вы сразу напомнили мне Джамиле: эти волосы, походка, осанка…- сам понял, что сказал что-то не то, но было уже поздно. — Ах вот в чём дело… Ищите во мне другую? — отчего-то расстроилась и погрустнела. — Нет, что вы… Просто я долгое время ни на кого не обращал внимания, не мог, а благодаря этой схожести понял, что всё ещё жив и способен чувствовать. Не скрою, я тоскую по Джамиле, но не намерен вас сравнивать. Вы особенная, неповторимая и впереди у меня целая жизнь, чтобы узнать вас, как и у вас, чтобы узнать меня. Уверен, мы создадим крепкую любящую семью. — С вашего позволения, мне нужно идти. Только попрощаюсь с Перихан. Сверху, с балкона за ними наблюдала другая невеста, готовящаяся к скорой свадьбе. В отличие от Гевхерхан, она не была так спокойна и плакала ночами напролёт над своей незавидной участью, а ещё от зависти к сестре, ведь та невольно украла её долгожданное счастье.***
— Вели кучеру остановиться у усыпальницы при Голубой мечети. — попросила у Булута, садясь в карету. Первый день в вакфе прошёл плодотворно, Кесем даже ощутила былую значимость, когда давала распоряжения по празднику для бедных по случаю окончания священного месяца Рамадан. Конечно, это не тоже самое, что быть регентом, зато есть отдача — улыбки на лицах обездоленных детей, к тому же можно отвлечься и не думать целый день о собственном горе, не вариться в бесконечной ненависти, которая начинает пожирать изнутри, превращая душу в труху. Прибыли быстро. Кесем распорядилась, чтобы её оставили одну. По центру тюрбе располагалось высокое, украшенное ковром и пышной юсуфи, захоронение Султана Ахмеда, по чьей воле была возведена Голубая мечеть, а также усыпальница и медресе при ней. Рядом — свежая могила Султана Османа, чуть ниже и скромнее. По обе стороны от отца и сына — россыпь маленьких надгробий многочисленных шехзаде, так и не достигших взрослого возраста. Кесем нашла взглядом три из них, расположенных подряд. «Шехзаде Мурад», «Шехзаде Баязид», «Шехзаде Касым» — гласили таблички, хотя одна из могил была пуста. — Дети, как же я скучаю. Что с вами сделали, мои храбрые львы? Как я могла позволить, чтобы вас убили? Почему оказалась беспомощна, не увидела вокруг коварных врагов? Вернуть бы время вспять, я бы не пряталась в подвале, а пошла во дворец, чтобы вас защитить. Даже если бы меня убили… Хотя бы не пришлось пережить то, что пришлось пережить. Осман…я ни в чём не виню тебя, в пятнадцать лет тяжело быть мудрым в окружении гиен. Ты поплатился жизнью за своё доверие и за ошибки, которые совершил. Тяжело ступая, подошла к надгробию первого мужа и припала в нему всем телом, поглаживая треугольный бархатный скат с таким чувством, будто прикасалась к самому родному человеку. — Мой Ахмед… Моя душа. Мне не хватит всей жизни, чтобы вымолить твоё прощение. За то, что не углядела, не уберегла, не исполнила твоей просьбы, за то, что предала. Знай, даже когда моё тело принадлежит другому, сердце бьётся ради памяти о тебе. Обещаю, что не впущу туда никого, запру на тысячу замков, заставлю остановиться, но любить другого не позволю. Возвращаясь к выходу, Кесем вновь вспомнила тот ужасный сон, приснившийся впервые шесть лет назад. Всё сбылось. Но нет, не всё. Там была ещё одна могила, безымянная. Теперь Кесем точно знала, какое имя должно быть на ней выбито.***
Уже давно стемнело и большинство домочадцев после ужина разбрелись по покоям, приготовившись ко сну, когда дверь Кесем отворилась и на пороге появился Кеманкеш, переодевшийся в ночное. Она занервничала, понимая, что сулит столь поздний визит. Снова придётся терпеть его прикосновения, ласки, попытки поцелуев, его тело, не принимающее отказа. Он начал с разговора. — Как прошёл твой день? Довольна моим подарком? — Очень. Спасибо. О таком и не мечтала. Я не понимаю одного: на какие деньги я теперь буду помогать людям? Только не говори, что Шахин… — Нет, казна здесь не при чём. Повелитель сначала был против, когда я попросил подарить тебе земли, на которых стоит вакф, но потом согласился, под мою личную ответственность. Только учти, никаких заговоров и тайных визитов твоих старых соратников, иначе рискуешь потерять не только любимое детище, но и собственную жизнь. Несмотря на твой настрой, я тебе доверяю, пытаюсь доверять. Буду очень раздосадован, если однажды узнаю, что туда наведывался Силахтар, что вы видитесь. — Ревнуешь, Мустафа Гирей? — спросила с вызовом в голосе. — Очень сильно, ведь однажды ты предпочла его мне. Не скажу, что до конца поверил, но если увижу вас вместе, боюсь, случится непоправимое. — Убьёшь? — продолжала допытываться, невзирая на то, что Кеманкешу эта тема была неприятна. — Его. Не тебя. — ответил коротко, не желая дальше говорить об этом. — Ты так и не сказал, кто даст деньги для вакфа. Объясни. — только сейчас Кесем обратила внимание, что муж держал в руках какие-то бумаги. — У меня есть земли в Крыму, огромный надел недалеко от Гезлева. Они достались по наследству моей матери от её отца, теперь одна половина принадлежит мне, другая — Девлету. Долгое время там ничего не возделывалось, крымчаки ведь кочевые по своей природе, их к земле не привязать. Мы научили людей сеять хлеб, посадили персиковые сады и виноградники, купили скот. Теперь и они голодными не останутся, и нам с братом пожизненный доход. После смерти я завещаю земли детям, поровну каждому, сколько бы не послал мне их Всевышний. До того момента два раза в год, после сбора урожая и забоя скота тебе будут привозить несколько мешков с золотом. Делай с ними всё, что посчитаешь нужным, только с условием, что каждая монета пойдёт на благое дело. Я оставил кое-какие деньги Эстер на первое время, вскоре придёт корабль из Крыма и привезёт ещё. А здесь моё завещание, хочу, чтобы ты прочитала и знала о нём. Кесем бегло просмотрела и удивилась. Кеманкеш всё продумал наперёд. — Ты оставил и нам с Ширин содержание до самой смерти? Благородно. — Хочу позаботиться обо всех, кого люблю. У моих женщин и детей всегда должна быть крыша над головой, мягкая постель и кусок хлеба на столе. И тебя это тоже касается. Кеманкеш продолжал молча сидеть, не предпринимая никаких попыток прикоснуться к Кесем, чувствовалось, был напряжён, не в настроении. Потом вдруг заговорил. — Я написал письмо своей матери, хочу, чтобы ты его прочитала. — Матери? — Читай и сама всё поймёшь. — сунул листок в руки, а сам вышел на балкон. Кесем читала, затаив дыхание, читала и не верила написанному. Второй раз за вечер Кеманкеш поразил её до глубины души и дело было даже не в ужасной правде о Хандан, а в тех чувствах, что он вкладывал в каждое написанное слово. Впервые этот странный, часто скупой на выражение своих чувств человек начал открываться совсем с другой стороны. Стал понятен и его вчерашний порыв, и его непонятные фразы. Закончив, она вышла вслед за мужем на балкон и отдала ему письмо. — Я даже не догадывалась, что пришлось пережить Хандан Султан, об этом никто не знал. Это ужасно. Значит ты и Ахмед, вы… — Родные братья по матери. — закончил мысль Кесем. Все его дети — мои племянники: Гевхерхан, Атике, Осман, Мурад, Баязид, Касым. Оттого мне ещё больнее, что я не смог, не успел помочь, спасти. — А Дильруба, получается, сестра…- констатировала Кесем. — Теперь ты понимаешь, что я не могу её тронуть, как и Шахина. Она никого не пожалела, но я не такой, для меня кровь — не бессмысленное слово. — А твой отец? Может быть, Хандан знала этого человека? — Нет. У меня нет отца, этот мужчина для меня не существует. Я много думал, кое-что понял: не хочу быть как он, не хочу не только применять силу, но и принуждать к любви. Я больше не притронусь к тебе до тех пор, пока ты сама этого не захочешь, пока не придёшь ко мне. Я буду ждать столько, сколько нужно. В ту же ночь Кеманкеш тихо пробрался в покои матери и оставил письмо рядом, на подушке. Хандан глубоко спала и не почувствовала, как Кеманкеш напоследок коснулся пальцами её длинных мягких волос.***
«Султанша, вы просили меня написать письмо, я сделал это. Нет сил молчать, но говорить ещё сложнее. Больше всего на свете я дорожил своей Анабейм. Она научила меня мудрости, крепости духа, терпению, привила умение любить и прощать. После её смерти мне некому больше сказать «мама», потому что это слово имеет слишком важный, слишком глубокий смысл. Лицо женщины, которую ты видишь изо дня в день с самого рождения, голос, который поёт тебе колыбельные, руки, что утирают твои слёзы и ставят на ноги после каждого падения — самое дорогое в жизни человека. Их нельзя забыть и нельзя заменить на другие, это навсегда. Я благодарен вам за то, что выбрали для меня лучшую из матерей. Лучше её могли стать лишь вы, родившая меня на свет. Не судьба. В этом нет вашей вины. Женщина, пережившая насилие — раненая в сердце на всю жизнь, она достойна сострадания, а не упрёков, милосердия, а не порицания. Хочу быть всегда рядом, заботиться, оберегать, защищать в благодарность за данную мне жизнь. Не обещаю, что когда-нибудь скажу вам «мама», но вы можете назвать меня сыном и крепко обнять». Хандан расплакалась, прижимая к себе листок бумаги, спешно встала, привела себя в порядок без посторонней помощи и быстрым шагом пошла в покои хозяина дома. Дверь оказалась не заперта, он её ждал, с самого рассвета сидел у окна, откинувшись на спинку дивана с закрытыми глазами. Она подошла и встала рядом, буквально в метре от Кеманкеша. И только тогда он услышал, что она пришла. — Сынок, прости меня за всё. Я всегда о тебе помнила, все эти годы, несмотря ни на что. Я писала, узнавала, хотела помочь…- слезы вновь покатились градом по щекам. — Ничего не говорите, не нужно. Просто сядьте рядом, просто позвольте мне положить голову на ваше плечо. Может быть от этого наша общая боль станет меньше. — Кеманкеш протянул руку и заключил мать в свои могучие объятья. Каждый испытывал невероятное облегчение от того, что больше не надо притворяться, не надо утаивать свои чувства.***
Две недели спустя. Из двух отлитых ключей ни один не подходил к секретеру в кабинете. Должно быть, ими отпирались какие-то важные ящики, но не здесь, не в доме. Предстояло выяснить, где именно, под какими замками Великий Визирь хранит государственные тайны. Нужно было заполучить и три оставшихся ключа, но подходящего случая так и не подвернулось. Кеманкеш никогда не расставался со связкой, всегда носил её во внутреннем кармане кафтана, а на ночь оставлял где-то в покоях. «Я больше не притронусь к тебе до тех пор, пока ты сама этого не захочешь, пока не придёшь ко мне…» Кесем никак не решалась сделать это, хотя следовало бы. Она признавалась себе, что за прошедшие недели в свете историй с Хандан и вакфом стала лучше относиться к мужу, даже немного жалела, но его вины это не отменяло. Если он не с ней в её борьбе, если его кровные узы важнее справедливости, значит он тоже враг, один из них. «Кеманкеш слишком щепетилен в вопросах родства, он не будет топить своих сестру и брата, не будет помогать мне. Значит есть только один выход — использовать его в слепом неведении». В голову взбрела одна идея, когда она в очередной раз перебирала в руках ключи и гадала, что ими можно открыть. «В покоях Мустафы тоже есть письменный стол. Что если там хранится что-то важное, что нужно запереть от посторонних глаз?» Следовало дождаться следующего утра, чтобы проверить догадку, тогда Кеманкеша гарантированно не будет дома, однако не терпелось. «Вернулся ли он? Может успею?» Без промедления пошла в главные хозяйские покои. Сильно торопясь, стала вставлять ключ в скважину ящика. Не подошёл. Попробовала второй. Получилось! Ключ повернулся и издал характерный щелчок. Однако открыть и разглядеть содержимое не удалось, громкие звуки заставили её резко обернуться, зажав в руке за спиной маленькую связку. — Кеманкеш… — произнесла сильно волнуясь, как вор, которого застукали на месте преступления. — Что ты здесь делаешь, Кесем? — спросил строго, заподозрив неладное. — Что у тебя в руках? — Ничего особенного. Я просто…я… — Покажи. — требовательно протянул руку, будто разговаривал с нашкодившим ребёнком. В ответ не оставалось ничего другого, как протянуть одну ладонь. Пустую. Зацепившись за мужские пальцы, Кесем поняла, что нужно действовать, иначе её разоблачат. Резко подавшись вперёд, она прильнула к груди Кеманкеша и, изображая огненную страсть, поцеловала его в губы.