Не все птицы певчие🕊

Проснуться утром и вновь почувствовать её дыхание рядом, на своём плече — словно родиться заново, вырваться из забвения, из бесполезных, похожих одни на другие будней, в которых нет ни тепла, ни солнца, ни надежды. Только рядом с ней мир из серого, промозглого, пустого становился наполненным. Красками, стремлениями, смыслом. Любовь Дервиша была настолько сильна, что иногда он сам её боялся. Когда-то давно она началась с жалости, с сострадания, с мук совести и раскаяния, разделивших жизнь на две половины. Он не мог забыть испуганных голубых глаз, полных отчаяния и мольбы, её беспомощности и гнусности своего мерзкого поступка, сломавшего женскую судьбу. Спустя три месяца после похищения, он тайно поехал в Айя-Флорью, чтобы взглянуть на опозоренную Султаншу, под давлением свекрови в одночасье лишившуюся права на регентство и возможности находиться рядом со своими детьми. Она сидела в саду, одетая в чёрное, словно носила траур по своей разбитой жизни, бесцельно смотрела вдаль совершенно ничего не выражающими глазами. Не подошёл, побоялся. Просто стоял и смотрел издалека на неподвижную хрупкую фигуру, перебирающую в руках чёрные бусины ритуальных чёток. О чём она тогда молилась, о чём думала? Этот вопрос, как и её образ не оставлял Дервиша в покое годами до их следующей встречи. Теперь он понимал, догадывался, осознавал, что она носила в сердце глубокую печаль о своих детях, о всех троих, в том числе и об их ещё не рождённом сыне. Хандан тогда была беременна и уже знала об этом, но он не знал. Если бы сейчас можно было вернуться туда, в прошлое, он целовал бы землю под её ногами за право забрать и воспитывать своего родного ребёнка. Её фигура в чёрном платье с чётками выжигалась в воспалённом сознании огнём, осталась в нём кровавой незаживающей раной. С тех пор он не прикасался ни к одной женщине, не мог пережить отвращения к собственной похоти, взявшей верх над человечностью. Истинная любовь пришла гораздо позже, спустя время, когда Султанша приехала в Топкапы навестить больного Ахмеда. Это странное чувство росло в нём день ото дня при виде холодной и несчастной Валиде, обречённой на скорую смерть по приказу своей свекрови, росло до тех пор, пока не побороло все остальные чувства и страхи. Хандан так и не узнала, что, отравив действующего регента, Дервиш не просто восстановил справедливость, не просто помог вернуться на законное место, но и спас ей жизнь. Потом он часто думал, что бы было, если бы Сафие выбрала не его для исполнения своих ужасных приказов, другого, что если бы на его месте был подонок, не способный пусть и с опозданием, но осознать содеянное? Тогда Дервиш понял, что Хандан — его судьба. Унизить её, лишить чести и достоинства, чтобы потом спасти, излечить и отогреть, а заодно и спастись самому от гнили в душе — так было предначертано свыше. Он горького раскаивался в содеянном, но понимал, если бы не было в их жизни того кошмара, то не было бы и сегодняшнего дня. Пусть отравленного ложью, но счастья. Не было бы Кеманкеша, Керима и долгожданного ребёнка, способного изменить жизнь Кесем. Да и Хандан скорее всего, была бы убита, так и не побыв с детьми, не увидев их взрослыми, ни прижав к груди внуков. «Слабое утешение для такого труса, как ты, Дервиш. Целую жизнь ты расплачиваешься за те пару дней, что твой рассудок помутился и толкнул тебя на подлость ради власти, ради выгоды и минутного удовольствия. Несмотря на это Аллах был милосерден к тебе, даровав на старость лет взаимную любовь и большую семью. Ты уже прощён свыше, получив своё земное продолжение, главное, чтобы все оставшиеся дни были такими же как сегодня. Чтобы, просыпаясь по утрам, ты видел перед собой это родное лицо, чтобы утопал в облаке её волос, чтобы своей любовью и заботой секунду за секундой искупал всю её боль. Важнее всего на свете её прощение, ты должен его получить. Не знаю как, но обязательно должен». Губы коснулись тёплой кожи виска и Хандан, вздрогнув, приоткрыла веки. В первую секунду не поверила, потом вспомнила и засветилась от счастья. — Ты смотришь на меня, улыбаешься, и я чувствую себя таким значимым, таким важным. — поцеловал ещё раз, на этот раз потянувшись к её устам. — Так и есть. — Хандан села на край кровати и Дервиш последовал её примеру. — Я верила, что ты жив и вернёшься ко мне. Я дала клятву, что когда это случиться, всё будет по-другому, не так как раньше. — Разве раньше было плохо, жизнь моя? — Нет. Просто я так много должна сказать из того, что носила в себе, никогда не открывая. Всегда была сдержанной в своих чувствах, в проявлениях эмоций, считала твою любовь, твою заботу чем-то обычным, естественным, что всегда было моим, а недавно поняла, что это не так. Твоя любовь — это чудо, дар за все прежние страдания. За унижения и пренебрежение первого мужа, за пережитое насилие, за моё горькое материнство, омрачённое разлуками, разочарованиями и потерями. Я всегда искала виновных в том, что со мной случилось, спрашивала «почему», а надо было задавать другой вопрос — «для чего?». И сегодня я знаю на него ответ. Для того, чтобы прожить свою старость в кругу семьи и покинуть этот мир глядя на лица родных, а не умереть одной в каком-нибудь забытом месте, куда бы сослала меня Дильруба, больную, ненужную презираемую. У меня есть Кеманкеш и это огромное счастье, стоило вынести все муки прошлого, чтобы он обнял меня, чтобы смотрел с нежностью и доверием. У меня есть ты. Поэтому…- Хандан заплакала, и Дервиш взял платок, чтобы утереть слёзы. — Не надо больше, не рви свою душу. Я понимаю больше, чем ты хочешь мне сказать. — Нет. Позволь мне закончить. Я хочу простить всех, кто меня обидел. И живых, и мёртвых. Пусть мой покойный муж, Султан Мехмед и его мать Сафие Султан покоятся с миром, я их прощаю. Как прощаю и того человека, который…который оставил мне сына. Он сыграл важную роль в моей жизни. И плохую, и хорошую. Если ещё жив, пусть Всевышний не наказывает его. Я прощаю. Только так, я могу возблагодарить Создателя за всё, что имею, только так могу проявить смирение и просить его, чтобы он сохранил то дорогое, что оставил мне в утешение. — Хандан…- Дервиш не мог ничего сказать, ему было одновременно тяжело и легко, грустно и радостно от услышанного. Его Султанша только что простила безликого чужака, но смогла бы она простить его, своего мужа, лгавшего ей целых тридцать пять лет? — Это очень благородно, дорогая. У каждого есть свой грех за душой и любой должен иметь шанс на раскаяние и искупление. — побледнел и опустил глаза. — Ты что-то хочешь сказать мне? — догадалась Хандан, хотя и представить не могла, что именно может произнести супруг. Он чувствовал, что это хороший момент, чтобы облегчить душу, чтобы поставить точку в этой многолетней истории, но не мог заставить свой язык говорить. — Ты…ты больше не любишь меня? За время разлуки ты встретил другую, потому так долго не возвращался? Скажи, Дервиш, это так? — произнесла дрожащим голосом в надежде, что догадка не верна. — Аллах! Что за мысли? Откуда они в твоей голове? Как я могу разлюбить тебя? И кто заменит мне мою единственную? — вздохнул с облегчением и крепко прижал к себе. Тайна так и осталась нераскрытой и сегодня Хандан уже не суждено узнать её. Когда-нибудь в будущем, когда Кеманкеш вернётся, когда представится удобный случай… Важно, чтобы Хандан не забыла о своих сегодняшних словах, о своём обещании простить. — Я никогда не говорила, как сильно люблю тебя и хочу, чтобы ты об этом знал. Сейчас, когда из сердца ушла обида, злоба, непонимание, пусть там останутся только добрые чувства и наша большая светлая любовь. Впредь я не буду смотреть на мир через холод своих воспоминаний и боль потерь, а буду радоваться тому, что мне дано здесь и сейчас. — женские пальцы остановились на жёсткой щетине, а потом коснулись скулы, виска, лба. Всё ещё не верилось — он рядом. — Мы всю ночь не спали с этими переживаниями и встали в непонятное время суток. Как думаешь, стоит ли подумать об обеде или лучше сразу об ужине? — вдруг перевёл на мирское Дервиш, наслаждаясь ласковыми прикосновениями любимой жены. Ему пока было непонятно, как вести себя в доме, который когда-то принадлежал лишь им с Хандан, а теперь порядки устанавливал другой хозяин и две его госпожи. — Наше отсутствие никто не заметит, а если и заметит, то поймёт. Давай останемся здесь, вдвоём. Я не успела насмотреться, надышаться тобой. Хочу удостовериться, что ты не сон, не мираж и больше не исчезнешь из моей жизни. — вновь поцеловала и Дервишу показалось, что супруга раньше никогда не вела себя столь чувственно и откровенно, даже после свадьбы, когда они стали близки как никогда. Он тихо запер дверь на ключ, чтобы никто не смог их побеспокоить, думая, что уставшие Султанша и её муж всё ещё крепко спят.

***

Ближе к вечеру у дома Великого Визиря остановилась султанская конница во главе с самим Падишахом. Султан Шахин хотел лично убедиться, что Кеманкеш выполнил все его условия, предательница найдена и доставлена для содержания под охраной, а его власти впредь больше ничего не угрожает. В окружении верных воинов Повелитель спустился на землю из седла лучшего арабского скакуна дворцовых конюшен. Сверкая перстнями с драгоценными камнями на массивных, но красивых мужских пальцах, поражая своей небывалой холеностью и уверенностью в каждом жесте и движении, он гордо прошёл мимо склонившей голову охраны и прислуги. Шестнадцать лет назад никто никогда бы не смел предположить, что вечно взъерошенный, задиристый и амбициозный крымский ханзаде станет Повелитель мира, от одного взгляда которого будет бросать в дрожь. Примерив на себя роль Падишаха, Шахин так быстро и крепко вжился в неё, что, казалось, ни одна сила мира не способна больше сдвинуть его с заветного трона. — Султан Шахин Гирей Хан Хазретлери! — возвестил глава янычар, лично сопровождавший Повелителя и эти слова заставили замереть Ширин и Керима, находившихся в это время в гостиной. — Племянник! Как ты вырос! — протянул руку и одобрительно похлопал по плечу мальчика. — Ещё немного и я назначу тебя новым Крымским Ханом, но сначала ты присягнёшь мне на верность, научишься крепко держаться в седле и управляться с луком и мечом. Мы, Гиреи, величайший род мусульманского мира, запомни. — Керим смотрел на Шахина без страха, для него он был всего лишь дядей, так часто навещавшим отца в Бахчисарае. На шум вышел Кеманкеш и был сражён столь неожиданным визитом. Его кузен довольно редко что-то делал сам, предпочитая управляться чужими руками, а то и умом. Нехорошее предчувствие посетило Визиря. Уж не обманул ли его Султан? — Чем обязаны такой чести, Повелитель? — спросил подчёркнуто вежливо, на натянуто, хотя в кругу семьи можно было не соблюдать столь строгих церемоний. — Хочу говорить с Кесем. Лично. Надеюсь, ты её уже привёз, как и договаривались. — Она здесь, но не сможет принять вас. Захворала. — Прекрати эти заискивания. Я со своим братом разговариваю только на «ты» и никак иначе. Также не смей лгать. Пусть спустится. — Я же сказал… Выяснилось, что моя супруга в положении. Её нельзя нервничать, нельзя вставать. Говори мне, я передам. — Ну надо же! А ходили слухи, что она бесплодна после того покушения. Не имеет ли Силахтар Паша отношения к чудесам, что происходят с бывшей Султаншей? Говорят, они поддерживали крепкую дружбу, очень крепкую…- ехидно, с издёвкой, улыбнулся Падишах. На лице Кеманкеша отразилась небывалая злость и презрение, но сейчас он был не в той ситуации, чтобы дерзить Шахину, отвечая на его грубые беспардонные шутки. — Кесем Ханым ожидает появления на свет наследника рода Гиреев, всё остальное — грязные сплетни, не стоит обращать на них внимание. Как муж и отец я должен стоять на защите чести семьи, а также беречь здоровье будущей матери и ребёнка, так что… — Значит я сам поднимусь в её покои. Пусть приведёт себя в достойный вид. Эта встреча состоится, что бы не случилось или же найдётся кто-нибудь, кто попробует препятствовать ей? Есть такие смельчаки, которым жить надоело? За спиной Мустафы возник Дервиш, готовый отстаивать интересы семьи, если это потребуется. Шахин уже знал о его чудесном спасении со слов Дильрубы и не удивился, увидев. Возникла неловкая пауза. Султан не намерен был отступать от цели своего визита, а Кеманкеш не собирался уступать, желая уберечь беременную жену от ненужного волнения. Ситуация разрешилась неожиданно, когда Кесем сама появилась на верхних ступенях лестницы, вцепившись что есть силы в руку сопровождавшего её Булута аги. На ней был надет тяжелый, до пола, халат, расшитый бисером, вполне заменявший платье и предназначенный как раз для таких непредвиденных случаев. Султан оценивающе зыркнул на госпожу и в его голове снова пронеслась мысль: «до чего ж хороша!» В другой ситуации он забрал бы эту женщину себе, приручил, навсегда заставил успокоиться, забыть о глупостях. У него это уж точно вышло бы лучше, чем у брата Мустафы, полностью потерявшего бдительность и силу воли под натиском женских чар. — Я здесь, Шахин Гирей! Говори, зачем явился, не мучай меня и моих близких. — не видела смысла преклонять голову и пресмыкаться перед мерзавцем, кровью и подлостью получившим право на трон. — Наедине. Собирая силу воли в кулак и унимая тянущую в спине боль, Кесем показала в сторону кабинета. Недовольный Кеманкеш взялся ей помочь, предложив свою руку вместо руки евнуха. Он же настоял, чтобы остаться при разговоре, боясь, что случится что-нибудь непоправимое или неожиданное. Усадив её на диван, встал сзади, покровительственно положив ладонь на плечо и всем своим видом показывая, что готов защитить в любой момент. Шахин уничижительно посмотрел на обоих, вздохнул и начал свою речь. — Итак, это не праздный визит и, тем более, не семейный. Вы двое сильно разочаровали меня, я пожалел, что позволил этому браку состояться, хоть всё и случилось в рамках нашего договора по уступке османского престола. Вместо этого я должен был изолировать Кесем от возможности любого влияния и вмешательства в государственные дела. У меня лишь один вопрос: для чего ты это сделала? Какую цель преследовала? Свергнуть меня? Посадить на трон Мустафу? Но ведь есть же его письменный отказ в мою пользу и в пользу моих сыновей, ставших первыми престолонаследниками по праву крови Гиреев и Османов, соединившейся в них воедино. — Ничего такого. Просто хотела отомстить за смерть детей, сделать ваше с Дильрубой существование не таким безоблачным, как вы его себе представляли. — Кесем врала, но врала убедительно, как умеет только она. Однако и Шахин оказался не из числа глупцов. — Не верю. Ты что-то скрываешь. Кесем Султан всегда славилась тем, что принимала чёткие и выверенные решения, способные в будущем принести конкретный результат. Ты не похожа на мелкую мстительницу, скорее, на игрока по-крупному. Какие нераскрытые козыри ты держишь в кулаке за своей спиной? Ведь есть что-то, что никто из нас не знает, так ведь? Кесем заметно занервничала. В голове стаей взметнулись подозрения. Неужели он догадывается? Или хуже того, всё узнал? Нельзя было идти на поводу, позволить поймать себя на крючок. Прижимая ладонь к животу, она сделала вид, что чувствует себя неважно, что, по сути, было правдой, хотя боль не была такой уж сильной, Кесем научилась её терпеть и отличать опасные сигналы от обычного недомогания, отныне сопровождавшего её всегда и повсеместно. Кеманкеш тут же встревожился и засуетился, бросая на Шахина недовольные взгляды. К сожалению, сейчас они полностью зависели от этого человека и любой неудачный выпад мог стоит им троим жизни, в первую очередь, ребёнку. — Ловко же ты ушла от ответа. Ну хорошо. Я всё равно докопаюсь до истины. Теперь, когда ты будешь сидеть в этом доме взаперти, под охраной, ничто не помешает мне это сделать. Если хочешь остаться живой, сохранить дитя, затаись, не зли меня, не пытайся даже шага ступить за пределы имения, отныне внешний мир надолго закрыт для тебя, если не навсегда. Ты моя пленница, заложница. Если удумаешь что, это сразу же отразится на всех вас. А если Кеманкеш не научится мыслить здраво и пойдёт против меня, заодно с тобой, пощады не будет, второго шанса Шахин Гирей не даёт. Запомните это. Султан вышел, напоследок грозно посмотрев на нерадивых родственников. Теперь он удостоверился, что что-то не так, рядом с ним есть опасность и она исходит не только от Мустафы и Кесем. Предстояло выяснить, в чём дело. После его отъезда в доме осталось шестеро янычар. Теперь они постоянно, сменяя друг друга, должны были следить за госпожой и днём, и ночью. — А ведь Шахин прав. Я тоже чувствую, что ты что-то скрываешь. — Кеманкеш присел рядом. В большей степени он подыгрывал жене при брате, не видя в её глазах того животного страха, который видел ещё вчера и понимая, что она бежит от ответов на поставленные, вполне уместные вопросы. — Расскажешь? — Мне нечего рассказывать. Всё, что нужно, мы уже обсудили раньше. — упёрлась Кесем. Больше всего она боялась, что её секрет раскроется. Узнай правду, Кеманкеш может заговорить, действуя, как он думает, из добрых побуждений, как уже бывало. Молчать во что бы то ни стало, терпеть до последнего — всё что оставалось. — Когда же настанет тот день, когда ты научишься мне доверять, поймёшь, что ради тебя, ради нашего ребёнка я готов пойти на многое, если не на всё. — перебирал её пальцы, глядя куда-то в сторону, на огромную китайскую вазу у окна. — Возможно, я смогу помочь или хотя ты дать совет. Я твой муж, самый близкий человек на свете, даже если ты не желаешь этого признавать. Несмотря ни на что, я продолжаю любить тебя, пытаюсь понять, переступая через собственную гордость и обиду, что ты мне нанесла. Стараюсь, но по-прежнему не вижу отклика в твоих глазах. Что тебя мучает, что так тяготит? И снова вместо ответа тишина. Несмотря на надежду, что что-то изменилось, Кесем так и осталась чужой, идущей по своему собственному пути, иногда пересекающемуся с его дорогой, но всё чаще уходящему вдаль параллельно или даже отклоняясь в сторону, в даль. Она даже не смотрела ему в глаза. Наверняка стыдилась своих поступков, но всё также не доверяла. — Хорошо. Ты не кричишь, не грубишь мне, не врёшь, что уже немало. И ещё…- посмотрел на бледные тонкие пальцы в своих ладонях. — Ты позволяешь держать себя за руки, не одёргиваешь их, не убегаешь от меня и вижу, что больше не притворяешься в своих чувствах. Пусть это будет началом наших новых отношений. Мы должны попытаться построить их ради общего ребёнка. Я верю, что с его рождением многое изменится. Уже изменилось, а дальше мы будем ещё ближе. Ты станешь очень хорошей матерью, я знаю, чувствую. Возможно, полюбив малыша, похожего на меня, твоё сердце смягчится и наконец откроется. Я буду терпеливо ждать. С любовью, но без прежних иллюзий. Теперь я знаю, на что ты способна и больше обмануть меня не получится, даже не пытайся. — Мустафа говорил так уверенно, как только мог, даже не упоминая возможности того, что с Кесем или ребёнком может что-то случиться. Предостережения Зейнеп не укладывались у него в голове, он в них не верил, не хотел верить, решив говорить о будущем как о чём-то светлом, где их ждёт лишь радостный детский смех. В этом будущем они будут втроём. По-другому быть не может, не должно. — Кеманкеш…- замотала головой, всё также не глядя в его глаза. — Всё, полно. Ты сказала своё вчера, я сегодня. Теперь отдыхай. Я отнесу тебя в твои покои. — с этими словами он подхватил Кесем на руки как лёгкую пушинку и пошёл по направлению к лестнице. Ей оставалось лишь крепко схватиться за сильную шею.

***

— Где ты была, Зейнеп? — кричала Дильруба, недовольная отсутствием повитухи во дворце. — За мной послала Хандан Султан, госпожа. Я только поэтому осмелилась покинуть Топкапы. — Валиде? Она заболела? — Нет, Султанша. Кесем Ханым на сносях, очень сложная беременность, крайне тяжёлая. — Удивительно. А ведь моему брату Ахмеду она так и не смогла родить. Ну что ж… Может быть, наконец успокоится и займётся мужем и ребёнком. Что с Анной? Ты её осмотрела? Зейнеп боялась этого вопроса больше всего на свете. То заламывая морщинистые руки, то теребя белый фартук, повязанный поверх шерстяного платья, готовилась к ужасному негодованию главной госпожи дворца. Опытная повитуха сама не понимала, как так случилось, что хатун, регулярно получавшая отвары от возможной беременности, вдруг понесла. — Султанша… Такого в моей практике ещё никогда не было… Что-то пошло не так, какой-то сбой. Может травы испортились или же… — Что за оправдания?! Не ходи вокруг, да около. Какую оплошность ты допустила, что трясёшься как осенний лист на ветру перед грозой? — Анна Хатун…она…получается, что ждёт ребёнка от нашего Повелителя. Дильруба изменилась в лице: побледнела, затем посерела и как-то даже прибавила в возрасте на глазах. На хмуром лбу и вокруг век проступили мелкие морщинки — первые предвестники предстоящего постепенного увядания. — Что? Что ты несёшь, Зейнеп?! Почему не был исполнен мой приказ? — закричала так, что в комнате задрожал даже воздух. — Я делала всё, как вы велели, но беременность всё равно случилась. Не понимаю… Даже если бы она пропустила один раз, после следующего приёма отвара произошёл бы выкидыш, но срок уже немаленький, около двух месяцев… — Мерзавка! Эта Хатун обманула нас, нашла способ заменить флакон, я уверена. Кто-то из наложниц ещё в последнее время был в покоях Повелителя? Кому ещё ты давала этот отвар? — Никто, Султанша. Султан Шахин зовёт только Анну Хатун, её одну. — Хотя бы так…- Дульруба уже успокоилась и судорожно начала думать над тем, что ей предпринять, чтобы этот ребёнок не увидел свет, и чтобы никто не догадался о её причастности к его гибели. Ей нужен был Зюльфикар. Верный, умный, способный успокоить, поддержать и подсказать. Не отдавая себе отчёт, Султанша всегда искала его дружеской поддержки, единственной, за которую держалась в последнее время. Он пришёл по первому зову, довольный, что снова увидит ту, что всегда была и до сих пор остаётся основным ориентиром в его жизни. Как бы не были прелестны молодость и свежесть Атике, они не позволяли забыть томное, греховное и манящее очарование зрелой Дильрубы. — Крымская кобра собралась произвести на свет детёныша. Потом этот клубок ядовитых змей опутает моих сыновей, чтобы впрыснуть свой яд и отравить. Не для этого мы с тобой боролись, Зюльфикар. Не для этого уничтожили всех прямых наследников рода Османов. Только мои дети, потомки двух великих династий, могут наследовать трон, никто больше! Я уничтожу эту Анну, а если потребуется, и самого Шахина! — Султанша, я поддержу вас во всём, вы же знаете. Какую смерть мы для неё выберем? — Мучительную, Зюльфикар, самую мучительную из всех. Я не покажу вида, что расстроена и даже поздравлю Повелителя, пожелаю рождения шехзаде. Пусть у моего супруга не будет сомнений на мой счёт. А когда всё успокоится и немного забудется, мы устроим этой дряни несчастный случай. Я хочу, чтобы она не просто потеряла ребёнка, а умерла вместе с ним. — Что ж, в гареме полно хатун, верных нам. В конечном счёте, ненужных свидетелей и сообщников можно после и убрать. — Именно. И ещё… Мне нужен надёжный человек, способный проникнуть в дом Кеманкеша. У Дервиша хранится письмо, которое может поставить меня под удар, его нужно срочно найти и уничтожить, любым способом. — Есть такой у меня на примете. — Зюльфикар подумал о Курте, проявившем себя с лучшей стороны за непродолжительное время работы. — Только там в добавок к охране ханзаде Мустафы теперь ещё и янычары, поставленные Повелителем для присмотра за Кесем. Обыскать дом не получится. — Все против меня! Какой-то заговор! А Атике? Мы можем её как-то использовать? — К сожалению, Султанша… Она слишком чувствительна и мнительна, по сути — ещё ребёнок. — Так что же ты не сделаешь из неё настоящую женщину, ту, что способна встать на правильную сторону? — Дильруба подошла слишком близко, на опасное расстояние, с которого можно было легко разглядеть, как беспомощен Паша перед её натиском. — Почему, вы, мужчины, которым даровано свыше править миром и судьбами, так слабы перед нами? — сказала, глядя прямо в глаза и этот вопрос касался не только Атике, а может и вовсе не её. Султанша затеяла опасную игру, понимая, что власть над Зюльфикаром теперь во многом зависит от того, как искусно она сможет использовать свои чары, насколько умело найдёт баланс между силой притяжения и дистанцией, обеспечивающей безопасность. Он не нашёл, что ответить, лишь снова уверил её в своей бесконечной преданности и обещал продумать все детали будущего покушения на Анну Хатун.

***

— Мама, я не понял, о чём говорил Повелитель там, в гостиной? — Керим непосредственно, по-детски, сложил губы и задумчиво задрал голову к потолку. — Дорогой, у папы есть для тебя хорошая новость, уверен, ты очень обрадуешься. — с тоской в голове произнесла Ширин. Суета вокруг Кесем нарушала покой в семье, только-только установившийся в последнее время. По своей душевной доброте она радовалась за вторую жену мужа, за то благословение, что ниспослал ей Создатель в виде ребёнка, но и расстраивалась из-за того, что Кеманкеш всё крепче привязывался к той, которую любил, хотя она даже не отвечала ему взаимностью. Вся эта ситуация изматывала, иссушала его, делая жизнь опасной и непредсказуемой. Чего только стоило содержание в темнице и угроза жизни. Он отдалялся, не в силах в полной мере поведать о своих терзаниях, боясь обидеть, ранить её. Отец семейства словно почувствовал, что должен поговорить со своим любимым отпрыском и его матерью, объяснить им, что делать и как себя вести с Кесем. Он вошёл в просторные покои на половине дома первой супруги и сел рядом с Керимом и Ширин на обитый голубым бархатом диван. — Сынок, отныне нужно каждый день возносить молитвы Всевышнему не только за своих родителей и бабушку, но и ещё за одного важного маленького человека и его маму. Помнишь, как я тебя учил обращаться к Аллаху? — Помню, папа, но кто он, что я должен так просить за него? — Твой брат. Или же сестра. — Ура! — закричал Керим и подпрыгнул на месте, вскинув вверх руки, сжатые в кулачки. — Перстень друга бабушки Султанши помог! Чудо свершилось! — Кеманкеш и Ширин переглянулись, ничего не понимая. — Я так его ждал, вы даже представить себе не можете! — засиял мальчик. — Погоди, сынок. Всё не так просто. Малыш в животе Кесем ещё очень маленький и слабый. И хотя он очень хочет встретиться с тобой, со всеми нами, ещё предстоит помочь ему прийти в этот мир. Я уеду ненадолго, так надо, а ты останешься с мамой и будешь во всём помогать ей. Я же попрошу её позаботиться о Кесем. — с мольбой в глазах посмотрел на Ширин, а потом, сжав её тонкое запястье, добавил: — Пожалуйста… — Хорошо, я не подведу. Знаю, как это важно для тебя, дорогой. — Дервиш, муж Хандан Султан, теперь будет жить здесь. Он побеспокоится о безопасности семьи в моё отсутствие, защитит вас в случае необходимости. На тебе, Султанше и Кериме забота о здоровье Кесем. Она никогда не должна оставаться одна. Чуть что, отправляйте за Зейнеп, не медлите. Чуть позже я расскажу, какие сложности могут возникнуть. — Папа, я буду каждый день заходить к маме моего братика, чтобы радовать её, можно? — Конечно, родной, даже нужно. Твоя помощь будет бесценна. — А сейчас я пойду к бабушке Султанше и поделюсь своим счастьем! — Беги. — приобнял сына и поцеловал, проводил взглядом до самых дверей. — Всё так плохо? — Ширин почувствовала, что Кеманкеша что-то сильно гложет. Оставшись наедине, они могли поговорить более откровенно. — Не знаю. Не хочу об этом думать, но не могу выкинуть из головы ни на секунду. У меня был выбор, Ширин. Я чуть было не принял неправильное, ужасное решение, способное разрушить до основания наши жизни, но вовремя одумался. Хочу верить, что всё обойдётся, рисую в голове прекрасные образы, как мы вместе с Керимом будем укачивать его брата, как он сделает первый шаг, скажет «папа» и бросится в мои объятья. Только стоит мне на секунду отвлечься, эта картинка рассыпается на тысячу мелких осколков. Жизни ребёнка и Кесем будут висеть на волоске до последнего, я не знаю, кого из них в итоге потеряю и как смогу пережить это. Не показываю виду, не говорю, но очень боюсь, до безумия. — Будет несправедливо, если Кесем не увидит, как растёт её долгожданный малыш, но как мать я всё понимаю. Ради детей можно отдать всё, включая собственную жизнь. Если за чужих она так билась, представь, что чувствует теперь? Поезжай и думай о том, как исправить ситуацию на Балканах и спасти Девлета, я обо всём позабочусь. — Спасибо. Другого я и не ждал. Ты в очередной раз подтвердила, что сильная, благородная, самоотверженная женщина. — легко поцеловал в лоб и отправился по своим делам.

***

Мальчик с удивлением смотрел на нового члена семьи, которого заприметил ещё в гостиной накануне. Теперь же они вновь встретились в саду. Дервиш улыбнулся ему, стоя за спиной Хандан и поднёс указательный палец правой руки к губам, призывая сохранить тайну об их знакомстве. Керим быстро смекнул и промолчал. — Бабушка Султанша, вы уже знаете, что скоро я стану самым важным старшим братом в мире? — Да услышит Аллах твои молитвы, мой ханзаде! Ещё один такой же чудесный внук мне не помешает. — улыбнулась Хандан и Дервиш подметил, как сильно изменилась его жена. Она словно начала дышать в полную силу, сбросив с души тяжкий груз. Глаза загорелись, из них ушли былые тоска и печаль, хранимые годами. Весь облик Султанши стал более лёгким и светлым, каким никогда ещё не был на его памяти, она как будто помолодела сразу на десяток лет, ожила. — Смотри, кто здесь. Это очень хороший человек, Дервиш, мой муж, я тебе о нём много рассказывала. — подтолкнула мальчика к мужчине. Стоя друг напротив друга, сложно было не заметить очевидного сходства. Если Кеманкеш пошёл в деда по отцовской линии, то Керим перенял очень многое от своего деда. Находясь в компании обоих родителей, в ребёнке можно было заметить какие-то отдельные черты каждого из них, но с Дервишем было настолько много общего, что Хандан даже вздрогнула, но, тем не менее, даже мысли не допустила о причинах схожести, считая это каким-то совпадением, обманом восприятия. — Здравствуйте. Бабушка Султанша вас очень ждала. Если вы такой, как она рассказывала, мы подружимся и будем проводить много времени вместе. — Конечно, Керим. Непременно. Позволь, я обниму тебя. — не смог унять спонтанного порыва и опустился перед внуком на колени. Мальчик послушно прижался к мягкому кафтану и руки, стиснувшие маленькое тельце, задрожали от волнения. Эти мгновения были такими незабываемыми, такими важными, что впору было дать чувствам выход, но мешало присутствие Хандан, которая могла неправильно истолковать. Кеманкеш смотрел на троих родных ему людей со стороны конюшни и конечно же, многое подмечал. И то, как на глазах изменилась его мать, и то, как трогательно, с трепетом, Дервиш относился к каждому члену семьи, как заботился о Кесем и переживает о их нерожденном ребёнке. Мустафа стал оттаивать к отцу. Нет, он его не простил, скорее принял как человека, в котором все сейчас здесь очень нуждались, даже он сам, хотя и не признавал.

***

Вернувшийся Силахтар с удивлением узнал, что Кесем больше не живёт в том доме, который он ей подыскал. Служанка всё ещё время от времени приходила туда и поведала о случившемся несколько дней назад, вселив в Пашу сильное беспокойство. «Что произошло? Почему Кесем так скоропостижно уехала? Кто тот человек, что забрал её?» Сомнения развеяли рассказы других Пашей Топкапы, из которых следовало, что по приказу Султана Шахина Великого Визиря несколько дней держали в темнице за неизвестный проступок. Сразу же в голову пришли мысли о письме венецианцам, про которое, видимо, узнал Повелитель, хотя это и казалось невероятными. Так как Кеманкеша уже освободили, Силахтар набрался смелости и явился к нему в кабинет, дабы выведать подробности. Ему были не рады. Настолько, что ханзаде положил ладонь на рукоять ятагана, заскрипев зубами. — Я только хочу знать, всё ли хорошо с Кесем Ханым? Мне больше ничего не нужно. Наша дружба даёт мне право… — Замолчи! — не выдержал Кеманкеш и прижал своего соперника спиной к шероховатой каменной стене небольшого помещения. Внутри щемило от негодования. — У тебя нет никаких прав в отношении моей жены. Не смей к ней приближаться, слышишь? Ни на шаг, ни на версту. Даже в сторону её не смотри. Если раньше я готов был дать ей свободу, смириться со счастьем рядом с другим, то теперь нет. Это моя женщина! Моя и только моя! И она носит под сердцем моего ребёнка! Забудь о ней навсегда! Новость сразила Силахтара наповал. В глубине души он всё же надеялся, что брак Кесем и Кеманкеша был вынужденным и оттого фиктивным. Но нет! Они жили вместе как супруги, делили общее ложе. Услышать об этом оказалось настолько болезненно, что под лопаткой неприятно заныло от ревности и разочарования. Надежда, которую он лелеял ещё недавно, мгновенно рассыпалась в прах. — Она вас всё равно не любит и никогда не полюбит. — словно успокаивал себя вслух, при этом всё больше рискуя напороться на кулак или ятоган Великого Визиря. — А вот это уже не твоё дело! Ты ей тоже безразличен как мужчина и необходим только для интриг и грязных дел у меня за спиной, но этому пришёл конец. Я её тебе не отдам никогда! — сильно надавил на грудину Силахтара, так, что ему стало тяжело дышать. — И чтобы ты не высматривал под окнами нашего дома, поедешь со мной на Балканы. Собирайся, живо! Через три дня мы отправляемся! — отпустил соперника, ещё раз сильно приложив к стене. Скорый отъезд означал, что Силахтар не сможет впредь исполнять обещание, данное Кесем и заботиться о мальчике. Он и так давно его не видел, отлучаясь из Стамбула. Сразу же поехал к Ставросу, чтобы предупредить. — К сожалению, это всё, что у меня сейчас есть. — протянул старому греку кисет с монетами. — Надеюсь, хватит до моего возвращения. Госпожа Кесем давала денег вдоволь, но сейчас она не в том положении, чтобы помочь. — Я что-нибудь придумаю, не переживайте. Ребёнок болеет и требует постоянного ухода, хорошего питания и разного рода снадобий, но мы справимся. — Меня кое-что тревожит. Мальчик с самого рождения не оставался без покровительства. Как бы чего не вышло. — Я, как всегда, буду взывать к благоразумию тех, от кого оно зависит. Поезжайте и ни о чём не беспокойтесь. На самом деле Ставрос разделял тревогу Силахтара, хоть и не сказал об этом открыто. Он был уже не в том возрасте, в котором можно в одиночку справиться с серьёзными проблемами, если они вдруг возникнут, но всё же надеялся, что их удастся избежать.

***

На следующий день навестить Кесем приехали Гевхерхан и Атике, прихватив с собой маленькую Перихан. Султанши впервые после свадьбы проявили общую обеспокоенность состоянием бывшей мачехи. Старшая из сестёр заметно нервничала и по другой причине, но при падчерице и Атике словом не обмолвилась. Девлет не писал уже более двух недель, хотя до этого делал это регулярно. Она не знала, что он схвачен и все письма, которые клятвенно обещала отправить Бьянка, были тут же сожжены, но чувствовала, что с мужем стряслась серьёзная беда. Гевхерхан не находила места в своём доме и рвалась к Кеманкешу, чтобы хоть что-то узнать. Он ещё не вернулся из Топкапы, когда они приехали, потому проводили время в компании Ширин и Хандан. — Я так давно не видела вас вместе. Не ссорьтесь больше, мои милые. У каждой из вас есть свой дом, свой очаг, своя семья. Живите в мире и поддерживайте друг друга. — напутствовала внучкам Султанша. И правда, после замужества Атике немного поостыла в своей любви к Девлету, оттого больше так сильно не злилась на сестру, как раньше. Зюльфикар оказался заботливым мужем, хоть юная Султанша и не испытывала к нему особого трепета. Потом они поднялись к Кесем и порадовались за её беременность, пожелав сил и терпения. Гевхерхан не могла ни на чём сосредоточиться и всё время прислушивалась к каждому шороху за дверью покоев. Когда за окном послышался цокот копыт, ничего не объясняя, она просто вышла, не в силах больше ждать. — Султанша! — Кеманкеш посмотрел на беспокойное лицо молодой женщины, его кровной племянницы со стороны матери и её покойного сына-Султана, предполагая причину такого сильного волнения. — Где твой брат, Мустафа? Что с ним? Почему не пишет? Нет ни единой весточки! Я вся извелась. — Этим делу не помочь, не стоит. Повелитель не хотел разглашения, но Девлет попал в плен в Которе. Это город-крепость на Балканах, в Албании Венето. Я поеду и вызволю его. Не переживай, его не должны тронуть. Брат слишком ценен для герцога Бизанти. — Аллах! Как же не переживать? Я теперь не смогу ровно дышать до тех пор, пока Девлет не переступит порог нашего дома. Мы очень любим друг друга, у нас столько планов на будущее: семья, дети… — Всё сбудется, Гевхерхан, не сомневайся. — подал свой платок, чтобы смахнуть слёзы. — Мы все должны проявить терпение и научиться ждать — единственное, что остаётся. Каждый в душе переживал свою собственную драму в этот непростой момент. Жить в страхе потери любимого человека — самое сложное из испытаний, какое только существует и нужно было набраться сил и мудрости, чтобы пройти его с достоинством.

***

Выезжать решено было на рассвете. Кеманкеш знал, что его семья не будет спать в эту ночь, что соберётся у ворот, чтобы проводить, как только забрезжат первые лучи солнца, уступив место тьме. Сундуки с оружием и самым необходимым погрузили на корабль ещё с вечера, оставалось лишь самому прибыть в порт. Он знал, что единственная, кто не придёт попрощаться с ним, это Кесем. Ей нельзя вставать, нельзя утомляться. Облачившись в походное ещё по темну, отправился в её покои, предполагая, что жена спит в столь ранний час. Именно так сначала и казалось. Он тихо сел рядом, чтобы не разбудить, прикоснулся к ткани просторной ночной рубашки, за которой скрывался еле заметная неровность — центр их новой вселенной. — Уже пора? — вдруг повернулась и спросила, а Кеманкеш заметил, что в женских глазах нет ни капли сна. — Почему не спишь? Ты должна…- прервал мысль на полуслове, почувствовав, как её рука потянулась за его ладонью, к которой вплотную подходила грубая толстая ткань рукава кафтана. Кесем положила её к себе на живот. — Возвращайся поскорее. Ты нам нужен живым. Нашему ребёнку нужен… — Только ему? — Мне тоже, как оказалось. Не буду лгать и говорить того, чего не чувствую. Я уже сама не знаю, что у меня на душе, запуталась… Только мне крайне необходимо, чтобы ты был рядом, когда всё случится. Наш малыш с первых часов жизни должен знать тепло рук своего отца, тем более, если я уже не смогу прижать его к себе… — Не говори так, всё обойдётся. Но я всё равно буду спешить, как иначе? Под крышей этого дома все, кто мне дорог. Здесь мои дети и здесь остаётся моё сердце, рядом с тобой. Как бы ты не пыталась его разбить, оно ещё стучит и ещё жаждет твоей любви. Береги себя. Кеманкеш так и не решился поцеловать Кесем на прощание. Он обещал себе, что сделает это потом, когда вернётся, когда раны от предательства окончательно затянутся, когда она наконец осознает, что теперь их жизни неделимы.