Не все птицы певчие🕊

Кеманкеш явственно слышал голос Силахтара. Ему не показалось, не причудилось. Он следил за Пашой во время празднования на мужской половине дворца, не сводил глаз, а когда тот незаметно исчез, насторожился и пошёл проверить свои подозрения. Ревность не давала покоя, изводила хуже любого физического недуга. По этой же причине он время от времени пытал Булута агу на предмет того, с кем встречается Кесем во время своих поездок в вакф. Эфиоп держался стойко, ни словом, ни поведением не дав усомниться в том, что супруга ханзаде чиста в своих помыслах и намерениях и занята исключительно благотворительностью. — Я повторяю свой вопрос: с кем ты только что разговаривала? — настаивал на своём. — С кем? С одним из янычар, что служат в охране. Искала тебя, чтобы поехать домой. Я устала и плохо себя чувствую. — Не лги мне! — схватил за правую руку и несильно сжал запястье. — Знаю, с кем ты встречалась. Какие у вас дела втайне от меня? Или может быть… — Не сходи с ума! Не выдумывай глупости. Даже если тот или иной человек встретится на моём пути, случайно или намеренно, это ничего не значит! Став твоей женой, я не превратилась в рабыню, на которую никто не смеет взглянуть, с которой грех заговорить. Я свободная женщина, не твоя собственность! — Я твой муж и отвечаю за тебя своей головой в прямом смысле слова! Ты должна уважать меня и слушаться. Мне крайне неприятно, что ты встречаешься с другими мужчинами, а тем более, с Силахтаром. Не смей этого делать, слышишь?! Иначе я убью его! — Степной дикарь! — вырвала руку из его хватки, но тут же вновь была пленена в цепкие тёплые кандалы, теперь уже с двух сторон. Кеманкеш был так близко, что чувствовалось, как в яростном негодовании бьётся его сердце, как напряглись жилы на руках, как набухли и пульсируют вены на шее. — Зачем ты так со мной? Я ведь всё делаю, чтобы ты была в безопасности, чтобы была счастлива. — Кесем поняла, что выбрала неправильную тактику, своими опрометчивыми резкими словами лишь разбудила ненужные подозрения и настороженность, которые могли в итоге навредить ей, выйти боком. — Прости, я не то хотела сказать. Не понимаю, что делаю, что говорю. Мне нехорошо. Давай уедем отсюда поскорее. — агрессия сменилась беспомощностью на лице и это сразу же заставило Кеманкеша смягчиться. Ко всему прочему, их отыскала Ширин и стала задавать вопросы о самочувствии, подтвердив тем самым слова Кесем. Мужскую злобу как рукой сняло, она уступила место обеспокоенности. Собрав жён и мать, Великий Визирь велел скорее отправиться домой. Уже перед самым сном Мустафа пошёл справиться о здоровье Кесем и вновь завёл разговор о Силахтаре, уже в другом, более сдержанном тоне, успокаивающе поглаживая её спину в тонкой ночной рубашке. — Я знаю, как этот человек был верен тебе во времена регентства, знаю, как ты его ценишь. Сейчас всё изменилось. Его чувства к тебе для меня очевидны. Я ревную, теряю контроль, начинаю во всём сомневаться. Тяжело осознавать, что у вас двоих могут быть тайны от меня, что ты доверяешь ему что-то, чего до сих пор не можешь доверить мне, ведь доверие — это основа всего — дружбы, любви, крепкого брака, а ты душою до сих пор не со мной. — Нет ничего такого. Я просто вышла подышать, мы встретились и обменялись парой ничего не значащих фраз. Больше этого не повторится. — Хорошо. Завтра отправлю за лекарем, пусть тебя осмотрит. — Не стоит, уже всё прошло. Просто перенервничала, в присутствии Дильрубы по-другому быть не могло. Ты останешься? — спросила, чтобы убедиться, что инцидент полностью исчерпан и не осталось сомнений, которые могут заставить Кемнкеша пристально следить за ней. — Хотел бы, но рядом с тобой мне очень сложно себя сдерживать. Отдыхай. Дальше произошло то, что случалось уже ни раз: Кесем встала и шурша подолом прошла мимо, лёгким жестом перекинув распущенные густые волосы с плеча на спину. Её запах мягкой волною достиг органов обоняния Кеманкеша, в очередной раз вскружив ему голову. Не контролируя себя, он подошёл сзади и провёл ладонями по скрытой под одеждой груди, потом по обнажённому телу выше пока, наконец, нашёл пристанище на тонкой шее. Ладони ласкали кожу, одновременно слегка сжимая её, кончики пальцев упирались в приподнятый кверху подбородок. Он немного небрежно повернул её лицо к себе, чтобы соприкоснуться своими устами с её щекой, потом переносицей и замереть на тёплом лбу. — Что ты делаешь со мной? Почему твоя власть так сильна? Почему я не могу противостоять ей, совладать с собой? — прошептал, не отрывая губ и не ожидая получить ответы на свои бессмысленные вопросы. Они ровным счётом ничего не значили. С тех пор как Кесем вошла в жизнь Кеманкеша, он не знал покоя. И даже теперь, когда была рядом, испытывал невероятное беспокойство, боясь потерять её, тому была одна простая причина — она всё ещё его не любила, не чувствовала того же, что и он. Но как добиться взаимности? Нельзя же заставить человека полюбить себя, как нельзя всю жизнь счастливо прожить вместе, будучи совершенно чужими. Кесем только и надо было, чтобы услышать подобное признание, она к нему давно стремилась. Затмив разум Кеманкеша своими чарами, она получила желаемое и готова была и дальше платить своим телом за возможность навредить Гиреям, тем более, что расплата довольно быстро из мучительной пытки превратилась в приятное наслаждение. Ещё сильнее оказалось удовлетворение от открывшихся возможностей, когда в руках появилась связка ключей от всех важных замков Великого Визиря. — Оставайся до утра. Я смогу унять твою тоску. — перешла в наступление, зная, что Кеманкеш не устоит, не сможет. — Останусь. Только не затем, зачем всегда. Хочу, чтобы ты сегодня просто спала в моих объятьях, на моей груди. Всю ночь, не отодвигаясь и не отворачиваясь. Чтобы твои пальцы переплетались с моими, чтобы твоё дыхание грело кожу, чтобы волосы щекотали лицо. Хочу представить, будто ты любишь меня, ненадолго погрузиться в блаженство самообмана. Эта просьба казалась сложнее, чем намерение вновь привлечь её к исполнению супружеского долга. Раньше стоило потерпеть каких-то полчаса, дождаться пока Кеманкеш заснёт, а потом можно было смело освободиться от его рук, спастись бегством на краю кровати или вовсе на диване, как однажды уже случалось. Он же хотел большего, пожалуй, слишком многого. Такого никогда не просил даже Ахмед, предпочитая, чтобы у каждого из супругов была своя территория для сна. Он всегда настаивал, чтобы Кесем покидала султанское покои до утреннего моциона и прихода слуг — таково было правило дворца. Пришлось повиноваться. Кеманкеш поправил подушки у изголовья и поудобнее устроился среди них, а после протянул руку своей госпоже, всё ещё в нерешительности стоявшей у кровати. Она легла сначала далеко, потом по его требованию стала двигаться ближе, пока не оказалась бок о бок с супругом, уткнувшись носом в его мягкую рубаху. Странно. Непривычно. Одно дело, когда это являлось логичным финалом близости, другое, когда вот так, будто их связывало нечто большее, чем постель. — Однажды я пришёл в эти покои, а ты уже спала. Тогда я лёг рядом и обнял тебя, а ты во сне повернулась и обняла меня в ответ. Тогда я испытал незабываемое чувство нашего единения, пусть обманчивого, но оно было гораздо сильнее, чем в те моменты, когда мы занимаемся любовью. Хочу, чтобы так было всегда. — Разве я не рядом с тобой? — Нет. Далеко. Очень далеко. После этого Кеманкеш замолчал, утонув в её волосах, погрузившись в них лицом. Он долго не спал, вслушиваясь в размеренное дыхание рядом и понимая, что она тоже не спит. О чём думает? О нём ли? Или же… «Аллах, если есть такая сила, которая сможет открыть её сердце для меня, пошли её. Я готов заплатить самую высокую цену за любовь этой женщины. Любую цену». Кесем действительно думала о Кеманкеше, не могла не думать. В последнее время она всё чаще стала его жалеть и это немало беспокоило. Любые чувства, идущие вразрез с её основными устремлениями, казались опасными. Что если в решающий момент они заставят её дрогнуть, отказаться от мести? Нельзя навредить Шахину и Дильрубе, не навредив при этом Кеманкешу. Невозможно! Да и не нужно, он ведь тоже виновен и также должен понести своё наказание. Как иначе? Она не смеет предать память детей и завещание Ахмеда. Мысли изредка прерывали слабые поцелуи в макушку или движение руки, всё сильнее прижимавшее её талию к упругому мужскому торсу. Необычное ощущение другого человека, необычное самоощущение себя рядом с ним. Кто он? Враг? Тогда почему так тепло, так спокойно в его объятиях, как только отпускаешь свои воспоминания, свою ненависть? Сон пришёл к обоим практически одновременно. Кеманкеш так и не позволил Кесем до самого утра отвернуться от него. Она и не пыталась.

***

Курт исполнил обещание, данное Дервишу и своими руками поправил покосившуюся крышу старого дома, ставшего им обоим прибежищем. Кроме того, он починил окна и скрипучую, с трудом открывавшуюся дверь, вынес всё ненужное барахло и навёл подобие порядка и уюта, если о уюте вообще можно говорить в отношении жилища двух одиноких мужчин. — У тебя золотые руки! А говорил, что ничего не умеешь. — похвалил Дервиш. — Время идёт, а мы бездействуем. Так и будем сидеть здесь, затаившись? Может мне поговорить с этим Мустафой, твоим сыном? — Нет. Уговоры не помогут. Я должен искупить свою вину делом. Пока не знаю как, но шанс обязательно рано или поздно представится. — И что потом? — Надеюсь, что когда-нибудь Кеманкеш сжалится и разрешит мне предстать перед Хандан. Я приму любые его условия. — Значит, нам нужен подвиг. Во дела! — Подвиг не подвиг, а что-то, что покажет Мустафе моё раскаяние, моё участие в его судьбе. Я вчера встречался кое с кем. Верный мне человек, не выдаст. Зюльфикар Паша женился на Султанше и получил в дар новый дом в старом центре Стамбула, ищет надёжных людей для охраны и присмотра за хозяйством. Я подумал о тебе. — Обо мне? Ну нет! Курт ещё не копал клумбы и не носил бочки с водой на своём горбу! Эта работа не по мне. Увольте! — Проявишь себя с лучшей стороны, станешь доверенным у Паши. Будешь слушать, запоминать и рассказывать мне. Зюльфикар преданный раб Дильрубы Султан, но он всегда метил гораздо выше, на моё место. Не верю, что назначение Кеманкеша Великим Визирем его никак не оскорбило, не покоробило. От Зюльфикара и его госпожи исходит главная опасность для моего…для Мустафы. Я хочу первым знать, что они задумали. — Ну, если только для тебя, старик. Для тебя я на всё готов! — Заработаешь на жизнь. Только смотри, никакого грабежа, а то я тебя знаю. — построжился. На днях Курт, будучи в городе, незаметно вытащил кошель у богача на площади и очень гордился, что раздобыл денег. Накупил продуктов и всякой утвари для дома взамен старой, принёс Дервишу подарок — новый нож из хорошо наточенной, блестящей на солнце, дамасской стали. Тот сразу заподозрил неладное, слово за слово заставил Курта признаться в содеянном, отругал и даже хотел съездить по шее в качестве наставления, но на первый раз простил. С тех пор как к Дервишу пришло осознание, что теперь он отец взрослого тридцатичетырёхлетнего мужчины, его отношение к ровесникам и тем, кто младше Кеманкеша, резко изменилось. Особенно ярко это проявилось к Курту — молодому и отчаянному, не получившему от жизни ни единого шанса стать кем-то, кроме как разбойником. Дервиш считал своей миссией помочь ему и через содеянное добро искупить вину перед Аллахом за Хандан и Мустафу, однако чувствовал, что поставить на путь истинный бывшего бандита, необразованного и неотёсанного будет ох как нелегко.

***

Утром их разбудило пение желтоперого кенора. С вечера в суете Нериман забыла закрыть клетку тёмной тканью и теперь, с восходом солнца, он заливался волшебной по красоте трелью. Кесем почувствовала, что на её плече по-прежнему лежит рука Кеманкеша. За всю ночь они так ни разу и не повернулись, проспав в одной позе. Левая часть тела немного затекла от неподвижности, зато супруг явно не ощущал дискомфорта, воспринимая Кесем как лёгкую пушинку. Открыв глаза, он сразу же нежно поцеловал её, каждым своим жестом показывая любовь. Умылся по-быстрому тут же, воспользовавшись водой в кувшине, приготовленной Нериман для своей госпожи. Кесем стояла рядом босая, со спутанными волосами, в спущенной на одно плечо ночной рубашке, длиною доходившей почти до пят. Она держала в руках мягкое полотенце, и когда Кеманкеш подошёл, сама стёрла капли воды с его лица, рук и шеи. То был странный позыв, но ей почему-то захотелось это сделать самой. Ему стало приятно. В последнюю ночь и в это утро между ними возникло подобие взаимной заботы, отношений, основанных не только на всепоглощающей страсти, но и на чём-то более глубоком, потаённом. Забирая полотенце, он специально поймал её пальцы и чувственно дотронулся запястий, чтобы она ощутила его благодарное прикосновение. Потом не сумел сдержать себя, чтобы не коснуться их губами. До этого спокойное лицо Кесем вдруг вновь стало напряжённым, непроницаемым, словно она снова о чём-то вспомнила. Отвела глаза и молча вышла из маленькой комнаты в покои, залитые утренним светом. Кенар в клетке всё также кружил над своей возлюбленной. Она его больше не клевала в темечко, не отворачивалась и даже пыталась почистить помятые перья напарника по заточению, время от времени недовольно отворачиваясь, но всё же, смиренно возвращаясь к прежнему занятию. «Всё как в жизни. Будучи запертым в одной клетке со своим врагом, невольно начинаешь испытывать к нему сострадание». — пронеслось в голове. В тот день Кесем впервые взяла с собой в вакф Ширин, твёрдо вознамерившуюся стать такой же полезной для простых людей, как и вторая супруга её мужа. После откровенного разговора за ужином десять дней назад их отношения стали чуть свободнее и проще. Кесем поняла, что Ширин ей не соперница в борьбе за внимание Кеманкеша и даже немного пожалела молодую женщину, лишённую мужской любви. — Сейчас придут дети бедняков. Нужно раздать им одежду и еду, записать имя, возраст и, по возможности, определить в нашу школу. Многие родители не могут позволить детям учиться, привлекая сызмальства к тяжёлому труду, их придётся переубеждать. — Всё поняла. Сделаю, не переживай. Оставив Ширин с Эстер и другими внизу, Кесем приступила к проверке отчёта о тратах вакфа, внимательно изучая каждую строчку, каждую цифру. Ей хотелось незамедлительно встретиться с Силахтаром, но она надеялась, что он не заявится в вакф сегодня, а дождётся от неё весточки. Напрасно. Паша всю ночь думал, рассматривал полученную карту и даже успел набросать её копию, отметив самое важное: места, даты, направления атак. Планы Гиреев отличались своей грандиозностью и размахом, Османы давно не смели расширять свои территории на Балканах, довольствуясь тем, что завоёвано предками. Султан Ахмед всегда держался за хрупкий мир и свои договорённости с Венецией о разделе земель и влияния. В задумчивости Силахтар вошёл в вакф, увидев Эстер, спросил на месте ли Кесем Ханым. Она ответила утвердительно, но отчего-то занервничала. Причина стала понятна чуть позже — статная темноволосая госпожа с большими карими глазами, занятая беседой с мальчишкой в изношенной и грязной одежде. — Как тебя зовут? — склонилась над десятилетним ребёнком. — Озан, госпожа. Я сирота, недоедаю. У тётки своих пятеро, я им в тягость. Работаю на карьере целый день, к вечеру валюсь с ног. — Так нельзя. Ты можешь ослабнуть, заболеть. Умеешь читать, писать? — Какое там? В жизни в руках книги не держал. Я должен приносить деньги в семью, давшую мне кров и кусок хлеба. — Но это неправильно! Пусть твоя тётя придёт, я с ней поговорю. — Нет! Нет! Только не это! Она будет ругаться! — бросил всё, что только что получил от Ширин и хотел бежать, но был пойман и возвращён благородного вида мужчиной в дорогом кафтане. — Ну-ка стой, пойди сюда. — приказал Силахтар. — Подними одежду и хлеб. Нельзя бросать на землю то немногое, что даровал Аллах через благословенные руки этой госпожи. Первое правило в жизни — научись быть благодарным. Мальчик послушался и попросил у Ширин прощения, вызвав её одобрительную улыбку. Она была очень признательна незнакомцу, попытавшемуся образумить несмышлёного сироту, ведь сама почти не имела опыта в таких вопросах. — Теперь отправляйся в хамам, хорошенько отмой от кожи въевшуюся грязь, а потом переоденься в чистое. Когда всё выполнишь как я сказал, возвращайся, чтобы получить тарелку с горячим пловом. — продолжил наставления Паша. — Давай, Озан, не теряй времени. — хлопнул по плечу и показал направление, куда нужно идти. — Спасибо. Вы очень убедительны в отличие от меня. — смутилась Ширин. — Этот сорванец здесь не в первый раз крутится, надо как-то ему помочь. А вы? Вы…- протянул Силахтар в надежде, что красавица догадается представиться и он поймёт с кем имеет дело. — Ширин, супруга Мустафы Гирея. — имя прозвучало неожиданно. О его визитах в вакф знали немногие, те, в ком не приходилось сомневаться, как Эстер или Булут. Тут же тайна их общения с Кесем могла оказаться под угрозой раскрытия. Силахтар растерялся, не зная, что сказать, кем себя выдать. На помощь пришла Эстер, уже прочувствовавшая всю щекотливость ситуации. — А это господин Мустафа. Ээээ…торговец! — выдумывала на ходу помощница владелицы вакфа. Он иногда привозит нам продукты: крупы, мясо, сахар, муку… — Приятно познакомиться. Значит, мы будем часто встречаться. Я очень воодушевлена делом Кесем и намерена во всём ей помогать. — от Ширин исходило непривычное благодушие. Эта женщина будто бы излучала доброту, возможно, потому что сама была ей наполнена. — Верно, увидимся. А сейчас я бы хотел поговорить с ней о денежных делах. Можно пройти? — Конечно. — нервно кивнула Эстер, всем своим видом предлагая незваному гостю поскорее удалиться с глаз и больше не задавать лишних вопросов.

***

Кеманкеш от рождения обладал педантичностью и редкой наблюдательностью. От зоркого взгляда крымского Правителя часто страдали подданные и служивые во времена его ханства. Он всё и всегда подмечал, внимательно запоминал. Если что-то оставлял на своём столе вечером, то должен был найти это ровно на том же месте утром, никогда не разбрасывал важные бумаги, не терпел хаоса, бессистемности и небрежности в делах. Потому Мустафе хватило одного взгляда, чтобы понять, что в кабинете Великого Визиря во время его отсутствия кто-то побывал, да не просто побывал, а что-то торопливо искал, роясь в свитках и ровных стопках бумаг. — Что это за безобразие? Кто здесь рылся без меня? По какому праву его впустили? — накричал на охрану. Янычары оправдывались, утверждая, что быть того не может, ни у кого нет ключей от кабинета. Правда, ручаться не могли, ведь с вечера ненадолго оставляли пост у Порты, чтобы получить свою долю праздничных яств и посмотреть на салют по случаю никяха двух Султанш. Неприятное предчувствие обуяло Визиря. Он провел рукой по гладкой поверхности деревянного стола и ощутил некоторые шероховатости. Сколупнул ногтем и размял на кончиках пальцев застывшую субстанцию. Воск. Кто-то приходил сюда поздно вечером, когда я был на свадьбе. Но кто? Что искал? И главное, откуда у него ключи? Прокрутив в голове вчерашние события, он вспомнил, что встретил Кесем как раз недалеко от Порты. Предположительно, с ней был Силахтар, случайно или специально поджидавший её здесь. Не может быть! Стал проверять, всё ли на месте, пытаясь выяснить, что пропало. Первая мысль — о печати, но она оказалась на месте, как и многочисленные расчёты, до поры до времени составлявшие государственную тайну. Подняв всё до самого дна, на глазах побледнел. Карта! Где же карта? Я точно оставил её здесь! А если её выкрали, чтобы раскрыть их планы, чтобы предупредить венецианцев о наступлении на их земли к осени? Аллах, во что это может вылиться? Шахин будет в ярости, если узнает. Не должен узнать. Хотелось поделиться сомнениями в Девлетом, но он получил выходной после свадьбы и приходилось в одиночестве кипеть в котле своих сомнений. Кеманкеш положил печать в карман, решив больше не выпускать из рук. Предстояло выяснить, кто виновник, найти и наказать. И не дай Аллах, если им окажется кто-либо из близких!

***

— Что ты здесь делаешь? У Ширин могут возникнуть вопросы. Если она расскажет Кеманкешу…- Кесем налетела на Силахтара, плотно закрыв двери своего кабинета на втором этаже вакфа. — Не переживайте, госпожа, мы с Эстер решили эту проблему. Я не знал, что она здесь, не мог дождаться, чтобы увидеть вас и узнать, что дальше делать с картой. — Нам нужна копия. Оригинал придётся незаметно вернуть в кабинет моего мужа, только не в Порте, это слишком опасно, а дома. Думаю, он и не вспомнит, где её оставил. — Я уже сделал, всю ночь корпел. — протянул два больших листа бумаги. — Молодец! Ты всегда предвосхищаешь мои мысли, мои планы. Я написала письмо от имени Мустафы Гирея Дожу Венеции. Мне предстоит незаметно скрепить его печатью Великого Визиря, а потом ты передашь его вместе с картой венецианскому послу. Дож подумает, что Кеманкеш решил выступить против двоюродного брата-Султана и ищет союзников в его лице в борьбе за власть и престол, а ещё он рассвирепеет и надеюсь, пошлёт свою армию в бой первой. — Госпожа! Мы идём на большой риск! Если Повелителю станет известно об этом письме, ханзаде Мустафу казнят за предательство! Кесем почему-то вздрогнула от этой мысли. Она желала отмщения, но совсем не смерти Кеманкеша. — Этого не случится. Какой смысл Дожу выдавать своего добровольного сообщника? Из Венеции может прийти ответ, скажи послу, что связь с Великим Визирем во избежание раскрытия заговора будет осуществляться только через тебя. Мы победим их, вот увидишь. Война будет долгой, но закончится в нашу пользу. Никто и ничто не могло остановить Кесем. У неё в руках был ещё один козырь, о котором мало кто догадывался. Однако этот козырь был настолько хрупким, что мог раствориться в любую минуту, этого она и боялась больше всего на свете.

***

Наконец-то он увидел свою Хандан! Издали, мимолётно, но увидел. Для этого пришлось следить за домом почти две недели, ожидая, когда Султанша решит его покинуть. В обществе верного Хаджи она села в карету и отправилась в сторону Босфора. Дервиш почти не сомневался, что внутри чёрной кареты находится его любимая, ведь Кесем и Ширин уехали с самого утра, а больше никто из обитателей не мог воспользоваться экипажем. Не теряя карету из виду, он следовал за ней на безопасном расстоянии, чтобы не вызвать подозрений в преследовании. Наконец она остановилась у дома лекаря, услугами которого уже давно пользовалась Султанша. Он прописывал ей травяные настои и ароматические масла от головной боли, время от время мучившей её после удара шесть лет назад. Многослойный подол тяжёлого тёмно-коричневого платья показался за открытой дверцей, и Дервиш от волнения почти потерял способность здраво рассуждать. Он готов был броситься перед Хандан на колени, целовать её ноги, молить о прощении, о пощаде, только чтобы она позволила прикоснуться к себе, только бы не испытывала к нему ненависти за всё причинённое зло. Теперь их связывало так много! По этой земле ходили два человека, большой и маленький, в жилах которых текла их общая кровь. У их любви теперь было будущее, продолжение, о котором он никогда не смел мечтать. Но между тем, их разделяла огромная пропасть из чудовищной лжи, греха и бесчестия и преодолеть её можно было лишь с помощью сына, благодаря его прощению в первую очередь. Хандан протянула руку Хаджи и с его помощью вышла из кареты. Всё такая же красивая, благородная, стройная. Мало кто мог назвать её точный возраст согласно внешнему облику, хранившему на себе не так много свидетельств времени. Ещё сложнее было предположить, что эта несчастная госпожа провела большую часть своей жизни в аду, мучаясь от унижений, позора, потерь и разлук с любимыми детьми. «Для меня нет и никогда не было женщины красивее тебя. Я не вижу других, не хочу их видеть. Но если ты не простишь меня, а ещё хуже, погибнешь по моей вине, я навсегда потеряю смысл существования». Фигуры Султанши и евнуха скрылись за дверью, и Дервиш прильнул к холодной каменной стене на другой стороне улицы в ожидании, когда они снова появятся. Он задумался и чуть не пропустил нужный момент. Каждая секунда рядом была бесценна, каждый взгляд — на вес золота. Вдруг она внезапно повернулась, будто бы что-то почувствовала. Мужчина от неожиданности замер, но потом резко отвернулся и поспешил оседлать лошадь. — Дервиш! — раздался пронзительный крик сзади, смешанный с цокотом копыт и стуком собственного сердца в груди. Он не остановился, ещё сильнее пришпорив коня. В лицо дул встречный ветер, он царапал кожу, хватал и уносил с собой проступающие на глазах слёзы. Удаляться, слыша её крик за спиной, всё равно что резать себя по живому, остановиться — значит убить её. — Хэй! Гони! Быстрее! Быстрее! Прочь! — стегал нагайкой бедное животное, чудом не налетавшее на прохожих, бросавшихся врассыпную от безумца. Тем временем Хандан мучила Хаджи. — Ты видел его? Это был Дервиш! Это он! Я его узнала! — Нет, моя Султанша. К сожалению, вам показалось. Подумайте сами, стал бы он от вас убегать сломя голову? Смог бы не обернуться на крик? Будь он жив, будь он в Стамбуле, первым делом нашёл бы вас дома. Если не нашёл, значит это не ваш супруг. — евнух участливо поддержал свою госпожу за локоть. Её безудержное счастье мгновенно испарилось, Хандан поникла, понимая справедливость доводов Хаджи. — Наверное ты прав. Я ошиблась. Просто потому что ищу Дервиша в каждом прохожем, в каждом человеке его возраста. Порой это невыносимо, мучительно. — Вам нужно отдохнуть. Давайте скорее вернёмся домой.

***

В тот же день украденная карта была возвращена владельцу. Как и собиралась Кесем, она подложила её в секретер домашнего кабинета в надежде, что Кеманкеш не вспомнит, где её оставил. Он вернулся из дворца хмурый и неразговорчивый. Закрылся в кабинете и стал перебирать документы, полностью уверенный, что ничего не найдёт и очень удивился, когда всё-таки нашёл. Неужели память его подвела? Или же карта была прихвачена по ошибке в спешке с другими документами? «Нет, не может такого быть! А как же следы воска? Ты их видел, как видел беспорядок в кабинете Топкапы. Но если карта исчезла там и появилась здесь, то… Кеманкеш! Как ты можешь сомневаться в Кесем, она не могла! Не посмела бы крутить интриги за твоей спиной! Успокойся! Так и до сумасшествия недалеко!» После ужина Мустафа остался у себя, решив всё хорошенько обдумать, не делать скоропалительных выводов. Запер печать на замок в столе покоев, спрятал ключи и лёг спать. Он и не заметил, как поздно ночью его посетила зеленоглазая гостья, воспользовавшаяся по своему усмотрению символом его власти.

***

Три недели спустя. Кесем нехотя открыла глаза. Солнце уже давно взошло и залило светом её покои. Вставать не хотелось. В последние дни её тело стало тяжёлым на подъем, всё время тянуло ко сну. Услышав шум, Нериман быстро проскользнула внутрь с подносом с едой и утренним чаем. — Почему принесла сюда? Я спущусь вниз. — Все давно позавтракали, госпожа. Ханзаде ни свет, ни заря уехал во дворец, очень нервничал и торопился… — Что? Сколько сейчас времени? — Почти полдень, госпожа. — Как это полдень? Ты сошла с ума? Пойди и глянь на часы! — Я смотрела только что. Полдень. — настаивала Нериман. За всю прожитую жизнь с Кесем такого никогда не случалось. Торопливо выпив кофе и приведя себя в порядок, она поехала в вакф. Ширин была уже там, занималась своими привычными обязанностями. — Почему никто меня не разбудил? Почему ты уехала без меня? — предъявила претензии молодой женщине. — Прости, ты вчера неважно выглядела, я решила, что тебе нужен отдых и не стала беспокоить. Торговец Мустафа давно ждёт тебя. Уже час, наверное. Похоже, что-то важное случилось. Силахтар действительно был в кабинете, не теряя надежду встретиться с Кесем. Он нервничал, но выглядел довольным. Когда она пришла, запер дверь на ключ для важного разговора. — Говори! — потребовала, не успев сесть на кресло. — На наши земли на Скадарском озере внезапно напали венецианцы, убили много людей, захватили оружие, которое мы планировали сами вскоре использовать. Повелитель в ярости. Велит отправить туда армию и дать достойный отпор. — Прекрасно. Что ещё говорят? — Султан Шахин немедленно позвал к себе вашего мужа, они и ханзаде Девлет заперлись в султанских покоях почти на два часа. — Теперь им будет чем заняться. Бедные, они даже не знают, что их ждёт дальше. Как…как в остальном? — загадочно спросила Кесем, но Силахтар её прекрасно понял. — Поправляется. — ответил односложно, не желая вдаваться в подробности. — Что же это за болезнь такая? Почему от неё нет лекарства? Нужно что-то делать! — К сожалению, ему невозможно помочь, госпожа. Ставрос говорит, что это на всю жизнь. — Аллах, помоги нам! Не дай случиться страшному, иначе всё потеряет смысл! В кабинете стояла духота летнего жаркого дня. Лицо Кесем от переживаний покрылось испариной, перед глазами всё поплыло: лицо Паши, двери, окна, мебель… Она протянула руку к груди и стала расстёгивать верхние пуговицы платья в надежде, что это поможет, но становилось только хуже. — Госпожа, что с вами? Вам плохо? — Не знаю. Голова идёт кругом, ничего не понимаю. Открой окно! Силахтар отвернулся на пару минут, разбираясь с защёлкой ставень, а когда обернулся, обнаружил, что Кесем потеряла сознание.

***

Ярость, злость, горечь разочарования — всё, что переполняло Кеманкеша, когда он направлялся в сторону вакфа. «Нас кто-то предал, брат! Не может быть такого совпадения! Нас опередили буквально на пару месяцев. Венецианцы будто бы знали об оружии. Если я найду предателя рядом с собой, уничтожу» — звучали в голове утренние слова Шахина. Все те сомнения, с которыми он боролся три последние недели, оказались не напрасны. Он точно знал, кто сообщил венецианцам о планируемом нападении. Вернувшись домой, сразу же побежал в покои Кесем, её там ожидаемо не оказалось. Обыскал личные вещи, выкинув всё содержимое из сундуков, перевернул вверх дном кровать, комод, стол и замер среди всеобщего хаоса, не понимая, куда ещё заглянуть. Разгадка оказалась проста. Связка ключей лежала под соломой в птичьей клетке. «Дорогой, ты не представляешь, как мне нравится работать с Кесем. Я чувствую себя такой важной, полезной, познакомилась с замечательными людьми — с Эстер, с Мустафой…» — щебетала на днях Ширин. Кеманкеш тогда не придал значения её словам. Только сейчас сопоставив всё, он понял, с кем за его спиной Кесем встречалась в вакфе, а Булут и все остальные их покрывали. «Что теперь мне делать с ней? Что делать с собой, со своими чувствами, что разрывают душу на части?» Он не просто вошёл, ворвался в вакф, испугав всех присутствующих. — Что случилось, Кеманкеш? — кинулась Ширин, но муж ей не ответил, прошёл мимо. В несколько прыжков преодолел лестницу и дёрнул за ручку. Дверь кабинета оказалась заперта на ключ изнутри. — Откройте! Я знаю, что вы здесь! Открывайте же! На удивление, ломать дверь не пришлось, её сам отворил взволнованный Силахтар. Кесем сидела, облокотившись на кресло и в каком-то странном состоянии теребила в руках диадему, снятую с головы. Кеманкеш глянул на её растрёпанные волосы, на расстёгнутые пуговицы платья и остолбенел. Её предательство оказалось страшнее, чем он мог себе представить. Она отомстила ему жестоко, подло, низко.