А вот и Энтони!

Следующее утро началось с бешено трезвонящего будильника, бьющегося в истерике в металлической миске у изголовья моей кровати. Изобретением Пушинки я пользуюсь каждый день, несмотря на то, что от такого пробуждения немудрено наделать в штаны с перепугу. Мне потребовалось немного ловкости, недоступной мне спросонья, чтобы отключить его. Удалось это только попытки с пятой, и будильник наконец замолк. Нашаривая на тумбочке очки, я понял, что мне не приснилось ничего лисьего — мне вообще ничего не снилось — и это хорошо. Когда я водрузил свои очи на нос и сладко зевнул, я краем глаза увидел стоящее уже высоко в окне солнце. Где-то во дворе пропел петух, будь он неладен, и следом за ним закудахтала курица — снесла яйцо. Моя деревенская идиллия, омраченная только тараканами размером со свинью, жрущие все, что к полу не приколочено — и все из-за моей недальновидности. Ну какой же я все-таки дурень! Я растолкал Дина безо всяких церемоний. Ученик мой уже привык отсыпаться вволю в гостях у Юня Бяо, потому его естественная реакция на мои попытки поднять его с кровати была недовольным стоном.  — Учитель… Ну пожалуйста! — взмолился он, тщетно пытаясь вновь завернуться в одеяло, которое уже грозило треснуть от напряжения, так сильно мы его тянули в разные стороны, но я был непоколебим.  — Ты что, хочешь, чтобы тебя разбудили тараканы, а не твой любимый учитель?  — Не-е-е-е…. — промычал Дин. — Но дай поспать, пожа-а-алуйста!  — Нет, Дин, — твердо сказал я. — Иди приведи себя в порядок, а потом марш на кухню, завтракаем и начинаем заниматься делами.  — Острый тофу, да?  — Именно так, верный мой ученик!  — Фу-у-у-у… — сморщился Дин. — Никогда не любил острый тофу.  — Ты даже не пробовал — это раз. Это не тебе — это два, — заметил я.  — И не горю желанием, — вздернул нос парень. Я еле подавил чудовищный зевок. Я тоже не выспался, так как всю ночь ворочался с боку на бок, а уснул только под утро. Проклятые газированные напитки с женьшенем! Чудо, что у меня еще не случилось передозировки кофеином. Я слышал, что вещь эта на редкость поганая. После завтрака, состоящего из бутербродов с паштетом из гусиной печени, мы приступили к запланированному. Дин поставил огромную кастрюлю на огонь, а я засучил рукава рубашки. Мне не очень нравится готовить, и блюда мои очень просты, но сегодня я решил выложиться на все сто, словно во мне проснулся дух великого повара. Кухня пылала жаром, в ней царил чадящий полумрак от испарений — пришлось даже открыть форточку. Я не жалел красного кайенского перца, несмотря на то, что от его острого привкуса, витающего в воздухе, было тяжело дышать. Мне было по барабану — я вошел в раж и радовался, как радуется трехлетнее дитё, открывшее для себя зелья из грязи и растущей у дома травы.  — Учитель, — тронул меня за плечо Дин, тем самым вырвав из полета кулинарной фантазии. — Ну это же совсем остро, я же по запаху чувствую.  — Тихо, — велел я, помешивая варево большой шумовкой. — Для тебя, может, и остро, а вот тараканам — самый самолет. Мы с ними не в бирюльки играть идем. Дин скорчил недовольную рожу и отошел. Я не допустил его к готовке после того, как он, нарезая тофу, поранил руку, и паренек все утро промаялся от скуки, убивая его чтением нуонских комиксов. Но комиксы кончились уже через час, и теперь верный мой ученик терся около меня, то и дело заглядывая через плечо вместо того, чтобы накормить кур и почистить хлев — а это ему делать не хотелось совершенно. Воспользовавшись тем, что я отвернулся за банкой черного молотого перца, Дин сделал попытку втихушку утащить кусочек острого тофу из кастрюли, но шорох его одежды не укрылся от моего гиперчуткого лисьего слуха — я тут же развернулся и схватил его за ухо.  — И что мы тут делаем?  — Ну учитель, — проныл Дин. — Ну я же только попробовать!  — Это для тараканов, — ответил я, и не думая отпускать его краснющее ухо. — Ты разве таракан? Дин еле удерживался от того, чтобы не захныкать, но я даже и не думал отпускать его без раскаяния.  — Ты все понял?  — Да-а-а, — всхлипнул он, и я наконец отпустил его. Вид у моего ученика был ужасно оскорбленным. Как только мое гнусное варево было готово, я подцепил острый тофу шумовкой, Дин подставил мне огромную салатницу, больше похожую на размалеванный детьми таз (от старой обстановки осталась, я такую бы в жизнь не купил), и я выложил туда тараканье угощение. Теперь я даже отчасти мог понять Дина — искушение снять пробу было слишком огромным. Вместо этого я накрыл таз тряпицей и с облегченным вздохом упал на табуретку. Оставалось дождаться только двух вещей — когда острый тофу остынет и когда на Синьбанчжан опустится ночь и тараканы выползут из своих убежищ, изменившиеся в размере и ставшие необычно агрессивными, но сохранившие свою природу ночных существ. Я отослал Дина на подворье, поручив заняться домашними делами, то есть огородом, курятником и яйцами (нет, верный мой ученик, отвертеться тебе не получится), а сам подошел к книжному шкафу и снял с полки «Даосизм через призму современности» — еще один справочник по магическому мастерству. Тайком, как вор, я пролистал сразу в содержание и вновь открыл страницу раздела про лис-оборотней.  — «Хули-цзин очень нуждаются в ци, поэтому часто сходятся с человеческими мужчинами, чтобы сильнее продвинуться в колдовском искусстве, используя ци донора», — прочел я вполголоса. — «Их совершенно не заботит, что их смертные возлюбленные умирают от истощения, как физического, так и душевного». Теперь мне точно стало ясно, кто я такой. Полукровка человека и лисы. Элементарно же. Моя мать воспользовалась моим отцом и была такова. Понятно, почему у моего батеньки был такой тяжелый характер и слабое здоровье. Я глянул на иллюстрацию в книге — на картинке была нарисована тушью юная дева в просторной одежде предыдущей династии, и у нее были такие же уши и хвост, как и у меня. Скорее всего, под тремя слоями платья у нее лисьи лапы, почти как мои. Я глянул на рисунок под другим углом — и на меня оскалилась взбешенная лисья морда. Художник был тем еще шутником, как я посмотрю. — «Хули-цзин способны принимать облик любого человека, которого они когда-либо видели, но предпочитают облик лисицы». В мой воспаленный бессонницей и тонизирующими напитками мозг пришла совершенно безумная идея. Я отложил книгу в сторону, глубоко вздохнул, напрягся и сконцентрировался на лисицах. Мысленно я терял форму, становясь на все четыре лапы, махнул хвостом… Но на деле ничего не получилось. Я просто стоял на четвереньках на полу.  — Тьфу, — ругнулся я. Видимо, превращаться в лису полукровки не способны. Но ведь не может же быть такого, что от матери мне достались только уши, лапы и хвост! Или все-таки может?.. Я, весь в расстроенных чувствах, убрал книгу от греха подальше, после чего выглянул в окно, выходящее на огород. Дин усердно ровнял грядки граблями, наводя порядок на моем разгромленном участке. Вот может же! Следует отдать должное моему ученику — он старается пусть и не от всей души, но хотя бы теперь после его работы я смогу снова посадить батат, дайкон и вообще все, что захочу.  — Дин! — крикнул я в окно. — Я за покупками, ты следи за домом!  — Хорошо, учитель! — отозвался мой ученик. Я подхватил корзину, которую купил у Пушинки еще полгода назад, и двинулся к выходу. Несмотря на поздний для торговли час (всё лучшее уже разобрали), рынок был полон. Даже опасность в виде тараканов была проигнорирована. Я купил овощей, с сожалением отдав торговке пятьдесят юаней, купил и молока с сыром, и, сверившись со списком покупок, взял баночку специй — я вечером планировал приготовить курицу. На обратном пути я захотел прогуляться по деревне. Дома, как я и ожидал, снова поменяли свой порядок, и пришлось подумать, чтобы понять, как в итоге попасть домой. Правда, пространственная аномалия в очередной раз эффектно обманула меня — я вышел у фельдшерского пункта. Возле белого здания, устроившегося за углом домика госпожи Ман, я увидел огромную бушующую толпу. Царил гвалт и гомон, в котором нельзя было разобрать и слова. Каждый вопил свое, и остановить их не было никакой возможности. Чутье мне подсказывало, что Шаоци, наш фельдшер, опять что-то выкинул с экспериментальным лечением. И, как назло, ни одного полицейского. Куда вообще смотрит Вэйж? Капитан полиции тут он или я? Тут же вот-вот начнется смертоубийство, если не вмешаться!  — Что происходит? — спросил я у мужчины, стоящего рядом. Он не ответил, и я повернулся с тем же вопросом к другому, но все так же безрезультатно.Что ж, придется взять инициативу в свои лапы. Я заработал локтями, протискиваясь ближе к крыльцу лечебницы. В самом деле, там стоял бледный, напуганный до полусмерти Шаоци, который все мялся, не зная, что ответить этим пейзанам. Его миролюбивая и доброжелательная натура просто не способна взять и послать всех этих нерях куда подальше.  — Вы что тут такое устроили? — закричал я, пробираясь ближе к фельдшеру. Пускать меня не хотели, но я действовал решительно, расталкивая всех встречных и поперечных. Шаоци било крупной дрожью, несмотря на то, что он был одет в теплую рубашку и пончо, словно постоянно мерз. Казалось, что он сейчас расплачется.  — Гадюка семибатюшная! — вопили из толпы.  — Медик, тоже мне!  — У-у-у, тварюга! Я наконец приблизился к Шаоци, крепко прижал его к себе, похлопав его по плечу, и только тогда он нашел в себе силы ответить, не поднимая глаз:  — Господа, но тут же нет моей вины!  — Как нет, когда есть?! — закричал из галдящей толпы парень. Я сразу узнал в молодом человеке старшего сына Ямов — тех нуворишей, живущих в самом большом доме деревни. — Моя сестра умерла, причем из-за тебя! Нет, из-за вас обоих! Я остолбенел.  — Шаоци, она и вправду умерла? — тихо спросил я. Фельдшер судорожно кивнул, и мое сердце ухнуло вниз. Известие о смерти Джейд Ям вогнало меня в неопределенное состояние. Мне было и жаль, и не жаль ее одновременно. Я сочувствовал ее отцу, потерявшему дочь, ведь это очень больно — переживать своих детей. А с другой стороны — гадюка семибатюшная как раз не Шаоци, а именно Джейд, с ее жестокими забавами, наглая, самоуверенная, чванливая мерзавка, пусть даже и первая красавица деревни. Вся в своих родственничков. Брат Джейд набросился на Шаоци с кулаками, но я в то же мгновение перехватил его руки в болевом приеме — сказался опыт в боях. Сразу видно, кто занимался кунг-фу, а кто примазался.  — Пусти, лошок феншуйный! — взвыл тот — я еле расслышал в его вопле эти слова.  — Отставить бить фельдшера! — вскричал я, даже не думая отпускать молодого нахала. Но начавшуюся драку было уже не остановить. Все резко бросились на нас с Шаоци — раньше их словно сдерживала какая-то незримая сила. Я успел кинуть заклинание щита — и люди со звоном стукнулись лбами о невидимую преграду.  — Быстро внутрь! — рявкнул я, схватил непутевого фельдшера за шиворот и втащил его в приемную лечебницы, после чего торопливо закрыл все замки. Шаоци со вздохом небывалой муки опустился на банкетку. Люди, оправившиеся от моего щита, прилипли к зарешеченным окнам, изрыгая самые последние ругательства в адрес фельдшера. Послышался звон разбитого стекла — кто-то высадил камнем окно.  — Да что там такое? — услышали мы недовольный голос. Я повернулся на него — Пушинка вышел из своей палаты. Похоже, шум заставил его нервничать. Ему стало заметно лучше, если он все-таки сумел выбраться к нам и даже без трости, но я заметил, что мой приятель все равно прихрамывает на левую ногу.  — Пуш! — обрадовался я.  — А-Фань, — повернул голову на своего пациента Шаоци, и губы его дрогнули в светлой улыбке. — В палате безопаснее, возвращайся к себе.  — Ни за что! — воскликнул незрячий, ковыляя к нам. — У вас проблемы с селянами? Тебе следовало бы показать им меня, Шаоци. Мигом бы смылись отсюда. Я невольно усмехнулся. Вид злого колдуна, определенно, произвел бы на на пейзанов отличное впечатление. Наверное, ему даже не потребовалось бы использовать заклинания — зловещая слава Отродья работает безотказно.  — Это из-за той девки? — уточнил он на всякий случай. Фельдшер что-то забормотал про цикличность жизни и смерти, что было совершенно ни к селу ни к городу, зато позволило Пушу прийти к выводу, что Джейд все-таки мертва.  — Ничуть не жалею, — отозвался слепец. — Она однажды чуть не затравила меня псами.  — Ты пытался лечить ее обрезками проволоки и порошком из медведок? — строго спросил я нашего отважного медработника. Шаоци помотал головой.  — Муравьями и супом из крапивы, — вздохнул он. Я закатил глаза. Ведь каждый раз на одни и те же грабли!  — Твое экспериментальное лечение кажется людям подозрительным, — сказал Пушинка. — Хоть бы аспирину ей дал.  — Оя? — удивился Шаоци. — А муравьиная кислота, содержащаяся в муравьях и крапиве, помогает микроциркуляции. Слышали о таком?  — Охотно тебе верю, — и я скосил глаз на разбитое окно. Если бы не решетки, эти буяны разнесли бы тут всю аппаратуру и жестоко избили нас с Шаоци и Пушем заодно. Может быть, даже чем-то посерьезнее кулаков. Люди за окном постепенно рассосались и разошлись по домам, недовольные тем, что фельдшер-недоучка избежал расплаты. Сам медик лишь горестно вздохнул и подпер голову руками. Его глаза испуганно бегали по сторонам, словно ища поддержки.  — Спасибо, Энтони, — наконец произнес он. — Ты мой спаситель.  — Зови, если что, — подмигнул я. Шаоци виновато улыбнулся.  — Во всей моей практике у меня было очень мало смертей, особенно таких молодых людей, как Джейд.  — В твоей работе смерти — обычное дело, — заметил Пушинка. — Не надо корить себя. Шаоци нервно закусил губу и отвел глаза. Наш фельдшер — сам себе хирург, сам себе медсестра, сам себе санитар. Ему много раз предлагали помощь другие медики, в том числе из Сянгона, но от отказывался от любых предложений — ему комфортно работать одному, пусть даже он зашивается на работе и вкалывает как проклятый. Кто-нибудь вообще встречал Шаоци вне фельдшерского пункта? Но, я уверен, будь бы здесь хоть один врач из светлого Сянгона или хотя бы Йонсена, все сложилось бы иначе!  — Тебе нужно будет взять ее тело для подготовки к похоронам, — и Шаоци, не поднимая глаз, сцепил пальцы рук между собой, словно силился успокоиться.  — Без проблем, — ответил я. — Только схожу за своим мальчиком. Можно посмотреть объем работы? В морге Шаоци показал мне тело девушки. Привести в порядок, переодеть, накрасить — все это работа даоса и его ученика, ученика даже в большей степени. Джейд Ям лежала на холодной стали секционного стола, обнаженная, с распущенными волосами. Я сразу заметил на ее ногах глубокие раны, которые Шаоци грубо зашил матрасными швами — следы тараканьего нападения.  — Пошел сепсис, — сказал он серьезно. — От силы смерти нет средства в садах.  — А как же твои муравьи? — с ехидством в голосе спросил я.  — Тут скорее был подошел сок из жареных с сахаром червей, — призадумался Шаоци. — Но пациентка настаивала на более консервативном лечении. Хочешь конфетку? — и него в руках мелькнула яркая обертка.  — Нет, спасибо, — поежился я. Есть в компании трупа — дурной знак, знакомый мне еще с университетских пар по анатомии человека. — Ну как знаешь, — пожал плечами Шаоци и зашуршал бумажкой. В свете бестеневых ламп синяк под глазом фельдшера казался особенно ярким, придавая ему одновременно и безумный, и несчастный вид. — Мы с Дином зайдем через час, — сообщил я ему. — И заберем ее.  — Останешься хоть на чай? — с надеждой спросил меня Шаоци. Я помотал головой:  — Нет, спасибо. У меня много работы.  — Эх, — вздохнул он. — А я как раз купил вкусный травяной сбор…  — Ты меня этим не заманишь.  — Оя… Жаль, конечно. Ну да ладно. Жду вас вдвоем.  — Бывай, Шаоци, — и я, кивнув на прощание фельдшеру, ужом выскользнул из больницы. Когда я добрался наконец до дома и объявил только-только уладившему все дела по дому Дину, что для нас есть работа, он тут же скорчил недовольную рожу. Общаться с покойниками он никогда не горел желанием. Я правильно думал, что он чуть не умрет от брезгливости, когда взглянет на хладный труп Джейд — он с опаской приблизился к секционному столу, на ходу натягивая выпрошенные у Шаоци перчатки, после чего склонился над ее лицом так, будто бы девица могла ожить в тот же момент и вцепиться ему руками в плечи с истошным воплем.  — Она такая молодая, — наконец сказал он с горечью. — Мы бы с ней поладили.  — Чепуха, — бросил я. — Она еще подросток, ей семнадцать.  — Разница невелика, — отвечал мне Дин, двумя пальцами взяв руку трупа, чтобы отвести ее в сторону. На самом деле он держался на удивление молодцом, даже не пытаясь отвертеться от неприятной работы — видимо, уже смирился с тем, что лучше колдовать у меня, чем сидеть на шее у дядюшки. Дело шло туговато, поскольку тело Джейд уже успело закоченеть, и я пришел верному своему ученику на выручку. Мы вместе привели усопшую в порядок и еле втиснули ее в красный свадебный чонсам, безвкусно расшитый кружевом и пайетками — Ямы однозначно не жалели денег на похороны. В этом наряде девушка казалась совсем другой, какой-то более доброй, чем при жизни.  — Не будь я твоим учеником, учитель, я бы с ней поладил, — просто молвил Дин, стягивая с взопревших рук перчатки.  — Эх, Дин, — снисходительно сказал я. — Она ни за что бы не стала возиться с тобой.  — А она была подписана на мой блог, а я — на ее, — ввернул Дин, после чего погрустнел: — Эх, если бы я не утопил телефон, я бы показал тебе видео с ней.  — Больше думай о телефоне, — съязвил я. — Эта чертовка, знай, где ты живешь, затравила бы тебя доберманами, как когда-то Пушинку, просто за то, что у тебя подписчиков больше, чем у нее. Дин совсем расстроился, и я, чтобы подбодрить его, хлопнул его по плечу.  — Будешь на ней учиться управлять трупами, — молвил я. — В отместку за все то, что она могла бы сделать с тобой, но не сделала в силу собственной скоропостижной смерти.  — Учитель, порой ты меня пугаешь, — поежился молодой человек. — Может, я бы повлиял на нее благотворно.  — Не стану тебя разочаровывать, — отозвался я, сдирая с рук латексные перчатки. Дин отвернулся к полотенцу у рукомойника, не сказав ни слова, но я чувствовал буквально собственным же хвостом его напряжение. Закончили мы около шести вечера. Под моим руководством Дин прилепил ко лбу тела Джейд желтый талисман контроля трупов, повторил за мной коротенькое заклинание и взмахнул колокольчиком. В первый раз мертвая девица всего лишь дернула головой, зато во второй поднялась — резко, словно под ее спиной был какой-то механизм.  — Теперь осторожно, — сказал я, мягко держа рукой Дина колокольчик. — Вот та-а-ак… Дин с успехом выманил Джейд из морга, провел ее по коридору и, наконец, вывел в приемную.  — Оя, — отозвался Шаоци, поднимая голову от заполнения журнала на шум наших шагов и прыжков немертвой девицы. — Мальчик уже почти настоящий маг!  — Я стараюсь, — улыбнулся Дин. Я шепнул ему:  — Не отвлекайся, веди ее.  — На чай то есть не останетесь? — огорчился Шаоци. — Кокосовые конфеты… Дин хотел было согласиться, судя по его еле заметному изменению в лице, но я вновь покачал головой:  — У нас есть еще дела сегодня, Шаоци. Скоро закат. Никому из нас не хотелось повторить судьбу Джейд, потому малейшее промедление могло быть для нас подобно смерти.  — Эх, — и он с тоской посмотрел в свой журнал и пододвинул к себе коробочку с наклейками — как я знал из своего криминального медицинского прошлого, это были индикаторы стерильности биксов. Шаоци собственноручно закладывал в автоклав свои инструменты и перевязочный материал, и мог бы не заморачиваться с индикаторами и проверками — но внутреннее стремление к порядку заставляло его скрупулезно вести свои журналы, несмотря на то, что последняя проверка тут была еще при Чжугэ Кунмине, том самом, чью фамилию носят жители деревни Гаолун, по непроверенным источникам — его давние потомки.  — На днях зайдем, — пообещал я. — Сегодня никак, извини. О том, что мы именно сегодня идем истреблять тараканов, я предпочел не сообщать. Шаоци — персона нервная, не следует тревожить единственного медика на 1134 человека в этой деревне всякой чертовщиной. Дорога вывела нас на площадь перед сельской администрацией. Дин вел Джейд увереннее, чем в фельдшерском пункте, я периодически направлял его руку и следил, чтобы контроль не оборвался. Дин, к моему удивлению, справлялся на удивление хорошо, и я даже перестал следить за ним так пристально.  — Стой, подожди немного, — попросил я его. Дин остановился и вопросительно посмотрел на меня. — Что такое, учитель?  — У меня с собой объявление о продаже козы, — сказал я, вытаскивая из сумки сложенный вчетверо листок клетчатой бумаги. Вчерашним вечером я старательно выводил на нем перманентным маркером иероглифы и клеил черно-белую фотографию своей рогатой красотки, и теперь подошел к доске объявлений. Кто-то продавал гусей, кто-то — технику, старушка Шима звала голодных на домашние обеды, а Ям-старший приглашал всех на пышные похороны своей дочери, дабы почтить память девушки. Ну и я в свою очередь прилепил на более-менее свободный участок свое объявление, в котором предлагал забрать малютку Дяочань всего за двести юаней — смирную, добрую и ласковую.  — Ну, — сказал я, отходя на шаг назад, чтобы оценить свой шедевр. — Двести монет — хорошая цена!  — Ой, пойдем уже, учитель, — поежился Дин. — Вдруг тараканы набегут, и Джейд не переживет второго такого казуса.  — Двух смертей не бывает, — молвил я. — Спокойствие, мой юный колдун. Поизучаю еще доску. Интересно же. Среди всех объявлений, гораздо выше уровня моих глаз, на возмутительно-белой бумаге зияли чернотой крупные иероглифы. Раньше тут такого точно не было. Хунвейбинья стенгазета — дацзыбао, ну конечно же — как еще на всю деревню вывалять в перьях и дегте человека, с которым не получилось провернуть это вживую? Общественное порицание и перечисление всех грешков субъекта на грани с грязной клеветой в этой самодеятельности сработало бы где угодно, но только не в такой глуши, где хунвейбинов попросту держали за дурачков. Впрочем, удовольствия от этого мне не было никакого — я даже не стал читать дальше слов «Энтони Чан, неблагонадежный элемент, распространяющий древние суеверия…». Вместо этого я сорвал этот злосчастный кусок ватмана, разорвал его пополам, потом еще пополам, бросил на землю, растоптал и в конечном итоге кинул на него огненное заклинание.  — Гори, гори ясно, чтобы не погасло, — злобно пробормотал я себе под нос. Будут они еще писать про меня свою ахинею!  — У-у-читель! — вскрикнул Дин. — Разве так можно?  — И нужно! — сердито отвечал я. За два года, что я работаю здесь, дацзыбао на меня писали с завидной регулярностью, раз восемь точно было, и так же регулярно я жег эти филькины грамоты, вызывая у селян благоговейный ужас. — Понаписали обо мне всякой ереси. Тьфу. Дин пожал плечами и немигающим взглядом наблюдал, как бумага съеживается от огня, превращаясь в седой пепел, уносимый ветром.  — Не думаю, что ты поступил правильно, — сказал он с сомнением.  — Да по барабану, — махнул я рукой. Я снова повернулся к доске объявлений. Под моим прятались другие, что-то о продаже сыра, поиск лома черных металлов для программы Ши Жуньчжи о всеобщей обязанности плавить железо на благо нашей Императрицы, долгих ей лет жизни, бригада рабочих предлагала свои услуги по ремонту, и еще много-много деревенской бытовухи. Но вдруг…  — О нет, — с ужасом шепнул я, и весь мир вокруг меня мгновенно потерял краски. В момент в моих глазах потемнело, в ушах послышался звон на одной высокой ноте, и, казалось, вся земля закачалась у меня под лапами — я даже ухватился за край доски объявлений, чтобы не упасть.  — Что там, учитель? — встревожился Дин и подошел было ближе.  — Д-да так, — дрогнувшим голосом ответил я. Совсем рядом с моим объявлением на тонком листке рисовой бумаги не было ничего, кроме отпечатка лапы — если бы я приложил к нему свою, то они совпали бы с ужасающей точностью. Как я его только ранее не заметил??? Они не оставят меня в покое. Этот зов… Зов, который тащит меня насильно, этот зов, которому я отчаянно противлюсь. Они меня не оставят в покое. И это невероятно пугает — послание нашло своего адресата. Я сорвал листок с доски, скомкал его и бросил на землю, после чего растоптал его лапой безо всякой жалости. Мой верный ученик уставился на меня как на умалишенного — только пальцем у виска не покрутил.  — Пошли отсюда, Дин, — сказал я не своим голосом. — Пошли скорее. Дин, хвала Небесам, не стал задавать лишних вопросов, хотя я отлично видел, что он борется с желанием расспросить меня обо всем — он только пожал плечами и позвонил в колокольчик, отдавая приказ трупу Джейд двигаться за нами. Вернулись домой мы голодными, уставшими, погруженными в свои мрачные думы. Я размышлял о том, что мне делать с этим. Прятаться дома и сидеть там безвылазно, как отшельник на горе? Слинять в другую деревню? Игнорировать? На мгновение мне даже стало интересно, как далеко смогут они зайти в попытке выйти со мной на связь и чем это мне может грозить — возможно, даже потерей рассудка. Тьфу. Даже думать о таком страшно. Дин, судя по его лицу, был озадачен не меньше — конечно, ведь он даже не догадывался о том, что меня терзает уже третий день подряд! Лишь только чувство голода говорило нам о том, что мы все еще часть материального мира. Мы были готовы наброситься на острый тофу, сиротливо лежащий в салатнике-тазике под тонкой тряпицей — настолько мы проголодались.  — Подожди, — велел я Дину, который уже было навострился на тараканью приманку. — Сейчас сделаю нам еды. Еда, приготовленная мной, представляла собой четыре бутерброда с паштетом из гусиной печени, наскоро размазанным по хлебу, а также компот из персиков — ровно такой же был у нас завтрак. Готовить у меня не было ни малейшего желания. Дин выжидательно посмотрел на меня — не предложу ли я чего-нибудь получше хлеба с перемолотым мясом сомнительного происхождения.  — Ешь, ешь, — и я пододвинул к нему ближе его тарелку. — Как шутят в Георгии — национальное блюдо «жричодали». Дина «жричодали» не впечатлило, но альтернативы не было, поэтому ему пришлось есть его напару со мной — причем с видимой неохотой. Несмотря на это, уже через минуты две он все сжевал и потребовал добавки.  — У тебя больной желудок, — напомнил я. — Так что пей компот. После еды пойдем травить тараканов.  — Иу, — сморщился Дин и отодвинулся на табуретке. — Учитель, а можно не надо? Мне вчерашней стычки за глаза хватило…  — Ты давай не трусь! — и я хлопнул его по плечу. — С тобой же я.  — Вот именно поэтому я и боюсь… — тихонько сказал он.  — Что ты там говоришь? — грозно вопросил я. — Чего ты боишься? Давай сразу, начистоту!  — Да так, учитель, — поежился он, не желая сознаваться.  — Ну? — и я, не сбавляя очков морального давления, приблизился к уху своего ученика. Пока я пытался выдавить из него чистосердечное признание малой кровью, в почтовый ящик на моей калитке забарабанили — сначала тихо и осторожно, но потом все более настойчиво. Только один человек стучится так ко мне. Я всех своих частых гостей уже знаю наизусть.  — Считай, что ты спасен, — буркнул я и пошел открывать, неуклюже выбираясь из-за стола. Стук меня не обманул — я сразу угадал, кто ко мне пришел. Так стучался только Пушинка — он и стоял у меня под дверью, собственной персоной, от смешной панамки-лягушки до просящих каши кед.  — Какие люди, — сказал я, отпирая дверцу. — Шаоци тебя выписал?  — Да, — кратко сказал он и зашел, немного подволакивая за собой левую, прокушенную тараканом ногу. Мой взгляд упал на его шею. Я точно помнил, что Пуш ранее носил ошейник, напоминавший ему о тяжелом прошлом, но который он попросту не мог снять — часто жаловался на то, что без чего-то на шее ему крайне тяжело. Однако сегодня его шею украшал кожаный чокер с подвеской в виде черного сердца. Такого я у него никогда не видел.  — Новая цацка? — поинтересовался я. Слепой повернулся на мой голос с хитрой улыбкой.  — Эта? — он коснулся тонкими белыми пальцами подвески, и рукав его рубашки задрался, обнажив на руке Пуша красные очаги сыпи, похожей на красные семена на незрелой, бледной землянике — она ведь покрывала все его тело, а не только лицо. — Иностранка подарила. Я всерьез озадачился. Похоже, что Кириэн была у Шаоци, скорее всего, после вчерашнего разговора пошла к нему зачем-то и, узнав душераздирающую историю Пушинки, подарила ему чокер вместо унизительного ошейника. Добрая душа! Хотя меня она почти забыла, предпочитая наше героическое общество компании полубезумного фельдшера и слепого корзинщинка, почти что бродяги. Что, мы с Дином чем-то хуже?  — Я не могу, когда на шее ничего нет, — пояснил Пуш, подтверждая мои догадки. — Она увидела мой ошейник, который я носил еще в ученичестве у дяди Кау, и предложила мне достойную замену.  — Тебе идет, — честно сказал я. Чокер, конечно, неоднозначный аксессуар для молодого человека, но всяко лучше ошейника.  — Она еще сказала, что я красивый, — признался мне незрячий, тростью нашаривая скамейку, после чего присел на нее. Я устроился рядом и закинул лапу на лапу. — Она сказала, что я не урод, каким меня выставляют селяне. — Риннайн Шнайдер иногда добрая, — заметил я. — Она и мне пару раз помогла. Пушинка ничего не ответил — но на его пораженных герпесом губах играла легкая полу-улыбка. Похоже, он все еще был мыслями в разговоре с Кириэн.  — Попьем чаю? — предложил я ему. Пуш отрицательно мотнул головой.  — Я переночую у тебя на конюшне, — сказал он, и это было именно что утверждение, а не вопрос — злой колдун попросту ставил меня перед фактом. Я уже привык к этой его манере общения, в конечном итоге, Пушинка никогда не требовал чего-либо заоблачного.  — А в дом не хочешь?  — Нет. Я пожал плечами. Мол, как знаешь.  — На завтрак утром пойдешь? Я согрею для тебя курицу.  — Да, — и незрячие глаза юноши чуть прищурились. Было видно, что он хочет побыть один. Пуш — редкостный интроверт, закрытый и настороженный. Пять лет войны с селянами не могут просто взять и пройти со временем — более того, это противостояние могло длиться либо до смерти незрячего корзинщика, умеющего на свою голову чуточку колдовать; либо до момента, когда пески времени заметут этот змеюшник вместе с рынком и сельской администрацией. Он отлично чувствует эмоции других, несмотря на недуг, и очень от них устает. За два года дружбы с ним я это отлично понял. Сейчас лучшее, что я бы мог для него сделать — дать ему побыть с собой наедине. Я пожелал Пушу доброй ночи и оставил его во дворе — он сказал, что найдет дорогу и без меня — а сам пошел в дом.  — Там же Отродье, учитель! — забеспокоился Дин, отлипая от окна, стоило мне войти и снова сесть на свое место. — Как ты можешь с ним так спокойно говорить? Что ему надо от нас?  — Поставь лучше чашки в мойку, — сказал я. — Это раз. Два — Пушинка мой друг, несмотря на то, что он так не думает.  — А вдруг он превратит меня во что-то гадкое, добравшись до твоих талисманов? — проныл он. Я чуть было не отвесил Дину подзатыльник, но вовремя сдержался.  — Он не злой, — молвил я с нажимом. — Он просто защищается. И до моих талисманов ему нет ровным счетом никакого дела. Он будет спать в конюшне.  — А почему он не хочет в дом?  — Это уже его личные загоны, — пояснил я. — Тараканы в голове. Тяжелое детство, гора комплексов, находка для психотерапевта. Кстати о тараканах — уже время, нам пора идти. Дин, которому напомнили о священном долге ученика даоса, тут же скис. Видно было, что он не горит ни малейшим желанием идти в какие-либо злачные места. Ничего, так просто он у меня не отделается!  — Ты чего? — спросил я его и провел перед его носом рукой туда-сюда. — Очнись! Дин!  — Учитель, — вздрогнул он и обреченно вздохнул. — Возьми с собой только побольше огненных заклинаний. И лопату. Нет, две лопаты.  — Кто тогда будет нести тофу, если в руках у каждого по лопате, гений? — фыркнул я.  — Ну тогда одну лопату, — смущенно исправился верный мой ученик.  — Понесешь приманку ты, — велел я. — В драках с тараканами ты чуть лучше курицы. — Учитель! — недовольно вскричал он. — А как же та дуэль в Гаолуне? А еще у меня награды с соревнований есть! Не надо говорить так, будто бы я совсем ноль без палочки!  — Я говорю — в драках именно что с тараканами, — устало сказал я. — И мы с тобой не на татами. Тараканы не станут биться с тобой честно, и я не буду вам рефери. Мой ученик печально хлюпнул носом, но говорить ничего не стал. Небо только знает, что у него на уме, как сильно он расстроится на мои слова.  — Учитель, — начал было Дин с влажно блеснувшими глазами. — Ты же спасешь меня, если что? Я еле как удержал усмешку. Мой мальчик такой наивно-трогательный, что аж не хочется рушить его маленький мирок — пусть живет себе спокойно. Сам же потом познает горечь, когда его соломенный домик будет снесен одним лишь дыханием унылого быта. — Куда ж я без тебя, — мягко заметил я и погладил Дина по голове в знак доброго расположения духа. Правда, Дин, похоже, воспринял это как мою очередную шутку, поэтому тут же отодвинулся в сторону.  — А в одном комиксе я читал, как один колдун заявил ученику, что в случае непредвиденной опасности будет спасать преимущественно свою жизнь, нежели своего ученика…  — Больше читай комиксы, — посоветовал ему я. — И тогда узнаешь, что солнце зеленое, и инопланетяне среди нас, Луна — их мир-механизм, Оружие Судного Дня, и тебя они похитят, чтобы заставить совокупляться с их женщинами ради человеко-инопланетных гибридов.  — Учитель, — недовольно отозвался Дин. — Такого не бывает. Инопланетян выдумали киношники и Ши Жуньчжи.  — А то ж! — охотно согласился я. — А вот гигантские тараканы — вот это более реально. Во, видал? — и я продемонстрировал ученику свой хвост, на котором был вырван клок шерсти — след нападения проклятой твари. И это я еще легко отделался. Дин не особо впечатлился моим боевым ранением и отвел взгляд куда-то в сторону. Мне кажется, он стал перенимать слишком много привычек у Кириэн, и это мне решительно не нравилось.  — Заканчивай этот спектакль, — молвил я с толикой раздражения. — Нам уже давно пора идти. Когда мы вышли из дома в полной боевой готовности, наполненные решительностью (ну, я-то точно), на Синьбанчжан уже опустились сумерки. В слабом свете горизонта можно было различить мерцание навигационных звезд, по которым пилоты бипланов ориентируются в полете, и я невольно залюбовался ими. В детстве я буквально горел космосом, и очень жалел, что в шумном Сянгоне, где прошло мое детство, не видно ночных светил, кроме Луны — зато здесь я мог наблюдать даже туманности далеких галактик, если посмотреть на небо в обычный бинокль. В темное время суток в Синьбанчжане опасно покидать дом. Пространственная аномалия буквально магнитом притягивает весьма опасные инциденты — то призраки ищут что-то, чего им не хватает после смерти, то лисы-оборотни стараются проникнуть в курятник, а бывает, что слышится рычание и хрипы неупокоенных ходячих трупов, прибредших из Могильного Леса. Людям лучше не выходить на улицу, даже если очень надо — только волшебник обладает достаточной силой, чтобы справиться с расшалившейся нечистой силой. Дин шел, обхватив обеими руками салатник-таз, доверху наполненный острым тофу. С его помощью можно было накормить досыта человек десять, что уж говорить о тараканах. Уверен — они сожрут все до последней крошки.  — Учитель, — подал голос мой ученик. — Давай просто сожжем помойку? Зачем вообще так мучиться… А острый тофу сами съедим. Я остановился, перекинул лопату с одного плеча на другое. Предложение было крайне заманчивым, а еще показывало, что Дин все-таки очень способный ученик, раз способен мыслить почти так же, как настоящий даос в лице своего любимого учителя. Занятно, что он нашел более радикальное решение проблемы — и даже очень даже в моем духе.  — Принимаю твою идею как план Б, — ответил я, и мы продолжили путь. Дин заметно повеселел, довольный, что сумел предложить что-то дельное. Помойка (по-научному — полигон для твердых бытовых отходов) располагалась совсем рядом с гусиным прудом, и дойти туда было проще простого. Навигационные сумерки поблекли и медленно превратились в астрономические, и я зажег керосиновую лампу. Ее свет разгонял тусклый полумрак, и в отблесках пляшущего под стеклянной колбой огонька я видел светлую шляпу своего верного ученика, шедшего впереди. Расслабляться было некогда — я был сосредоточен и серьезен, высматривая по сторонам малейшее движение, готовый тут же вступить в бой. Луна уже стояла высоко над горизонтом — тонюсенькая, как молодой ивовый листок, ей осталось буквально пару дней на то, чтобы истаять полностью, как леденец в чае. Дин молчал, но я явственно чувствовал его панику и страх неизведанного. Он уже ведь дрался с тараканами, но днем преимущество было на его стороне, ночью же правила бал нечистая сила, и я даже не мог представить, что случится с верным моим учеником, если мы неожиданно встретим что-нибудь нехорошее.  — Хорошо, что риннайн Шнайдер нет с нами, — тихо пробормотал он, шаркая ногами по занесенному песком асфальту — следу некогда чистой дороги. — Я за себя-то не могу постоять…  — Выше нос, Дин, — подбодрил я его, поднимая керосинку над своей головой. — Ты не один. Все будет хорошо. Дин же в ответ недоверчиво поежился и шмыгнул носом. Что я хотел, таская его в свои авантюры почти что каждый день? Дурак ты, Энтони Чан. Наконец мы достигли цели своего похода. Свалка была поистине огромной — я не помнил, чтобы к нам заезжали мусоровозы на постоянной основе, но я точно знал, что знак, разрешающий свозить мусор в это место, стоял именно здесь. Люди тащили на помойку абсолютно все — дырявые матрацы с торчащими из распоротых боков пучками соломы, поломанную мебель, которую по-хорошему можно было бы порубить и сжечь в печке, мешки и пакеты с загадочным тряпьем, гнилые фрукты и овощи, превратившиеся в неаппетитное месиво, обрезанные ветви деревьев, оставшиеся после кронирования (тоже бы в печку), даже целый велосипед без колес — один остов с полинявшим сиденьем. Настоящий рай для крыс и тараканов, особенно для последних, отъевшихся на моем зелье.  — Обрати внимание, Дин, — важно заметил я, широким жестом освещая керосинкой горы гниющего мусора. — Мы на вражеской территории. Действуем быстро, работаем аккуратно, линяем домой незаметно. Дин понял мои слова слишком буквально — он кивнул и попросту опрокинул таз себе под ноги, и тофу с противным звуком шлепнулся в грязь.  — Да Дин, чтоб тебя, — ругнулся я. — Нужно было раскидать равномерно весь острый тофу по помойке. А ты что?  — А тогда бы «быстро и аккуратно» не получилось бы, — с виноватой улыбкой ответил мой ученик, шлепая рукой по днищу тазика, чтобы все куски тараканьей отравы вывалились наверняка. Я сам едва не залепил себе по лицу пятерней — меня удержал от этого только тот факт, что я носил очки — этим нехитрым жестом я мог бы их попросту разбить.  — Пойдем домой, учитель, — попросил он. — Уже слишком темно.  — Эх, бес с тобой, — махнул я рукой, предчувствуя, что этот поход на тараканов — только первый акт затянувшегося до неприличия балета. — Пошли. Я пойду сзади, чтобы прикрыть тыл. Так мы двинулись в обратный путь. Верный мой ученик был бледен как мел, то и дело вздрагивал и озирался по сторонам — но кружок света от керосиновой лампы был не так велик, чтобы дать нам преимущество перед силами тьмы. Огонек, несмотря на защиту стеклянной колбы, плясал неровно на своем чутка длинноватом фитиле, и Дина пугал даже легкий порыв ветра. Мое лисье чутье подсказывало мне — за нами незримо наблюдают десятки фасетчатых глаз, каждый наш шаг не остается незамеченным. Неожиданно раздался стрекот, и Дин с визгом едва ли не прыгнул ко мне на руки. Салатник грохнулся на землю и разлетелся на крупные уродливые осколки.  — Дин! — и я отодрал своего верного ученика от своей рубашки. — Никого же нет!  — Это только пока! Учитель, я же слышал!  — Уймись! — приказал я ему, и Дин, в момент замолчав, испуганно моргнул. Лицо его вытянулось, а губы мелко задрожали, и мой верный ученик указал мне за спину. Я повернулся, вытянул вперед руку с лампой и увидел. Добрый десяток тараканов уже наметились на наше угощение, сползаясь к белой кучке острого тофу со всех сторон. Дин замер от ужаса, не в силах пошевелиться, наша керосинка предательски мигнула, и пламя несколько уменьшилось, сделавшись наполовину синим — видимо, в резервуаре заканчивалось топливо.  — Тише… — шепнул я своему верному ученику, не отрывая пристального взгляда от мутировавших тварей. — Пошли отсюда, ме-е-едленно… Мы с ним одновременно сделали шаг назад. Дина всего трясло, и я сам готов был драпать со всех ног, лишь бы побыстрее оказаться дома. Тараканы шумно пожирали тофу, щелкая челюстями. Зрелище было одновременно и отвратительным до тошноты, и завораживающим. Хотя, я полагаю, нас просто сковал страх. Хотя какое «просто»! Мы были одни, ночью, с гаснущей керосиновой лампой, в окружении отвратительных созданий. Говорю «в окружении», потому что твердо был уверен — тараканы повсюду.  — План Б, учитель, — пробормотал мой ученик. — Мне кажется, нам нужно переходить к плану Б.  — Погоди, — тихо сказал я. Я до последнего надеялся, что тараканы нажрутся острого тофу и уйдут себе спокойно куда-нибудь умирать в дальний угол. Но нет — они повернули на нас свои головы, после чего двинулись к нам. Тем временем круг света вокруг нас стремительно сокращался — и наконец лампа погасла. Дина это привело в самую настоящую панику — он впился в мою рубашку клещом, и в полутьме я видел, как испуганно расширились его глаза. Более того, его паника передалась и мне — клянусь, что сразу после того, как погасла керосинка, я перестал отдавать себе отчет.  — Учитель, что нам делать? — взвыл верный мой ученик. — Бежать! Нам нужно бежать!  — План Б! — взревел я, и в моих руках появились веера из огненных заклинаний. Слушайте, я сам даже не знал, как это получилось. Я взмахнул своими талисманами вверх-вниз, после чего воззвал к высшим силам, дабы те помогли мне истребить нечисть, и вспыхнуло пламя — зеленое, колдовское. Дин испуганно вцепился в брошенную мной лопату, и тараканы бурлящим потоком устремились к нам. — Бежим! — скомандовал я, и мы сорвались с места. Тараканы неумолимо приближались к нам, но оглядываться не было времени. На бегу, рядом с пищащим от страха Дином, мне было очень сложно сосредоточиться. Но я знал — нельзя бежать в деревню, иначе быть беде.  — Учитель! Учитель! — орал Дин. — Куда мы бежим? — План Б! — заорал я еще громче, и взмахнул талисманами. Они разлетелись по сторонам у меня из рук, отсекая путь отвратительным созданиям. Те было остановились, но в тот же момент обогнули пламя. Я был в отчаянии. Вдвоем против целой стаи — как вам такое понравится? Впрочем, помойка уже занялась. Рваные соломенные матрасы горели превосходно. Огонь перекинулся на ветви деревьев и загадочное тряпье. У меня возникло стойкое ощущение, будто свалка стояла на природном месторождении газа — горело будь здоров. Тараканы заметались. Мне кажется, что они вот-вот полезут в деревню, спасаясь от огня. Я схватил Дина за шкирку и потащил за собой — от зрелища полыхающей свалки у него отнялись ноги.  — Проще было сказать «давай сожжем свалку», чем сделать это на самом деле, — пробурчал я.  — Я потерял керосинку, учитель, — простонал он еле слышно. — Ты меня за это не убьешь? — К шутам керосинку! Тебе что, недостаточно светло? — и я обвел рукой гудящий пожар. Огонь перекинулся на старую мебель. Обгоревшая дверца облупившегося шкафа с грохотом упала на землю в опасной близости от нас и разбилась на несколько горящих обломков. Тараканы брызнули врассыпную.  — Правильно, бегите, бегите! — выкрикнул я, кидая им вслед огненные заклятия. — Мы вам еще покажем! Дин едва ли не рыдал в голос. Огонь и черный дым от горящих автомобильных покрышек застилал глаза. Мой ученик и сам был не рад, что предложил такой план Б, но дело уже сделано — часть тараканов оказалась заперта в огненной ловушке, в мгновение ока распространившейся на всю помойку, словно та была облита маслом. Единственное, что мне не нравилось — то, что мы тоже оказались окружены воющими столпами колдовского огня.  — Мы сдохнем! — верещал Дин, вжимаясь в лопату, после чего закашлялся от едкого дыма. — Учитель!  — Учитель здесь! — таким же криком отвечал я, после чего схватил Дина за руку и побежал вперед, к деревне. Как вам такое испытание огнем? Лично я не хотел бы повторить это еще раз. Дин шел на автомате, то и дело оборачиваясь, и на глазах у него стояли слезы не то от дыма, не то от паники, он постоянно шмыгал носом, его лицо виделось мне искаженным в свете буянящего пламени.  — Спокойно, — бормотал я, словно мой ученик мог меня услышать — скорее, больше для самоуспокоения. — Я тебя не брошу в этом аду, мы выйдем! Потерпи, пожалуйста… Вдалеке я услышал нарастающий вой сирен. Дьявол! Вот только пожарных нам еще не хватало. Ну очевидно же, что кто-то увидел из окна багряное зарево со стороны свалки и вызвал бригаду. О чем я вообще думал, устраивая на помойке мировой пожар на горе всем буржуям?  — Учитель! — возопил верный мой Дин. — Это что, пожарники?  — Дело табак! — согласился я. С поджигателями у пожарных разговор короткий. Трясущимися руками я полез в свою сумку в поисках хоть чего-нибудь, что помогло бы нам. Перочинный ножик? Ерунда. Стопка огненных заклинаний? Мне кажется, тут и без этого слишком жарко. А это что? Тьфу, бумажки от конфет. Оставалось только одно — героический прорыв.  — Дин! — скомандовал я. — Возьми меня за руку! Мне пришлось самому схватить своего ученика — он уже перестал реагировать на что-либо, и в его темных глазах светились отблески пламени. Бедный парень уже потерял какую-либо надежду выбраться отсюда. Светло как днем, дым коромыслом, запах горящего хитина, вонь покрышек… Нет, Энтони Чан так просто не сдается! Я оторвал от своего халата подол и сунул желтую тряпку Дину, чтобы тот мог закрыть рот и нос, а сам задержал дыхание — и ломанулся на прорыв через огонь. Сейчас я скажу, что это было всего лишь ужасно. Но тогда я твердо был уверен в собственной смерти. Глаза слезились от токсичного дыма, повсюду плясало пламя, а сирены пожарной бригады все громче и громче. Лишь бы удрать! Огонь лизнул мои лапы, и я вскрикнул, закашлялся. Где тут выход? Кажется, где-то тут. Дин еле переставлял ноги, я волочил его за собой как на буксире. Пришлось разорвать и скинуть свой даосский халат, так как ткань уже начала тлеть. Какого же лютого джинна я выпустил из бутылки! Тараканы вряд ли переживут такое пожарище, но погибать вместе с ними мне не хотелось. Только у гусиного пруда мы смогли, наконец, перевести дух. Дин упал на холодную землю, судорожно дыша. Я осмотрел сперва себя, потом его, забил тлеющие штаны и опустился на землю, силясь отдышаться.  — Учитель… — слабо позвал меня мой ученик.  — Да, Дин?  — На сегодня это все?  — Я планировал приготовить курицу, — вспомнил я. — Но теперь мне не до готовки. Дин обреченно вздохнул — и внезапно зарыдал, как ребенок. Я даже растерялся, не зная, что и предпринять. Единственное, на что меня хватило — подползти ближе к Дину, устроить его голову на своей груди и обнять его.  — Дин, — ласково произнес я. — Все уже закончилось.  — Ты всегда так говоришь… — произнес он почти неразборчиво сквозь слезы и шумно высморкался в обрывок моего халата. Некоторое время мы лежали с ним так под звездным небом. Выли сирены пожарной бригады, над горящей свалкой валил густой дым, заслоняющий светилы небесные. С той стороны доносился шум, людские крики, приглушенные расстоянием.  — По крайней мере, мы извели большую часть тараканов, — утешающе сказал я. — И сами не сгорели вместе с ними.  — Что бы сказал дядюшка, узнай, что я вместе с тобой сжег свалку…  — А мы ему и не скажем, — подмигнул я. — Не пойман — не вор. Уставшие, все в копоти и пыли, мы добрались до дома. Дин в первую же очередь занял ванную. Под шум текущей воды я стянул с себя грязную рубашку, осмотрел подпаленные штаны и с удивлением отметил чудом уцелевший в пламени хвост — мех почти не пострадал, но его вид сильно портила некстати начавшаяся сезонная линька. Впрочем, линька всегда некстати. Когда Дин выбрался из ванной в пушистом халате и с полотенцем на голове, я уже заканчивал чесать гребнем хвост. Передо мной уже лежала внушительная горка выпавшей шерсти, и мой ученик очень этому удивился.  — Не знал, что ты линяешь, учитель…  — Что естественно, то не сверхъестественно, — отвечал я и отложил гребень. — Ты вытащил свои волосы из стока?  — Разумеется, — насупился верный мой ученик. — Только там было больше рыжих волос. С твоего хвоста. Я предпочел пропустить его реплику мимо ушей.  — Ложись спать. Завтра много работы. Дин осуждающе посмотрел на меня, но ослушаться не осмелился. Он ушел к себе, а я взял из шкафчика оплывшую свечу в латунном подсвечнике и вышел из дома.  — Пуш, — позвал я шепотом, входя в конюшню и искренне надеясь, что мой приятель не спит и я его не разбужу. Предстоял серьезный разговор.  — Чего тебе? — донесся до меня его тихий голос.  — Почему не спишь?  — Не могу. В слабом свете огонька я увидел Пушинку — злой колдун устроился на куче соломы в углу, подвернув под себя ногу так, что я всерьез забеспокоился, не отсидит ли он ее себе.  — А сам чего не спишь? — задал он мне закономерный вопрос.  — Тоже не спится… Я вкратце рассказал незрячему то, что мы с Дином пережили буквально полчаса назад, и Пуш скривил рот в пренебрежении.  — А что? — не понял я. — Разве у меня был другой выход?  — И ты не нашел ничего умнее, чем спалить свалку?  — Заметь, идея принадлежала Дину. И вообще свалка у нас каждое лето горит, когда малышня открывает для себя спички. Пуш мелко засмеялся.  — Твой Дин сам еще малышня. Не ведает, что творит.  — Я сейчас обижусь нахрен, — поджал я губы. Пушинка оскалился в подавленной усмешке, показав мне свой синий от кариеса клык.  — Обалдуй он, — ответил мой приятель. — Что делать с этим будешь?  — Как что? — удивился я. — Кому-то есть дело до сгоревшей помойки?  — Жители и так на пределе с этими тараканами, — серьезно сказал он. — А сгоревшая свалка станет спусковым крючком. Будут искать виноватого. А ты знаешь, кто виноват во всех бедах деревни? Внутри меня все похолодело. Какой же я придурок!  — Отродье… — выдавил я. Пуш печально улыбнулся.  — Хороший мальчик.  — Но стой! Стой! Пуша! — заметался я. — Но зачем бы тебе сжигать помойку? У тебя, по мнению селян, что, другого занятия нет? Корзинщик склонил голову набок, после чего зевнул, прикрывшись изуродованной сыпью рукой.  — Давай спать. Я уже вот-вот засну.  — Пуша, погоди!  — Доброй ночи, Энтони.  — Доброй… — пробормотал я и вышел из конюшни. Заканчивать разговор Пушинка умел как никто другой. Дома я забрался в душ и долго стоял под потоками воды, что стекали по моим волосам и ушам. Мысли беспорядочно плыли в голове, одна гаже другой. Плохой я друг, плохой я учитель. Нормальным людям следует держаться подальше от меня. Сон мой был беспокоен, полный огня и погонь, и, как бы я ни старался выбраться из него, ничего не получалось — словно это была искаженная духами реальность, в которой был один виновник всех бед — я, только я. После этого сна я встал полностью разбитым, плохо осознавая, что вообще происходит. Голова гудела, как с похмелья. Будильник не прозвонил в положенное время — я его попросту не завел после своих ночных похождений, потому и проспал. Грязно выругавшись, я вышел на кухню. К моему удивлению, Дин уже сидел там, бодрый и веселый, жующий мюсли с молоком в компании Пушинки.  — Утро доброе… — проговорил я. Пуш помахал мне рукой, а Дин поднял на меня голову.  — Утра, учитель!  — А я смотрю, вы поладили, — улыбнулся я. Слепой кивнул головой, и мой ученик не без хвастовства заявил:  — Братец Чжэньфань научил меня одному заклинанию! Оно несложное.  — Чему ты там учишь Дина? — повернулся я в сторону Пушинки. Тот хохотнул и пододвинул ближе к себе чашку с мюслями:  — Да так, приколам всяким.  — Ну-ка покажи, — потребовал я у своего ученика. Тот в момент изменился в лице — растерялся и смутился, будто бы я нашел у него в ящика стола порножурналы.  — Видишь ли, — пояснил мне Пуш, спасая ситуацию. — Это заклинание нужно применять только на том, кого очень не любишь. На богатее Яме, например. Или на курицах. Их не жалко. Я сразу все понял.  — Это напустить в штаны, что ли? — недоверчиво произнес я. Пушинка и Дин в голос захохотали. Ну разумеется, я угадал. Шутки моего приятеля всегда ниже пояса, как я мог об этом забыть.  — Придурки, — ответил я, чувствуя, как щекам стало горячо. — Вы вправду думаете, что это поможет даосу в бою?  — Конечно! — гордо парировал Пуш, даже не стараясь унять гомерический хохот. — Представь — на тебя катит бочку какой-то дебил, сам не знающий, что ему надо…  — … лезет на тебя с кулаками, — подхватил стонущий от смеха Дин.  — А потом — хоба! — и Пуш откинулся на спинку стула, изобразив «выстрел» из пальца в висок. — И он унижен прямо у всех на виду! Я неодобрительно вздохнул. В конце концов, даже у злых колдунов должны быть стандарты.  — А ты помнишь, во что это вылилось, когда на тебя наехал Ям-старший года два назад? — язвительно спросил я. Веселье моментально прекратилось.  — Мы с тобой познакомились, — развел руками Пушинка. — Не такой-то уж и плохой финал.  — О, учитель, расскажешь? — заинтересовался Дин. Я махнул рукой, мол, позже. — А чего стесняться? — и слепец паскудно заулыбался. — Давай я тогда расскажу.  — Даже не думай, — оборвал я. — Вот закончу свое повествование, и расскажу вам эту историю. Ты, Пуш, совершенно не умеешь описывать вещи в красках. А Дин еще маленький, чтобы узнать все душещипательные детали.  — Мне девятнадцать! — пропищал Дин. — Учитель!  — Цыц, — и я положил ему руку на голову. — Маленький еще.  — Да ну тебя, — фыркнул Пушинка и, взяв в руки миску, начал пить остатки молока. Тем временем Дин положил передо мной небольшую стопку бумажек.  — Это что? — скривился я. — Опять счета пришли?  — Опять, учитель, — согласился верный мой ученик.  — Совсем стыд потеряли, — пробормотал я себе под нос, просматривая документы. — За жизнь в этой халупе мне еще доплачивать должны! А с каких шишей я это все заплачу? Я немного лукавил. У меня после посещения казино, несмотря на все расходы (не по моей вине, заметьте!), оставалось еще десять тысяч юаней наличными, но расставаться с ними я не спешил.  — Учитель, — встревоженно сказал Дин. — Ты чего так изучаешь? Это просто квитанция на вывоз мусора. И квитанция на земельный участок. И еще одна — водоотведение.  — Из этого всего я согласен только с водоотведением, — молвил я, откладывая бумажки. — Потому что вывозом мусора никто не занимается, а мой огород превращен в бесплодную пустыню. Хоть верблюжьи колючки выращивай вместо нормальных овощей.  — Окстись, — отрезал Пушинка. — Даосы и так платят всего половину от нужной суммы.  — Ладно, ладно, — вздохнул я. — Дин, сходи оплати квитанции, — и вытащил из кухонного шкафчика пятисотенную купюру. Мой ученик пристально посмотрел на меня, и я спешно добавил: — Сдачу оставь себе на вкусняшки. Когда Дин покинул дом, я сделал себе мюсли и уселся рядом со своим приятелем, вытянув лапы вперед. Некоторое время мы молчали. Я пытался придумать, что бы сказать Пушинке насчет висящей над ним несправедливой расправы, он же сидел, больше похожий на мраморную статую, испорченную вандалами красной краской из баллончика, такой же бледный и холодный.  — Пуш, — наконец, я нашел в себе силы продолжить ночную беседу. — Ты можешь пожить у меня, пока все не утихнет. На моей территории селяне тебя не тронут.  — Нет, — покачал он головой. — Не хочу тратить твои деньги. Я и так сел тебе на шею.  — Пуша, — строго сказал я. — Тебя убьют.  — А не все ли равно? — с толикой печали отозвался он. Это привело меня в аффект — я схватил незрячего за плечи, развернул к себе, и прямо в лицо, твердо и открыто произнес:  — У тебя есть я. Шаоци. Вэйж. Какое «все ли равно»?  — Я держусь только ради вас, — тихо ответил злой колдун. — Но я не хочу быть обузой.  — Ты, засранец, — сердито заговорил я. — Даже не думай об этом. Съешь еще мюслей. Не хочешь жить у меня — Шаоци примет тебя совершенно спокойно. Если что — ты лечишь свою сыпь.  — Логично, логично, — покивал он головой и усмехнулся. Пушинка нашарил свою трость и встал из-за стола: — От мюслей, пожалуй, откажусь. Я пойду к Шаоци прямо сейчас.  — Может, дождешься Дина? Он проводит.  — Я уже большой мальчик, — отвечал незрячий, неуклюже выбираясь к выходу. — Сам дойду. Дину привет. У меня возникло неприятное предчувствие — словно я должен был остановить его, пока не случилась беда. Но вместо этого я подал Пушу его панамку-лягушку.  — Пожалуйста, будь осторожен, — попросил я. — Иди самым безопасным путем.  — Не сомневайся, — и он выразительно повернулся на меня, надевая свои изношенные кеды. — Меня без хрена не сожрешь. Сам знаешь. Я вспомнил обстоятельства, в которых Пушинка одолел меня всухую, заставив с позором тактически отступить, и улыбнулся.  — Гуси?  — Гуси, — согласился незрячий, надевая панамку. Я невольно поежился. Все-таки с высоты прожитого опыта тот инцидент казался больше смешным, но я твердо мог заявить — гуси для Пушинки являются настоящей Машиной Судного Дня.  — Что ж, тогда ступай, — попрощался я со своим приятелем. — Будь осторожен.  — Само собой, — ответил он. — Спасибо. Я проводил его взглядом, высунувшись в окно, после чего закрыл раму. Новый день начался неплохо, но кто знает, что произойдет через пять минут, к примеру — и я, удовлетворенно выдохнул, достал из ящика турку и ручную мельницу. Чует мое сердце, что мы накануне чего-то очень зловещего, и пока есть возможность выпить кофе в спокойной обстановке, пренебрегать ею не следует.