Не все птицы певчие🕊

Хотелось убить обоих. Сразу, здесь и сейчас, чтобы навсегда завершить эту историю коварного обмана и отвратительного предательства. Так мерзко на душе у Кеманкеша ещё никогда в жизни не было. Он схватился за рукоять ножа, торчащую из-за пояса, без слов и объяснений оголил сверкающее лезвие, одновременно двигаясь по направлению к Силахтару. Этот человек должен умереть первым на глазах Кесем, чтобы она поняла, что наделала. Паша осознал опасность, пятясь назад, к окну. — Не глупите, ханзаде. Всё не так, как вам видится. Ничего не было, у нас с Кесем Ханым просто общие дела, старые дела. — Видимо поэтому вы заперлись на ключ? Поэтому моя жена сейчас в таком виде? Хороши дела! Негодяи! Оба ответите за козни у меня за спиной, за измену. Кесем окончательно пришла в чувства и пронзительно закричала в тот момент, когда завязалась драка. Силахтар не собирался просто так умирать, потому противостоял сопернику что есть силы: схватил его за руку с зажатым ножом, с силой вцепился в кожу, желая выбить оружие и ему это довольно быстро удалось. Кесем сориентировалась и ногой отшвырнула блестящий клинок подальше, под стол, при этом сама умоляла Кеманкеша остановиться, но он её не слышал, вкладывая всю свою ярость в сжатые кулаки, метко попадавшие в лицо и тело проклятого Паши. Мужчины были примерно равны по физической силе, поэтому болезненный ответ не заставлял себя долго ждать. К тому моменту, когда на крики и шум подоспела охрана вакфа, кучер кареты и Булут ага, противники успели наколотить друг другу шишек, оставить ссадины и ушибы на лице, руках и шее. У Силахтара текла кровь из рассечённой брови, а под глазом красовалась красная припухлость, грозившая превратиться в огромный синяк. У Кеманкеша же кровоточил висок и от боли сводило челюсть. Разнять двух непримиримых соперников сразу не удалось. Если Паша из уважения к старшему по должности ещё был готов прекратить драку, то у Великого Визиря были совсем другие планы. Когда его, трепыхающегося, всё-таки удалось придавить к стенке, Кесем велела Силахтару немедленно уехать, он сопротивлялся, но всё же вышел из кабинета, хотя и не покинул вакф окончательно, переживая за дальнейшую судьбу любимой госпожи. — Я тебя уничтожу! Лишу места в Совете Дивана, всего лишу! — процедил сквозь зубы Кеманкеш вслед такому же как он сам, побитому мужчине. Ничего не понимающие Ширин и Эстер молча взирали то на ханзаде, то на Кесем, не зная, чем помочь. В это время Булут фактически висел на шее своего хозяина, сдерживая его нешуточный натиск. — Уйди вон! — шуганул его Кеманкеш, полный решительности поговорить с женой-изменщицей наедине. — Мустафа, ты с ума сошёл? Почему так обращаешься с Кесем? — вступилась Ширин, когда увидела, что муж схватил её за руку и грубо посадил в кресло, стоявшее у массивного письменного стола. — Не вмешивайся! Ты ничего не знаешь. Оставите нас! — обратился ко всем присутствующим. — И не подумаю! — Ширин проявила самоотверженность, понимая, что произошло что-то очень серьёзное и сейчас Кесем грозит опасность в лице их общего разъярённого мужа. Он было хотел разрешить Ширин остаться, но потом понял, что его слова могут сильно ранить её, потому настоял, чтобы все ушли, пообещав, что не применит физическую силу к женщине. Когда дверь за ушедшими закрылась, он глубоко вздохнул, унимая в пальцах дрожь, стряхнул с лица капельки пота и крови. Ярость понемногу смеялась сильнейшим разочарованием и пустотой, заполнявшей душу. Кесем пока до конца не понимала происходящего, не знала, что Кеманкешу известно обо всех их с Силахтаром проделках, думала, что его гнев связан исключительно с ревностью. — Всё не так как ты думаешь! Мне было плохо, я потеряла сознание, Силахтар помог, только и всего! Между нами ничего не было, и быть не могло! — произнесла в свою защиту спокойным, но немного возмущённым голосом, всем видом показывая, что его подозрения её обижают. — Ты лжёшь! Лгала мне всё время, с самого первого дня. Я свято верил, что мы сможем быть вместе, что я буду счастлив рядом с тобой. Всё оказалось обманом. Ты использовала мои чувства, чтобы отвлечь внимание от своих планов. Скажи, сколько раз тебе понадобилось переступить через себя и лечь со мной в постель, чтобы заполучить все эти ключи? — бросил на стол вынутую из кармана связку, и тут до Кесем дошло, что Кеманкеш всё знает. Она замолчала, решая, как действовать дальше. — Как я мог быть таким слепым? Думал, что в тот вечер ты пришла ко мне по доброй воле, чтобы остаться, потому что решила дать нашим отношениям шанс, потому что решила забыть прошлое и построить будущее рядом со мной. Я ведь знал, что ты не любишь, но верил, что однажды оттаешь, потянешься ко мне. Влюблённый дурак! Вы с Силахтаром обвели меня вокруг пальца с картой, но я не настолько глуп и беспамятен, чтобы не заметить её исчезновения и появления в другом месте. Я не идиот, чтобы не связать всё воедино и не понять, откуда венецианцы узнали о наших планах на Балканах. Это был конец. Теперь, когда Кеманкеш всё знает, она потеряет свою свободу, его доверие и благосклонность, не сможет больше прятаться за этим браком, чтобы достичь своей цели. Что теперь делать? Унизиться, признать поражение и просить пощады? Отступить, сдаться, забыть, предать память детей? Стать безвольной рабыней при Гирее? Но нет же! Пора снять маски и во всём признаться. Будь что будет! Она подошла ближе и заглянула в его глаза, полные обиды и горького разочарования. Не боясь расправы, тихо произнесла: — Всё было так, как ты сказал. Я использовала тебя, но ты не имеешь права меня упрекать за это. Мы с тобой с самого начала находимся по разные стороны добра и зла. Ты Гирей и служишь тем, кто чудовищным обманом и кровью невинных детей проложил свой путь к трону, я же держу слово, данное истинному Повелителю, единственному, кого я любила, кого буду любить до самой смерти. Я не хотела быть твоей женой и никогда бы по доброй воле не согласилась на этот позорный для меня никях. Ты заставил меня, принудил и теперь пожинаешь плоды своей безумной одержимости. Даже если бы я тысячу раз легла в твою постель, никогда бы ты не завладел моим сердцем. Никогда, слышишь? Каждое слово Кесем метко вонзалось в разум и душу острой ядовитой стрелой. Она убивала без оружия, сжигала без огня. В чём-то была права, почти во всём. Это он придумал себе несуществующую любовь, он сделал всё, чтобы она была рядом, он обманывал себя, тешил пустыми иллюзиями. Она же всё это время просто оставалась самой собой: умной, расчётливой, скрытной, верной своим убеждениям и клятве. Попав в вынужденные обстоятельства, не стала сопротивляться, как глупая неопытная девчонка, а просто взяла и превратила его чувства в орудие своей мести, направленное в первую очередь против него же самого. Сегодня она одержала первую победу, повергнув любящего её врага изощрённо и безжалостно.  — Больше не хочу тебя видеть, не хочу знать. Даю два часа, чтобы ты поехала домой и собрала самое необходимое. Велю дать тебе денег на скромное безбедное существование. Когда закончатся, пошли кого-нибудь, дам ещё. Буду содержать до развода, как требуют наши законы. К сожалению, наш брак не может быть расторгнут так быстро и без ведома Повелителя. Постараюсь держать наше расставание в тайне как можно дольше, чтобы не вызвать подозрений и недовольств, только запомни, моим именем ты больше прикрываться не сможешь, если что-то натворишь, отныне будешь отвечать за всё сама. На мою защиту не рассчитывай. — Значит, гонишь? — решение Кеманкеша удивило, Кесем ожидала, что он будет давить на неё и неволить под строгим надзором, но этого не случилось. — Я взял на себя слишком тяжёлую ношу, не могу больше нести. Если будешь рядом, могу убить ненароком, но тогда мне самому не жить. Керим слишком маленький, ему нужен отец. — Что ж, мудрое решение. Прощай! — развернулась, чтобы уйти, но Кеманкеш преградил ей дорогу, не справившись с сильным порывом. — Скажи, Силахтара ты ведь тоже использовала? — не знал, почему его так волновал ответ именно на этот вопрос, но чувствовал потребность знать. — Не трогай его. Он такой же одержимый, как и ты. Я больше никого не люблю и не полюблю. Однако, в отличие от тебя, Силахтар свободен от кровных уз с Гиреями и Османами, лишён мук совести и потому, безоговорочно верен мне. Ты же не опустишься до мести за женщину, которая сама тебя предала? Забудь! Кеманкеш слышал, как неспешно удалялись шаги Кесем, как она спустилась по скрипучей деревянной лестнице, как раздались какие-то приглушённые голоса вдали. Она ушла. Покинула его жизнь навсегда. Сделала это так легко и просто, с холодным разумом и сердцем, будто бы между ними никогда и ничего не было. На самом деле, а разве что-то было? Он сел за стол и положил кровоточащий висок на холодный стол, обхватив голову руками. Заплакал, не смог сдержаться. Неизвестно сколько времени прошло, прежде, чем в кабинет вакфа вошла Ширин. Она обняла разбитого и измученного Кеманкеша, окончательно потерявшего веру, запустила свои длинные тонкие пальцы в его короткие чёрные волосы. Он повернул к ней лицо и благодарно посмотрел в родные глаза. Одному Аллаху известно, что чувствует женщина, когда утешает любимого мужа, убивающегося по другой. Недооценить такой жест невозможно. Вот оно, настоящее чувство! В нём и самопожертвование, и самоотречение, и искреннее сострадание. Почему нельзя просто взять и ответить на прекрасную, чистую любовь Ширин, почему невозможно полюбить её также самозабвенно, как ту, другую, недостойную? Молодая госпожа достала из кармана платья накрахмаленный платок, вытерла кровь с лица Мустафы, поцеловала его в щёку и с трудом, сквозь слёзы, улыбнулась. Больше ничего не спрашивала, не бередила свежие нарывающие раны. — Мы будем мужественными. Никто не должен увидеть твоих слёз, ни мать, ни сын, я одна разделю их. Пройдёт время и станет немного легче. Сегодняшняя боль самая сильная, но наступит новый день, она превратится во вчерашнюю, тупую, ноющую, но уже не раздирающую на части, не убивающую. Держись, мой дорогой. — Спасибо. Спасибо, что ты есть, Ширин. — поцеловал в лоб и припал к нему своим. — Побудь со мной ещё немного. Нужно подождать два часа. Всего два часа и мы поедем к нашему сыну.

***

Среди разбросанных по покоям вещей нелегко было найти нужные. Кеманкеш в поисках правды перевернул всё вверх дном. Мысли Кесем путались. Тяжёлый камень лежал на душе. Несмотря на спокойствие и уверенность в разговоре с мужем, покинуть дом было не так-то легко. Всего за несколько месяцев под этой крышей у неё появилось подобие новой семьи, в которой удалось найти точки соприкосновения почти с каждым её членом. Даже с Ширин. Она машинально перебирала в руках какие-то случайные предметы: пудреницы, гребни, флаконы с духами, заколки, не понимая, что нужно брать, а что лучше оставить здесь, всё ведь не увезти. Внизу, в карете, ждал Силахтар, вызвавшийся устроить её в своём скромном доме на первое время, пока не подыщут подходящее жильё. Прошло около часа, но сборы не двигались, всё валилось из рук. Дверь тихо отворилась и в комнату вошли маленькие ножки, обутые в коричневые кожаные башмачки. — Кесем Ханым, вы нас бросаете? — поинтересовался Керим с детской непосредственностью, уставившись на мачеху большими невинными глазами. — Да, малыш, так надо. — Папа вас обидел? Или может я виноват? Скажите и я исправлюсь! — Нет, ты здесь не причём. Просто ничего не вышло. Бывает, не расстраивайся. — коснулась хрупких плечиков. — Я знаю, что вы добрая, просто грустная, потому что Всевышний не подарил вам своего родного сыночка. Если вы останетесь, я могу вас тоже мамой называть. Мама Ширин не обидится. Только не уезжайте! — обнял двумя руками за колени и Кесем, державшаяся на пределе сил, растрогалась. За мальчиком пришла Хандан, узнавшая последние новости от Булута и Хаджи. Керим нехотя, с сожалением отправился в свою комнату, а Султанша осталась наедине с женщиной, волей судьбы ставшей её дважды невесткой. — Ты можешь сказать, что происходит? Почему уезжаешь? — Кеманкеш выгнал меня. — Что ты натворила? — Не важно, уже ничего не изменить. Я никогда не должна была здесь появляться, теперь всё встанет на свои места. — бросила в сундук пару платьев, бельё, обувь, даже не глядя на свекровь. — Кесем… Я же просила, умоляла тебя не причинять Мустафе зла! — Понимаю ваше переживание, но и вы меня поймите. Осман и погибшие шехзаде были и вашими внуками, их смерть не должна остаться безнаказанной. Я положу на это всю оставшуюся жизнь. Кеманкеш не помешает мне восстановить справедливость. — Ради чего? Ради кого? Их уже не вернуть. Ты посеешь ещё больше горя, уничтожишь моих детей. Ахмед бы осудил твой поступок! — Да что вы знаете, чтобы утверждать такое? Я понимаю, за что борюсь, никто меня не остановит. — вслед за платьями в сундук полетела тёплая накидка из горностая и длинный бордовый плащ. — Смотри, чтобы не пожалеть. Никто не будет любить тебя также сильно, как Кеманкеш. Однажды ты захочешь вернуться в этот дом, но его двери для тебя будут навсегда закрыты. — Не захочу, не переживайте. — опустила тяжёлую крышку сундука и позвала служанку. Разговор с Хандан был закончен, всё решено окончательно и бесповоротно. — Нериман, пусть грузят. Когда устроюсь на новом месте, заберу вас с Булутом к себе, мне нужны помощники. Уже во дворе она обернулась, чтобы последний раз взглянуть на дом, в стенах которого так много произошло за последнее время. Кесем охватила странная тоска и одновременно страх перед собственным будущим. В окне второго этажа торчала пышная головка мальчика, печально махавшего ей рукой на прощанье. Кесем не удержалась и помахала ему в ответ.

***

Семейная жизнь Атике оказалась не такой уж ужасной, как она её представляла себе до свадьбы. Она неожиданно быстро привыкла и к новому дому, и к мужу. Зюльфикар показал себя на редкость терпеливым и внимательным, благотворно влияла и восемнадцатилетняя разница в возрасте. Житейская мудрость и рассудительность супруга опускали порой взбалмошную девчонку на землю и заставляли принять неизбежную действительность. Такое благодатное влияние на Атике раньше оказывал лишь покойный отец-Султан. При этом Зюльфикар никогда не повышал голоса, не давил, обладал искусством спокойно и аргументированно убеждать. С первых же дней молодая жена прониклась доверием и уважением к мнению мужа, оставив любые попытки сопротивления. — Ты совсем не такой, как о тебе говорят. — сказала как-то за ужином белокурая Султанша. — И что же обо мне судачат злые языки? — Считают грубым и безжалостным. Утверждают, что ты выполнишь любой, даже самый жестокий приказ тёти Дильрубы, не подвергаешь ни критике, ни сомнению всё, что исходит от неё. — Это называется преданность, Атике. Мы живём в мире, где человеческая жизнь не стоит и акче, потому верность ценится на вес золота. Однажды я встал на этот путь и не намерен с него сходить до конца. Что бы не случилось, я всегда поддержу Дильрубу Султан и словом, и действием. Она всегда была добра ко мне, всё, что я имею — её заслуга. — За что она так щедро наградила тебя? Этот дом, богатство, власть, жена-Султанша… Зюльфикар, поклянись, что не имеешь отношения к смерти моих братьев! Я бы не смогла жить с убийцей! Паша вдруг вспомнил предсмертную гримасу юного Султана, когда два крепких головореза по приказу Дильрубы засовывали его голову в петлю. Скривился. Это то, в чём признаваться никогда не стоило, даже под пытками. — Конечно, я не причастен, так сложились обстоятельства. Султан Осман совершил большую ошибку, решив казнить шехзаде без фетвы, не имея собственных наследников, потом не смог с этим жить. Атике не знала почему, но поверила. Подвергать сомнению слова ближних, бесконечно истязать себя, было не в её характере. — Я взял нового человека в дом, ему дали хорошие рекомендации. — быстро перевёл на другую тему разговор Зюльфикар. — Курт? Дикарь и неуч! Я уже пару раз столкнулась с ним. Кто только мог тебе его посоветовать? — не сдержалась Атике, вспоминая первое знакомство с новым охранником, когда он ей нагрубил. — Воспитание — не самое главное в человеке на его месте. Он из центральной Анатолии, сирота. Зато быстро схватывает и чётко исполняет все мои приказы. Я им очень доволен. Просто избегай встреч с ним, со временем привыкнешь, да и он научится вести себя подобающим образом в господском доме. — Зюльфикар улыбнулся, глядя как недобро засверкали глаза Атике при упоминании о Курте. В такие моменты она была похожа на капризного ребёнка, которому не угодили с новой игрушкой. — И всё равно — он мне не нравится! Пусть держится подальше! — бросила салфетку на стол, вспоминая неотёсанного мужлана, посмевшего ей дерзить.

***

Три недели, прошедшие после свадьбы, показались Девлету раем на земле. Несмотря на всё, что происходило во дворце в эти дни, он буквально на крыльях возвращался домой, где его ждали жена и дочь. Ханзаде всё сильнее и сильнее влюблялся в красивую, добрую, заботливую молодую женщину, дарованную ему братом по проведению свыше. Только за это стоило смириться с ужасным нравом Шахина, который стал невыносим после известий о нападении венецианцев на Скадарский санджак. В столовой, как всегда, его ждал накрытый стол. Гевхерхан всегда лично выбирала блюда для ужина и уже стала разбираться в предпочтениях нового мужа, стараясь всякий раз ему угодить. Они всегда делили трапезу втроём, много смеялись и шутили, обсуждали успехи в учёбе Перихан. Девочка изменилась с появлением в доме мачехи, стала более открытой и общительной, найдя столь необходимую материнскую поддержку во всех своих начинаниях. Девлета это радовало, как ничто иное. Супруги по-прежнему проводили ночи в разных покоях, терпеливо ожидая того момента, когда будут абсолютно готовы разделить брачное ложе. Девлет не торопил, ведь всё также оставаясь с Гевхерхан наедине, видел в её глазах сильное беспокойство и страх, понимал, что пока время ещё не настало. Тем не менее, каждый день пытался сделать хотя бы небольшой шаг для их сближения: дарил милые подарки, приглашал на вечерние прогулки по саду, много рассказывал о себе и ещё больше хотел узнать о ней. Часто перед сном они гуляли при свете луны, держась за руки как дети, в темноте смущённо улыбались друг другу, радовались охватившему их настоящему чувству. Для Гевхерхан оно оказалось первым, незабываемым, так непохожим на весь её предыдущий опыт. Постепенно она без оглядки влюблялась в своего красавца-мужа, понимая, как сильно ей повезло. Чувство вины перед Атике терзало её всё меньше, уступив место здоровому эгоизму. «Я тоже достойна любви» — думала Султанша, время от времени вспоминая о сестре. После никяха они так и не нашли в себе сил и желания встретиться. Гевхерхан боялась услышать, что Атике несчастна в браке, страшилась её новых обвинений в свою сторону, а та, в свою очередь, не хотела ничего знать о любовной идиллии старшей сестры.

***

Послав за Зюльфикаром рано утром, Дильруба дожидалась его в саду, укрывшись от дождя и ветра под большим натянутым тентом. Новости о войне лишили Шахина покоя. Нет, он не боялся атак венецианцев, будучи совершенно уверенным в своей победе, скорее не мог избавиться от ощущения, что его предал кто-то очень близкий. Пропустив один удар, терзаясь, ожидал следующего. — Султанша. — поклонился Паша. — Мне понадобилась твоя помощь. Помнишь, ты говорил о своём шпионе во дворце Дожей? Нужно узнать, кто нас предал, имя человека, сообщившего о наших планах, об ангарах с оружием на Скадарском озере, об охране крепостных стен в Баре. Пусть узнает и сообщит. — Как прикажете. Я сегодня же напишу в Венецию. Только на это потребуется немало времени. — Не важно, главное результат. У меня есть подозрения насчёт братьев Шахина, если они оправдаются, всё может измениться, в том числе и для тебя. Ты знаешь, что мне никогда не нравился договор моего мужа с Кеманкешем, ставшим его правой рукой. Если мы отрубим эту руку, а заодно и левую в лице Девлета, Шахин будет в моей полной власти. В нашей власти. Я никого не видела и не вижу на должности Великого Визиря никого кроме Зульфикара Паши. — улыбнулась, видя, как глаза мужчины пристально следят за каждым её движением, за каждым жестом и словом. При всём желании Паши скрыть свой интерес, он не ускользал от Дильрубы, тонко чувствовавшей людей, знавшей все их слабые стороны и пороки. Она умело манипулировала людьми, используя их отношение к себе и окружающим. В случае с Зюльфикаром ей даже льстило такое внимание. Нет, она никогда бы не позволила ему открыться, тем более, не ответила бы взаимностью, но осознание того, что он влюблён в неё придавало ей уверенности, что не предаст, что исполнит всё, чего бы она не попросила. — Как твоя супружеская жизнь? — спросила неожиданно, чтобы привести Пашу в чувства. — Всё прекрасно. Я доволен и благодарен вам и Султану Шахину за подобную честь. — взгляд сразу же изменился, стал более собранным и холодным. Реальность отрезвляла. — Атике Султан будет мне хорошей женой, уверен. — Что ж. Пусть Аллах наполнит ваш дом храбрыми сыновьями и красавицами-дочерями. — Единственное, мне бы не хотелось, чтобы Атике когда-нибудь узнала о моей причастности к тому, что случилось в Топкапы несколько месяцев назад… Ну, вы понимаете. — Самой собой, Зюльфикар. Ничего и не случилось. Мой племянник принял неверные решения из-за своей незрелости, а потом не смог пережить смерть своих братьев и укор старейшин и янычар. Надеюсь, что все, кто может заговорить на этот счёт, уже умолкли навсегда? — Они немы, Султанша. — Дильруба прошла мимо, приняв презрительно холодное выражение лица. Когда-то очень давно она была без памяти влюблена в Шахина, но со временем всё остыло, стало безразличным. На смену тому глупому чувству пришло куда более сильное — любовь к власти, неуёмная, неудержимая, всепоглощающая. На её фоне меркли все земные страсти, за неё она могла убить почти любого, вставшего у неё на пути.

***

— Я слышала, что ты фаворитка Султана Шахина. Это правда? — Правда. А вы…знаменитая Кесем Султан? — Я больше не Султанша, но это не имеет значения. Впрочем, как и твоё громкое звание, Анна. Наложница, не ставшая женой или не родившая наследников, быстро теряет своё положение и становится никем, у неё нет будущего, знаю по себе. — Повелитель имеет ко мне особое отношение. Он велел привезти меня из Крыма вслед за собой. Это ведь что-то да значит. — девушка держалась весьма самоуверенно и не походила на скромницу, знала себе цену. Несомненно, такую уверенность мог дать ей только Шахин. — Ещё хуже. Наступит день и Дильруба Султан тебя уничтожит, как только представится подходящий случай. Тебе не грозит ни Старый дворец, ни замужество, только холодная тёмная яма, могила. Такого не прощают. — Анну передёрнуло от ужасающего пророчества. Госпожа уж точно знала, что говорит. — И что же мне делать? — Думать. Быть хитрее. Если станет совсем туго, свяжись со мной через Лалезар, я тебе помогу. Разговор трёхнедельной давности никак не выходил из головы молодой, привлекательной и, что немаловажно, умной женщины. Тогда, на свадьбе, она поняла, что может получить в лице бывшего регента Империи сильного союзника, способного укрепить её положение в Топкапы. Наличие у Шахина законной супруги османских кровей не давало Анне никакого шанса в будущем. Рано или поздно предсказание Кесем могло сбыться, но в её силах было попытаться что-то изменить. — Тебя ждут в лазарете. — напомнила Лалезар. Поход к лекарше был обязательным перед каждым приглашением на хальвет в султанские покои. На этом настаивала Дильруба Султан и неспроста. Пожилая женщина в белом фартуке и платке брала прозрачный бутылёк с мутной жидкостью и давала девушке выпить совсем немного, несколько капель, разбавленных водой. От настоя иногда очень болел живот наутро и даже чуть кровило спустя несколько дней. Наследников у Султана больше быть не должно, любой ценой. На этот раз Анна отправилась в лазарет не с пустыми руками. В кармане нижнего платья лежал точно такой же бутылёк с таким же настоем, только в нём не хватало одного важного компонента.

***

Три дня спустя. Кесем было тесно и неудобно в скромном по размерам доме Силахтара. По сути, она поселилась в единственной спальне, которую ранее занимал хозяин. Сам он теперь ютился в крохотном кабинете на неудобном жёстком диване, однако не жаловался, был безумно рад такому соседству. На те деньги, что Кеманкеш выдал жене на содержание, было сложно отыскать что-то достойное госпожи, но Силахтар особо и не старался. Ему нравилось видеть её каждое утро в своей гостиной, нравилось вместе завтракать и делиться планами на предстоящий день. Его тёмная холодная обитель теперь наполнилась её запахами, её голосом, шуршанием длинных платьев, лёгкой поступью замшевых туфель. Давние несбыточные мечты о Кесем вновь обрели свои краски и очертания, теперь он верил, что когда-нибудь они смогут быть вместе. Во дворце эти дни Паша почти не появлялся, боялся гнева Великого Визиря. Ходили слухи, что Мустафа Гирей приболел и больше работал дома. Причины этой внезапной болезни сомнений не вызывали — мужчина был сломлен духом. — Я думал, вы обрадуетесь, когда узнаете…- посмотрел на бледное лицо Кесем и понял, что она расстроена. Их брак с Кеманкешем для Силахтара казался чем-то вроде тяжкой ноши, от которой госпожа пыталась избавиться с первого же дня и вот ей это удалось. — Мне жаль его. Очень жаль…- ещё больше погрустнела и ушла в какие-то свои мысли и воспоминания. — Что мы будем теперь делать? Наверняка Великий Визирь сделает всё, чтобы договориться с венецианцами и прекратить это противостояние, не позволит начаться большой войне на Балканах. — Верно. Нужно придумать другой способ пошатнуть власть Шахина. Было бы идеально посеять вражду между ним и Дильрубой, заставить её разочароваться. Униженная женщина способна на многое. Мы обязательно что-нибудь придумаем. Пока же мне нужно поправить здоровье. Я чувствую себя ужасно. — Вы почти ничего не едите который день… — Меня мутит от запахов: от духов, от кофе, от рыбы, от всего. Скорее всего, я чем-то отравилась. Силахтар озабоченно глянул на госпожу и понял, что она не врёт. Её измождённый вид говорил о том, что всё не очень хорошо. Он собрался и поехал за Ставросом. Пожилой грек, единственный лекарь, которому они оба доверяли, появился в доме по первому зову. Кесем описала свои симптомы и попросила дать ей что-нибудь, чтобы снять тяжесть в желудке, избавиться от тошноты и рвотных позывов. — Нет, госпожа, не могу. Я конечно не уверен, но любые отвары и настои могут вам сейчас навредить. — Почему же? — Я пока не буду отвечать на этот вопрос. Есть болезни и…особые состояния, которые я, как мужчина, не могу точно установить. — Какие такие состояния? О чём ты? Говори прямо. — Промолчу, чтобы вы потом не расстроились, если я ошибаюсь. Завтра придёт от меня одна женщина, доверьтесь ей. — Ставрос собрал вещи в сумку и уже хотел уходить, но Кесем его остановила. — Скажи, та болезнь, с которой мы боремся уже несколько лет…есть какая-то надежда? — Никто не знает, откуда она берётся. В священном писании евреев Талмуде есть упоминание о смерти мальчиков после обрезания. Они истекли кровью. Излишней кровоточивостью страдают только мужчины. С этим недугом можно долго жить, а можно умереть в одно мгновение, если не беречь себя. — Значит, это навсегда? — К сожалению. Вы навестите его? Он сильно скучает по вам. — Обязательно. В скором времени. — Кесем погрустнела ещё сильнее. Всё навалилось как-то сразу, выхода она не видела, но и сдаваться не собиралась. Оставалось ждать, терпеть и думать.

***

Привычное щебетание разбудило Кеманкеша. Накануне он снова заперся в покоях Кесем и допоздна сидел там один. Пил. Вино лишь добавляло горечи воспоминаний. Оставленные украшения — его подарки, ещё помнили тепло её тела, на гребнях до сих пор оставались её каштановые длинные волосы, рубашки хранили её сладковатый запах. Аромат любви и предательства. В гневе он кидал на пол простынь, собирая в неё вещи в уверенности, что завтра же утром сожжёт, но потом развязывал тугой узел и вновь перебирал их как ценные реликвии. Не мог отпустить, возненавидеть, разлюбить. Периодически кто-то стучал, он не отвечал и не открывал. Игнорировал, не хотел, чтобы его видели таким жалким и раздавленным. Одному лишь человеку не мог отказать — Хандан. Она жалобно произнесла его имя и попросила открыть. — Сынок, зачем ты так мучаешь себя? — погладила по голове, испытывая невероятную нежность и сострадание к своему взрослому ребёнку, чьё детство, отрочество и юность по глупости пропустила. Вернись сейчас назад, она бы его ни за что не отдала, оставила рядом и растила в любви, пусть даже скрывая ото всех. — Почему так происходит? Почему удар в спину всегда получаешь от того, кого закрываешь грудью? — прижался к материнской груди, ища защиты, как мальчишка, впервые познавший горечь любовного разочарования. — Забудь её. У тебя есть Ширин, достойнейшая из женщин. Цени то, что имеешь и не горюй о том, что не смог удержать. Значит, не твоё. Легко сказать! Забыла бы Султанша о своём Дервише, если бы узнала, как он поступил с ней? Никогда. Любовь не то чувство, что можно так просто искоренить. — Не могу. До конца жизни буду помнить. Не прощу, но и не разлюблю. — Бедный мой. Надо жить. Слышишь, как поют птицы? Тепло ли, холодно ли, пасмурно или солнечно, но поют, и мы должны следовать их примеру. — Не все. Бывают, что молчат. Так и умирают… Тёплый ветерок ворвался в комнату и зашевелил оборки разбросанных по полу платьев. Всё прошло. Теперь только пустота и безнадёжность. Теперь без любви.

***

Повитуха вымыла руки, обтёрла их жёстким полотенцем и велела Кесем одеваться. — Не понимаю, зачем всё это? Не подозреваете ли вы у меня какой позорной болезни? Исключено, мой муж не гулял с другими, я уверена. — Почему вы подумали о болезни? Ничего такого нет. Обычная беременность. Шесть…семь…от силы восемь недель. Кесем замерла, не понимая смысла сказанного лекаршей. Всё вокруг стихло, умолкло и будто бы мгновенно остановилось. Даже стрелки часов застыли на одном месте. Слова, которые она ждала в течение долгих десяти лет первого брака, почему-то прозвучали именно сейчас. Зачем? Почему? Как на них реагировать? Плакать? Радоваться? Кричать? Верить ли? — Не может быть! Это невозможно…- растерянно уставилась в одну точку. — Ты что-то напутала. Я не могу иметь детей, я бесплодна после тяжёлого ранения… — Не хотите, не верьте. Позовите другую лекаршу, вторую, третью… Только все они скажут одно и тоже. Считайте, что Всевышний вас пожалел, смилостивился, даровал свою благодать.