***
Хозяин дома задерживался и потому домочадцы приступили к вечерней трапезе без него. Керим всё ещё был слаб, хотя уже и пошёл на поправку, но пока остался в своей комнате под присмотром хатун. Хандан Султан пожелала рано лечь спать, не было аппетита из-за переживаний за внука. Две женщины ужинали в тишине огромной уютной столовой, никто не решался заговорить. Наконец это сделала Ширин. — Спасибо тебе, Кесем. Мой сын рассказал, что ты его навещала, ухаживала. — большие карие глаза первой жены Кеманкеша по-прежнему не выказывали никакого недовольства или превосходства на том основании, что она являлась матерью единственного наследника. Более того, зная о горе Кесем, о её бесплодии, о потере пасынков от первого брака, Ширин готова была поделиться с ней радостью своего материнства, если та захочет. — Заходи ещё, когда пожелаешь, Керим ждёт тебя. — У него прекрасная мать и заботливая бабушка, я буду лишней. — Это не так. Ты обладаешь особым даром — дети сразу тянутся к тебе несмотря на видимую сдержанность и строгость. Они чувствуют доброе сердце и знают, когда их любят. Спорить с Ширин было бессмысленно. Как Кесем не пыталась избежать новой привязанности к чужому ребёнку, это снова произошло, незаметно для неё самой. Почти каждый день до болезни ей приходили новые «письма» от пасынка — сложенные вдвое тонкие листочки бумаги, на которых он писал для неё несколько слов или какую-нибудь незамысловатую фразу, часто украшенную рисунком. Она привыкла к ним и даже ждала, каждый раз не в силах сдержать улыбку, слыша удаляющийся топот детских ног. К тому же Керим был необыкновенным мальчиком — бесхитростным, беззлобным, внимательным, добродушным, в целом унаследовав все положительные качества своих родителей, особенно матери. — Ты такая правильная: покорная, терпеливая, не испытываешь или же делаешь вид, что не испытываешь ко мне неприязни, зависти, ревности. Разделила со мной мужа, предлагаешь участвовать в воспитании сына. Идеальная жена. Скажи, чего не хватало Кеманкешу? Зачем он сделал всё мыслимое и немыслимое, чтобы я вошла в ваш дом, нарушила его покой и идиллию? — спросила, ставя фарфоровую чашку на блюдце. Кесем уже знала ответ, но её интересовало то, как муж преподнёс это Ширин, обманывал ли он её. — Он тебя любит. Всегда любил. Несмотря на то, что ты была женой самого Падишаха, тайно надеялся, что наступит день, когда ты ответишь на его чувства. Поэтому условие второго брака было оглашено ещё до нашего никяха. — И ты так просто согласилась? — Так же как и ты соглашалась, чтобы в покои первого мужа-Султана ходили другие женщины, чтобы подарить ему наследников. Когда любишь, пойдёшь на многое, чтобы подарить счастье дорогому человеку. Сначала у меня не было никаких чувств к Мустафе, я его даже не знала, меня выбрала Диляра Ханым. Решающую роль сыграло то, что моя мать также была второй женой отца, он взял её из-за бездетности первой. Я с детства привыкла к мысли, что несколько женщин у одного мужчины — это норма, уважала мачеху и даже звала её мамой. Потом я узнала Мустафу лучше, привязалась и полюбила его. — Да? И за что же? — За то, что он никогда мне не врал, за то, что был внимательным, заботливым, за доверие, за сына, которого он мне дал. Я не знала о тебе, но всегда ждала, что рано или поздно ты появишься. Жалею только об одном — Аллах не послал мне первой дочку, тогда бы Мустафа не отлучил меня так быстро от себя и в семье было бы больше детей. — Ширин стыдливо опустила взор и уставилась куда-то в тарелку. — Хочешь сказать, что он к тебе больше не ходит? — удивилась Кесем. На самом деле, эта новость её неожиданно обрадовала. — Почему же? Заходит, чтобы поговорить, поделиться наболевшим, выслушать меня. В последнее время реже и я понимаю почему: он не может рассказывать о тебе, а это главное, что его сейчас волнует. Но про Хандан Султан рассказал. — Понятно. — Кесем внутренне ликовала, может потому, что в её жизни никогда не случалось такого, чтобы мужчина был ей верен и душой, и телом одновременно. Ахмеда она всегда делила сразу с многими женщинами и это давалось не просто. Теперь стало понятно, что Кеманкеш настолько помешан на ней, что давно и добровольно отказался от близости с другими, даже с женой, которая его любила. Что ж, это его безумие ей только на руку. — У меня есть просьба. Я почти не выезжаю из дома, ничего не вижу, никого не знаю. Когда Керим поправится, возьми меня с собой в вакф, хочу быть полезной в чём-то, кроме воспитания сына. — Ширин умоляюще посмотрела на Кесем и та не смогла отказать, тем более, что деньги на содержание давал Кеманкеш. Существовал риск, что она столкнётся там с Силахтаром, но эту проблему придётся как-то решить.***
Великий Визирь вернулся домой, когда все уже спали. Единственные покои, где до сих пор ярко горели свечи, принадлежали Хандан Султан, туда он и отправился, чувствуя необходимость поговорить. — Простите, что я так поздно, просто увидел, что окно светится в темноте ярче других. — Проходи, всегда тебе рада. — поправила халат, убедившись, что выглядит прилично перед сыном. — Я легла рано, но вот проснулась и больше не спится. Пытаюсь читать, чтобы отвлечься. — Балканские легенды? — Кеманкеш открыл тяжёлую книгу в потёртом кожаном переплёте. Чуть обветшалая от времени бумага, хранившая переписанные от руки вымышленные и реальные истории боснийцев, зашуршала под его пальцами. — Любимая книга моего Дервиша. Он привёз её из похода. — сказала с особой нежностью и Кеманкеш понял, что всё, что имеет отношение к мужу для Хандан сейчас особенно дорого, как никогда раньше. — Вы…вы по нему очень скучаете? — спросил немного неуверенным голосом. — Очень. Я всегда была сдержанной в своих чувствах, этим ты пошёл в меня. Боялась лишний раз показать свою любовь, свою привязанность, считала эти проявления непозволительной слабостью, теперь раскаиваюсь. После смерти Ахмеда Дервиш стал для меня всем: смыслом жизни, спасением, поддержкой, надеждой — всем. Мне нужно так много сказать ему, но каждый раз, когда просыпаюсь, вижу рядом с собой лишь пустую подушку и не могу сдержать слёз. Стараюсь окружить себя его вещами, воспоминаниями о нашем прекрасном браке, оказавшемся таким счастливым, но почти ничего не помогает. Меня держат в этой жизни только вера в его возвращение, ты и Керим. Больше всего боюсь, что умру не дождавшись, а он вернётся и не найдёт меня. — слёзы покатились по щекам. Кеманкеш вытер их большими пальцами своих рук, ощутив всю безысходность ситуации. Не зная правды, Султанша полюбила своего палача. Чувства, запятнанные страшным грехом, в конечном итоге могли погубить её, лишить разума и даже жизни. Кеманкешу оставалось лишь молчать и нести этот тяжёлый груз на своих плечах. Он настоял, чтобы Хандан легла спать, укрыл её одеялом и погасил свечи, а после сел на диван и оставался в темноте и неподвижности до тех пор, пока не услышал ровное дыхание успокоившейся и задремавшей матери.***
В ту ночь хозяин дома бродил по нему как неприкаянная душа в поисках пристанища. Керим крепко спал, его лоб был тёплым, не горячим, значит, жар ушёл. Рядом с ним спала и Ширин. Даже во сне её лицо излучало искреннюю доброту. Кеманкеш относился к первой жене и матери своего ребёнка с большим уважением и благодарностью, жалел её из-за своей холодности, старался окружить вниманием и всевозможными материальными благами, хотя и понимал, что они не заменят любви. Ширин не была помешана на дорогих украшениях и нарядах, хоть и принимала их с радостью, как и всё, что исходило от мужа. В их странном союзе, который по-своему можно было назвать гармоничным, никогда не было ссор, претензий, обид, оскорблений, не ставилось никаких условий и ультиматумов. Кеманкеш считал, что ему крупно повезло, что однажды эта удивительно мудрая красавица оказалась рядом, приняла и полюбила его таким, каков он есть, со всеми особенностями и недостатками, а впоследствии, с чувствами к другой женщине. Не каждому дана подобная высшая степень любви и самопожертвования. Он поцеловал её в плечо, через тонкую материю сорочки, постаравшись не разбудить, тихо прикрыл за собой дверь. Остановился около своих покоев, уже собираясь войти, но ноги непослушно вели дальше. Не хотелось оставаться одному в эту ночь, с тяжестью на душе, с глубоким переживанием. Кесем тоже спала, поджав к животу ноги, словно маленькая девочка. В тусклом свете луны и пары догоравших свечей в подсвечнике, её лицо казалось безмятежным и смиренным — редкий случай. Кеманкеш никогда не мог осмыслить природу своей любви к этой женщине, иногда считал её наваждением, прихотью безумца, мир которого крутился лишь вокруг одного единственного идола. Как бы там ни было, без неё он не мог быть счастлив ни дня, ни минуты. Освободившись от тяжёлого кафтана, он прилёг рядом, втягивая ноздрями пьянящий аромат, источающий её волосами и нежной кожей. Она зашевелилась, когда на талию легла тяжёлая ладонь, но всё же не проснулась. Успокоение пришло от её дыхания, от стука сердца, от тепла, исходившего от тела. Даже в криках, обвинениях, в её несокрушимом упрямстве для него ощущалась бесконечная благодать, что уж говорить о том, что он чувствовал в такие минуты безмятежности. Развернувшись во сне лицом к Кеманкешу, Кесем прижалась к скрывавшейся за холщёвой рубахой груди и тихо, из глубин своего сновидения, высохшими губами произнесла короткое мужское имя. Хвала Всевышнему, её супруг этого уже не услышал, погрузившись в долгожданный сон.***
Десять дней спустя. В который уже раз огибая высокий каменный забор, Дервиш остановился у места, где он заканчивался и образовалась широкая щель шириной в ладонь. Оттуда неплохо просматривался сад и балкон покоев Хандан, тех, что раньше она занимала. Дервиш наделся, что ничего не изменилось, однажды ему повезёт, и он её увидит. Дом Великого Визиря круглосуточно охранялся двумя вооруженными людьми, попасться им на глаза не хотелось, тем более, вспоминая угрозы Кеманкеша. — Ханзаде Керим, не убегайте далеко, я должна вас видеть. — послышался голос хатун и Дервиш увидел забавного мальчика с густой копной тёмных волос, лежавших пышной шапкой на голове. «Внук» — посетила одновременно радостная и болезненная догадка. Как он не имел права называть Мустафу сыном, так и этому ребёнку ему никогда не стать родным дедом. Керим будто бы почувствовал, что за ним наблюдают, а может быть, незваного гостя выдал хруст высохших веток под ногами. Он схватил маленький лук с затупленными стрелами, сделанный руками отца и подбежал с ним к узкой щели в заборе. — Сдавайся, вор, я тебя вижу! Никто не уйдёт от храброго война Керима Гирея! — на Дервиша нацелилась стрела, готовая полететь ему прямо в руку. Особого вреда этот выстрел из игрушечного оружия всё равно бы не принёс, потому мужчина в возрасте улыбнулся нападавшему на него мальчугану, всем видом показывая своё доброе намерение. — Тихо! Я не вор. Я друг. — Друг? Почему тогда не войдёшь в ворота, как все? Почему прячешься? — Мне страшно. Вдруг меня не вспомнят, не захотят видеть? Не говори обо мне никому, хорошо? — Отцу это не понравится. Если узнает, будет ругать меня. Лучше уходи, а то я позову охрану. — Ладно, уже ухожу. Только скажи, Хандан Султан сейчас дома? — Нет. Она уехала во дворец, там сегодня праздник по случаю никяха. Так ты друг бабушки Султанши что ли? — Да, очень-очень давний. Не рассказывай ей обо мне, она не сможет вспомнить и расстроится. Я наберусь смелости и когда-нибудь навещу её. — Хорошо, не буду. Только больше не прячься за забором, а то мне придётся выпустить в тебя стрелу! Я ведь сын лучшего лучника Крымского ханства, учти! — Милый малыш…- Дервиш растрогался и захотел оставить что-нибудь внуку на память, но в карманах ничего не оказалось. Тогда он вспомнил про чудом уцелевший при нападении разбойников перстень — подарок Хандан, который он всегда хранил во внутреннем кармане кафтана, рядом с сердцем. — Ты ведь умеешь хранить секреты? Вот, возьми, хорошенько спрячь его от посторонних глаз. Если справишься с этой задачей, когда-нибудь он принесёт тебе удачу, исполнит все желания. Когда вырастешь, носи. У меня никого нет, чтобы оставить его в наследство, потому я выбрал тебя. — Он что, волшебный? — Чудодейственный. Попробуй загадать желание и увидишь. — Ничего себе! — сунул перстень в карман и побежал на зов хатун, чтобы та ничего не заподозрила. «Аллах, пусть земной путь этого ребёнка будет таким же чистым, как и его сердце. Убереги от зла, греха, соблазнов и ошибок» — прошептал про себя и пошёл прочь, понимая, что сегодня ждать больше нечего. Керим почему-то поверил загадочному незнакомцу и решил, что будет молчать и ждать чуда. Обернув перстень в столовую тканую салфетку, он закопал его в саду, под высоким кустом розы. — Всевышний, я устал быть один. Пусть в следующем году у меня родится братик или сестрёнка. Это моё самое большое желание. — убедившись, что хорошо заполнил место, куда зарыл свой клад, Керим начал ждать, когда загаданное чудо исполнится.***
В Топкапы Хандан сопровождали Хаджи и жёны Кеманкеша. Приглашение обеих невесток стало полной неожиданностью и исходило от самого Повелителя, желавшего угодить своему брату. И Кесем, и Ширин не испытывали восторга от предстоящей поездки на праздник, одна из-за скромности, другая — из-за мучивших её воспоминаний и присутствия ненавистной Дильрубы, но сделать это следовало, хотя бы ради Гевхерхан и Атике — дочерей Ахмеда, выросших на глазах. Кесем в какой-то степени заменила им мать, но больше походила на опытную старшую сестру, с которой почти без стеснения можно было посоветоваться в любой момент по самому щекотливому вопросу. Всю недолгую дорогу жёны Мустафы Гирея пристально изучали друг друга, про себя отмечая явные достоинства, как чисто внешние, так и связанные со свойствами характера. Кесем не могла отрицать, что первая супруга Кеманкеша достаточно красива, хорошо воспитана, благородна в поведении, держит себя с большим достоинством. Платье приятного мятного цвета элегантно сидело на высокой худощавой фигуре, скрывая её небольшие недостатки в виде скромных форм. Образ дополняли колье и серьги с пронзительно зелёными агатами в серебре. Свежей, понятной, изящной красоте Ширин противостояла роскошь и чарующая магия Кесем. Её движения завораживали всех, даже присутствующих женщин. Поворот вызывающе вздёрнутой головы, прямая осанка, царственная походка, цепкий глубокий взор, полуприкрытые пухлые губы ярко розового цвета, непоколебимая уверенность в себе и огонь в каждом взгляде выдавали в бывшей Султанше женщину, которой принадлежал весь мир независимо от того, в каком положении она сейчас находилась. В этот вечер Кесем была облачена в пламенно красном расшитом наряде, так соответствующем её внутренней сути. Россыпь насыщенных гранатов украшала шею, уши, руки. Тот случай, когда сияние камней становилось лишь ярче благодаря их владелице и уже несложно было понять, что и кто здесь истинное украшение и сокровище. «Божественная» — с завистью подумал Султан Шахин, стоя на балконе своих покоев, когда Хандан Султан и жёны Мустафы вышли из кареты. Он прекрасно понимал, от чего потерял разум его кузен. Сам бы попытал счастье с такой женщиной, не будь рядом Дильрубы и не имей Кёсем хищный непримиримый нрав, способный создать десятки неразрешимых проблем. Для красавицы в красном казалось странным переступать порог дворца, в котором больше не звучали звонкие голоса её шехзаде, дворца, в котором отныне правил чужак, получивший власть кровавой ценой. Она боялась, что ненависть, переполнявшая через край, в какой-то момент может вырваться на свободу, погубив её саму раньше срока, но пока хладнокровия хватало, чтобы сдерживать эту малоуправляемую лавину. Не сейчас. В лучших покоях гарема готовили к торжеству двух молодых невест, каждая их которых выглядела прекрасно и несчастно по-своему. Душу Гевхерхан терзала вина перед сестрой и страх нового замужества, Атике же была полна разочарования и отчаяния, время от время ненадолго сменявшихся покорным смирением. Этот вечер стал крахом её надежд на любовь. Сёстры в последний месяц почти не общались, не могли найти общего языка. Младшая то и дело плакала и обвиняла старшую, а та, в свою очередь, не знала, как оправдаться. — Валиде! — увидев бабушку, сдержанно улыбнулась Гевхерхан. — Рада, что вы пришли поддержать меня. — Как я могла не прийти? Вы то немногое, что осталось от моего Ахмеда. — Хандан положила руку на плечо молодой женщины и поцеловала её тёмно-русые волосы на макушке. — Белое платье так тебе к лицу. Пусть твоя супружеская жизнь на этот раз будет счастливой, милая. — Не знаю. Я боюсь. До дрожи. — Гевхерхан протянула Хандан руку, и та действительно увидела, как вздрагивают кончики пальцев старшей внучки. — Я знаю, что тебе пришлось пережить, Кесем мне рассказала, потому пришла, чтобы поговорить до церемонии наедине. У меня была очень тяжёлая женская судьба, настолько тяжёлая, что о многом невозможно говорить без отвращения и содрогания. Я, как и ты, была глубоко несчастна в первом браке, не знала радости от мужских прикосновений и думала, что так и должно быть. Просто терпела, постоянно испытывая не только физическое, но и моральное унижение. Потом случились очень страшные события, о которых я бы не хотела сейчас упоминать. В пятьдесят лет жизнь была закончена, казалось, что всё далеко позади и больше уже ничего светлого не произойдёт. И тогда в ней появился Дервиш. Я схватилась за него как за последнюю соломинку. Он меня спас, излечил, разбудил чувства и ощущения, которые я никогда не испытывала раньше, вдохнул в моё пустое существование смысл. Дорогая, я хочу до тебя донести, что никогда нельзя падать духом, всегда следует давать себе ещё один шанс на любовь и семейное счастье. Возможно Аллах приберёг для тебя что-то лучшее, но чтобы его получить, нужно было пройти через страдание. Я знаю Девлета и верю, что он станет достойным мужем и отцом моих правнуков. — Спасибо, Валиде, но пока не представляю, как справлюсь со всем этим… — Поговори с ним сегодня же вечером, расскажи откровенно о неудачном опыте, о своих страхах и опасениях. Настоящий мужчина всегда согласится подождать и с пониманием отнесётся к такой проблеме. Будет намного проще, если вы сначала научитесь доверять друг другу. — Вы думаете? — Уверена. Ты выходишь замуж, а не приносишь себя в очередную жертву. Гевхерхан с благодарностью обняла бабушку. Хандан с наилучшими побуждениями хотела помочь своей бедной девочке. Всё, что она говорила, исходило от души, ведь Султанша хорошо помнила, как нелегко ей было впервые сказать Дервишу «останься» спустя несколько месяцев брака, через какой страх она тогда переступила. Стыд не позволял признаться, что для неё близость — тяжёлое испытание, вскрывающее одновременно все душевные раны и нарывы. Он будто бы понимал её, был нежен, предельно осторожен, деликатен, нетороплив, боялся даже глубоко дышать, чтобы невольно не обидеть. В тот раз впервые в жизни всё было совершенно по-другому — в радость, в удовольствие. С тех пор Хандан никогда не на секунду не сомневалась в правильности выбора, в оправданности своего замужества.***
В соседних покоях своё белоснежное платье надела Атике. По её непроницаемому лицу не просто было догадаться о тех чувствах, которые её мучили, почти убивали. Кесем, узнав, что Хандан собирается поговорить с Гевхерхан, решила поддержать младшую из сестёр. Она попросила хатун ненадолго выйти, оставить её наедине с невестой. — Не злись на сестру, дороже её у тебя в жизни никого не будет. В это день рядом нет родителей и братьев, чтобы разделить тревоги, чтобы помочь. Лишь они могли внять вашим мольбам и изменить судьбу. Остаётся смириться. — А ты смирилась с тем, что место отца занял Гирей? Тебя ведь тоже насильно за него выдали, не спросив! — То другое дело. Я не могу, не имею права себя жалеть. У меня есть цель, чтобы её достигнуть любые средства хороши. Мне никогда не нравился Зюльфикар из-за его преданности твоей тёте, из-за честолюбия и стремления к власти, но это совсем не значит, что из него выйдет плохой муж. Как знать. Если же не стерпится, всегда есть шанс получить свободу. Твоя сестра это наглядно продемонстрировала. — Убить его? Лучше я сама, чтобы не терпеть. — только сейчас Кесем заметила, что в руке Атике что-то крепко зажато. Не составило труда догадаться, что именно. — Отдай его мне. — требовательно протянула ладонь. — Нет. Я выпью. На глазах у всех. Пусть Гевхерхан не будет покоя до конца жизни, пусть её брак с Девлетом превратится в вечную муку совести! — Отдай, я сказала! — Кесем схватила Атике за запястье. — Ты сильная, справишься. Если станет совсем невмоготу, я помогу тебе избавиться от него, обещаю. Пока же придётся потерпеть, это наша женская доля. Сначала будет тяжело, потом свыкнешься, найдёшь его слабые стороны, научишься управлять и получать то, что тебе нужно. — Мне нужен Девлет! Как я его получу, скажи? — Это невозможно. Если бы у него были к тебе ответные чувства, он бы повлиял на Султана Шахина. Коли не сделал этого, значит согласен с выбором Повелителя. Смирись ради сестры. Легко сказать! В словах Кесем было слишком много циничной правды. Проблема заключалась в том, что Атике всё ещё верила в брак по любви, такой, какая случилась однажды между её отцом и мачехой, любви, которая всех вокруг делала счастливыми. И вот теперь эта женщина сама предала это великое чувство и пыталась убедить её сделать тоже самое. Резким движением она освободилась из хватки и открыла бутылёк с ядом, чтобы выпить залпом, но Кесем приняла молниеносное решение, вновь вцепилась Атике в руку и удерживала до тех пор, пока та не сдалась и не разрыдалась. — Всё. Всё, милая. Поплачь в последний раз. Потом наберись смелости и сделай то, что должна. Мало кто в этом дворце познал любовь и почти никто не избежал доли испить горькую чашу предательства. Запомни: твой отец хотел бы видеть тебя с высоко поднятой головой, победительницей, а не побеждённой. Наши слёзы ещё отольются нашим врагам, вот увидишь.***
Праздник прошёл в напряжении. Невесты не замечали никого вокруг, замкнувшись в собственных переживаниях. Дильруба, не согласная с решением Шахина о присутствии на свадьбе Кесем, смотрела на неё волком, с высока своего нового положения. Кесем источала молчаливое презрение. Все остальные пристально следили за дуэлью ненависти, которая буквально ощущалась в воздухе. — Кто эта девушка в сиреневом? — поинтересовалась бывшая Султанша у Лалезар, когда все увлеклись созерцанием танца в исполнении искусных наложниц гарема. — Анна — фаворитка Повелителя. — Фаворитка? И что, Дильруба Султан это допустила? — Да, но за бедняжкой следят днём и ночью, докладывают о каждом её шаге. — Любопытно. Передай, пусть подойдёт ко мне незаметно. Я хочу спросить её кое о чём. Лалезар калфа так и поступила. Исполнять приказы своей прежней госпожи она умела лучшим образом. Ничего не значащее и ни к чему не обязывающее знакомство состоялось, что не осталось незамеченным Дильрубой и стало поводом ещё больше не доверять крымской мерзавке. Проходя мимо Атике, Гевхерхан хотела пожелать сестре счастья, но та прервала её на полуслове. — Считай, что моё счастье досталось тебе. Радуйся, если сможешь. Свадебные картежи вскоре отчалили в новые дома новобрачных, а во дворце всё ещё гремел шумный праздник, отдельно на женской и мужской половинах. Кесем с каждой минутой чувствовала себя всё хуже в этой атмосфере фальшивого веселья и искала повод поскорее уйти. — Что с тобой? Тебе не хорошо? — переполошилась Ширин, наблюдая как вторая супруга её мужа побледнела. — Воздуха не хватает. Я выйду. — Подожди. Я с тобой! — Оставь! Наслаждайся праздником. Я здесь знаю каждый поворот, каждую дверь. Побуду в саду до фейерверка. Кесем и правда ощущала небольшую дурноту, но быстро взяла себя в руки. Такой шанс нельзя упускать. В потайном кармане платья лежали завёрнутые в платок ключи — все пять. Чтобы заполучить последние три, ей понадобилось провести с Кеманкешем ещё две ночи. В последнее время он приходил часто и оставался до самого утра. Она пересекла двор и осмотрелась — в здании Порты все окна темны. Весь Топкапы праздновал в то время, когда ей предстояло найти что-то, что помогло бы исполнить задуманное.***
Почти не дыша, Атике предстала перед мужем в покоях их нового дома. Ей помогли переодеться, облачив в шёлковую ночную рубаху и халат. Лицо прикрывала густая красная вуаль. Зюльфикар обошёл вокруг в задумчивости. Его этот брак тоже не сильно радовал, скорее тяготил. Более того, он бы предпочёл увидеть на месте молодой супруги совсем другую женщину, мысли о которой в последнее время его почти не покидали, став навязчивыми, но это было невозможно. Он приподнял вуаль, вглядываясь в голубые глаза и светлые локоны Султанши, коснулся тыльной поверхностью ладони белоснежной щеки. Атике вдруг вздрогнула и невольно сделала шаг назад. — Не бойся меня, не обижу. Знаю, какие сплетни ходят о Зюльфикаре Паше, но я не грубиян, не животное. Человек, мужчина, такой же как все. Обещаю заботиться о тебе и о наших детях. Мне ведь уже сорок, а я так ни разу и не прижал к груди своего младенца. Пусть этот дом наполнится голосами султанзаде и пусть никогда не погаснет наш очаг. Атике замерла, не зная, как себя вести, что делать, что говорить. Сопротивляться? Послушаться совета Кесем и перетерпеть? — Если ты хочешь, я могу дать тебе время привыкнуть, освоиться в новой роли. Совсем не обязательно, чтобы всё случилось именно сегодня. Твоё слово будет решающим. Отчаяние накатило со страшной силой. Что изменят эти дни, недели или даже месяцы? Она никогда не будет готова разделить ложе с Зюльфикаром, начнёт изводить себя, и эта мука закончится страшной трагедией. Пусть всё завершится как можно быстрее, пусть скорее станет легче. Паша принял её молчание за согласие и направился к выходу, когда послышалось тихое, почти жалобное «не уходи». Он улыбнулся и запер дверь на ключ изнутри.***
Больше всех радовалась свадьбе Перихан, не понимавшая, какие сомнения одолевают в это время взрослых. В её представлении все, кто поженились, уже чудесным образом влюблены друг в друга, ведь это чувство приходит от самого Всевышнего в момент совершения священного обряда. Девочка почти не расставалась с подаренной куклой и порхала вокруг новой мачехи, как лёгкий беззаботный мотылёк. — Вы такая красивая, Султанша! Когда-нибудь и у меня будет такое же платье! — Несомненно, дорогая. — Гевхерхан поцеловала падчерицу перед сном и отправилась туда, куда ей указали путь. Девлету показалось, что в его новый дом вошёл ангел, чистый в своих помыслах и деяниях. Он пока ещё ощущал лёгкую влюблённость, вскружившую голову, но верил, что однажды она обязательно превратится в большое сильное чувство. Теперь уже на всю жизнь. Подождал, пока хатун закончат приготовления невесты, помолился и вошёл. Султанша просила не покрывать её лицо, так как уже не была невинна. Однако, это обстоятельство не лишало её стеснения и робости. — Присядем? Ты, наверное, голодна. Знаю, как проходят свадьбы на женской половине. Готов поклясться, с самого утра во рту не было и крошки. Что желаешь? Сладости? Щербета? Может быть, молока с мёдом? — Ничего. — тем не менее, села у накрытого низкого стола рядом с новоиспечённым супругом. — Хочу поговорить, поделиться. Можно? — Конечно. Я готов тебя выслушать. На то муж и дан жене. Говори. Вижу, что тебя что-то сильно тревожит. И тогда Гевхерхан рассказала всё с самого начала, опустив излишние подробности: о домогательствах первого мужа, о его грубости, о нежелании считаться с её чувствами, об опасении показаться холодной и снова ничего не испытать при близости. — Наверное, мне нужно было промолчать и снова стерпеть, но я хочу быть честной. Во мне живёт безумный страх. Страх, что всё будет как тогда. И ещё я боюсь, что дело во мне. Я какая-то не такая как другие, ущербная. — Не говори так. Грубость, принуждение, насилие не может ничем оправдываться. Если бы этот человек сейчас оказался передо мной, я убил бы его снова. Давай поступим так. Не будем торопить события и сначала лучше узнаем друг друга. Я хочу, чтобы ты была со мной не по обязательству, а по искреннему желанию, чтобы была уверенна, что я не посмею причинить тебе боли. — Это так благородно с твоей стороны, не знаю, как и благодарить. — Отблагодаришь, когда полюбишь. А пока ешь, не стесняйся. Здесь всё очень вкусное. — для примера положил кусочек похвалы себе в рот, аппетитно пережевал и подвинул блюдо к Гевхерхан. Она улыбнулась. Тяжкий груз свалился с плеч. Только сейчас она поняла, как устала, измучилась, проголодалась, в конце концов.***
Свечи, ключи, бумаги — всё смешалось. Кесем с лёгкостью подобрала один из ключей к кабинету Великого Визиря и вот уже рылась в содержимом ящика письменного стола, к которому подошёл другой ключ. Там хранилась печать — символ власти, с которой Кеманкеш очень редко расставался. Кесем знала, что иногда он привозил её домой и также запирал в секретере кабинета или в столе своих покоев. Печать понадобится, но позже, пока же требовалось отыскать что-то, что поможет создать серьёзные проблемы для Шахина и Дильрубы. Не было времени вчитываться в содержание многочисленной корреспонденции, в бесконечные письма и депеши, написанные на разных языках. Вдруг её внимание привлекла карта, свёрнутая в несколько раз и лежащая на самом дне ящика. Карта балканских государств и бейликов вплоть до границы с землями Венецианской республики. На ней были сделаны пометки, стрелками указаны направления движения войск, проставлены примерные даты. «Не может быть. Это же…план наступления на Албанию Венето от Бара и Улциня до Будвы, Котора и Южной Далмации. Несомненная удача!». Убрав всё на места, она прихватила с собой лишь ценную находку, зажав в руке и совершенно не понимая, как и где её спрятать. На удачу у выхода её ждал Силахтар, видевший Кесем издалека и заподозривший неладное. — Аллах! Как ты испугал меня! — Я так и думал, что вы воспользуетесь праздником, чтобы наведаться в кабинет Великого Визиря. — Вот, возьми и спрячь, это нам поможет. — сунула в руку сложенную карту. — Что это? А если ханзаде обнаружит пропажу? — Пока он хватится, мы сможем должным образом распорядиться этой информацией. Спрячь! Силахтар не успел выполнить приказ, как где-то рядом послышались торопливые мужские шаги. — Уходи! Быстро! — в несколько прыжков Паша растворился за тёмным зданием, заставив сообщницу изрядно понервничать. — Кесем?! Что ты здесь делаешь? С кем ты была? С кем только что разговаривала? — лицо Кеманкеша выглядело крайне озабоченным, неприятная догадка привела его в бешенство.