Не все птицы певчие🕊

По приказу хозяина охрана пропустила ночного гостя в дом без лишних вопросов. Один из мужчин в своё время служил у Дервиша и от удивления широко распахнул глаза, на что получил быстрое объяснение. — Никто не должен пока знать обо мне, ещё не время. От этого зависит жизнь ханзаде Мустафы и много чего ещё. Будут спрашивать, пытать, молчите как немые до особого распоряжения Великого Визиря. А сейчас дайте мне хорошо заправленную масляную лампу, чтобы светила минимум час. Получив требуемое, уверенным и чётким шагом высокий худощавый мужчина с уже заметной проседью в тёмных волосах прошёл в сад и поднял голову вверх. Глаза невольно отыскали её балкон, её окна. Света нет, ни единого отблеска свечи, должно быть, давно спит. Тяжело вздохнул, с трудом сдерживая свою тоску и вспомнил о главной цели своего визита. Дошёл до конюшни и нашёл потайной спуск в подвал, особо не бросавшийся в глаза несведущим. За приоткрывшейся со скрипом дверью стоял запах прохладной сырости и плесени. Еще совсем недавно они с Хандан прятали здесь Кеманкеша и Кесем, но как же всё изменилось с тех пор! Будто бы целая жизнь прошла. За это время он успел умереть и воскреснуть, чтобы потом снова пережить смерть от слов, произнесённых Мустафой. Жестоких, раздирающих душу словно кто-то провёл раскалённым металлом по обнажённой плоти, но при этом справедливых. Теперь ему с ними жить до конца, каждый день муками искупая содеянное. Недалеко от тайника, в котором лежало его признание жене и сыну, в противоположной стене, находилось хранилище размером посерьёзнее. Понадобилось подковырнуть ножом и вытащить шесть тяжёлых камней, чтобы добраться до содержимого. Дервиш никогда ничего не выбрасывал, особенно из того, что ему казалось важным, что можно было использовать в будущем, чтобы спасти себя и Хандан. Многие из накопившихся здесь за долгие годы и покрывшихся от влаги разводами свитков можно было уже смело сжечь, уничтожить, так как люди, чьи доносы и тайны они хранили, давно умерли и позабыты. Однако среди ненужного мусора имелось и то, что всё ещё способно погубить жизни и изменить судьбы. После примерно пятнадцати минут поисков, Дервиш держал в руках искомое. В сером и почти не отличном от других тубусе лежало письмо, которое однажды он предусмотрительно спрятал от чужих глаз и языков пламени. — Мехмед Паша, прочти, я только что получил это. — разгневанный, раскрасневшийся Ахмед протянул ему бумагу. Казалось, Султан вот-вот начнёт метать огненные молнии, способные выжигать всё вокруг от предметов до людей. Нарушенная печать Великому Визирю была хорошо знакома, а вот содержание письма оказалось довольно неожиданным. — Что вы собираетесь делать, Повелитель? Какие будут приказы на этот счёт? — А ты как думаешь? — на лице Ахмеда были написаны ответы на все вопросы разом. Дервиш знал его с детства, потому не сложно догадаться, что следовало предпринять. — Действуй! Немедленно! Только пусть пока никто ничего не знает. Это касается и моей семьи, они не должны пострадать. А письмо брось в огонь, не храни. Поставив лампу на стол, Дервиш вынул из глубокого кармана плаща бутылёк с чернилами, перо и кусок чистой бумаги. Письмо предстояло переписать слово-в-слово, чтобы не осталось никаких сомнений, что оригинал находится у него на руках. Он поставил ту же дату и про себя посчитал, что всё случилось шесть с лишним лет тому назад. «Хотя у меня нет никакой уверенности, что это поможет, лучше всё же вам встать на мою сторону, Дильруба Султан» — подул на бумагу и помахал ею в руках, чтобы чернила быстрее просохли. Теперь предстояло самое важное — передать старое послание Султанше и поставить её перед непростым выбором. Дервиш покинул подвал и уже было направился к воротам, за которыми его ждала лошадь, но остановился, пленённый запахами любимых цветов Хандан. Когда-то очень давно, когда он впервые признался ей в своих чувствах в саду Летнего дворца, как раз буйным колючим ковром цвел розарий. Тогда она сказала ему нет, резко отвергла даже саму мысль о том, что между ними что-то может быть, но сквозь страх он прочитал в её глазах совсем другое — желание любить и быть любимой несмотря, а может быть и вопреки, пережитому. С тех пор у их любви был аромат жёлтых роз. При случае он срывал и оставлял один бутон на скамейке в саду или незаметно доставал из кармана длинного кафтана перед встречей в зале заседаний и клал где-нибудь, будто невзначай. Хандан делала вид, что не замечает, но в сезон цветения всегда искала секретный знак. Если спустя год удавалось обнаружить его, это означало, что их скрепы так же сильны, как и раньше, мир не перевернулся и не рухнул, а запретная любовь Дервиша не остыла, а стала лишь сильнее. Иногда она также незаметно уносила цветок с собой, обернув в белый шёлковый платок, чтобы потом вечерами вздыхать и думать о прекрасном, но несбыточном. Уже после свадьбы Хандан однажды достала несколько пухлых книг, привезённых в сундуке из дворца среди прочих её вещей. Между топорщащихся мятых страниц торчали засохшие бутоны умерших цветов на тонких искореженных от времени стеблях. — Ты хранила…- удивился, сжимая в руках пожухлые лепестки, готовые рассыпаться во влажных от волнения пальцах. — Не только. Я могу рассказать о каждом из них целую историю. Из десятков, сотен таких историй сотканы наши чувства, пережившие тяжелые времена и наконец ставшие реальностью. Теперь увядшие розы можно не запирать в книги, не прятать от других, ими можно гордиться и выставлять напоказ. — Я сорву тебе новые, такие же прекрасные, как и ты. — вспомнил, как сжал тогда её руку и она улыбнулась впервые за долгое время после смерти Ахмеда и своей тяжёлой болезни. Сам не осознавая своего порыва, Дервиш подошёл к кусту, вынул из-за пояса нож и срезал самый тугой и крупный из ещё не раскрывшихся бутонов. Пары минут хватило, чтобы проникнуть внутрь дома и подняться по крутой изогнутой лестнице на второй этаж. Вот уже впереди до боли знакомая дверь. За ней ОНА. Спит, видит сны и не ведает, что он здесь, рядом, на расстоянии нескольких коротких шагов. Не сдержался, вошёл в покои, ступая мягко и почти бесшумно. В свете полной луны красивое лицо Султанши, её раскинутые по подушке длинные волосы, дрожащие от глубокого дыхания губы, выглядели как нечто неземное, более не предназначенное ему. — Я вернулся, моя Хандан. Скоро мы снова будем вместе. Даже если потом ты прогонишь меня навсегда, я должен сказать тебе два важных слова. Всего два: «люблю» и «прости». — иссохшие уста дотронулись до нежных лепестков и жёлтая роза легла на подушку рядом с той, кому предназначалась.

***

Кровать в скромном жилище Дервиша была жёсткой и неудобной. Кесем не спалось. Все мысли в голове крутились лишь вокруг да около Кеманкеша, о той ситуации, в которой он оказался по её вине. А что, если не получится? Что если Дильруба не пойдёт на уступки? Что же за тайна, которую Дервиш не захотел раскрыть даже ей, несмотря на связывающее их многолетнее доверие? «Кеманкеш… Зачем ты так любишь меня? Для тебя одни мучения от этой любви. Даже будучи уверенным, что я изменила тебе с Силахтаром, всё равно хочешь защитить меня от смерти. Ты обязательно выберешься, и тогда я расскажу тебе про нашего ребёнка, даже если не поверишь, что он твой. Не могу вас разлучать, не имею права. Возможно, твоя молитва, молитва отца, поможет ему не погибнуть в моём чреве». Встала выпить стакан воды, почувствовала, как невыносимо тянет мышцы спины от поясницы и ниже, до копчика, отдавая где-то в паху. Оперлась о стол двумя руками и склонила голову, превозмогая боль. «Аллах! Помоги мне выстоять! Я готова на всё, на любую жертву, чтобы дать ему жизнь, даже отдать взамен свою». — Кесем! Вам плохо? — вскрикнул Дервиш, войдя и увидев женщину в неестественной, странной позе. — Что мне сделать? Нужен лекарь? — Мне никто не поможет. И это только начало, дальше меня ждут муки ада. — разогнулась и села на стул, чтобы не пугать мужчину. — Признаться, я никогда не подозревал, что дети могут доставаться матери такой немыслимой ценой. Что стоят подвиги бравых воинов на полях сражений по сравнению с той стойкостью и героизмом, что проявляет женщина, производя на свет младенца против всех законов и диагнозов? — налил стакан некрепкого полуостывшего чаю, добавив в него вдоволь сахару. — Выпейте, вам нельзя терять силы. Она отхлебнула и правда, стало чуть легче. Сладковатый напиток притупил жажду и сухость во рту. В окно прорвались первые лучи утренней зари, а ни Кесем, ни Дервиш, так и не сомкнули глаз. — Скажи, как дела, про которые ты говорил накануне? Кеманкеша отпустят? — Я сделаю для этого всё, что смогу, но сначала вы должны успокоиться и уснуть. Мой внук превыше всего. — А я? Что со мной будет, Дервиш, как думаешь? — Аллах вас не оставит, я верю. Вызволим Мустафу и он что-нибудь придумает, чтобы убедить Султана не наказывать вас. Не забывайте, вы носите под сердцем наследника рода Гиреев, это должно сыграть какую-то роль. Кесем никогда не задумывалась об этом. Родись у ней сын, он станет ханзаде, как и Керим, а в будущем сможет претендовать на крымский престол. Шутка ли? Всё, что она ненавидела ещё несколько месяцев назад, теперь часть её судьбы. Может так случиться, что она сама станет матерью Гирея, но, как ни странно, это уже не имело никакого значения. То, что она уже испытывала к своему ещё нерождённому ребёнку, было во стократ сильнее любого другого чувства, каким бы всепоглощающим до этого оно не казалось. — Ложитесь! — приказал Дервиш, поднимая одеяло, и Кесем послушалась. Ей нужно было поспать. — Когда проснётесь, я вернусь, надеюсь, с хорошими новостями. Он дождался, когда дыхание женщины изменится и станет протяжным и глубоким, как у всех спящих, а сам омылся на кухне и приступил к утреннему намазу, моля Аллаха о спасении и здравии для своих близких. «Сегодня всё изменится. Дервиш Мехмед Паша возродится как птица феникс из пепла, вернётся из забвения, вновь оживёт. Это значит, что до нашей с тобой встречи, Хандан, остаются считанные дни или даже часы, избежать её уже не получится, даже если весь мир тому воспротивится».

***

Ценного пленника в кандалах провели по вымощенным булыжником улицам старого Котора. Он был ранен в грудь, но мог самостоятельно передвигаться. Более того, слыша перешёптывания народа, дивившегося на него как на невиданную зверушку и тыкающего пальцами с негромкими возгласами «Это Гирей, брат Султана-захватчика», мужчина не мог проявлять слабость, из последних сил гордо неся своё благородное имя. Даже в таком состоянии, Девлет выглядел притягательно. От него веяло силой, достоинством, неподдельной мужественностью. Намокшие от пота, тёмные как смоль, волосы, разделялись длинными волнистыми прядями и сползали на высокий окровавленный лоб. Красивые и правильные от природы черты лица, которые можно было в любое другое время назвать божественным даром, теперь пробрели что-то невероятное, даже дьявольское, выражаясь языком населявших Котор христиан — католиков и православных. Сквозь внушительную дыру в кафтане на груди просматривалось мощное мускулистое тело, как в легендах о греческих Богах, если не считать многочисленные ссадины и кровоподтёки. Проходя мимо, пленник иногда поворачивал голову, вглядываясь в восторженные победой лица людей. От резкого движения, капельки пота, смешанного с кровью, соскальзывали с его лба и волос и оседали на брусчатке. Женщины от мала до велика впадали в ступор и приходили в благоговейное состояние от одного взгляда раненого красавца. Девица лет пятнадцати негромко вскрикнула и потеряла сознание, когда Девлет бросил на неё очередной взгляд. Лоренцо Бизанти, наместник венецианского Дожа и выходец из самого почитаемого которского рода, с удовлетворением смотрел на свою добычу с резного каменного балкона. Оставалось лишь понять, насколько ценен и важен Султану его кузен, на что он готов, чтобы вызволить его из плена. Герцога коснулась рука молодой восемнадцатилетней девушки с непослушными волнистыми волосами цвета выжженной соломы, пролежавшей на палящем солнце ни один жаркий день. Кожа синьорины была настолько белоснежна, что слепила глаза, оправдывая имя своей молодой хозяйки. Бьянка — значит «белая» на венецианском и большинстве диалектов тех народов, что населяли Аппенинский полуостров. Девушка, как и другие, заворожено смотрела на Девлета и почему-то думала, что если сейчас поставить этого крымского татарина рядом с ней, венецианских кровей, они будут выглядеть как день и ночь, одинаково прекрасные и ослепительные, но всё же противоположные друг другу, непохожие, словно солнце и луна. Выданная замуж в тринадцать лет, Бьянка быстро стала вдовой, и с тех пор отец тщетно искал ей нового избранника, не получая одобрения ни одной их предлагаемых кандидатур. — Что с ним будет? — вымолвила красавица, не отводя своих васильковых глаз от мужественного Гирея. — Я написал письмо Дожу и жду его ответа. Наследники османской Империи желают закончить войну миром, как досадное недоразумение, если так, мы обменяем их ханзаде на наших условиях, пока же его место в темнице. Вижу, тебя взволновала его судьба, к чему бы это? — Просто. Тебе показалось, отец. — Конечно же, показалось. — покачал головой Лоренцо. Его дочь никогда не проявляла такого пристального внимания к мужчине и его это обеспокоило. Между тем, Девлет остановился как раз под балконом и поднял свои пламенные очи прямо на господ. В его взоре читалось слишком многое: непокорность судьбе, уверенность, мудрость, благородство. Бьянка сжала нежными пальцами край ограждения, подавляя в себе бурю странных чувств, ранее неведомых. — Будьте нашим гостем, ханзаде. Чувствуйте себя как дома. Я выбрал для вас самую лучшую темницу в Которе. Там почти сухо, нет крыс и даже имеется небольшое зарешеченное окошко. — пошутил Лоренцо. — Ох! Забыл, что вы у нас чужестранец. Понимаете ли вы меня? Девлет кивнул утвердительно. В Крымском Ханстве образованию наследников уделяли самое пристальное внимание, детей учили сразу нескольким языкам, в том числе и языкам их ближайших соседей и врагов. Каждый из братьев Гиреев говорил минимум на арабском, тюркском и русском, в целом понимал некоторые европейские диалекты. Девлет, с юности слывший романтиком и любивший поэзию, не мог не встречаться с языком флорентийских писателей, родственным венецианскому. — Проводите господина в его покои! — скомандовал Лоренцо всё тем же насмешливым тоном, не замечая, как напряглась его дочь. Бьянка Бизанти слишком прониклась к пленнику и уже вовсю обдумывала, как попасть в северную темницу втайне от отца.

***

— Должно быть, я ослышалась. Повтори ещё раз, кто хочет увидеть меня?! — приакрикнула Дильруба на Лалезар. — Вы всё верно поняли, Султанша. В общих покоях вас ожидает Дервиш. — Калфа отошла на безопасное расстояние, не зная, чего ожидать от госпожи, явно не обрадованной новостью. «Аллах, как такое возможно?! Я сделала всё, чтобы похоронить этого негодяя, сведшего в могилу мою любимую Сафие Султан! Почему он жив, почему имеет дерзость появиться в этом дворце?» Дильруба спешно привела себя в порядок и спустилась вниз, готовясь к любой неожиданности, ведь Дервиш всегда слыл хитрым и очень находчивым человеком, способным заткнуть за пояс любого врага. — Вот это неожиданность! Я сначала не поверила Лалезар, думала, что она пошутила. Значит, всё-таки жив. Ты как кошка, Дервиш. Не скажу, что рада видеть тебя, но, по меньшей мере, удивлена. Моя Валиде уже считала себя вдовой. Должно быть, рада вновь обрести законного супруга? — Она пока не знает, но скоро мы встретимся. — Значит, я первая, кто удостоился чести увидеть тебя после возвращения? Могу узнать причину? Это ведь не визит вежливости, так? — Правильно. Извольте ознакомиться. — Дервиш протянул листок, и Дильруба поняла, что предчувствие её не обмануло, старый враг затеял какую-то игру. — Что…что это? — начав читать, немедленно изменилась в лице, побледнела, занервничала. — Это копия. Оригинал с просматриваемой печатью хранится у меня в надёжном месте и в любой момент может попасть в руки Султана Шахина. Думаю, его реакция будет такой же, как и реакция вашего брата, Султана Ахмеда. Даже не представляю, как он поступит… Точнее наоборот, представляю и оттого невольно вздрагиваю. Всё-таки вы женщина, дочь моей любимой жены, падчерица, не хотелось бы, чтобы с вами произошло несчастье. — Каков наглец! — процедила сквозь зубы. — Думаешь, я не найду на тебя управы? Ты будешь ещё сожалеть, что не умер тогда в горах Анатолии! — Вы всё для этого сделали, так ведь? Деньги, который я вёз, стали достойной наградой для разбойников и тех, кто за ними стоял. Однако, вам не повезло, я выжил и выживу снова. Если же вам удастся убить меня, найдётся человек, который отомстит и передаст письмо Повелителю. Вы этого хотите? — Нет. Ни за что. Чего ты добиваешься, чего хочешь взамен за мою тайну? — Мустафа Гирей должен быть прощён и отпущен из темницы. Как вы этого добьётесь, не мне решать, но у вас есть всего пара дней. И Кесем, она тоже не должна пострадать. — Откуда такая верность и привязанность к ним? Не понимаю. Неужели и ты влюблён в эту женщину? Если так, то смерть Кеманкеша тебе выгодна. — Не говорите глупости. Делайте, что хотите, только спасение этих двоих теперь и ваше спасение тоже. Действуйте без промедления, другого пути у вас нет. После того как Дервиш ушёл, Дильруба в растерянности уставилась в одну точку. Кто бы мог подумать, что однажды она попадётся в свои собственные сети интриг? Всё могло быть гораздо проще, не будь Шахин Султаном. В который раз она пожалела, что способствовала его возведению на престол. «Имея власть, никогда не выпускай её из своих рук, никому не доверяй, не надейся ни на верность, ни на благодарность» — вспомнились слова Сафие Султан, произнесённые много лет тому назад. Жаль, что Дильруба не последовала этому совету.

***

Открыв глаза, Хандан увидела рядом с собой жёлтый цветок и вздрогнула. — Дервиш! Дервиш! — зажала его в ладонях и быстро поднялась с кровати в надежде узнать хорошие новости о муже. На её зов быстро прибежала служанка, но только расстроила своими словами. — В доме никого не было, Султанша. Ваш супруг не появлялся, поверьте, иначе вас сразу же разбудили бы. — Откуда тогда здесь эта роза? Кто положил её на мою подушку? — Не могу знать, госпожа. Может ханзаде Керим решил вас порадовать? — Да, должно быть, это он. Мои нервы на пределе из-за Кеманкеша и мальчик захотел так меня поддержать. Не знаю почему, но иногда смотрю на него и вспоминаю своего мужа. Между ними есть что-то неуловимо общее. Или я уже схожу с ума? — Нет, Султанша, я тоже это вижу, вы совершенно правы. Они будто бы родственники. Ханзаде чудесным образом больше походит на старого хозяина, чем на своих родителей. Бывает же такое! Хандан задумалась. Как бы она хотела, чтобы у них с Дервишем остался общий ребёнок, такой же милый, как Керим, но они поженились слишком поздно для того чтобы стать родителями. — Прикажете подать завтрак? — Только кофе. Мы с Ширин снова едем во дворец, чтобы умолять Повелителя не казнить Мустафу. Я просто так не сдамся, не позволю. Султан должен смилостивиться над своим братом.

***

И без того сомневающегося Шахина подстёгивали мольбы близких. Кесем удалось бежать прямо из-под носа янычаров, а теперь к нему потянулись все, кому не лень, чтобы вступиться за Кеманкеша. Первыми пришли сыновья. — Валиде рассказала о случившемся. Мы считаем своим долгом предостеречь вас, отец, от неверного шага. Нельзя губить дядю Мустафу. Он был всегда добр к нам. Если я и Айдер искусно владеем мечом и луком, то только благодаря его наставничеству. — То есть изменник для вас пример и авторитет, а слово и поступок отца — ошибка. Хорошо же вы воспитаны, мои шехзаде. — нахмурился Шахин. Он не мог знать, что сыновей прийти сюда подговорила их мать. Заинтересованность Дильрубы в смерти Кеманкеша и Кесем была слишком очевидна и не вызывала сомнений. После вновь пришла Хандан Султан в компании Ширин, готовой встать на колени за мужа и отца своего ребёнка. Повелитель их выслушал в очередной раз, но ничего не обещал, сказал лишь, что ждёт от Мустафы определённых действий и только они спасут ему жизнь. Женщин пустили в темницу и там они обе расплакались, не скрывая своих чувств. Кеманкеш, как мог, утешал их, уверяя, что ещё не всё потеряно и чудо пока возможно. Несколько часов назад он получил весточку от Дервиша и теперь был уверен, как минимум, что Кесем вне опасности. — Я тут подумала…- начала Дильруба, зайдя в покои Шахина. — Дай Мустафе ещё один шанс доказать свою преданность. Если ему удастся решить проблему на Балканах, найти и вызволить Девлета, то он исправит ситуацию, возникшую по вине Кесем. — Ты ли это говоришь, жена моя? — крайне удивился. — С каких пор тебя волнует судьба того, кто долгие годы как кость в горле? — Наши шехзаде за него просили. Моя Валиде, Ширин, Гевхерхан, все… — Чувствительность — не твоя черта, Дильруба. Ты ведь что-то задумала? Говори! — Нам сейчас не нужна война с венецианцами. Если мы допустим пожар на Балканах, план Кесем оправдается и начнутся бунты янычар, не готовых умирать в сражениях с одной из сильнейших армий мира. Мы ведь знаем, что на помощь Венеции придут и другие христианские государства. Сейчас то время, когда нужен мир, чтобы укрепить власть новой династии. Никто не умеет так договариваться с врагами, как Кеманкеш. Нужно использовать его дар. Кесем останется здесь, как наша гарантия, как его стимул. Никогда не поздно убить их обоих. — Несомненно, Всевышний не обделил тебя умом. Ты права. Мои надежды на Девлета не оправдались, теперь и ему нужна помощь. Кто кроме Мустафы будет отчаянно бороться за освобождение брата и спасение своей женщины? Спустя несколько часов Султан велел привести к нему узника и изложил свои новые условия. — Через несколько дней отправишься в Бар, оттуда в Херцег-Нови. Привези мне мир и ханзаде Девлета и тогда я забуду твой невольное предательство. — А Кесем? Что будет с ней? — Заберёшь в свой дом. Что бы там не судачили про неё и Силахтара, никакого развода я не допущу. Эта женщина — твоя кара и твоя ноша и тебе нести её до конца. Пока не вернёшься, я запрещаю выезжать ей в вакф или куда бы то ни было. Янычары будут дежурить у ворот твоего дома днём и ночью. — А потом? Какова гарантия, что ты не казнишь её после моего возвращения? — Всё зависит от вас обоих. Если я узнаю, что она не угомонилась, что желает навредить нам…ещё одного шанса на прощение не будет. — Благодарю тебя, Шахин. Ты не пожалеешь, что оставил мне жизнь. — Скажи спасибо Аллаху, что оберегает тебя и посылает на мою голову обстоятельства, в которых у меня нет другого выхода. Если бы решить проблему удалось Девлету, всё было бы иначе. Возвращайся домой, а завтра утром найди и забери Кесем, уверен, ты лучше других знаешь, где она прячется. Потом придёшь ко мне, мы обсудим всё, что тебе нужно будет сделать на Балканах. Печать Великого Визиря пока в твоих руках, но ещё один промах и всё изменится, моё терпение не безгранично, Мустафа. Когда поздно вечером Кеманкеш вернулся домой, радости родных не было предела. Хандан, Ширин и Керим по очереди обнимали его, целовали, плакали и не хотели отпускать. Он же думал о другом — о предстоящей встрече с Кесем, которую не видел больше двух месяцев. Хочет она того или нет, но чтобы спасти свою жизнь, ей придётся принять условия Шахина и вернуться, стать пленницей этого дома и этого брака. Завтра утром он поедет и заберёт её из жилища Дервиша. Кеманкеш вдруг поймал себя на мысли, что больше не испытывает к своему отцу того острого отторжения, что было раньше. Помощь этого человека оказалась решающей и для него, и для Кесем. — Кажется, ты не рад, дорогой? — спросила Ширин, когда Хандан наконец увела внука укладывать спать. — Рад, что ты… Уже и не думал, что увижу сына. Я так сильно люблю Керима, спасибо тебе за него. — Тогда что тебя тревожит? Поход? У тебя всё получится, уверена. Ты возвратишься с миром и Девлетом. — Кесем вернётся и будет жить здесь под охраной, выделенной Шахином. Это одно из условий моего освобождения. — Ах, это…- Ширин погрустнела. Не то чтобы она сильно расстроилась, в присутствии этой женщины или без неё, сердце Кеманкеша ей не принадлежало, но это означало, что в дом вернётся прежнее беспокойство. — Как ты с ней поступишь? Забудешь и простишь? Будешь делать вид, что ничего не было? — Никогда. Есть вещи, которые мужчины не прощают. Нелюбовь, неверность, пренебрежение, предательство. Мы будем сосуществовать вместе, потому что другого выбора у нас нет, но как прежде уже никогда не будет. Кесем в моих глазах больше нет веры и оправданий. К тому же, скоро я уеду и у меня будет время вдали всё осмыслить. Прошу только об одном — не вступай с ней в ссоры. — Я…как я могу? Ты же знаешь, что я на это не способна. — Скажи, ты простила меня за ту ночь? Я предлагал и предлагаю тебе свободу. Женщина не должна терпеть то, что пришлось вытерпеть тебе. Это слишком унизительно. — У меня нет другой судьбы, кроме как рядом с тобой и Керимом. За эти пару дней, что ты был в тюрьме, я поняла, что не хочу остаться одна, ни разведённой, ни, упаси Аллах, вдовой. Твоё существование рядом, твоё благополучие — смысл моей жизни. Я учусь любить, как любишь ты — вопреки. Прощаю или нет — не важно, главное — продолжаю любить, а значит, обиды теряют всякий смысл. — Никогда не перестану благодарить тебя за всё и просить прощения. Ты — лучшая из женщин, достойная любви. Если однажды ты захочешь…почувствуешь…только скажи. — Не захочу. Не почувствую. Будь спокоен. Этот тыл всегда для тебя надёжен. — с грустью улыбнулась и подобрала грязную одежду мужа. Кеманкеш знал, что такое любить безответно, потому сочувствовал ей, но ничего изменить не мог, нельзя освободить того, кто свободы не желает.

***

Время тянулось невыносимо долго. То, что Кесем до сих пор не схватили — заслуга Кеманкеша и Дервиша и она это прекрасно понимала. Только хотелось уже определённости, понимания, сработал ли план по спасению мужа или нужно придумывать что-то ещё, чтобы вызволить его из тюрьмы. С каждым днём, каждым часов её чувство вины становилось всё сильнее и мучительнее, оно не давало ни спать, ни есть, изводило, заставляло метаться из угла в угол, ронять скупые слёзы и в целом только усугубляло её и без того шаткое физическое состояние. Поглаживая свой живот, она ходила по периметру комнаты, потом по её диагонали до тех пор, пока не уставала, а отдохнув, начинала всё с начала. Никакие увещевания Дервиша и просьбы просто выждать время, не помогали. Выбившись из сил и задремав минут на тридцать, она снова проснулась от резкой боли внутри. Почувствовав что-то странное, поднесла свечу и стала осматривать себя, потом громко вскрикнула, обнаружив алое пятно на подоле ночной рубашки. — Нет! Только не это! Не умирай, не покидай меня, прошу! — Что случилось? — сонный Дервиш выскочил с кухни и разглядев кровь на одежде, догадался, что всё плохо. Он схватил с вешалки длинный чёрный плащ и кинул его Кесем. — Одевайтесь, я повезу вас к повитухе. — На лошади? Это невозможно. — Буду держать вас на руках. Всё быстрее, чем ехать туда и обратно. На дворе ночь, неизвестно, застану ли я кого, отворят ли мне на стук. Так будет больше шансов спасти ребёнка, где-нибудь да помогут. Пойдёмте! Кесем боязливо вставила ногу в стремя, хватаясь за рукав Дервиша, который был уже верхом. Он подхватил её и развернул поперёк лошади таким образом, чтобы не было угрозы сделать ещё хуже, крепко прижал к себе. Одной рукой взялся за узду, другой обогнул тело женщины, поместив ладонь между её копчиком и жёстким седлом во избежание удара. — Простите меня, госпожа. Мы ведь теперь родственники, я не имею никаких греховных помыслов на ваш счёт. — Всё нормально, поезжай, только медленно. Я держусь крепко. — обхватила его тело, уткнувшись лицом в плечо. Внутри разрасталась паника, возникали мысли о том, что это конец, что ей даже не придётся говорить Кеманкешу о ребёнке, потому что к утру, возможно, его уже и не будет… Усилием воли она останавливала этот неконтролируемый поток сознания, оставляя место для робкой надежды, что всё ещё обойдётся. Только вот кафтан Дервиша с каждой минутой становился всё более влажным от слёз. Ещё никогда в жизни Кесем не было так страшно. В доме повитухи, которую к Кесем посылал Ставрос, никто не открыл. Должно быть, женщина куда-то уехала или также срочно её увезли к роженице, решившей разрешиться в ночи. Этого они и боялись. Дервиш мучительно думал, среди его знакомых было не так много лекарей, а уж тем более, повитух. Кесем стояла, опершись на него, дрожа всем телом. Ей становилось всё хуже. — Госпожа, ничего не остаётся кроме как отвезти вас в дом мужа. Здесь недалеко, я могу на руках. Хандан наверняка знает, к кому обратиться в Стамбуле, она поможет. — А как же ты? Она тебя увидит. — После того, как я встретился с Дильрубой, это вопрос всего нескольких дней. Сейчас о другом нужно думать. Давайте, доверьтесь мне. — привязал лошадь и подхватил Кесем на руки. Она обвила его шею и доверилась. Казалось, что уже всё равно, кто поможет ей и ребёнку, главное, чтобы успеть. Через пятнадцать минут уставший Дервиш уже долбил со всей силы сапогом о железные ворота своего бывшего дома. Благодаря визиту прошлой ночью, никто из охраны не испугался и быстро впустил старого хозяина с госпожой на руках. Они бежали впереди, открывая двери и понимая, что с женщиной не всё хорошо. — Помогите! Кто-нибудь! — крикнул Дервиш, видя, кто на белом подоле, просматриваемом в прорезь плаща, прибавилось кровавых пятен, а Кесем потеряла сознание. — Помогите! Первым на зов выскочил Кеманкеш, за ним Ширин. Они сбежали вниз, изумлённые представшей перед их глазами картиной. — Что с ней? — Кеманкеш бросил растерянный взгляд на бледное лицо Кесем, приподнял её безвольную голову. — Нужен лекарь…женский лекарь…повитуха. — Дервиш развязал на шее плащ, державшийся на одной завязке, и Ширин увидела кровь на рубахе в области таза. — Аллах! Она что, беременна? — догадалась жена Кеманкеша, вытаращив глаза. — Надеюсь, что ребёнка всё ещё можно спасти. Помогите ей! За спиной ошарашенного от новости Мустафы показалась фигура его матери, также проснувшейся от сильного шума. Хандан не могла поверить, что видит Дервиша, живого, невредимого, долгожданного.