Что ж, буду относится к тебе холоднее, раз ты гнёшь от тепла
Когда за друзьями захлопнулась дверь больничного крыла, каждый погрузился в свои мысли. Однако, все поспешным шагом шли в кабинет Трансфигурации. Профессор Макгонагалл не терпела опазданий. Каждый, кто входил в класс после начала урока, получал пять штрафных баллов. Поэтому не теряя ни секунды, ребятам пришлось перейти почти на бег, чтобы не опоздать. Наконец, заняв свои места, ребята успокоились. Питер сидел один и грустно смотрел на друзей. Его место рядом, на котором должен был сидеть Римус, пустовало. В кабинет зашла профессор, и разговоры смолкли. — Сегодня мы будем проходить чрезвычайно сложную тему. Прошу всех отнестись серьезно. Эти слова будто прошли мимо ушей Поттера, как и все остальное, сказанное профессором. Он думал лишь о том вечере, проведённом на башне. Почему Снегг, который вызывал лишь презрение, вдруг вызвал столько чувств? «Это была жалость, не более, временное чувство, некий феномен, который испытывает каждый человек» — убеждал себя Джеймс. — Эй, Сохатый, ты вообще слушал? — Блэк ткнул его в ребро, — сегодня превращаем стол в свинью. Ты представь, как это сложно. Я ничего не понял, но будем пробовать. — Ага, — согласился Джеймс, все ещё витая в облаках. До конца урока все пытались безуспешно превратить стол. Под конец Эванс удалось сделать так, чтоб ножки стола превратились в копыта. Класс дружно зааплодировал, Лили театрально откланивалась. Профессор Макгонагалл начислила десять баллов Гриффиндору и отпустила их с огромным домашним заданием.***
Следующим уроком было зельеваренье. Слизнорт, как всегда, весело объяснял, как сварить сложное зелье, которое лечило от оцепенения. Говорил он задорно и смешно: — Сначала крысиные хвосты, потом сок пиявки, не напутайте, всего две унции помета, четыре раза по часовой. Ребята пыхтели над котлами. В подземелье становилось ужасно душно. Поттер искал глазами взгляд Снегга, но тот корпел над котлом и ни разу не повернулся. Джеймс облажался с зельем, за что получил неодобрительное покачивание головой от профессора. Зато зелье Лили привело его в дикий восторг: — Браво, мисс Эванс, у вас поразительное чутьё на зелья, будь я министром — непременно назначил бы Вас главой Святого Мунго! Лили краснела и отнекивалась, мол, талант, что ж поделать. Но Слизнорт был не скуп на комплименты любимой ученице: — У вас — просто невероятное чутьё, вы чувствуйте зелье, вы — прирожденный зельевар! — восхищался профессор, — Помяните мое слово, пройдут годы и вы займёте мое место!***
После обеда в дверь больничного крыла постучали. Римус уже не спал. Он прекрасно слышал, как открылась дверь. В его палату вошёл Миллер, он выглядел так словно три ночи не спал. — Как ты? — тихо спросил он. — Все хорошо, не стоило волноваться, ко мне заходили друзья… — Люпин осекся, видя несчастный взгляд Райана. — И… Блэк? — ещё тише спросил Миллер. — Да, он тоже, но какая… — Римус не успел договорить, как нежные губы Райана накрыли его, заставляя замолчать. Их нежный, трепетный поцелуй заставил все вокруг замереть. Когда губы разомкнулись, Миллер произнёс: — Я волновался за тебя, думал, что что-то случилось, потом узнал, что ты здесь, не напивайся больше так, пожалуйста. — Хочу и буду, — с вызовом ответил Римус, — мне не надо указывать, я живу так, как хочу. Я тебе ничего не обещал! — Но дал надежду, — тепло ответил Миллер. — Я ничего не давал, — воспротивился Люпин, — ты хочешь бегать за мной, как шавка? Бегай, я не мешаю, но, пожалуйста, не указывай, как мне жить. — Твоя грубость — лишь образ, ты не такой, я знаю, — Миллер провёл указательным пальцем по ладони Римуса, затем лёг ему на грудь. Люпин и сам не знал почему, но начал гладить волосы Райана. Этот человек вызывал в нем слишком двоякие чувства. Чувства? Серьезно? Значит, он что-то чувствует к Райану? Он перестал использовать его, как оружие ревности? Он не желает вызвать ревность у Блэка? То есть теперь все серьезно? А Сириус? Нет, Сириус — другое, непонятный, спутанный комок внутри. А вот Миллер — тёплый, живой, надежный. Он рядом, даже, если орать на него, он всегда заботиться, переживает за него, за Римуса Люпина, каким бы он не был идиотом. Может стоит все-таки поменять приоритеты? Вечно жить с Сириусом на пороховой бочке не получится, правда? Люпин гладил Миллера по голове, Райан слушал биение его сердца. Они оба не заметили, как рука вошла в руку и скрепилась в замок. Они никогда об этом никому не расскажут. Это их — маленькая тайна, покрытая мраком больничного крыла.