***
Кесем ненадолго пришла в себя и увидела Ширин, сидящую рядом и теребящую поясок от своего халата. — Что со мной? — руки под одеялом нащупали живот и убедились, что возвышенность, неровность, начавшая образовываться пару недель назад, всё ещё на месте. Раздался вздох облегчения, ведь ребёнок оставался в чреве своей матери. — Потерпи. Хаджи и Булут привезут лекаршу. Всё будет хорошо. — Это мой единственный шанс, понимаешь? Если я сейчас не стану матерью, никогда уже ею не стану. Никогда. — губы задрожали. — Успокойся, переживания только навредят. Мы все здесь. И Кеманкеш тоже. — Его выпустили из тюрьмы? Слава Аллаху! — на душе вдруг наступило облегчение, неведомое последние несколько дней. — Я попросила его выйти, иначе он начал бы задавать тебе вопросы, которые сейчас не следует задавать. Вы поговорите, но потом. — Мне нужно, чтобы он знал, что…- перед глазами вновь всё поплыло, Кесем отключилась, не договорив. Ширин смочила полотенце в холодной воде и обтёрла лицо женщины, которая принесла так много страданий её мужу, но только рядом с ней его глаза горели, только с ней он мог быть по-настоящему счастлив. Приехала Зейнеп хатун и сразу же приступила к осмотру. Ей было много лет, морщинистые руки помнили и знали так много, сколько не могли знать руки десятка других лекарш вместе взятых. В своё время она приняла на свет Дильрубу и Ахмеда, а также всех его детей, начиная от Гевхерхан и заканчивая самым маленьким шехзаде. И даже Кеманкеш пришёл в этот мир на её ладони в тайне ото всех, ведь Хандан доверяла самое сокровенное лишь Зейнеп. Сегодня повидавшая многое за жизнь лекарша лишь качала головой и что-то беспокойно бурчала себе под самый нос. Наконец, справившись с кровотечением, она вышла к семье, нервно ожидающей у дверей. — Ну что? — Кеманкеш подбежал первым, остальные подошли за ним. — Я не всемогущая и не всевидящая. Сложно сказать, что будет дальше. Если плод не отторгся до сих пор, есть надежда, что кровило где-то в другом месте, не там, где он крепится к телу матери. Я дала ей кровоостанавливающие травы, главное теперь, чтобы не было лихорадки. Если поднимется температура, это будет признаком того, что дитя умерло в утробе и госпоже грозит смертельная опасность. Нужно внимательно следить. Кеманкеш побледнел и проглотил комок, подступивший к горлу. Зейнеп нервничала и хотела сказать что-то ещё, но не могла решиться, и тогда он предложил ей уединиться в кабинете. — Говори как есть, хатун, ничего не скрывай. Я муж, я…отец и должен знать правду. — Я помню вашу супругу в те времена, когда она ещё была фавориткой Султана Ахмеда, помню её тяжёлое ранение и то, как долго она ходила на грани между жизнью и смертью. Её излечение стало чудом, но должно быть, у неё остался огромный рубец внутри. По мере роста ребёнка чрево будет растягиваться, но в некоторых местах рубец не позволит это сделать, его живая ткань совсем другая, неподатливая и хрупкая. Начнутся сильные боли, их нельзя ничем утолить без вреда для плода. Малышу станет тесно и он не сможет развиваться нормально, в результате существует большая вероятность, что оно родится больным или даже мёртвым. У госпожи в любой момент могут появиться разрывы и кровотечения, которые будут стоить ей жизни, но даже если она милостью Аллаха доходит до родов, почти нет надежды, что всё закончится благополучно. Слишком большая нагрузка на стенки утробы, не выдержит. Каждое слово Зейнеп было словно острый нож, вонзающийся в и без того измученную, воспалённую плоть. Кеманкеша начало колотить, словно от озноба. Казалось, всё то, что она говорит, всё те ужасы, которые ждали Кесем впереди, начали происходить с ним здесь и сейчас. Внутренняя агония, готовая сломить дух и веру. — Хочешь сказать, что… — Госпоже ни при каких обстоятельствах нельзя иметь детей. Она сейчас глубоко спит и ничего не поймёт. Я сделаю так, чтобы беременность больше никогда не наступила. Скажем, что случился выкидыш. Тоже могут возникнуть проблемы, но не такие страшные, я справлюсь. Кесем Ханым…она не сможет принять такое решение сама, только вы на это способны как муж, который любит свою жену и думает о ней. Обхватив голову руками, Кеманкеш зажмурился и сжал кулаки. Если бы можно было закричать, он бы сейчас завопил во всё горло от бессилия, от невозможности сделать невыносимый выбор. На лбу проступили капельки пота, а кончики пальцев нервно задрожали. В этот момент он ненавидел себя за свои слова, за свои эгоистичные чувства, но всё же произнёс: — Я не могу позволить ей умереть. Не могу. — с трудом прохрипел, потеряв даже голос от нечеловеческого напряжения. — Поверьте, я всегда борюсь до последнего за каждую жизнь, посланную Всевышним, но в этом случае шансов, чтобы выжили оба, почти нет. Вы сделали тяжёлый, но правильный выбор. Никто ни о чём не узнает. Зейнеп с тяжёлым сердцем пошла в покои Кесем, чтобы исполнить свою ужасную миссию, а Кеманкеш, оставшись один, позволил себе заплакать.***
Наконец-то можно было обнять её и утонуть в теплоте и нежности, которых так не хватало во время бесконечного одиночества и ожидания. Дервиш сидел на краю ложа в их снова общих, супружеских покоях, в то время как Хандан стояла рядом, запустив пальцы в короткие волосы мужа, перебирая их и целуя влажными губами его тёплый лоб. Он обнимал её за талию и чувствовал себя от этого бесконечно счастливым. Султанша выглядела непривычно несобранной в длинном тяжёлом халате, с наспех заколотыми волосами и раскрасневшимся лицом, оттого казалась ещё ближе и роднее, ведь немногие знали такой Валиде покойного Султана. — Мой Дервиш, где же ты был так долго? Я ведь знала, чувствовала, что ты жив. Но почему только сейчас вернулся, спустя почти полгода? — задала закономерный вопрос, которого он ждал. — Я попал к разбойникам без единого шанса убежать, нужно было действовать аккуратно, ждать, пока подвернётся возможность. Меня сильно ранили, я не хотел возвращаться к тебе калекой, до тех пор, пока кости не срастутся, а тело не наполнится былой силой. — За эти слова я могла бы сильно обидеться на тебя, но моя радость так велика, что я всё прощаю. Ты нужен мне любой, и в здравии, и в немощи. Мы — одно целое. Я бы заботилась о тебе, и все раны затянулись в десять раз быстрее. — Прости, я не подумал. — уткнулся в шею, растворяясь в неге от её прикосновений. — Собирался вскоре обнять тебя, но потом узнал про то, что Кеманкеш в тюрьме и решил помочь. Спрятал Кесем по его просьбе и поговорил с Дильрубой Султан. — продолжил, опережая все остальные возможные вопросы. — Она тебя послушала? Смогла повлиять на Шахина? Странно. Я разговаривала с Повелителем дважды, он казался непреклонным. — Твоя дочь настолько хитра, что может добиться всего, чего захочет, а ей пришлось захотеть освобождения Мустафы после нашего разговора. Не собираюсь сеять вражду, её и без того достаточно, но тебе расскажу, если пообещаешь, что не будешь брать близко к сердцу. — пристально посмотрел на Хандан, пытаясь понять, готова ли она услышать то, что он знал. — Дильруба спланировала убийство своего брата, моего любимого Ахмеда, потом велела погубить Кесем и Кеманкеша, затем тебя. Скажи, могу ли я услышать про неё ещё что-то более страшное? Я смирилась с тем, что произвела на свет чудовище, для которого нет ничего святого, поняла, что не смогу её изменить, отпустила эту боль, пусть живёт как знает наедине со своей совестью, если она вообще у неё есть. Рассказывай. Дервиш коротко поведал жене историю почти семилетней давности. Хандан совсем не удивилась, ведь давно лишилась последних иллюзий насчёт дочери. Единственное, что её беспокоило — опасность, которой теперь подвергался муж в связи с тем, что у него на руках были важные доказательства. — Береги себя, дорогой. Дильруба не успокоится, пока не найдёт и не уничтожит это письмо, я её знаю. Лучше отдай сам, если почувствуешь, что тебе грозит беда. — Пока это гарантия неприкосновенности нашей большой семьи, то, что сдерживает Султаншу от новых интриг, а дальше посмотрим. Давай пойдём, узнаем, что сказала лекарша Мустафе о Кесем, я очень переживаю за неё и за внука…твоего внука. Уже светает, всё равно никто не спит. — Ты ведь не знаешь, как много произошло в твоё отсутствие. Кеманкеш знает, что я его мать. Он принял меня и ни в чём не винил, у нас хорошие отношения и день ото дня они становятся только ближе. И ещё у меня прекрасный внук! Я вас познакомлю. Не знаю, но почему-то вы в чём-то похожи. — вновь дотронулась до лица, всё ещё не веря, что обрела дорогого мужа. — Я очень люблю тебя, моя Хандан. — поцеловал женскую ладонь, снимая её со своей щеки. — Так же сильно, как и я тебя, мой Дервиш.***
Хозяин дома сидел в кабинете с каменным лицом, не двигаясь, будто бы его парализовало. Только что он принял решение, которое ещё сильнее отдалит его от Кесем, укрепит её ненависть к нему, если узнает. Он снова лишает её всего. «Бедный ребёнок. Мой ребёнок. Наш». — почему-то Кеманкеш не сомневался в своём отцовстве. Даже если Кесем ему и изменяла с Силахтаром, кто и что теперь докажет? По-любому, дитя жены принадлежит мужу, как бы действительно не обстояли дела, потому он справедливо несёт ответственность за него и его мать. — Сынок! — вошла Хандан, а вслед за ней Дервиш. Непривычно было видеть их вместе, зная правду, но Кеманкеш сдержался от колких взглядов, не до того ему сейчас было. — Ну что, что сказала Зейнеп? — Всё плохо. Там какие-то проблемы возникли, она снова у Кесем. — Ей можно доверять. Зейнеп помогала мне, когда ты родился, много лет хранила мою тайну. Она всегда говорит правду и делает всё, что в её силах. — подошла ближе и положила руку на плечо, желая успокоить, но не вышло, Кеманкешу стало лишь хуже. — Кесем очень ждёт этого ребёнка. — решился высказаться Дервиш. — Я никогда не видел её такой взволнованной и решительной. Она всё время думает и говорит только о нём. И за тебя сильно переживала, может потому и началось кровотечение. Кесем собиралась рассказать тебе о беременности, но всё сложилось так, как сложилось. Теперь главное, чтобы с ними обоими всё обошлось. — кое-что вспомнил, засунул руку в карман кафтана, извлёк оттуда что-то мягкое, тёмно-зелёное и положил на стол перед Кеманкешем. — Передай ей. Она с ними не расстаётся, всё время держит при себе. Сама связала для вашего сына или дочки. Когда потеряла сознание, я забрал себе. Мне кажется, это очень важная для вас троих вещь. Кеманкеш дрожащей рукой дотронулся до крохотных носочков размером меньше пол ладони и представил, что чувствовала Кесем, когда сплетала нитки, вкладывая всю свою любовь в каждую петлю, в каждый ряд, каждый узелок. Как много значило для неё это долгожданное материнство, как она его ждала. Как рассчитывала, что в этом доме их спасут. Чтобы он взял и одним словом перечеркнул всю её жизнь, убил её душу вместе с нерождённым ребёнком. Зачем ей жить после такой потери? Получается, он тоже её предаёт. И её, и малыша. Думает о себе, о своём будущем горе, но не о них. Резко подскочил и не слова ни говоря, выбежал из кабинета, оставив Дервиша и Хандан в недоумении. Ступени на второй этаж казались бесконечными. Он перепрыгивал через одну, через две, а они будто бы снова и снова росли под ногами, отдаляя его от Кесем. — Ханзаде, туда нельзя! Зейнеп хатун запретила входить! — закричала Нериман, когда её хозяин начал отчаянно дёргать за ручку, выламывая дверь в покои жены. Он ничего не слышал и не видел, сжимая пальцами тёмно-зелёную шерсть. — Зейнеп! Открой! Остановись! Не делай этого! Нельзя! Я запрещаю! — кричал, не оставляя попыток сломать преграду на своём пути. Дверь отворилась, и Кеманкеш увидел перед собой взволнованную повитуху, державшую в руках стакан с мутной желтоватой жидкостью, приготовленной для Кесем. Он выхватил его и с силой отшвырнул, от чего содержимое расплескалось, а осколки разлетелись по всем покоям. — Ты что-то уже дала ей? — Нет, не успела. Вы передумали? — Да. Пусть будет так, как решит Всевышний. Кто мы такие, чтобы вмешиваться в его замысел? Иди Зейнеп, иди и никому ничего не говори. Старая женщина замотала головой, понимая, сколько бед их ждёт впереди и сколько раз ей придётся войти в эти покои, чтобы сказать госпоже, что от её болей нет лекарств, кроме терпения и времени. Заперев дверь на ключ, Кеманкеш скинул сапоги и забрался на ложе рядом с Кесем, укутал её в одеяло. Она находилась в полудрёме и тихо постанывала. Открыв глаза, посмотрела на него мутным непонимающим взглядом и вцепилась в руку. Он вложил в её ладонь маленькие носочки и загнул пальцы, чтобы она крепко держалась за то единственное, что давало ей силы. — Прости…- единственное, что могла произнести и снова погрузилась в сонное забытьё. — Это ты меня прости. Я дурак. Эгоист. Я сделаю всё, чтобы ты жила, но если всё-таки покинешь меня, уйдёшь счастливой, не потеряв веру в свою мечту. Лёг близко и втянул в себя сладковатый аромат её волос. Память перенесла его далеко назад, в то время, когда он был ещё юнцом, встретившим свою первую любовь, как оказалось, единственную и на всю жизнь. — Говорят, что когда видишь падающую звезду, нужно загадать желание. Я сегодня загадала. — произнесла Махпейкер, глядя на Мустафу. Он утвердительно покачал головой. — Не спросишь какое? — Нет. Расскажешь, когда сбудется. — А ты уверен, что оно сбудется? — Обещаю. «Обещаю» — тихо прошептал ей на ухо, засыпая.***
Госпожа в длинном бардовом плаще спустилась в подземелье и остановилась рядом с зарешеченной тюремной камерой. Ценный которский узник не спал, сидел и смотрел куда-то вдаль, думал о своём. На чужой земле он явно не ждал никаких визитов, внимания и сострадания. — Откройте! — велела молодая женщина, и смело вошла внутрь. Девлет быстро встал, сидеть перед женщиной он не мог, кем бы она ни была. — Чем обязан, госпожа? — поинтересовался Гирей, стараясь держаться нейтрально. — Вот, возьмите, я принесла вам чистую одежду, еду и мазь. — протянула свёрток, но Девлет не спешил его принять. — Должно быть, кандалы, что были на вас, сильно натёрли. Нанесите на повреждённые участки кожи и увидите, как быстро заживёт. — Не стоит. Пройдёт само. — заподозрил неладное и даже не протянул руки, чтобы взять принесённое. С чего бы госпоже беспокоиться о нём? А вдруг в еде или мази содержится яд? Но его смерть невыгодна ни местному правителю, ни Дожу. Скорее всего, его попытаются выменять у брата Шахина на подписание мирного договора на выгодных для венецианцев условиях. — Вы боитесь? Почему не принимаете от меня то, что облегчит ваше существование в столь непростых условиях? — Почему я должен бояться? — решительно взял свёрток, что ещё совсем не означало, что собирается использовать его содержимое по назначению. — Если бы меня решили казнить, то сделали бы это показательно, на площади и при скоплении зевак, а не послали бы ко мне ангела смерти, чтобы сделать всё по-тихому. — Ангела смерти? Вы так обо мне думаете? — усмехнулась и немного обиделась Бьянка. — Что я могу думать о девушке, что так прекрасна лицом, но чьих намерений я не знаю, ведь она послана врагами? — Меня никто не посылал. Я здесь по своей воле, чтобы помочь. — Неужели герцог Бизанти не знает, что его сестра решила проявить милосердие за его спиной? Никогда не поверю. — Не сестра, а дочь. Меня зовут Бьянка Бизанти. Мой отец даёт мне свободу во всех помыслах и действиях. Я поступаю так, как сама хочу, а я хочу вылечить ваши раны. — забрала свёрток обратно, нашла в нём небольшой стеклянный пузырёк, открыла его, нанесла мазь на пальцы и требовательно посмотрела на руки Девлету. Ему ничего не оставалось, как повиноваться. Девушка была на редкость мнительна и упряма, это чувствовалось с первой же минуты общения с ней. Из числа тех, кому проще уступить, чем сопротивляться. Нежные женские пальцы заскользили по запястьям, на которых остались заметные натертости от цепей. Если бы сердце Девлета было свободно, если бы не вздрагивало при каждой мысли о Гевхерхан, он наверняка бы поддался на очарование милой чужестранки. Бьянка на то и рассчитывала, но на лице Гирея не дрогнул ни единый мускул. — Спасибо. Достаточно. — ушёл в угол темницы, подальше от девушки, чьи намерения читались всё отчётливее с каждой минутой. — Могу ли я вам ещё чем-то помочь? Только скажите! — настойчиво хотела быть полезной. — Да. Мне нужна бумага, перо и чернила, чтобы написать письмо жене в Стамбул. Она волнуется, не знает о моей участи. — Жене? Так вы женаты…- произнесла разочарованно. — Причём счастливо. Если что-то и имеет значение, здесь, в заточении, то это покой любимого человека. Вы выполните мою просьбу? — Конечно, я же обещала. — нехотя ответила разочарованная Бьянка. — Когда напишите, его отправят вашей супруге, будьте уверены. После она пыталась выбросить из памяти эту встречу, понимая, что никаких шансов понравиться Гирею у неё нет, но не могла. Девушка влюбилась. Той наивной и легкомысленной любовью, какой можно влюбиться лишь в восемнадцать лет. Не знавшая ни в чём отказа дочь герцога, непременно хотела, чтобы её чувства нашли взаимность, причём как можно быстрее. Даже наличие жены не смущало. Любую преграду можно преодолеть при желании.***
Что-то мягкое было зажато в ладони. Кесем посмотрела и улыбнулась, прижав носочки к груди. Поспав, она чувствовала себя чуть лучше, хотя всё тело также болело, им завладела сильная слабость. Огляделась и узнала родные домашние покои: высокие своды над головой, изразцы на стенах, большие окна, сквозь которые проникало вдоволь дневного света. Кеманкеш спал рядом. Почувствовав движение, он тоже проснулся и молчаливо стал натягивать обувь. После всего, что случилось, сложно было понять, как строить отношения с Кесем. Ещё несколько часов назад эмоции били через край, но успокоившись, он понял, что они всё также далеки друг от друга, пусть и на шаг ближе, чем вчера. — Как ты себя чувствуешь? — поинтересовался у жены. — Голова не кружится — уже хорошо. Можно я останусь здесь, пока не окрепну? — Это твой дом. Султан Шахин поставил условие, согласно которому впредь ты должна жить здесь, не покидая территории имения. Под охраной. Мне придётся поехать на Балканы, чтобы решить те проблемы, которые возникли с венецианцами и спасти своего брата. Считаю, что это приемлемое условие и адекватная цена за наши жизни. Постараюсь как можно быстрее вернуться к вам…- Кеманкеш сел рядом, ожидая в ответ каких-то слов от Кесем. Как и ожидалось, они нашлись не сразу. Наедине каждый чувствовал необходимость выговориться, излить душу, но как только они оказывались лицом к лицу, невидимый барьер из пережитых предательств и разочарований вставал между ними. — Я хочу сказать…я очень рада, что Дервишу удалось вызволить тебя, найти решение. Я не хотела…не хотела, чтобы всё так получилось, просто искала справедливого возмездия. И ещё… У меня ничего никогда не было с Силахтаром, он может подтвердить. В тот день мне стало плохо из-за беременности, я потеряла сознание, расстегнула платье…тогда ещё не знала про ребёнка. Не хочу, чтобы у тебя были какие-то сомнения на этот счёт. Ты его отец. Он твой… — руки вновь легли на живот, Кесем будто бы бесконечно проверяла, что малыш всё ещё с ней, не в силах успокоиться. — Не нервничай, тебе нельзя. Всё позади. — склонил голову. — Скажи, ты мне веришь? — Не во всём, но в этом верю. Зачем тебе врать? Если бы ты любила Силахтара, если бы хотела создать с ним семью, я не стал бы тебя удерживать, несмотря на то, что по условиям Шахина тебе бы пришлось пожить здесь какое-то время. — Я не люблю его никогда не была с ним. А любовь…я испытываю её к нашему ребёнку. Это такое сильное, ни с чем не сравнимое чувство, пронизывающее меня насквозь. Только оно может излечить от потерь, объяснить и оправдать всё то, что пришлось пережить. Только став матерью, взяв на руки младенца, я смогу принять свою судьбу, отказаться от ненависти, притупить свою боль и жажду мести. Без этого ребёнка теперь больше ничего невозможно. Сама моя жизнь невозможна. — опустила глаза, закончив исповедь. — Понимаю. Я вернусь и буду рядом. Мы дали жизнь и теперь в ответе за всё, что с ней случится. Пусть та любовь, которая никогда не достанется мне, всецело принадлежит ему. — большая мужская ладонь дотронулась до живота, ощутив тепло израненного материнского тела, так невыносимо жаждущего создать своё продолжение. Там, внутри, созидался новый человек, уже наделённый душой, чьё сердце уже отбивало ритм. Только сейчас Кеманкеш понял, что их с Кесём ребёнок и есть спасительный мост через бездонную пропасть, разделявшую их до сегодняшнего дня. Если они построят его, укроют от ветров и бурь, то смогут соединить два крутых скалистых обрыва, с которых с такой лёгкостью, без малейшего сожаления, срывались вниз огромные острые камни. — Ай! — Кесем вдруг вздрогнула и застыла. — Что?! — испугался и ещё крепче прижал ладонь к животу, а на неё сверху легла и женская рука. — Внутри словно стая бабочек пропорхнула и задела меня своими невесомыми крыльями. — Шевелится! Живой! — засмеялись сквозь слёзы и ещё крепче сцепили свои руки.