***
Сырость и холод темницы беспокоили меньше всего. Как и жёсткая неудобная постель. Упершись руками о голову, Кеманкеш думал, что делать. Он был зол на Кесем, но вовсе не желал ей зла, тем более, смерти. От одной мысли о том, что её могут казнить, холодело в желудке. Ничего не оставалось, кроме как взять её вину на себя. «Я выдумал себе эту любовь, чтобы однажды от неё и погибнуть. Видимо, такова моя судьба». Решётка противно заскрипела и через минуту перед пленником предстал сам Султан с нездоровым блеском в глазах, не сулившим ничего хорошего. — Брат, прости меня, я не хотел. Шайтан попутал, сбил с пути. — опустив голову и не глядя в глаза, начал каяться Кеманкеш, припоминая, что Шахин обещал ему милость прощения в случае откровенного признания греха. — Ты разочаровал меня. Сильно разочаровал. Мы должны были строить новое государство вместе, а что получается? Ты не смог уследить даже за своей женщиной! Не приручил, не припугнул, не заставил забыть о мести. Холод внутри стал ещё сильнее и сковал всё нутро. Шахин знает! Он обо всём догадался. Но как? Падишах словно прочитал его мысли и ответил на вопрос. — Я не глуп. Я помню почерк и стиль письма бывшего регента. Для надёжности просил принести её старые письма и указы. Только не говори, что вы вместе это задумали. Никогда не поверю! Я знаю своего брата и знаю хитрую, расчётливую Кесем, которая не перед чем никогда не остановится. Возрази мне, если сможешь. — Она не виновата. Я хотел тебе отомстить и втянул её в свои планы. Верно, письмо написано моей женой, но исходило оно от меня. — старался говорить, как можно более спокойно и убедительно. — Лжёшь! Даже если тебя тысячу раз свергнут, попытаются убить, ты не пойдёшь против своей крови. Впрочем, как и я. Веришь или нет, но я был против планов Дильрубы по твоему устранению и обрадовался, когда узнал, что ты жив. Давай же, скажи, где она! Отдай Кесем в мои руки, и я отпущу тебя. Всё будет как раньше. Я всё забуду, даже должность тебе оставлю. Пусть эта женщина, посеявшая между нами раздор, уйдёт навсегда из нашей жизни. Она ведь тебя не любит и никогда не полюбит. Не зря ходят слухи о её тайной порочной связи с Силахтаром Пашой. Кеманкеш не проронил и звука. Пусть слова Шахина будут хоть тысячу раз правдой, он не получит его признания. Как жить, как дышать, после того как её не станет после его признания, по его вине? — Ну же! Я жду! Говори, где ты её спрятал? — Кесем невиновна. Я её заставил. Казни меня. — твердил упрямо. — Влюблённый дурак! Сам не понимаешь, что говоришь, о чём просишь! — Шахин с досадой скинул с холодного камня стакан с питьём. Несмотря ни на что, он любил и ценил Кеманкеша. — Если не одумаешься, мне ничего не останется как исполнить твою просьбу! Я всё равно её найду, с твоей помощью или без, но если ты встанешь на мою сторону, если поможешь в поиске, я тебя прощу. Даю тебе три дня, чтобы решиться, потом будешь отвечать головой! — Султан не кривил душой, как бы ему не было неприятна ситуация, но избавляться от непокорных предателей придётся. После его ухода, Кеманкеш стал обдумывать, как найти и предупредить Кесем раньше, чем её схватят янычары. Самый простой способ сделать это — найти Силахтара и попросить о помощи, он то наверняка знает, где она живёт. Проблема состояла в том, что этим утром Паша уехал в Амасью по его поручению. После конфликта Великий Визирь старался держать своего противника как можно дальше и по возможности отсылать из дворца, с глаз долой. До его возвращения пройдёт немало дней и за это время люди Шахина обязательной найдут Кесем.***
Зюльфикар вернулся намного раньше обычного. Это выглядело странно, ведь обеденное время давно прошло, а до ужина ещё было далеко. Вечно занятый делами Паша не пренебрегал своими обязанностями в Топкапы и всегда уходил из дворца одним из последних. Его супруга, как обычно, испытывала недовольство очередной неумелой хатун и отчитывала её со всей строгостью. Курт, стоявший неподалёку, тайком вздыхал и жалел бедняжку, ведь ему самому попадало от хозяйки по любому поводу и почти каждый день. То он неровно подстриг кусты, то не вычистил сидение в карете, то забыл привязать свою лошадь, и она вытоптала все любимые цветы госпожи. В свободолюбивом и гордом Курте, не привыкшем к такому обращению, тут же вскипала кровь, но он помнил обещание, данное Дервишу и терпел из последних сил. Иногда ему казалось, что Атике специально злит его и ищет повод как бы избавиться. Воспринимая их рутинное ежедневное противостояние как принципиальный поединок, в которой он ни в коем случае не может проиграть, мужчина решил проявить невиданную для себя стойкость и не реагировать, но порой это давалось крайне нелегко. Завидев Пашу, хатун поклонилась и немедленно вышла, не поднимая покрасневших глаз. Курт было хотел утешить несчастную, уж очень она была мила, но вовремя вспомнил об основной своей миссии в доме. Устроившись за углом, чтобы его не видели, стал внимательно слушать разговор супругов. — Атике, я знаю, что ты очень уважаешь Кесем, относишься к ней с теплотой. Ты наверняка знаешь, где её найти? — Нет, после свадьбы мы не встречались, как-то не сложилось, хотя я очень скучаю по ней. А почему такой интерес, можно полюбопытствовать? — насторожилась. — Ты всё равно узнаешь. Султан Шахин считает, что она воспользовалась документами и печатью своего мужа, Великого Визиря, чтобы выдать венецианцам наши планы. Либо они действовали заодно. В результате противник напал без предупреждения, мы понесли большие потери и теперь погасить этот балканский пожар будет очень сложно. Мустафа Гирей сейчас в тюрьме и ему грозит смертный приговор за предательство интересов Империи. — Не может быть! Но зачем это Кесем? — Атике с трудом сдержала себя, чтобы не воскликнуть, пока муж рассказывал невероятную историю, в которую не хотелось верить. — Возможно, она не может смириться, что потеряла власть, надеется, что место Султана займёт Мустафа Гирей и тогда она вернётся во дворец хозяйкой. — Мне не верится. Что теперь с ней будет? Кесем нельзя казнить! Нет! — возмутилась молодая женщина, будто во власти Зюльфикара было остановить это безумие. — Не мне принимать решение. Её нужно срочно найти и доставить во дворец. Если ты или Гевхерхан что-то знаете… — Ты в своём уме? Даже если бы мы знали, где она, никогда бы не признались. Она нам была старшей сестрой, почти матерью, всем! Не смей просить меня о подобном! Иначе… — Что? Возненавидишь меня? Нам лучше держаться вместе и быть в милости у Повелителя и Дильрубы Султан. От них сейчас зависит всё. — Наверное, ты всё ещё не понял, какая я. Могу злиться, капризничать, скандалить, но предавать тех, кого люблю — никогда! — резко развернулась и пошла в свои покои, не желая продолжать разговор. Только что сказанные слова произвели сильное впечатление на Зюльфикара, ведь преданность — и его главная черта. Вот только они с Атике, похоже, были верны разным идеалам и разным противоборствующим сторонам. Это означало, что им вряд ли получится стать союзниками и откровенности в отношениях ждать не стоит. А жаль, ведь его жена весьма неглупа и могла бы быть очень полезна. «Вот тебе и белокурая фурия» — подумал Курт и его мнение о Султанше с этой минуты резко изменилось. «Надо срочно предупредить старика, что его сын в беде. Немедленно!».***
Разговор Хандан с Шахином ничего не дал. Племянник наотрез отказался решать дело миром, требуя строгого наказания для Кесем. Теперь хотя бы стало понятно, в чём дело и почему Кеманкеш так терзался из-за своей строптивой жены. Будь отношения Султанши с дочерью более близкими, она бы попросила у неё помощи и даже подумывала, не признаться ли в том, что Мустафа её сын. «Нет, это не поможет, только усугубит. Дильруба выросла рядом с Ахмедом и не пожалела его. Что для неё может значить брат, родившийся в результате позора матери? Признание лишь положит тень на происхождение Кеманкеша и может изменить отношение к нему в династии Гиреев в будущем. Нужно молчать». Единственное, чего удалось добиться Хандан своим визитом к Султану — разрешения увидеть узника, заточённого в подземелье по ложному обвинению. Женские пальцы в ажурных чёрных перчатках вцепились в толстые кованые прутья, когда она увидела Кеманкеша, сидящего поникшим в углу камеры. — Сынок! — он тут же подскочил на зов и подошёл вплотную, поцеловав женскую руку, схватившуюся за его клетку, а после припал лбом к благоухающей цветочным ароматом тонкой материи. От Хандан всегда исходил один и тот же запах, который со временем становился лишь роднее. Она, как могла, просунула лицо между холодным и влажным металлом и поцеловала его куда-то в висок, куда достали губы. — Как же так? Ты не должен расплачиваться за поступки Кесем. Расскажи, как всё было и тебя отпустят. Я не выдержу и твоей смерти тоже. А что будет с Ширин и Керимом, ты подумал? — Будьте сильными и позаботьтесь о моей семье. Верю, что вам хватит стойкости, чтобы пережить и эту утрату. Я не могу по-другому. Поймите, если поступлю иначе, потом всё равно изведу себя до погибели. Чем видеть мою долгую безумную агонию, лучше смиритесь сейчас. Я умру как мужчина и сын не увидит перед собой лицо жалкого труса, умирающего от неразделённой и преданной любви. — Не рви мне сердце. Что я могу сделать для тебя? — Только одно — найти Кесем и предупредить её, но боюсь, это вам не под силу. Единственный кто знал — Силахтар и его нет в Стамбуле. Девлет мог бы помочь, но и он далеко. — Постараюсь расспросить Атике и Гевхерхан, вдруг они что-то знают. — Обещайте, что не будете толкать её на признания. Для меня лучшая награда — знать, что все, кого я люблю, в безопасности. — Если ты этого желаешь, хотя… Кесем никогда не заслуживала ни одного из моих сыновей. Не представляю, как она будет жить, если с тобой по её вине случится беда, ужасная несправедливость. Сынок…- теперь уже две руки оказались за прутьями и обняли крепкую мужественную шею. Слезы закапали на чёрное платье. — Не плачьте. Запомните меня счастливым. И Керима поцелуйте, если я сам больше не смогу. Хандан не хотела покидать темницу, переживая, что больше никогда не увидит Мустафу живым. Лишь появление охраны убедило её уйти. Даже двигаясь по узкому тёмному тюремному коридору, Султанша продолжала оборачиваться и смотреть назад, не теряя из виду дорогого ей человека, который готов был жизнью расплатиться за свою любовь. Было уже поздно, темнота опускалась на дворец и весь Стамбул. Печальная Султанша села в карету и молча поехала домой, не зная, что её путь всего на какие-то метры и минуты разминулся с дорогой Дервиша, также желавшего спасти их единственного сына.***
Венецианский Дож на уступки не шёл. Все детали и цифры, описанные в письме и отмеченные на карте Великого Визиря, нашли своё отражение в действительности. Войны империи Османов-Гиреев готовились к наступлению от Бара и хранили своё оружие ровно там, где и было указано. Не застань венецианцы их врасплох с моря, всё могло бы закончиться плохо, в первую очередь для слабозащищённой Будвы и окрестных деревень. Оттуда уже пролегала извилистая горная дорога в город-крепость Котор, населённый христианами, славянами и итальянцами. И хотя которская цитадель веками была для мусульман образцом неприступности, если охватить её одновременно с двух сторон — с юга и севера, от Херцег-Нови и Рисана, находившихся под турками, шансы на победу многократно возрастали. На это и рассчитывал Кеманкеш, вынашивая свои военные планы. За падением Будвы и Котора последовало бы значительное расширение владений Империи севернее Албании, если бы не вмешалась Кесем. Когда ханзаде Давлет высадился на адриатическом побережье, там было неспокойно. Венецианцы наступали на санджак у Скадарского озера ближе к границам с Албанией, шли отчаянные сражения. «Нужно договориться миром, брат. Я знаю, что это в твоей власти. Если бы мне нужна была война, я бы послал туда Кеманкеша» — признался Шахин, когда они остались наедине. — «Мы хотели забрать себе эти земли, но нас опередили на несколько месяцев, не дав основательно подготовиться. Учитывая сложный ландшафт, война может стать затяжной и кровопролитной, что вызовет недовольство среди воинов и радость в стане моих врагов, коих немало. Нельзя давать повод говорить о Султане Шахине как о слабом Повелителе, который как только взошёл на престол, втянул Империю в тяжёлое противостояние, будучи к нему не готов». Девлет через какое-то время написал письмо командующему венецианской армией с просьбой о встрече. Ответ пришёл быстро, в назначенный день и час стороны высадились на пустынном побережье, чтобы обсудить детали мирного договора. Крымского ханзаде и венецианского полководца сопровождала пара десятков воинов с каждой стороны, поначалу всё проходило тихо и мирно. Потом в стане янычар кому-то что-то показалось подозрительным, началась потасовка, закончившаяся сражением. За меч взялись все, без исключения. Последнее, что почувствовал Девлет — обжигающее тепло в груди, после которого солнце перед глазами померкло, а земля ушла из-под ног. Он даже не успел подумать о том, что наступил его конец.***
Неспроста Дервиш Мехмед Паша прослужил столько лет Османской Империи. Среди его друзей осталось достаточно тех, кто готов помочь и откликнуться на любую просьбу. Доверял он далеко не всем, лишь самым надежным, способным до поры, до времени держать в тайне сам факт того, что предыдущий Великий Визирь остался жив. Когда совсем стемнело, его, укутанного с головой, так что сквозь прорезь в платке виднелись лишь карие радужки и чёрные зрачки на фоне контрастно белых глазных яблок, провели в дворцовую тюрьму по секретному коридору, используемому чаще всего самим Повелителем. Пленник находился в полудрёме, не в силах ни бодрствовать, ни крепко заснуть. Разум всё ещё искал выход, способ найти Кесем. Он пришёл сам собой, в смуглом сухощавом мужчине, о котором Кеманкеш старался никогда не вспоминать. — Мустафа, проснись! Я пришёл, чтобы помочь тебе. — прошептал Дервиш, склонившись над телом сына. Он вздрогнул и, не задумываясь, отпрянул назад. Неприязнь к родному отцу всё ещё была слишком сильной, непреодолимой. Такой, что даже стоя на пороге смерти, не хотелось принимать ничего, исходящего от этого человека. — Что ты здесь делаешь? Уходи! — Постой. Не гони меня, я хочу вытащить тебя отсюда. У меня есть план, но чтобы его осуществить, мне нужно попасть в мой бывший, а теперь твой дом. Дервиш рассказал о том, что у него есть спрятанные документы, способные повлиять на Шахина через Дильрубу, не раскрыв при этом всех деталей. — А если не поможет, если тебя просто убьют? — Я научился вести двойную игру, ещё когда ты не родился. В высших эшелонах власти без этого не обойтись. Выигрывает тот, кто хитрее. Вот, напиши своей рукой записку для охраны. Пусть пропустят меня втайне в подвал. — Ещё один тайник? Сколько же секретов ты хранишь? — Немало. Возможно, один из них спасёт тебя. — Даже если всё получится, не думай, что я изменю своё мнение. Не рассчитывай, что разрешу тебе подойти к Хандан Султан. — нахмурился, убеждая сам себя, что никогда не простит грех своего невольного родителя. Вместе с тем, уже писал необходимое послание охранникам, цепляясь за любой шанс. — Для меня лучшая награда — твоя жизнь. Остальное не так уж и важно. Чем я ещё могу помочь? — Кесем. Найди её и спрячь от гнева Шахина. Сейчас это важнее, чем моё освобождение. Повелитель ещё может меня помиловать, а её нет. Сделаешь? — надеждой в голосе задал вопрос. — Для тебя — всё что угодно. Завтра же утром переверну весь город. Мужчины перекинулись ещё несколькими фразами, из которых Дервиш узнал все подробности и наводки, способные помочь в поисках. Глядя на них стороны, можно было разглядеть двух давних знакомых, наставника и ученика, но никак не отца и сына. Слишком глубока была пропасть, разделявшая их. Дервиш вдруг подумал, что ему не хватит всей оставшейся жизни, чтобы искупить свой грех, приблизиться хотя бы на шаг к прощению, но твёрдо решил посвятить этому остаток своих дней.***
Кесем пребывала в неведении насчёт судьбы мужа. Её почти единственная связь с внешним миром — Силахтар прервалась, после того как он ненадолго покинул Стамбул. В его отсутствие она не пыталась узнать новости и даже всячески избегала их, желая жить в своём тесном мирке, ограниченном парой-тройкой комнат и небольшим садом. С ней постоянно жила девушка, хлопотавшая по хозяйству и помогавшая во всём своей госпоже, боявшейся сделать любое резкое движение. — Ты умеешь вязать? — как-то спросила её. — Конечно, Кесем Ханым. — В детстве я наблюдала, как это делает мама, но потом забыла за ненадобностью. Хочу вспомнить. В гареме мы занимались лишь шитьём, и то не часто, чтобы скоротать время. Покажешь? — С радостью. Хатун принесла с базара тёмно-зелёную пряжу и тонкие изогнутые спицы. Ловкими движениями она стала продевать нитки туда, сюда и обратно, делая ровный ряд петель, за которые крепился следующий и следующий. — Что вы хотите связать? — Носочки для новорожденного. — девушка улыбнулась и соединила четыре спицы перпендикулярно друг к другу, проложив первые ряды. — Теперь я сама. — пальцы быстро вспомнили как это делается. Спустя непродолжительное время, работа была окончена. Кесем смотрела на первую вещь для ребёнка, сделанную своими руками и улыбалась, сдерживая слёзы. Хотелось верить, что они пригодятся, что вскоре будут надеты на своего маленького хозяина. Она поднесла их к щеке и попыталась представить бархатистую нежную кожу младенца, его запах, его тепло. Неважно кто, сын или дочь, неважно, на кого будет похож, только бы родился, выжил, был здоровым. В дверь громко и настойчиво постучали, так что Кесем невольно вздрогнула и зажала в кулаке дорогую сердцу вещицу. Кто бы мог найти её здесь? — Открой! — приказала хатун и отчего-то внутренне напряглась. — Слава Аллаху, я нашёл вас раньше! — обрадовался вошедший Дервиш, понимая, какой эффект произвёл своим внезапным появлением. — Ты? Живой? Но зачем… — Все вопросы потом. Вас вот-вот найдут, пройдя по тому же нехитрому пути, что и я. Надо срочно уезжать! Бегите как можно дальше от Стамбула! Не оборачивайтесь назад и не возвращайтесь! Дервиш казался взволнованным. После того, как он нашёл девушку, убиравшуюся в доме Силахтара и кучера, услугами которого часто пользовалась Кесем, понял, что это же самое сейчас могут делать люди Шахина. — Ничего не понимаю! Куда и зачем мне ехать? От кого бежать? Карета… Я не могу ею воспользоваться для длительной поездки! — Я дам вам свою лошадь! — Нет! Это исключено. Тем более! Я нездорова. Это опасно! — упиралась Кесем. — Самое опасное сейчас находиться здесь. Вас ищут янычары, чтобы казнить. Султан Шахин обвиняет вас и вашего мужа в предательстве из-за письма венецианцам. Мустафа уже в тюрьме и ждёт своей участи. Возьмите самое необходимое на пару дней и следуйте за мной, а там уже решим, что делать дальше. Всё, что сказал Дервиш, казалось невероятным. Кеманкеша схватили? Его убьют? Им всем, троим, грозит смерть? Кесем с недавних пор уже считала свою жизнь за две, потому по коже пошла мелкая дрожь. Придя в себя, приказала хатун повязать в узел одно простое сменное платье, бельё, рубашку, гребень и чистое полотенце. Не прошло и десяти минут, как всё это оказалось завёрнутым в руках Дервиша. Брать экипаж с кучером, свидетелем, казалось небезопасным, потому мужчина заплатил за пустую карету в упряжке с лошадьми, пообещав вернуть её владельцу в сохранности к вечеру. Сам сел за вожжи, готовый погнать что есть силы. — Не торопись! Езжай медленно. — прикрикнула Кесем, садясь внутрь. — У нас нет времени, госпожа. Потерпите кочки и ухабы, скорость может стать для вас спасением. — Кесем испугалась, помедлила и умоляюще уставилась на Дервиша. Он ничего не понял, и тогда она разжала ладонь с крохотными носочками, прижав их к своему животу. — Всевышний! — догадка поразила до глубины души. — Я поеду аккуратно, обещаю. Они покинули жилой квартал и выехали на широкую мощёную улицу, пролегающую мимо лавок, хамамов и цирюлен. Там было людно. В медленно проезжающем экипаже каждый мог разглядеть бывшего Великого Визиря. Дервиш старался оставаться никем не узнанным, но и не вызывать подозрения у окружающих своим слишком уж скрываемым лицом, действуя по принципу, что всё самое тайное нужно держать на виду, тогда оно может быть незамеченным. Нахлобучив тюрбан на лоб, почти до самых глаз, вёл лошадей вперёд, легко и непринуждённо стегая хлыстом, не привлекая ни малейшего внимания. Когда впереди, навстречу, показалась группа конных янычар, копытами пробивающая каменную брусчатку, Дервиш отвернулся в сторону, будто бы что-то разглядывая. Они проехали мимо, не остановились, не притормозили. Торопились туда, откуда он только что уезжал. Отлегло. Представил, какое облегчение сейчас чувствовала внутри кареты Кесем. «Я спасу не только своего сына, но и его любимую женщину. А также будущего внука. Дервиш, ты почти дважды дед! Несмотря на грехи, путь твоего рода теперь пролегает в вечность» — улыбнулся, поправив съехавший на самые глаза тюрбан, и чуть прибавил ходу.***
Тюрьма для Кеманкеша — не то, на что рассчитывала Дильруба. Убрать этого Гирея с дороги стало следующей большой целью. Братья стали для Шахина незаменимы, он ни с кем кроме них не советовался, никого не слушал. Неожиданно она отошла на второй план в жизни мужа, потеряв своё былое значение. Всё чаще в голове Султанши возникали сомнения о том, правильно ли она поступила, посадив Шахина на престол. «При сыновьях моя власть была бы неограниченной и абсолютной. Ни Орхан, ни, тем более, Айдер, никогда бы не посмели перечить мне. Почему я так ошиблась? Не ровен час, Гиреи избавятся от меня, как от ненужной вещи. Я должна что-то сделать, чтобы Шахин снова стал во мне нуждаться, как раньше». Дильруба вошла в покои Султана без предупреждения, считая, что имеет на это право. Муж перебирал в руках документы, сидя за письменным столом, был задумчив и немногословен. — Что-то случилось? — поинтересовался Падишах. — Я пришла узнать, до каких пор ты будешь медлить с решением насчёт Кеманкеша? Назначь нового Великого Визиря, а его казни, ну или запри в тюрьму навечно. Хочешь, чтобы он снова предал тебя? — Сам разберусь со своим братом, не вмешивайся. — Забыл, кто помог занять тебе этот трон? Не ты ли обещал, что мы будем править вместе? И что теперь? — Мы много раз говорили об этом. Если я открыто буду слушать тебя, потеряю авторитет у янычар, у знати, у Совета, не говоря уже об улемах. Сильный Правитель никогда не прячется за юбку женщины. — Кто сказал, что открыто? Послушай меня один на один и пусть мой совет станет твоим решением в глазах других. Муж и жена — одно целое. Это же касается Кесем и Кеманкеша. Они пошли против тебя и должны быть наказаны. — Я знаю Мустафу, он не предатель, просто покрывает Кесем. Однако, если не сделает правильный выбор, мне придётся расстаться с ним. Мужчина, идущий на поводу у женщины, не может управлять Портой, не может быть моим доверенным лицом. У нас, у Гиреев, так не принято, если ты успела заметить. Я дал ему три дня и потом должен буду принять очень тяжёлое для себя решение. — То есть, если он не выдаст Кесем, если её не найдут, судьба Кеманкеша будет предрешена? — Шахин промолчал, не желая думать о такои исходе преждевременно. Перевёл разговор в другое русло. — У нас ещё одна беда. Девлет пропал. Его тело не нашли. Есть основания полагать, что он попал в плен к венецианцам. Если так, дело принимает ещё более серьёзный оборот. Пока никто не должен знать. Нужно дождаться ясности в этом вопросе. Сделав участливое лицо, Дильруба подумала про себя, что всё складывается очень даже удачно. Без Кеманкеша и Девлета она снова обретала значительный вес. Теперь главное, чтобы Кесем не нашли как можно дольше. Этим она и собиралась заняться, позвав к себе Зюльфикара.***
Всю дорогу Кесем в напряжении ждала, когда они, наконец, прибудут в безопасное место. Путь показался невероятно долгим и сложным. Опять приходилось спасаться бегством. Сейчас, как никогда, она не хотела умирать и уносить с собой в могилу ещё одну, невинную, не рождённую на свет душу. Хотя слова лекарши не выходили из головы, надежда всё же оставалась и изо дня в день грела её всё сильнее. — Приехали. — Дервиш подал руку и проводил Кесем в большую комнату, имевшую сразу несколько назначений, включая гостиную, столовую и спальню. По сути, она была единственной в доме, не считая небольшой кухоньки и тесного чулана, где можно было уединиться для справления естественных человеческих нужд. — Знаю, это не те условия, к которым вы привыкли, зато безопасно. Самая окраина города и мало кто решит сюда наведаться. Следов мы не оставили. Какое-то время побудете здесь. Кесем посмотрела на две кровати друг напротив друга — большую и поменьше. На одной из них спал Дервиш, на другой Курт, когда оставался на ночь. — Не переживайте, я перестелю для вас чистым бельём, а сам кину топчан на кухне. Не буду смущать своим присутствием. Присаживайтесь, вам нужно беречь себя. — указал на диван с выцветшей от времени обивкой. Кесем села и решила поговорить со своим спасителем откровенно. — Спасибо. Те люди, которых мы встретили….они ведь ехали за мной? — Да. Только не стоит благодарности. Мы столько лет управляли государством плечо к плечу, помочь вам — мой долг. — Мы с тобой немало пережили, Дервиш. Были и тяжёлые времена, и времена, полные надежды на светлое будущее. И вот теперь… Я знаю, что ты отец Кеманкеша, прочитала твоё письмо к нему. Никогда не думала, что ты мог так поступить с Хандан Султан. — Я не ищу себе оправданий, лишь прощения у Аллаха и искупления перед теми, кого так обидел. И вам советую последовать моему примеру. Можете представить, каково это, смотреть в глаза сыну, мать которого ты обесчестил? Я не знал, что сказать, как оправдаться. А вы своему что скажете, когда он спросит, почему предали его отца, отправили его на казнь? — Я не думала, что так случится. И про ребёнка тоже не знала, не могла даже догадываться после того, что со мной случилось в молодости. Мною овладело отчаяние, желание отомстить за детей, восстановить справедливость. Надеюсь, Кеманкеш сможет доказать Шахину, что невиновен, что это моих рук дело. Я бы поехала туда, вступилась, только не могу, пойми. Моё дитя не выживет и дня в холодной тюрьме. Ему и так дали не много шансов увидеть свет. — Всё правильно, это сейчас главное. Думаю, Мустафа бы одобрил. Он ведь ещё не знает, что станет отцом? — Нет. — И несмотря ни на что, взял всю вину на себя. — Как это? — глаза Кесем расширились от удивления. — Почему тогда меня ищут? — Султан Шахин не поверил ему. Он догадался, кто написал письмо, возможно, сравнил почерк. Даже не зная о ребёнке, Кеманкеш думает лишь о вашем спасении. Я видел его тайно прошлой ночью. Это он велел мне найти вас и спрятать. — Аллах! Но как же… После всего, что я сделала… — Он вас любит так же преданно, безусловно, безоговорочно, беззаветно, как я люблю свою Хандан. Мы однолюбы и в этом наше главное сходство, наша слабость и наша сила. Даже если вы своей рукой вонзите в него кинжал, умирая, он простит вас и будет продолжать любить до последнего вздоха. Кесем положила руку на живот, ей стало не по себе от того, что может случиться. Теперь она носила в себе частицу мужа и не могла не испытывать угрызений совести и беспокойства о его судьбе, которую сама же хотела ещё недавно погубить. Он же своим поведением рушил все её прежние представления о нём как о человеке, чья гордость никогда не позволит простить предательства. — Дервиш! Помоги мне вызволить его. Я не знаю как, но мы не можем позволить, чтобы случилась ещё одна великая несправедливость! — У меня есть одна идея, но вам в вашем положении лучше не знать всего, что знаю я. Доверьтесь мне. На карту рядом с вашими жизнями я ставлю и свою. Следующей же ночью Дервиш ушёл, попросив Кесем запереть дверь изнутри и положить нож под подушку. Ему предстояло проникнуть никем не замеченным в свой собственный дом, чтобы найти доказательство, способное изменить жизнь Дильрубы.