***
Зюльфикар вернулся домой из Порты поздно, очень нервничал, не хотел разговаривать, чем насторожил Атике. Первые месяцы их брака казались куда радужнее, чем сейчас. Девушка было поверила, что сможет найти своё счастье с надёжным и рассудительным на первый взгляд мужчиной. Но потом он замкнулся, стал отдаляться, сохраняя дистанцию. Они всё меньше говорили по душам и даже не пытались найти точек соприкосновения. Это делало молодую Султаншу несчастной. Всё чаще она думала, что брак не принесёт ей ни покоя, ни умиротворения в душе, не говоря уже о любви, которой так жаждала. Муж заснул, едва дойдя до кровати, Атике же не спалось. Она отправилась бродить по затихшему дому, заглядывая в тёмные окна и подолгу вглядываясь в сумрак ночи. Услышав шорох, не сразу поняла, что происходит, испугалась. — Султанша?! — от неожиданности Курт чуть было не выронил из рук масляную лампу. Его сапоги из грубо выделанной кожи, испачканные липкой кладбищенской глиной, стояли прямо на парадном ковре гостиной. — Что ты себе позволяешь? Посмотри на себя! Из какой ямы ты себя достал? — брезгливо махнула рукой куда-то в сторону и недовольно фыркнула. — Простите! Я всё уберу. Немедленно! — засуетился, отчего следов на полу стало ещё больше. — Сними их! Сейчас же сними! Иначе я разбужу моего мужа и заставлю его наказать тебя, а лучше сразу выгнать из нашего дома! — приказала так, что не посмел перечить и тут же скинул сапоги. Под испачканной обувью оказались такие же чумазые ноги в дырявых вязаных носках, насквозь промокших от пота. Курт в таком состоянии чувствовал себя будто бы раздетым догола. Ах, эта женщина! За время работы на Зюльфикара она вымотала его нервы до основания. — О тебе что, совсем некому позаботиться? — спросила неожиданно, уже другим, более мягким тоном. — Я сирота. Одинокий бродяга. Волк, отбившийся от стаи. Людей, которые проявляли ко мне великодушие за тридцать лет жизни можно пересчитать по пальцам одной руки. Чего вы в таком случае хотите от меня, Султанша? — Извини, больше не буду к тебе придираться. Постараюсь, по крайней мере. Но и ты старайся хоть чему-то научиться, работая в этом доме. Всевышний дал тебе шанс кем-то стать в жизни, зачем усложнять свой путь? — Вам не понять, Курт устроен по-другому. — пробурчал себе под нос, но тут же одумался. — Простите, я не то хотел сказать… — Думаешь, если я родилась Султаншей, то не могу постичь чувств простого человека? Думаешь, мне не бывает грустно, одиноко, тоскливо? Все заняты своими переживаниями — моя сестра, Кесем, Хандан Султан, Зюльфикар, до меня никому нет дела. Действительно, Атике самая счастливая Султанша на свете. — поджала губы. — У неё муж не попал в плен на Балканах, не исчез в горах Каппадокии, не ушёл в поход, рискуя жизнью… А что толку? — голос начал срываться и пропадать, а грудь перехватило так, что стало тяжело дышать. Она проявляла слабость перед чужаком, будто в целом мире больше не было ни единой души, способной выслушать её. — Султанша….Я могу вам чем-то помочь? — Можешь. — насухо вытерла ладонями глаза. — Забудь и никогда не вспоминай этот вечер. А если кому-нибудь проболтаешься про мои откровения, пожалеешь. И убери, наконец, эту грязь! — подняла голос, забыв о только что данном обещании сдерживать себя. Курт тяжело вздохнул и принялся исполнять приказ. Свобода, жившая внутри него от рождения, с трудом позволяла повиноваться перед кем бы то ни было, слёзы женщины действовали на него куда сильнее. «Надо же! Знатная, богатая, образованная, но несчастная. Никакие богатства в мире не гарантируют покоя в душе». Бедный бывший разбойник пожалел дочь Султана, искренне пожалел, так, словно судьба дала ему намного больше. Он, по крайней мере, мог в любой момент оседлать коня и скакать что есть силы куда глаза глядя. Атике Султан, заточённая в этом доме-тюрьме, не имела даже мизера свободы. Проснувшись следующим утром в своей маленькой комнатке с жёсткой кроватью, Курт обнаружит на шатающемся столе две пары новых шерстяных носков, таких, какие носят беи и с благодарностью вспомнит о печальной Султанше.***
— Мой дорогой! Где де ты был так долго? — Хандан с нежностью посмотрела на вошедшего в покои мужа. Она уже приготовилась ко сну и очень переживала, что Дервиш так и не вернулся. — Были дела, не переживай, жизнь моя. — подошёл и поцеловал в пробор тёмных волос. — Тебя что-то тревожит? С тех пор, как ты вернулся, никогда так надолго не отлучался. Скажи, что происходит? — Я бы сам хотел это знать. Помнишь Ставроса, того грека, что лечил Кеманкеша после пожара? С ним связана какая-то тёмная история. Кесем просила навестить его, дать денег на содержание больного внука, но когда я пришёл в тот дом, нашёл лишь остывшее тело несчастного. Теперь я боюсь сказать ей об этом. Упаси Аллах, с ребёнком что-то случится. — Ты прав, не стоит. Что же их связывало? — Не знаю, ума не приложу. Только чувствую, что происходит что-то очень важное. Есть вести от Мустафы? — Они отплыли три дня назад, вот-вот вернутся. — Тогда я буду тянуть время. Уеду рано утром и вернусь поздно вечером, если Кесем будет спрашивать меня, пусть говорят, что нет дома. Не мог врать, глядя ей в глаза. За годы службы у нас сложились очень доверительные отношения. — Однако, она ведь лжёт, либо что-то недоговаривает. — Значит, есть причина. Я поговорю с на….твоим сыном. — Дервиш напрягся, ведь чуть было не сказал «нашим». — Пусть он сам решает, как поступить со своей женой. Переодевшись в рубаху, он лёг рядом с Хандан, обхватив её за талию и прижав к себе. Всё то время, что прошло после возвращения, Дервиш ценил каждый момент, каждое мгновение вместе с любимой. Неизвестно, что сделает и скажет Кеманкеш, когда вернётся. В любом случае, он был готов сдаться на суд и милость сына, принять абсолютно любое его решение.***
Несколько военных кораблей вошли в порт Стамбула. На палубе главного из них, управляемого двумя сотнями гребцов, стоял Великий Визирь Империи, одетый в толстый стёганый кафтан из чёрного сукна, отороченный чёрными позументами из крученой пряжи. Зарос. За время похода борода Мустафы Гирея отросла настолько, что касалась одежды. Внутри молодого мужчину одолевали самые разнообразные чувства. Обнять сына и Ширин. Увидеть мать. Поговорить с человеком, который по воле злого рока стал его отцом. Утешить и убедить не рубить с плеча бедную племянницу Гевхерхан. Но главное — Кесем. «Что же мне с тобой делать? Как жить дальше, зная, что могу потерять? Как помочь, уберечь от гибели тебя и нашего ребёнка? Что я буду делать, если останусь один, без твоих глаз, без твоего строптивого характера, едких слов, что отравляют меня, но также и дают силы дышать?» — Кеманкеш, брат, я не поеду с тобой во дворец. Надеюсь, Шахин не осерчает из-за моего отсутствия. Ты же понимаешь, что отправить Бьянку домой одну всё равно что воткнуть нож в сердце Гевхерхан, заживо похоронить. Я сам должен ей всё рассказать, объяснить. — Думаешь, она примет тот факт, что в твоей жизни появилась ещё одна женщина? — Вряд ли, но я буду просить её подождать. Рано или поздно вопрос с Бьянкой решится, я найду выход. В конце концов, ты же как-то всё устроил в своей семье. — Не равняй Ширин с её благородной душой и избалованную девчонку, готовую получить своё любой ценой. Я буду просить Хандан Султан, Атике и мою первую супругу оказать помощь Гевхерхан, чтобы она не наделала глупостей сгоряча. Если нужно, заберу её в свой дом на время. Эта девушка мне не чужая по крови, сестра брата, я не оставлю её в беде. — Спасибо. Для меня важно это знать. И всё же надеюсь на понимание моей любимой. Кеманкеш и его приближённые отправились в Топкапы, а Девлет с новой женой прямиком с свой дом. Бьянка была очень воодушевлена, увидев большой порт огромного города, по размерам в десятки, а может и сотни раз, превышающего её родной Котор. Она стояла на пороге новой жизни с тем, кого сразу выбрало её сердце, оставалось лишь устранить последние препятствия. Полдороги супруги молчали, наконец Девлет заговорил. — Пока я не объяснюсь с Гевхерхан, останешься в карете, будешь ждать. — С чего бы это? Дорогой, я очень устала с дороги. Хочу помыться, отдохнуть. Как ты можешь держать меня в этой клетке? — Я сказал, значит так и будет. Запомни, здесь тебе не Котор. В нашем мусульманском мире слово мужчины закон, его нужно уважать. Если хочешь, чтобы я обращался с тобой подобающе, слушайся меня, не перечь. — Может, я ещё должна буду подружиться с твоей первой женой, угождать ей, выполнять её приказы? — надула губы и стала выглядеть как обиженная девочка лет десяти. — Хорошая мысль насчёт дружбы. Всё остальное не по Шариату. Запомни, не я тебя выбрал, не я заставил сюда приехать. Раз так вышло, мы втроём должны договориться, как будем жить дальше. Моя супруга Султанша османских кровей. Ты будешь относиться к ней с почтением. И только попробуй что-нибудь выкинуть, тогда я забуду про все договоры с твоим отцом и отправлю тебя обратно с позором. — Не посмеешь! Твой брат-Повелитель этого не позволит! — Мы ещё посмотрим. Не советую доводить дело до этого. — Девлет настолько разозлился, что еле держал себя в руках. Обычно спокойный, но тут в нём взыграла буйная татарская кровь Гиреев. И так надежды на то, что Гевхерхан примет своё новое положение почти не было, так ещё приходилось терпеть капризы Бьянки, настроенной враждебно. Сердце бешено застучало, когда карета остановилась у дома. Девлет приоткрыл дверцу и аккуратно вышел, чтобы второй пассажир остался незамеченным. — Папочка! — раздался тонкий детский голосок откуда-то совсем рядом. Перихан бежала со всех ног, счастливая от возвращения отца. За ней быстро шла взволнованная Гевхерхан, красивая, как весенний цветок. — Дорогой! Мы ждали тебя только в вечеру, а то и завтра утром! — наконец-то душу отпустили все волнения. Любимый дома, рядом, ему ничего не угрожает! Не стесняясь прислуги, Девлет крепко обнял обожаемую жену, понимая, что, возможно, такая возможность больше не представится никогда. Его приятно обдало сладковатым цветочным ароматом, исходившим от облака распущенных каштановых волос. Такая родная, такая нежная, желанная и получается, что обманутая им в силу обстоятельств. — Пошли скорее в дом! Переоденешься, поешь, всё расскажешь. Ты, должно быть, сильно устал! — Сначала нам нужно серьёзно поговорить. Наедине. Перихан, доченька, иди в сад, я скоро приду и мы побудем вместе, обещаю. Султанша заметила, каким серьёзным и сосредоточенным стало лицо мужа. Что-то случилось. Она подозрительно посмотрела на стоящую позади них карету, которую не отгоняли к месту стоянки, не выпрягали лошадей. В груди всё сжалось от ужасного предчувствия, но она даже представить себе не могла того, что расскажет ей Девлет. Он старался, подбирал нужные слова, определения, эпитеты, наиболее точно отражающие обстоятельства и его чувства, но не мог избавить Гевхерхан от боли разочарования, которую вновь пришлось познать. Схватившись на спинку дивана в кабинете, она заплакала. Сначала слабо, потом сильнее, а дальше зарыдала в голос, не в силах остановиться. — Как так? Как ты мог привезти в дом ещё одну женщину? — Я рассказал, как было, ничего не утаил. Если не веришь, спроси у Кеманкеша, он был свидетелем. Мне пришлось жениться, чтобы заключить мир и остановить войну. Если бы речь шла только о моей судьбе, о моей жизни, но нет… Нельзя было, чтобы брат вернулся в Стамбул ни с чем. Подошёл ближе и сжал влажные от слёз ладони. Она их не одёрнула — уже хороший знак. Поднёс холодные пальцы к своим губам и поцеловал. Аллах! Они ведь ещё даже ни разу не были вместе как супруги! Всё откладывали это событие до лучших времён и вот теперь дожили до дня, когда на пути их любви появилась серьёзная преграда. — Посмотри на меня. Я тебя люблю. Тебя одну. Мы должны подождать какое-то время. Возможно, год или чуть больше, пока не появится возможность расторгнуть этот брак. Время не стоит на месте, всё меняется. Я готов отпустить тебя, если ты действительного этого хочешь, но потом мы оба будем жалеть. Если это испытание, то мы должны пройти его вместе и с достоинством. — Год?! И всё это время я буду делить супружескую постель на троих? Не хочу! Если ты будешь проводить с ней ночи, до меня так и не дотронешься. Я не разрешу. Мы станем мужем и женой только после того, как эта девушка покинет наш дом. Это моё условие. — То есть ты остаёшься здесь, со мной? — спросил с надеждой в голосе, не веря своим ушам. — А куда я убегу от своего сердца? Есть такое место? Покажи, где оно! — Гевхерхан! Я всё улажу, обещаю. Только дай мне время и прояви терпение. Не знаю как, но она сама захочет развода, я этого добьюсь! — прижал к себе всё ещё всхлипывающую девушку и от её веры в него уверенности внутри прибавилось.***
Султан Шахин был доволен результатами поездки Кеманкеша на Балканы, хоть и пришлось заключить постыдное перемирие с гарантией ненападения в последующие пять лет. Своему брату он по-прежнему верил, а Кесем больше не опасался, будучи наслышанным о её тяжёлой беременности. — Хорошо, что ты смог уладить то, что натворила твоя неугомонная жена. Охрана по-прежнему в твоём доме, если после рождения ребёнка Кесем успокоится, я прикажу убрать её. Мать члена династии Гиреев заслуживает прощения на первый раз, но если что-то подобное повториться, не говори, что я слишком жесток. Следи за своей супругой, не доверяй, иначе она и тебя до плахи доведёт однажды. Мне бы не хотелось. — Как скажите, Повелитель. — Женщины — наше наказание, Мустафа. Мы любим их, страдаем из-за них, а они вонзают нам кинжал в самое сердце. И Дильруба Султан не исключение. — Она в чёт-то провинилась? — Доказательств нет, но я уверен, что по её приказу подстроили несчастный случай для Анны, моей фаворитки, которая должна была подарить мне вскоре наследника. И самое печальное, что я ничего не могу ей сделать. Мы слишком связаны, да и мои сыновья никогда не простят. Придётся принять её правила игры, но только отчасти. — Что ты хочешь этим сказать? — Впредь я сам позабочусь, чтобы девушки, выходящие из этих покоев, не понесли. Если Орхан и Айдер объявлены моими наследниками, пусть остаются единственными. Так я отгорожу себя от безумств Дильрубы. Да поможет Аллах, с моими сыновьями ничего не случится. А если и случится когда-нибудь, есть другие Гиреи. — Мудрое решение. Единственно правильное. — Всё, иди. Я тебя отпускаю на три дня, побудь с семьёй. Кстати, я слышал, что Дервиш вернулся живым и живёт в твоём доме с тётушкой Хандан. Как ты объяснишь такое благородство? Не боишься его? — Нет. Его амбиции во власти в прошлом, ушёл на покой. Они наши родственники как никак, пусть живут, дом большой. — Ну, как знаешь.***
Султанша нервничала, как ей давно уже не приходилось. Мерила шагами комнату, теребила подол платья, заламывала до треска пальцы. События последних дней выбили из привычного ритма, заставили думать о самом неприятном. Наконец, дверь отворилась и вошёл её верный соратник. Отныне, только ему, Зюльфикару, Дильруба могла довериться в самых важных, самых сложных делах. Её супруг теперь был на другой стороне, на стороне её недругов. — Хвала Аллаху! Ты пришёл! — Как только смог, по первому вашему приказанию, Султанша. Что случилось? — Я получила ещё одно письмо. — протянула листок и Зюльфикар начал неторопливо читать строчку за строчкой. — Она сумасшедшая! Сто тысяч акче! Это бешеные деньги! — Я дам тебе их как приманку. Пойдёшь туда и дождёшься, когда она придёт. Схватишь и убьёшь. — А мальчика? Если то, что написано в письме, правда, что делать с мальчиком? — Я не верю в этот бред, да и никто не поверит, но лучше, если ребёнок отправится вслед за матерью. Получив приказ, Зюльфик тут же отправился его исполнять. Женщина, посмевшая шантажировать Дильрубу Султан, не знала, с кем связалась.***
Очень осторожно, придерживая свой уже немаленький живот, Кесем поднялась с кровати, и подошла к окну, услышав цокот копыт целой конницы. Как чувствовала, что вернулся Кеманкеш, ждала его и сама удивлялась этому обстоятельству. Обросший, уставший, он спустился с лошади на землю и окинул взором свой дом, сразу же приметив округлившуюся фигурку в развевающемся лёгком халате до пола на балконе второго этажа. «Кесем! Что ж ты делаешь? Холодно. Укройся. Если бы ты только знала, как я сейчас хочу тебя обнять, прижать к себе. Но не будет ли это означать, что я всё забыл, что простил тебе твой обман? Но я ведь простил…» Хозяина дома уже встречали у дверей, а он всё не мог оторвать свой взволнованный взор о любимой женщины, носившей под сердцем их дитя, желанного для обоих, хоть и не по взаимной любви. Жаркая встреча родных, радостные крики Керима, тёплые объятья Ширин, нежный поцелуй матери, настороженный, виноватый взгляд Дервиша, говорящий о том, что случилось что-то важное. — Нужно срочно поговорить. — скажет тихо, проходя мимо. — Не сейчас, чуть позже. Жди в библиотеке. Все понимали, что больше всего на свете Кеманкеш сейчас мечтает оказаться наверху и увидеть Кесем, справиться о её здоровье, потому не стали задерживать. Поднимаясь по лестнице, он переступал сразу через две ступени, считая каждый шаг, отделявший от неё. Дыхание участилось, заставляя сердце биться в бешеном ритме. Открыл дверь и замер на пороге, не зная как поступить. Обнять? Поцеловать? Просто подойти? — Как ты? — спросили высохшие от волнения мужские губы. — Мы… Тяжело, но это уже неважно. Главное, что ты вернулся. Я рада. — ответит спокойно, не показывая своих эмоций. Она стояла перед ним совсем близко, чуть изменившаяся в лице и ставшая совсем луноликой, очень нежная, очень красивая, в ниспадающем мелкими лёгкими складками от живота к полу халате, такая близкая и далёкая одновременно. Протянул ладони к талии и сразу же услышал биение новой жизни у неё внутри, растрогался, прижал к себе, уткнувшись носом в ворот её одежды. — Кесем! Моя Кесем… Я так скучал по тебе, так тосковал. Ненавижу себя за эту слабость, за любовь к тебе вопреки всему и всем, но ничего поделать не могу. Скажи, что мне сделать, чтобы ты хотя бы мне поверила? — Не надо, не спрашивай. Просто будь рядом в эти непростые дни. Я чувствую, что немного осталось. Зейнеп говорит, что не доношу до срока, но я буду держаться до последнего, столько, сколько смогу. Если есть предел терпения, предел человеческой боли, то я готова его перешагнуть. Ради ребёнка. Никогда в жизни я не была так сильна духом, так уверена во всём, что делаю. Руки заскользили по её спине, не в силах разомкнуться. Губы прикоснулись к горячему пульсирующему виску и опустились ниже, к тонкой шее. Понимал, что нельзя сейчас позволять лишнее, но с трудом с собой совладал. И всё же отпустил, понимая, что ей следует лечь. В этот момент в дверь постучали, а через мгновение к недовольству Кеманкеша в покои вошёл Дервиш. — Я же просил ждать меня внизу! — Где ты был? — прервала гневный выпад мужа Кесем. — Я два дня тебя искала, хотела спросить… — Я как раз пришёл, чтобы рассказать. Но только вам обоим. Считаю, так будет правильно. Ставроса больше нет, его убили. Перед глазами Кесем потемнело. Хорошо, что она сидела, иначе бы потеряла равновесие. — Как? А мальчик? Что с ним? — Я не нашёл. Но там повсюду следы крови и они принадлежат ни одному человеку. Кесем, вы должны сказать, чей это ребёнок, почему много лет вы заботились о его судьбе. Иначе мы не сможем вам помочь. Возможно, мальчику грозит смертельная опасность, если он вообще жив. Ситуация казалась безвыходной. Нужно было рискнуть, довериться и раскрыть Дервишу и Кеманкешу тайну, которую Кесем хранила почти шесть лет. — Хорошо. Я расскажу, если вы пообещаете, что наёдёте и приведёте его сюда. — мужчины переглянулись и молча кивнули. — Его имя Ибрагим. Он последний сын Ахмеда, родившийся после его смерти.