Верю, мы встретимся в доме у озера, Ведь для любви даже время не властно, Время внутри, его нити и лица Тянутся в вечность неровно и страстно.
Он сидит на подоконнике в своей комнате. В доме около озёра никого. Он один. Почти полная луна поднимается и освещает ночную гладь воды. Скоро полнолуние, не сегодня, не сейчас. Значит, ещё есть время. Родители покинули дом пару, а может и тройку часов назад. Он не знает, не помнит, не хочет вспоминать. На столе недописанное письмо. О чем? О его любви. Самой скрытной, непостижимой. Ту, которую никогда никто не поймёт и не примет. Он в ней один, как всегда, он один и борется за свою жизнь своими силами. А почему же не бороться за любовь? Сколько писем отправлено? Сколько глупых строчек:«Я скучаю, пожалуйста, приди»
Или:
«Мой мир без тебя ни что, лишь временная петля, которая длиться лунный цикл»
Или:
«Сейчас все в тумане, но если ты дашь мне хоть немного света, поверь, я буду самым счастливым человеком! Дай мне только один шанс доказать, что я один способен любить тебя так, как не полюбит никто! Дай мне шанс, я готов кричать на весь мир, что люблю тебя! Дай мне шанс, я сделаю все — упаду к твоим ногам, зверя укращу в себе и буду ласков и нежен! Дай мне, умоляю тебя, этот гребанный шанс!»
Да, хватит верить, что он ответит, хватит писать эти письма в никуда. Он же не прочитал ни одной чертовой строчки. Наверняка, использует твои письма для растопки камина. Каштановые волосы колышет ветер. Шрамы болят и ноют, так всегда перед полнолунием. Он делает глоток креплённого вина. Ведь это он научил его пить именно такое. Красное, хорошо выдержанное, обжигающее горло. « Терпкий напиток — неплохой способ хоть ненадолго избежать реальности», — так он, кажется, говорил. Бокал наполнен на половину. Он заломом опрокидывает его в полуоткрытый рот. «Надо наполнить. Где же палочка? А, ладно, дойду до стола», — он спрыгивает с подоконника, босыми ногами почти бесшумно ступая на ощупь. Карие глаза ищут бутылку. Наконец, он находит ее во мраке. Как вдруг… Шелест крыльев. Около бутылки падает маленький кусок пергамента. И сова улетает прочь в открытое окно. На нем одно слово ровным наклонным почерком:«Спускайся»
Он не верит. Он знает этот почерк до боли в рёбрах. Его дыхание перехватывает. Губы немеют. Ноги не дают ступить и шагу. Он собирается с мыслями, смотря вдаль на гладь озёра. Потом медленно идёт к лестнице. Сердце пропускает несколько ударов. Мурашки покрывают тело. Пульс зашкаливает. Сердце ушло в пятки. Оно раскололось на мелкие осколки и стерлось в клочья, когда он увидел возле своего камина высокий темный силуэт, вокруг которого клубил дым, а единственное красное пятнышко возле него выдавало тлеющую сигарету. Тот самый момент, когда он будто забыл обо всем, перестал вдыхать воздух и будто онемел на пару секунд. Бросился вниз в одной лёгкой, почти просвечивающей, рубашке и пижамных брюках, летел по лестнице, а ноги заплетались и не слушались. Он выбежал на середину комнату и резко остановился в нескольких метрах от того, кто вскипятил кровь в его венах, боясь приблизиться к нему и растворить силуэт, будто бы это наваждение или мираж. — Чего застыл? — это его голос. Да, точно, его! Сладко-язвительный, такой сильный, что взрывал барабанные перепонки. — Может, подойдёшь? — те самые нотки насмешки, но в них чувствовался тон мягкости и нежности. Его пленительный голос кружил голову хуже огневиски, прорезал прямо в сердце. Он ринулась к нему, теряя контроль над своими действиями, и он принял его в объятия, выкинув тлеющую сигарету. Прижал к себе настолько сильно, что ещё чуть-чуть и сломал бы рёбра. Ему было наплевать на свой взлохмаченный вид, на свою гордость, на то, что он так легко бросился к нему, без всяких допросов. Плевать! Пусть он только будет здесь в его доме у озера. Только бы чувствовать, что он рядом. — Ты здесь? Почему? Почему ты…? Не сказал? Не написал ни разу? Не ответил? Он не отвечал, лишь зарывался в его волосы, вдыхая тонкий аромат горького шоколада, который высекал искры. — Я знаю, все читал, — их лбы соприкоснулись. Он улыбался своей белоснежной улыбкой, серые глаза светились во мраке. Он поцеловал, нежно и аккуратно, будто боясь сделать больно. Их поцелуй перерос в более страстный. Он целовал губы, которые так хотел поцеловать все эти месяцы, впиваясь жадным поцелуем до капелек крови. Его руки скользнули по животу, сдергивая лёгкую рубашку, оголяя шрамы. Ему было плевать на все. Он стащил с себя мантию, оставшись в одной футболке. — Я никогда, слышишь, никогда, не забывал тебя, я скучал, мне было трудно, но я вернулся, вернулся к тебе, чтобы быть рядом, очнись, милый, очнись, ты спал столько времени…***
— Очнись, Луни, ну же очнись, ты и так спал столько времени, — знакомый голос резал слух. Непонятные шаги, тусклый свет. Римус открыл глаза. Больничное крыло, рядом сидят Джеймс, Сириус и Питер. Лица у всех перепуганные и бледные. — Наконец-то очнулся, ну и напугал ты нас, — произносит Поттер на выдохе. — Что? Что произошло? — хрипло уточняет Люпин. — Ты пошёл в душ, там мы и нашли тебя на полу, из носа шла кровь, мы сразу же переправили тебя в больничное крыло, — серьезно говорит Блэк с… нежностью? Волнением? Заботой? В его голосе все смешанно. Он дрожит. Люпин только сейчас заметил, что Сириус положил руку на его предплечье так, чтобы не заметили остальные. — Мы заволновались, что тебя долго нет, пошли проверить, — пропищал Питер. Послышались шаги. — Приём окончен, пациенту необходим покой! — кричала мадам Помфри, прогоняя друзей. — Мы придём завтра, — пообещал Джеймс, и друзей вытолкали за дверь. — Зелье без сновидений и все пройдёт, — мадам Помфри почти насильно влила в рот Римуса флакон и он моментально уснул.