Точка схода

      Шинсо проснулся от довольно сильного толчка. Сначала он не понял, что произошло; кто-то тряс его в районе плеча и что-то гневно нашёптывал.       — …рьмоволосый, блять, ты куда дел мои вещи…       Шинсо снова потрясли за плечо, нетерпеливо и неаккуратно, и ему пришлось приоткрыть веки. Темно, слишком темно и душно. Мозг дрейфовал, но Шинсо понял, что ему почти нечем дышать. Он заворочался, догадываясь, что его голова полностью накрыта одеялом.       — …вставай, идиота кусок, и скажи, куда ты положил мои вещи…       О. Голос Бакуго. Что ему нужно? Ну, он точно обращается не к нему, так что Шинсо снова закрыл глаза. А потом почувствовал, как сквозь одеяло по его лицу поползла ладонь, останавливаясь в области носа и скручивая его.       — Бля! — приглушённо вырвалось из Шинсо. Он резко привстал, скидывая с себя одеяло и чужую руку. Повернув голову и, промаргиваясь в тёмной комнате, он остановился злым взглядом на Бакуго. — Какого хрена ты делаешь? — прошипел Шинсо, успокаивая пальцами ноющий от вспышки боли нос, касаясь пластыря. Бакуго округлил глаза на долю секунды, прежде чем они превратились в две узкие красные щёлочки.       — Какого хрена ты здесь спишь, мешок-под-глазом? — спросил Бакуго яростным шёпотом. — Где дерьмоволосый?       — Мне откуда знать, придурок… — Шинсо замолчал, когда на соседнем футоне под одеялом зашевелилось тело, переворачиваясь. Бакуго метнул взгляд в сторону; одеяло немного сползло, так что можно было увидеть несколько торчащих красных прядей, разметавшихся по подушке. Бакуго рыкнул и принялся трясти Киришиму за плечи.       — Где мои вещи, — прошипел Бакуго. — Открой моргала, тупица!       Шинсо со стоном упал обратно на подушку и положил ладонь на лоб, немного его растирая. Шинсо всё ещё находился в полусонном состоянии, его мозг не работал должным образом, так что единственное, что он мог понять — произошло что-то странное. Почему Бакуго подумал, что он — Киришима?       Отдалённо он слышал, как Киришима что-то бормочет, а Бакуго в ответ изрыгает серию тихих ругательств.       — …я смотрел в шкафу, — проворчал Бакуго. — Там нет моих вещей!       Голос Бакуго жужжал в ушах, словно настырный слепень.       — …моя сумка… — прохрипел Киришима в подушку.       — …что? Почему мои вещи должны быть в твоей сумке?       — Просто посмотри там, идиот! — рявкнул Шинсо, желая уснуть обратно.       — …ребят, можно потише? Многие ещё спят… — просочился полусонный голос Сэро.       — Отвали!       После Бакуго вскочил с футона и, направляясь в сторону шкафов, процедил сквозь зубы ещё какое-то ругательство. Шинсо вновь прикрыл веки, но теперь сна не было ни в одном глазу. Отлично.       Он дал волю мыслям, чтобы обмозговать произошедшее. Потребовалось буквально несколько секунд, чтобы Шинсо привстал с футона — футона Киришимы, как он уже понял, — и оглядел ряд лежащих тел. На расстоянии вытянутой руки Киришима спал на месте Каминари, а сам Каминари сопел по соседству с Киришимой.       Шинсо сощурился.       Засранец в лице Каминари Денки бесстыдно оккупировал его уютненький спальный мешок с мордами кошек и спал прямо там! Шинсо не чувствовал ни злости при виде этой картины, ни раздражения, ничего подобного. Его охватило смирение. Он вздохнул. Каминари ранее изъявлял желание поспать там, так что нет ничего удивительного в том, что он это сделал. Нет ничего удивительного в том, что он не разбудил Шинсо, оставляя его на футоне Киришимы.       Шинсо поправил подушку, встал и заправил одеяло поверх… другого одеяла? О, кто-то укрыл его, чтобы не будить. Наверняка Каминари.       Он прошёл к шкафчикам и вытянул оттуда одну из своих сумок, где, как он помнил, должны лежать зубная паста и щётка. Мимолётом он заметил, что чьи-то вещи оказались разбросаны на одной из полок. Скорей всего, вещи Киришимы, потому что Бакуго рылся где-то здесь.       Было темно, так что Шинсо вернулся обратно к спальным местам, где из окна лился какой-никакой источник освещения. Он присел у ног Каминари и открыл сумку, просовывая руку внутрь. Шинсо ещё раз оглянулся на спящее тело, свёрнутое на манер гусеницы.       Молния спального мешка доходила до самого подбородка Каминари, и его голова с жёлтыми прядями торчала в маленьком проёме. Его лицо было спокойным, тонкие брови были чуть приподняты, светлые ресницы совсем слегка освещались лившимся из окна светом. Каминари выглядел мирно, его грудь вздымалась в плавных и мерных движениях. И это противоречило тому, каким Шинсо всегда его видел. Сейчас не было хаотичных движений рук; заискивающего взгляда двух ярких глаз; динамичных перемещений ног, которые, казалось, всегда чуть подпрыгивали при походке; ну и, конечно же, бесконечных своеобразных разговоров, шуток, не обладающих интеллектуальной составляющей, или звонких восторженных возгласов. Каминари просто спал, совсем немного приоткрыв рот. Странно и непривычно было наблюдать его таким. Шинсо слегка усмехнулся, когда Каминари сморщил нос из-за пряди волос, тыкающейся в его нос. Желание Шинсо было простым: убрать мешающие жёлтые волосы, которые наверняка щекотали Каминари, и ещё немного посмотреть на его спокойное лицо.       Как только Шинсо переместился к Каминари поближе, Сэро громко храпнул и поправил одеяло. Они были не одни, так что Шинсо решил, что этот балда обойдётся. Пусть страдает. Он откопал в закромах сумки зубную щётку и пасту, после вышел из спальни.       ***       — Как вы собираетесь улучшить наши причуды? — озадаченно спросила девушка из класса 1-Б, обращаясь к Секиджиро и Айзаве. У неё были волнистые тёмно-зелёные волосы чуть ниже плеч. Шинсо, по правде сказать, не помнил, чтобы видел её. — Нас здесь сорок человек-       — Сорок один! — перебил Монома, а после указал рукой в сторону. — Токаге, не забывай, что в классе 1-А пополнение с общеобразовательного курса! — Он трагически вздохнул. — Опять класс 1-А выделяется…       — Монома, прекращай.       — Но Кендо-       Айзава прокашлялся, чему Шинсо был благодарен, но половина класса 1-Б всё равно посмотрела на него несколько заинтересовано, и Шинсо тут же почувствовал острое желание придушить Моному. Он не хотел участвовать в драматических постановках в главной роли, особенно, если в этом замешан Монома. Шинсо хватило его выкрутасов на совместных боевых тренировках между классами. Так что он кинул в него особенно едкий взгляд, на что Монома, увидев это, просто фыркнул и развёл руками.       — Токаге, продолжай. Что ты хотела сказать? — проговорил Секиджиро.       — Так вот, — начала она, оглядывая оба класса. — Нас здесь сорок один человек, следовательно, сорок одна индивидуальная причуда. Как вы собираетесь улучшить наши причуды одновременно?       — Хотелось бы немного деталей, — вяло попросил парень, которого Шинсо помнил с общей боевой тренировки. Имени он не знал, но знал, что именно этот парень заключил его в воздушную тюрьму в форме куба.       — Мускулы растут лишь тогда, когда вы их напрягаете и рвёте, — начал Секиджиро глубоким и решительным голосом. — С причудами дела обстоят так же. Чем больше вы их используете, тем мощнее они становятся. В обратном случае — они ослабевают. Иначе говоря, вам ничего не остаётся сделать, как выйти за пределы! — последнее Секиджиро громко проревел.       — Плюс-ультра и всё такое, — лениво протянул Айзава.       — А на вопрос-то не ответили… — тихо сказал кто-то.       Айзава вздёрнул бровь.       — Терпение — хороший спутник про-героя, — сказал он, поворачиваясь к двум классам спиной. — Следуйте за нами.       Как оказалось, для каждого студента учителя придумали индивидуальные тренировки. На полпути Секиджиро отвёл своих студентов в другую сторону от студентов Айзавы, так что Шинсо не мог узнать, чем конкретно будет заниматься класс 1-Б.       Довольно быстро Айзава начал расправляться с чёткими указаниями для своих студентов; Бакуго уже стоял неподалёку возле какой-то бочки, гневно опуская туда руки и после воспроизводя взрывы вверх; Тодороки на небольшой полянке тренировался с поочерёдным использованием льда и пламени; Сэро начал бесконечно выпускать ленту; Киришима отвердевал, а Оджиро нападал на него, используя лишь свой хвост; Кода надрывал глотку, вопя в лес (мельком Шинсо слышал что-то насчёт вокальных упражнений и изменения тембра голоса, что звучало очень интересно и похоже на его собственные искусственные голосовые связки).       Довольно быстро Каминари скис, теряя своё самодовольство и триумф из-за того, что ему удалось поспать в спальном мешке, когда Айзава послал его на высокую гору пускать электричество через батарею высокой ёмкости. Но услышав про то, что это должно помочь его телу выдержать огромное напряжение, Каминари бодро убежал, перед этим говоря о том, что в теории это должно значить, что он будет меньше впадать в режим «дурачка».       В какой-то момент к поминутно редеющему классу 1-А присоединились Эри и Кота, отделяясь от Мандали. Эри взяла брата за руку и указала ему на огромные торты с клубникой, красиво восседающих на столе. Кота встал особняком и косился на всех с подозрением. Айзава немного отвлёкся от своих речей, замечая пришедших детей. У него совсем немного вздёрнулся уголок губы вверх, но он тут же скрыл это лентами захвата. (Шинсо не думал, что кто-то ещё это заметил).       — Сато, — обратился к нему Айзава. — Тебе туда. Ты будешь тренироваться, поедая сладкое, чтобы повысить силу своей причуды. В твои задачи входит беспрерывно тягать гантели, начиная от самой маленькой. К вечеру ты должен использовать самую большую. И, — Айзава сделал паузу, обводя взглядом остатки класса, — Яойорозу, ты присоединишься к Сато за стол. Тебе нужно сократить время создания матрёшек, стараясь при этом увеличить их количество. Тебе тоже придётся есть.       Сато и Яойорозу едва успели кивнуть, как Айзава вновь заговорил:       — И… Эри. — Эри встрепенулась, сжимая руку Шинсо, и внимала Айзаве, сосредоточив на нём взгляд. Но она всё равно мельком оглянулась на тортики, и Яойорозу мягко улыбнулась. — Да, ты можешь поесть немного торта. Немного. Кота, и ты тоже.       — Спасибо!       То, с какой лёгкостью Эри отпустила руку Шинсо и подбежала к Сато и Яойорозу, могло бы совсем немного ранить Шинсо в самое сердце, но он заметил невозмутимо шагающего Коту на манер бульдозера к столу с тортиками, игнорируя остальных, и это его слегка позабавило.       Тем не менее, студенты двигались дальше. Айзава раздал всем остальным поручения. Всем, кроме Шинсо. Теперь, оставшись наедине с Айзавой, Шинсо задумался, не отчитают ли его за случившееся вчера; за столкновение в горячих источниках с Минетой или за побег от Мандали. За что угодно. Но Айзава совсем немного задержался взглядом на лице Шинсо, замечая пластырь, но так и не упомянул ни о чём, что волновало Шинсо, потому как следующие слова были о другом.       — Первая половина дня твоих тренировок будет уделена причуде. Во второй половине ты присоединишься к Тигру и Мидории, чтобы тренировать тело, — непринуждённо сказал Айзава, возвращаясь по обратному пути. — У меня были некоторые идеи насчёт твоей причуды, но за пару дней до лагеря со мной связался Секиджиро и сделал интересное предложение.       Шинсо шагал и молча ждал, когда же Айзава заговорит дальше, но этого так и не произошло. Даже когда он вопросительно поднял бровь, встретившись с ним взглядом, Айзава просто ровно на него посмотрел и отвернулся, шагая дальше.       — Что за предложение? — не удержался Шинсо и нагнал Айзаву, идя с ним плечо к плечу.       — Терпение — хороший спутник про-героя, — поддразнил он, повторяя ранее произнесённые слова.       Шинсо готов был сострить в ответ, но взгляд Айзавы резко устремился вперёд, и Шинсо повторил за ним. А после не удержался и приложил руку к лицу, проведя ею от верха до низа.       Монома щеголял беспечной походкой через лес, закинув руки за голову. На его лице была игривая, торжественная ухмылка и сощуренные хитрые глаза, сосредоточенные прямо на Шинсо. Рядом с ним шёл грузный Секиджиро, и это значило, что Монома как-то связан с предложением.       Шинсо обречённо оглянулся на Айзаву, надеясь, что всё это какая-то шутка, но Айзава просто кивнул, подтверждая его догадку.       — Шинсо, — протянул Монома с ноткой развлечения, перегоняя Секиджиро. — Вот и ты, мой партнёр!       Монома, по правде сказать, неплохой парень, но очень истощающий. Шинсо уже чувствовал, как хочет спрятаться от всего мира, зарываясь в спальный мешок и застегивая его так, чтобы даже макушки не торчало. Он ощущал эмоциональное изнеможение просто при виде Мономы.       — Ха, вижу, ты очень рад меня видеть, мой партнёр, — упивался тем временем Монома, провоцируя. Шинсо повернул к нему голову и нахмурился.       — Не представляешь, насколько, — буркнул Шинсо, и Монома фыркнул.       — Итак, раз вы оба здесь, — начал Айзава, когда Секиджиро встал рядом. — Объясню, что к чему.       — Хм, — Монома похлопал пальцем по подбородку. — Думаю, я могу рассказать всё сам, раз уж это была моя идея.       — Монома… — укорил Секиджиро.       — Всё в порядке, — сказал Айзава. — Пусть Монома сделает это, а мы пойдём.       Айзава даже не дождался ответа от Секиджиро, как уже сделал несколько шагов по направлению к лесу, ссутулившись и засунув руки в карманы. Секиджиро с сомнением посмотрел на довольного Моному, прежде чем уйти вслед за Айзавой, кинув короткое «ну, удачи».       Монома сел в траву прямо под собой, похлопав ладонью рядом с ногами Шинсо и побуждая его тоже присесть.       — Твоя идея, значит, — вяло отозвался Шинсо, когда уместился напротив, сгорбившись. — Не передать словами, в каком я предвкушении.       — Ты пробил дыру в моём теле копьём сарказма, — елейным голосом протянул Монома, изгибая губы в намёке на улыбку. — Не стыдно?       — Ни капельки.       Монома положил обе руки на траву, слегка откидываясь назад.       — Я тебя напрягаю? — внезапно спросил Монома. Он выглядел расслаблено и непринуждённо, будто его мог устроить любой ответ.       — Нет. Ты просто имеешь свойство утомлять, — ответил Шинсо, и Монома поднял уголки губ, убирая одну руку с травы, чтобы без стеснения похлопать Шинсо по бедру. Шинсо позволил физическому контакту пройти мимо себя.       — Как обычно прямолинейный. Мне это нравится в тебе!       Шинсо выгнул бровь.       — Ты-       Шинсо даже не успел закончить предложение, как понял, что не может двигаться. Монома отпрянул от него с округлёнными глазами.       — Ого, вау, — донеслось от Мономы.       Шинсо видел Моному, всё ещё достаточно чётко, но у него проскользнула мысль, что он будто смотрит на слегка замутнённое видео. Монома пришёл в движение с удивлённым видом, слегка вскидывая руку к голове. Монома посмотрел наверх, будто в попытке заглянуть внутрь своей головы, и усмехнулся. И Шинсо понял, по какой причине его тело задеревенело; Монома скопировал его причуду контроля сознания, когда прикоснулся, и использовал на нём. От Каминари он уже слышал много слов о нахождении в его причуде. Были сравнения с лёгким туманом в голове, с парением в облаках, с белой пустой комнатой и с прочими мягкими метафорами. Сейчас же, попробовав открыть рот и что-то произнести — при этом потерпев крах, — Шинсо мог бы сравнить пребывание под контролем сознания с тем, словно он, стоя спиной к бассейну и раскинув руки, резко падает в холодную воду. Ошеломление, охватившее его разум, было очень на это похоже. Помимо этого, было бессилие. Но никакого страха. И для Шинсо это стало открытием. Где страх, о котором так любили говорить на протяжении всей его жизни?       — Интересно, — сказал тем временем Монома, слегка похлопав себя по голове. — Как будто я закинул удочку, и рыба клюнула, — размышлял он, сощурившись.       Шинсо хотел бы прервать его и сказать, что контроль сознания больше похож на колеблющиеся струны, одну их которых натягивают, но он даже не смог шевельнуть языком.       — Достаточно простая причуда, но я уже чувствую, как в голове будто что-то жужжит. Неприятно, — высказался Монома, изогнув губы. — Ой, как это прекратить? — Монома скривил лицо и вновь похлопал себя по голове. А после из его ноздри потекла струйка крови. — Что за чёрт? Эй, Шинсо! Ах, бля, ты же… я же… тьфу… э-э, отмена-отмена!       Шинсо был неподвижен.       — Эй, хватит! Достаточно!       Шинсо даже не мог шелохнуться.       — Бля, стоп, — молил Монома, вытирая ладонью кровь. — Хлопни себя по лицу!       Шинсо тут же ощутил вспышку боли на щеке, и его сразу охватило раздражение, которое он был вынужден оставить при себе. Команда Мономы не помогла прекратить действие причуды. Шинсо бы хотел возмутиться и рявкнуть, что его причуда работает не так, и причинение самому себе боли под контролем сознания не поможет очнуться человеку. Но высокомерие Мономы укусило его самого за задницу, и он решил, что осведомляться у Шинсо о причуде не нужно.       Через несколько мгновений Шинсо ощутил, как его грудь вздыбилась, как он воспроизвёл глубокий вздох, а после он понял, что может сам двигать ладонью. Затем он повернул голову, так же чувствуя, что координирует движения над собственным телом. Он пошевелил языком, пройдя им по нёбу, открыл рот и закрыл его.       Монома упал в траву.       — Пиздец, — простонал он. — Не могу поверить, что назвал твою причуду простой. Это с тобой происходит каждый раз? Хотя, нет, я не помню крови на спортивном фестивале… Почему мои приказы не работали?       — Потому что ты придурок, Монома, — выплюнул Шинсо, но его голос не звучал достаточно резко и сердито, как он бы этого хотел. Скорее, в сказанном проскочила нотка разочарованной досады.       — Нужно ли мне в медпункт? — отозвался Монома с земли, смотря на небо и потирая нос. Шинсо мог видеть, как его запястье окрасилось в крапинки багрового.       — Не нужно. Просто потом восполни недостаток гемоглобина за едой. — Шинсо пронаблюдал, как Монома ещё немного полежал в траве, а после подтолкнул тело вперёд и сел. — Копировать мою причуду, не спросив меня — было верхом идиотизма, — подытожил Шинсо, смотря на Моному с укором.       Монома закатил глаза.       — Не ожидал, что будет такой побочный эффект. Итак, теперь расскажи мне, почему это произошло?       — Ага, щас. Сначала начни с того, что мы вообще здесь делаем, — проворчал Шинсо.       Монома поднял руки, мол, окей-окей, да, конечно. Он положил локоть на колено, ладонью подпирая подбородок.       — В своей жизни я имел дело только с одной ментальной причудой, — Монома с раздражением вздохнул, но на его губах быстро появилась хитрая улыбка, которая всегда его сопровождала. — Это редкость. Так что, узнав о твоей причуде на спортивном фестивале, я не мог не заинтересоваться. Более того, ты взял одного из моих одноклассников под контроль в битве конниц. Уже тогда я начал узнавать детали. Знаешь, Шода скромный парень, но я не думал, что у него такое высокое мнение о себе. Ты вывел его из равновесия, — лукаво пояснил Монома.       Шинсо старался держаться непоколебимо. Он мог припомнить, что взял под контроль двух человек из класса А — Оджиро и Аояму — так что методом исключения он догадался, о ком говорит Монома. Парень — Шода — с тучным телосложением и короткими голубоватыми волосами. Тогда на вид он был достаточно невинным, чтобы обманом взять его под контроль. Лёгкая добыча.       — Он тоже отказался от дальнейшего участия в спортивном фестивале, — ровно произнёс Шинсо, хотя вскользь что-то кольнуло его в грудь.       — Ага. Все, кто отказался, говоря о том, что не могут продолжать из-за того, что это было сделано не их силами — идиоты, — усмехнулся Монома. — Ты принёс им лёгкую победу, а они решили, что у них весьма большое чувство собственного достоинства, чтобы идти дальше. Если такая вещь, как гордость, слишком для них важна, то зачем вообще быть героями? — рассуждал Монома с прохладной улыбкой, которая, как казалось Шинсо, должна быть понимающей. — Гордость ослепляет, не давая возможности смотреть шире и замечать действительно что-то важное. Я же говорил, что мы похожи?       — Ты сказал об этом чуть ли не во всеуслышание, — сообщил Шинсо, вспоминая совместную боевую тренировку.       Монома всё ещё улыбался, на этот раз немного лениво и небрежно.       — Тебе не обидно, что многие не воспринимают тебя всерьёз? Что на тебя навешивают ярлыки из-за причуды и называют злодеем? Тебе не обидно, что тебя не замечают?       Шинсо вздохнул, позволяя себе откинуться на траву и подумать над ответом, смотря в небо. Монома не возражал, судя по его молчанию.       Шинсо действительно хотел поскорее закончить всё это; такие разговоры казались ему бессмысленными, они ни к чему не приводили, и, вообще-то, у них должна быть тренировка причуд. Но Монома изворотливый, как червь, и ему не нужна причуда, чтобы залезть в чужие мозги.       — Ты очень, очень утомительный, — смиренно сказал Шинсо и снова сел прямо. Монома издал смешок.       — Спасибо за комплимент.       Шинсо потёр виски и на пару секунд зажмурил глаза, чтобы после неохотно возобновить зрительный контакт, положа руки на землю.       — Сейчас я учусь на героя, Монома. А это значит, что для меня нет ничего лучше, чтобы меня не воспринимали всерьёз и не замечали. Может быть до спортивного фестиваля я бы ответил иначе, но сейчас по-другому.       Монома склонил голову, на его лице сохранялась улыбка, но более сдержанная, а его взгляд стал острым.       — Ты ответил не на все вопросы, — сказал он снисходительным тоном, и у Шинсо по телу пробежала вспышка раздражения.       — У тебя недостаточно очков дружбы, чтобы разблокировать строчку с моим ответом.       — Это значит «да, мне обидно, что меня называют злодеем и навешивают ярлыки»?       — Я не собираюсь ворошить этот улей с дерьмом вместо мёда. Так что либо мы начинаем тренировку, либо я ухожу нахрен.       Монома поднял руки в примиряющем жесте.       — Я перестаю нажимать на эту твою кнопку, но не обещаю, что не буду жать на другие. Но мне есть что сказать напоследок.       — Стреляй.       — За весь наш разговор ты ни разу не воспользовался причудой, чтобы заткнуть меня, — заявил Монома ироничным тоном. — Любопытно, что тебя называют злодеем, когда ты не используешь контроль. И, более того, каким бы утомительным я ни был — не думаю, что у тебя были мысли заткнуть меня таким способом.       — Нет нужды делать этого, когда ты достаточно благоразумный, чтобы знать, когда остановиться, — признался Шинсо с усталым вздохом.       — А есть те, кто не останавливаются? — спросил Монома. Сейчас он выглядел достаточно заинтригованным, склонившись вперёд с лёгким прищуром, мерцая сине-серыми глазами, в которых можно было углядеть тень коварства.       Шинсо не видел смысла утаивать ответ, понимая, что здесь он может сказать, как есть.       — Извращенец из нашего класса.       — О, карлик, который накануне довёл одну из моих одноклассниц до слёз? Наслышан. Хм, — Монома обхватил пальцами подбородок в задумчивом жесте. Шинсо не шелохнулся, лишь слегка нахмурился, когда Монома ещё больше наклонил голову вперёд, оставляя расстояние размером с вытянутую ладонь между их лицами. — Я понял. — Затем Монома резко отпрянул, вскинув руки. — Ну, что ж, давай объясню, в чём заключается наша тренировка.       — Наконец-то, — вздохнул Шинсо, не скрывая облегчения. Монома кинул на него лишь пассивный, ленивый взгляд, и начал говорить:       — Итак. Я уже сказал, что твоя причуда редкая. Но это не значит, что на нашем пути не встретятся причуды, подобные твоей. И моя идея заключается в том, чтобы мы попеременно брали под контроль друг друга, пытаясь из этого вырваться. Я знаю, что это получилось у Мидории на спортивном фестивале, ведь он тебя победил. Но этого не получилось у Шоды, и я не понимаю, почему. У тебя есть для меня ответ?       Шинсо помнил, как при бое с Мидорией в мозгу образовалась щекотка, и чем больше продолжался бой, тем сильнее становилась щекотка, перерастая в кучу игл, впивающихся в разум. Так было до тех пор, пока боль стала невыносимой, и сознание Мидории просто не выскользнуло.       Он помнил, что когда посреди панической атаки он захватил сознание Каминари после практического экзамена, ощущения были немного не такими. В мозгу не было осязания щекотки, скорее, Шинсо будто подставил лицо к бутылке с газировкой, которую до этого потрясли и резко открыли.       Итак, он сконцентрировался на двух случаях: первый, когда Мидория вырвался из-под его контроля; и второй, когда Каминари почти это удалось, но Шинсо смог его успокоить командами.       — Эмоция, ощущение, — сказал Шинсо. — Думаю, желание, порыв. Я не знаю, как объяснить точнее, но мне кажется, что у Мидории была сильная воля к победе. Он похож на человека, который выбирает либо всё, либо ничего.       — Если так рассуждать, то не думаю, что Шода ставил на кон всё, — безразлично сказал Монома. — Итак, Мидория единственный, кому это удалось?       — У одного человека почти получилось, — уклончиво ответил Шинсо. Он позволил себе увести взгляд, проговаривая: — Паника, страх, отчаяние. Не направленное на меня, а извне.       Монома задумчиво скривил губы, погружаясь в мысли. Над ними чирикнула птица.       — Как насчёт гнева и ненависти? — спросил Монома спустя минуту. — Довольно сильные чувства, чтобы теоретически суметь вырваться из контроля.       Шинсо подавил лёгкую дрожь в теле. Он повернул голову, стараясь, чтобы его голос звучал равнодушно:       — Был человек, который вырвался из моего контроля, испытывая эти эмоции.       Монома скосил на него взгляд.       — Насколько хорошо ты знаешь свою причуду, Шинсо?       — Я только недавно узнал, что могу управлять чужой причудой, когда человек находится под моим контролем, — буркнул Шинсо с досадой. Монома поднял бровь. — У меня было не так много практики.       — Я понял, — кивнул Монома, а потом его губы изогнулись вверх. — Так или иначе у меня появилась теория. И самое время её проверить. Не мог бы ты превратить меня в свою марионетку?       Шинсо кинул в него ровный взгляд.       — Сейчас?       — Ага, я-       Шинсо сделал это без промедления: глаза Мономы опустели, улыбка стёрлась, а лицо стало безэмоциональным. Он полагал, что Моному не нужно предупреждать: тот сам на всё это подписался. Так что Шинсо не видел смысла в церемонии посвящения, в информировании и прочего, что касалось контроля сознания       Взять Моному под контроль оказалось в какой-то степени приятно, теперь несколько минут можно было отвести на то, чтобы просто отдохнуть от его расспросов. Но, тем не менее, Шинсо все равно погрузился в раздумья.       Монома не безрассудный. Он далеко не глупый, слишком вникающий, и Шинсо не думал, что человек, который постоянно копирует чужие причуды будет чем-то удивлён, пребывая в своём собственном сознании. Шинсо отложил на дальний план теорию Мономы; он узнает об этом чуть позже.       Сейчас же, воспользовавшись возможностью, он намеревался немного перевести дух. Но, закрыв глаза, он осязал ощущение натянутой струны в голове, которая соединяла его с сознанием Мономы. Она была одна, но полминуты спустя он нащупал ещё несколько свободного плавающих струн. Из тренировок с Каминари он знал, что одна струна отвечает за связь с сознанием, другая — за активацию чужой причуды. К остальным Шинсо ещё не приступал: тренировки с Каминари заключались в другом — узнать предел использования причуды. Сначала голова начинала немного дребезжать на тридцатой минуте тренировки. Но с Каминари за несколько недель он смог добить это время до часу. А если брать под контроль сразу несколько человек, как на спортивном фестивале, то как тогда распределиться время? Поделится ли этот час равномерно на несколько человек или нет? Шинсо вздохнул. Не было похоже, что есть много желающих быть под его контролем добровольно. Так что об этом можно подумать позже.       Внезапно Шинсо почувствовал, как струна в голове начала слабо колебаться, при этом он ощутил инородное давление, словно его бьют воздушным шаром. Это было так легко и почти незаметно, что если бы Монома не сказал о цели тренировки, то Шинсо мог бы списать странные ощущения на то, что он просто не выспался, и это дало о себе знать таким образом.       Он с прищуром оглянулся на Моному, хотя в этом не было смысла — тот был неподвижен, как и несколько минут назад. Но теперь Шинсо заинтересовался, в чём заключалась теория Мономы. Пытался ли Монома прямо сейчас вырваться из его контроля?       Воздушный шар побил его по голове ещё около минуты, а потом перестал. Шинсо подождал некоторое время, и когда ничего не произошло, он молча выпустил сознание Мономы.       Монома сделал резкий, глубокий вздох, выпячивая грудь, а после упал в траву.       — Я надеюсь, что твой взгляд пару минут означал то, что моя теория верна, — проговорил Монома, глубоко дыша. Его голос был приглушённым и отличающимся от привычного. Монома звучал обессилено. — Пожалуйста, скажи мне, что это так.       — Я не знаю, в чём заключается твоя теория, но я ощутил очень слабое давление в голову. Что ты сделал?       Монома быстро пришёл в исходное положение, побуждая тело толкнуться вперёд. Он склонился над своими коленями и выглядел устало, будто он бежал через весь лес от преследующих его диких зверей без возможности остановиться. Монома скривил губы.       — Отлично, всё это было не бессмысленно, — выдавил Монома, вздохнув. После он прибегнул к зрительному контакту, и Шинсо мог заметить, что его глаза потеряли прежнюю живость. — В какой-то степени я надеялся, что теория провалится. Но тогда мы были бы измучены придумыванием чего-то другого. Итак, Шинсо, — Монома выпрямился, его лицо казалось чутка бледным. — Я воссоздал одно из своих воспоминаний. Не вдаваясь в подробности, скажу, что оно не из приятных. Я прокручивал воспоминание снова и снова, пока мне не стало тошно. И в итоге ты говоришь, что чувствовал слабое давление. Это не может не радовать.       — Ты воссоздал неприятное воспоминание, — неторопливо произнёс Шинсо, давая несколько мгновений на то, чтобы уложить информацию в голове. Монома не хотел делиться воспоминанием, но Шинсо этого и не нужно. — Какая была основная эмоция или ощущение? Что угодно, чтобы я понял.       — Обида. У меня её много, — без промедления ответил Монома, поднимая уголок губы. — А теперь расскажи, как ты сделал так, что не сказал словесной команды, чтобы моё сознание отпустило?       — Я просто дал чёткую команду мысленно. Не думаю, что ты сможешь сделать это сейчас, потому что для этого нужна практика. Так что довольствуйся тем, что проговариваешь вслух что-то в духе «Шинсо, очнись». Твои команды были смешны, ты давал их, крича на что-то воображаемое, — съязвил Шинсо. — Поэтому у тебя не вышло деактивировать причуду.       — Почему мой приказ хлопнуть себя по лицу не вывел тебя из транса?       — Тебе нужно было сказать «хлопни себя по лицу и очнись». Опять же, твой приказ был неясным.       — Окей, понял-понял. Как насчёт того, чтобы теперь и ты попробовал вырваться из причуды? Мне нужна передышка, знаешь ли.       Шинсо протянул руку, и Монома хлопнул её ладонью со звоном кожи о кожу.       — Рыба, клюй на удочку.       — Идиот.       Тело Шинсо застыло. Теперь он даже не пытался двинуть рукой или ногой, не пытался что-то произнести; Шинсо сосредоточился на собранных материалах. Ключевым было воссоздать какую-то сильную эмоцию, настолько глубокую и, наверное, грубую, чтобы чужое сознание содрогнулось. Он не хотел прибегать ни к страху, ни к отчаянию, как это было у Каминари, ни к сильной воле или желанию, как у Мидории. Гнев и ненависть он отмёл. Монома прибегнул к чувству обиды, сказав, что её у него слишком много.       Что ж, у Шинсо тоже.       Так что он зацепился за обиду, стараясь воссоздать воспоминания о всех тех случаях, когда им овладевало это чувство. Он попытался вспомнить все огорчения, несправедливость и оскорбления, летящие в его сторону. Он вспомнил младшую и среднюю школу, одноклассников-однодневок, лица которых он забыл, но их слова — другое дело.       Злодей.       Первый класс младшей школы казался маленькому Шинсо пеклом. Именно там он осознал своё место в иерархической школьной системе, как только вопрос одного из его одноклассников прозвучал сквозь гул голосов:       — Какая у тебя причуда?       Тогда класс затих, внимая, потому что все попеременно замолкали в такие моменты, как этот. Дети любопытны от природы, интерес к причудам был основополагающим явлением.       Первый класс младшей школы превратился в ад, стоило только словам слететь с языка:       — Если ты мне ответишь, я могу промыть твои мозги и приказать тебе что-то сделать.       Его даже не стали спрашивать, что он может сделать. Класс просто погрузился в тяжёлую тишину, но Шинсо был не против, потому что он был к этому готов. Мама говорила, что люди будут часто его не понимать. Но ждать, что будет то же самое, что и в детском саду — оказалось опрометчивой ошибкой со стороны Шинсо.       В детском саду было намного проще — шепотки о его опасной причуде то тут, то там от воспитательниц. Родители, запрещающие детям с ним играть, и дети, которые его сторонились. Это было обидно, но не так уж плохо. В детском саду было много разных инцидентов с пробуждающимися причудами у детей. Так что внимание каждый раз смещалось от ребёнка к ребёнку, и о Шинсо много раз забывали.       Но школа отличалась. Причуды у всех пробудились, внимание не смещалось от Шинсо, а в какой-то момент и вовсе сконцентрировалось лишь на нём.       Мама говорила, что его главной проблемой в школе будет учёба, потому что поток новых знаний его ошеломит. Потому что математика — это не просто два-плюс-два, а литература — это не сказки на ночь. Но она ошибалась.       Главной проблемой Шинсо стала его собственная причуда.       Злодей.       Он привык, что его избегают и что с ним не общаются. Он был к этому готов. Мама говорила, что это временно, и что так или иначе он найдёт людей, которые захотят стать его другом.       Контроль сознания пугал детей, хотя он его даже ни разу ни на ком не применил. Маленький Шинсо не был дураком. Он был тих и молчалив, стараясь не крутиться вокруг одноклассников. Как бы ему ни хотелось влезть в бурный диалог, он знал, что его не примут.       Однажды он тихо спросил одноклассницу, сидящую сбоку на соседней парте о том, что только что произнёс учитель. Он не ожидал, что девочка просто зальётся слезами и выбежит из класса, не произнося и слова.       Он не винил её за реакцию, он винил себя.       Злодей.       — Не смей открывать свой рот, пока я с тобой говорю. Кивни, если ты понял, — тон классного руководителя сквозил еле скрываемой злостью в опустевшем классе.       Шинсо кивнул. Его руки еле заметно дрожали, а к горлу подступил неприятный ком.        — Не заговаривай со своими одноклассниками, ты их пугаешь.              Шинсо вновь кивнул, сжимая лямку сумки крепче. Он старался не смотреть в глаза классного руководителя. Он хотел упасть в объятия мамы и услышать её ласковый шёпот.          — Я сегодня же поговорю с остальными учителями. Ты не будешь отвечать им на уроках, ты не будешь поднимать руку. Ты должен вести себя тихо, будто тебя не существует. Тебе это понятно?       Кивок. Взгляд в пол, влага в глазах.        «Будто тебя не существует».       — Ты довёл свою одноклассницу до слёз, как какой-то злодей. Сделаешь так ещё раз — вылетишь из школы, я тебе это гарантирую.       Шинсо вскинул голову. Он смотрел и смотрел, и не мог отвести взгляда — лицо классного руководителя пропиталось неприязнью и нескрываемой злостью. Поджатые полоски губ на бледном лице казались Шинсо тонким стеблем розы. Острые шипы впивались в его сознание, оставляя капельки крови.       Бесконечный поток слов. Удушливых и горьких. Они невольно сопровождали Шинсо на переменах, но одно слово врезалось в сознание острым осколком.       Злодей.       Нож, воткнутый в самое сердце, и то был бы менее болезненным.       — Ты — проблема в этом классе. И чем быстрее ты это уяснишь, тем будет лучше.       Шинсо предполагал, что он заслужил всех тех слов, которые произнёс классный руководитель.       Потому что мама говорила, что учителя говорят правду. Они исправляют ошибки детей и хотят, как лучше. Учителей нужно слушать, потому что их знания — проводники в светлое будущее.       Внутри маленького Шинсо — стекло, и оно разбилось на тысячу тысяч острых осколков.       .       Злодей.       .       Злодей.       .       Злодей.       .       .       Злодей.       .       .       Злодей       .       .       Злодей.       .       .       .       .       .       .       .       .       .       .       .       .       .       .       .       — …очнись! Шинсо!       Он выплыл из воспоминаний с тяжёлым вздохом, наполнивший его лёгкие режущим воздухом. Шинсо уставился на Моному, ладонь которого прикрывала кровоточащий нос. Монома сощурился на Шинсо изучающим взглядом, но после Шинсо прикрыл глаза, опустив голову и взъерошивая волосы.       — Ты справился с этим хуже, чем я думал, — сказал Монома озадаченно. — Выглядишь не лучше моей столетней бабки.       — Иди нахуй, — слабо рявкнул Шинсо, щипая себя за переносицу. Монома издал глухой смешок.       — Однако, хочу отметить, что полусдохшая бабочка еле порхала крылышками в моей голове. Значит, твои страдания более-менее окупились.       — Какой смысл мне вырываться из собственной причуды?       Шинсо вернул хмурый взгляд на Моному. Он знал, что выглядит плохо. Ему даже не нужно зеркало, чтобы понять, что на мешки под глазами будто повесили гири, притягивая их к земле. Было только начало дня, а он уже истощён коллапсирующими мыслями в голове, которые норовили погрузить его ещё дальше и глубже. Он ощущал себя как тошнотворную карусель, бешено вращающуюся и раскачивающуюся сквозь все его чувства.       Айзава говорил, что тренировочный лагерь будет адским, но Шинсо не ожидал, что это будет касаться его психического состояния, которое итак в последнее время было не самым хорошим.       — Пять минут под своей же причудой, а ты уже ноешь? — подтрунивал Монома. — А если серьёзно, разве ты не хочешь лучше понять, как работает твоя причуда? Да и посмотри на это с другой стороны. Когда у одного из нас получится вырваться из контроля сознания, то можно идти дальше. Просто допусти мысль о том, что ты мог бы выиграть у Мидории на спортивном фестивале, зная, как предотвратить его побег из своей причуды. Борьба без кулаков, без физического урона. Поединок двух разумов, битва, которая играет на руку тебе, а не всем этим выскочкам с яркими причудами.       Монома замолкнул, кидая в Шинсо многозначительный взгляд. Шинсо бы хотел отмахнуться от его слов, но неохотно он задумался над словами. Вырваться из контроля — только первый шаг. Если…       «Не если, а когда» — поправил себя Шинсо.       Когда у них это получится, можно продумать следующий шаг. Выиграть у Мидории на спортивном фестивале? Раньше Шинсо не думал, что это вообще возможно. Но сейчас всё казалось иначе. Шинсо готов поставить на кон психическое состояние, чтобы узнать, как далеко он сможет продвинуться, и осознать, на что ещё он способен. Он не понимал, в чём тут выгода для Мономы. Но он видел, что Монома разделял его желание, подстёгивая идти дальше.       Лицо Шинсо окрасила опасная ухмылка.       — Ты потеряешь много крови, Монома.       — На меньшее и не надеялся.       Монома коснулся пальцами его плеча, и всё началось сначала.