Точка схода

      Утро для Каминари оказалось тихим; он проснулся, когда все ещё спали. Ну, это если судить о том, что свет ещё выключен, а лучи солнца из окон едва освещали помещение.       Первое, что он заметил, это спящего лицом в подушку Шинсо. Каминари тихонько усмехнулся, откладывая в уме на потом поддразнивание о его причёске, потому что ни один нормальный человек так не спит. Каминари почти заворочался, но после он понял, что его ладонь переплетена с другой. Он хотел улыбнуться, но затем осознал, как он вообще оказался в этом положении.       Чёрт.       Каминари мог бы уснуть обратно, у него к этому был прирождённый талант; одна из немногих вещей, которой он мог похвастаться. Но в ускоренной перемотке у него завихрились мысли о том, что произошло вчера. И сон пропал.       Вмиг Каминари ощутил, как кожу стало покалывать; прямо сейчас он готов был заискриться, но он быстро обуздал эмоции. Не хватало ещё шокировать Шинсо и разбудить его — тот всегда выглядел так, будто на постоянной основе не высыпается.       Так что он только вздохнул.       Скользнув взглядом к стене, он посмотрел на висевшие электронные часы — они показывали без десяти шесть.       Каминари вовсе не хотел быть ранней пташкой. Но он мог бы без преуменьшения сказать, что его мозг уже на полпути к тому, чтобы лопнуть от мыслей, грохотавших у него в голове.       К слову, о ранних пташках. Чуть высунув голову из спального мешка (боже, он готов умереть в нём, эти милые морды кошек прекрасны) и посмотрев за фигуру Шинсо, он заметил, что Бакуго не спит.       Бакуго Кацуки, как образец какого-то сварливого старикашки, всегда просыпался рано и имел свойство сразу же идти чистить зубы и устраивать утреннюю зарядку в коридоре. Но Бакуго, чёрт возьми, Кацуки, сейчас тупо лежал на спине, сложив руки на груди, будто сам себя хоронить собрался, и пялился в потолок, нахмурив брови.       «За пять минут слишком много упоминаний о смертях, Каминари, прекрати» — отчитал он сам себя.       Бакуго его, наконец, заметил. Голова с волосами-колючками резко повернулась, нахмуренные брови готовы были соединиться в самом центре переносицы, как два поезда, оказавшихся на одних рельсах напротив друг друга.       Быстро, пока между ними сохранялся зрительный контакт, Каминари отнял свою ладонь из ладони Шинсо и высунул её из одеяла, помахав ею в сторону Бакуго. Бакуго вздёрнул бровь, а после закатил глаза и отвернул голову. Прошло несколько секунд, прежде чем одна из его ладоней вяло приподнялась и нехотя шевельнулась в сторону Каминари в подобии приветствия.       ОГО.       Каминари почти пожалел о том, что у него нет календаря, где бы он мог отметить этот знаменательный день, когда Бакуго не послал его нахер и не кинул ему вдогонку оскорбление. Но в глубине души он знал, что этого бы не произошло, если бы не то, что было вчера.       Каминари всё ещё чётко помнил, как он, оставив Шинсо с Мидорией намывать посуду (читай, мириться), схватил свои вещи из комнаты парней, чтобы пойти в душ, а после, вернувшись, Бакуго просто потащил его за футболку в тот новый укромный уголок, где лежало только их два футона.       Что ж, Каминари иногда был не очень сообразительным и, к своему сожалению, доверчивым. Особенно, если Бакуго рычал что-то в духе «не лезь к ним».       Каминари действительно думал, что Киришима и Сэро просто устали от индивидуальных тренировок, и что Бакуго проявляет к своим друзьям ту самую заботу, о которой гласят легенды. И вовсе неважен был тот факт, что Каминари сам создал эту легенду.       Мозг Каминари соединил имеющиеся у него факты и сделал вывод, что его футон и футон Бакуго лежали отдельно по одной простой причине — Бакуго не хотел, чтобы Каминари своей гиперактивностью и пустой болтовнёй мешал Киришиме и Сэро отдыхать.       Каминари не был обидчивым. Вовсе нет, и даже если его первоначальный вывод включал то, что он — лишнее звено, так тому и быть. В его жизни были вещи и похуже, так что он не обиделся, просто принял как факт то, что его друзьям нужно отдохнуть. Так что книга, которую ему дал Шинсо (одна из тех, которую порекомендовал великий Бакуго!) быстро оказалась в его руках.       Но сейчас в голову Каминари напрашивался другой вывод.       Бакуго, чёрт возьми, Кацуки, проявил заботу(!) о Каминари, каким-то образом зная, что случившееся его заденет.       Какого хрена.       Каминари резко щёлкнул молнией спального мешка и, выпутываясь из него, откинул одеяло (которое укрыло Шинсо с головой, и у Каминари была ровно секунда, чтобы решить, что так для Шинсо будет теплее и что он не задохнётся) и поползти к Бакуго с расширенным взглядом.       — Нам нужно поговорить! — прошептал Каминари, дёргая Бакуго за ногу.       Бакуго не оценил ни тактильного жеста, ни его просьбы, но это было привычно; он просто лягнул Каминари ногой в грудь, словно лошадь.       — Отвали.       По мнению Каминари, это прозвучало как-то вяло. Не было обычного жара в голосе Бакуго.       — Я не отвалю. — Каминари вновь схватил его за ногу.       — Убери свои культяпки от меня! — недовольно прошипел Бакуго, выпрямляясь. И да, вот это уже было его привычным поведением. — Не о чем говорить.       — Но-       — Может быть, потом.       И… чёрт. Ладно. Если не лукавить, то Каминари заметил серость кожи, залёгшую под глазами Бакуго. Видимо, сейчас не время. Но когда оно будет? Это же Бакуго! В какой момент к нему ни подойди — он всегда будет брыкаться, как непослушный пёс. Но Каминари не идиот (может быть, совсем немного), так что он знает, когда остановиться. Тем более, когда голос Бакуго звучал так… устало? Каминари не знает, правильную ли он характеристику подобрал, но очевидным было то, что Бакуго не в духе.       Каминари трудно это объяснить даже самому себе. Бакуго всегда не в духе, но начиная ещё со вчерашнего вечера, он был не в духе в другом смысле. И, окей, у Каминари редко получается сосредоточиться на чём-то, но здесь он мог сказать, что Бакуго какой-то задумчивый.       Хорошо, Каминари не намерен отказываться от своих слов и отваливать от Бакуго, но он мог отступить и подождать. По какой-то причине Бакуго доверился ему, и Каминари может ответить тем же.       — Потом так потом. Но… — Каминари выждал паузу, а Бакуго приложил ладонь к лицу и с силой, но медленно, прямо-таки очень медленно, провёл ею сверху до низу, всем своим видом показывая, какой Каминари идиот. Ожидаемо.       — Ну? — поторопил Бакуго.       Каминари повернул голову, чтобы оглядеть комнату на предмет спящих одноклассников и, когда он убедился, что ничего подозрительного не происходит, что никаких шорохов не слышно, он кинул в Бакуго неловкий взгляд.       — Как думаешь, Аояма вернётся обратно? — прошептал Каминари.       Бакуго раздражённо потёр переносицу, хмуро повернулся к своему портфелю и вытащил оттуда полотенце, пасту и контейнер с зубной щёткой.       — Удачи, тупица.       А после Бакуго встал с футона и вышел из комнаты, пока до Каминари со скрипом доходило, что его только что призвали к действию, что ему только что поставили задачу, которую нужно выполнить.       Бакуго снова доверился ему, и, если честно, Каминари не знал, что делать с этой информацией. Но, по крайней мере, она у него была.       Итак, он вернулся к спальному мешку и сел поверх него, пребывая в раздумьях. Мысли поскакали одна за другой, и Каминари с усердием пытался разложить их в метафорическую цепочку, где это превратилось бы в логичный план, потому что теперь у него появилась миссия. Он не знал, в чём конкретно состояла миссия, но для него было очевидным, что он должен конкретнее разобраться в ситуации.       Бакуго был, несомненно, ясным источником информации, но из-за его характера и банального нежелания говорить о произошедшем — вариант отпал. Если Бакуго хотел бы что-то ему сказать, он бы бессовестно мог разбудить его посреди ночи и куда-то потащить.       Каминари скользнул взглядом к спящему Шинсо и вздохнул. Шинсо с натяжкой можно было бы назвать источником информации, потому что, кажется, он знал ещё меньше, чем сам Каминари.       Каминари мог бы направиться сейчас в комнату девушек и напроситься внутрь, чтобы поговорить с Аоямой, но ему не хотелось его тревожить. Киришима и Сэро отпали сразу. Каминари едва ли решился бы с ними заговорить, потому что он не проявлял желания чувствовать себя опустошённым, если они скажут что-то, что ему не понравится. Тодороки, Сато, Иида, Минета? Нет, сейчас Каминари мысленно посылал их всех нахер.       Каминари казалось, что Мидория тоже не вариант, потому что тот вряд ли бы мог быть объективным, с учётом того, что Тодороки и Иида были ему близкими друзьями. Возможно, Мидория принялся бы защищать их, всячески выгораживать. Это была всего лишь догадка Каминари, в которой он был не до конца уверен, но ему лучше перестраховаться, чем влезать в теоретический спор с Мидорией.       Кода вчера выглядел встревоженным, Шоджи его, казалось, опекал от воздействий извне, как и Токоями с Тёмной Тенью и Оджиро.       И вот тут Каминари притормозил.       Оджиро его друг! Может быть не самый близкий, но зато честный в своих словах. В характере Оджиро присутствовала ответственность, он также старался всегда поступать правильно и благородно по отношению к другим. Он был спокоен и рассудителен. Да и разговорить его будет легче, чем остальную, более тихую компанию.       Так что выбор Каминари пал именно на Оджиро.       Ход мыслей Каминари остановился, когда одеяло зашуршало, и он метнул взгляд в сторону Шинсо.       Шинсо отогнул край одеяла и пару раз моргнул. Он медленно водил взглядом по пространству, пока, наконец, не остановился сонными глазами на Каминари.       — Утречка, — прошептал Каминари.       — Ага, — буркнул Шинсо, а затем начал выпутываться из одеяла. Он выпрямился, зевая, посмотрел на настенные часы и сморщил нос. — Я мог спать ещё около часа.       Каминари понимающе усмехнулся; было немногим больше шести утра.       Они взяли вещи для умывания из портфелей и вышли из комнаты. На секунду Шинсо впал в ступор у дверей в комнату девушек, но, покачав головой, прошёл мимо. Наверняка пришёл к такому же выводу, что и Каминари — Аояму беспокоить не нужно.       Они почистили зубы, умыли лица и быстро сходили обратно, чтобы положить вещи и переодеться в спортивную форму. Понимание того, что они хотят быстрее уйти отсюда — было молчаливо принято ими обоими. Но, почти выйдя из комнаты, они заметили Токоями, который уже не спал, выпрямившись на своём футоне и скрестив руги на груди. Каминари махнул ему, Шинсо тоже, когда как Токоями просто кивнул им в ответ.       На первый взгляд столовая была пуста, когда Шинсо и Каминари вошли туда. Но тихая ругань Бакуго, сгорбившегося возле одной из плит и гневно тыкающего в предположительно сенсорные кнопки, привлекла их внимание.       — Что с тобой не так, мразь, — прошипел Бакуго, когда Каминари подскочил к его боку. Шинсо, всё ещё сонный, переставлял ноги где-то позади.       — Какие-то проблемы? — поинтересовался Каминари, наблюдая за тем, как Бакуго раздражённо тыкает пальцем в плиту, пытаясь её включить. Бакуго не ответил, лишь сверкнул в него злым взглядом и снова начал ругаться на плиту.       — Что тебе надо, дура?!       — Плита явно не работает, — вставил Шинсо, издавая зевок, когда подошёл к ним.       — Я и без тебя в курсе, Эйнштейн.       — Это новое прозвище из-за моей шикарной причёски или потому что я удивительно умный?..       Пока Бакуго и Шинсо обменивались колкими репликами, Каминари уставился на плиту, начиная ощущать внутри себя гудение. Его электричество будто тянулось к плите; покалывание в руке, еле ощутимая дрожь, словно побуждала выпустить причуду наружу.        Это было не ново; такое происходило прежде, когда он был вблизи предметов, работающих с помощью электричества. Но это, в любом случае, было крайне редко. Однако он, кажется, подозревал, в чём может быть дело       Каминари обошёл Бакуго и Шинсо и присел на корточки возле стены, где в узком проёме между ней и задней частью плиты должна быть розетка с воткнутым проводом. Он засунул руку в проём и вытащил провод, а затем ткнул пальцем в розетку. Как он и думал, электричество поступало с перебоями.       — Какого хрена ты там делаешь, Пауэрбанк?       — Розетка сломана, — оповестил Каминари, выпрямляясь, а затем, вальяжно опершись локтем на плиту, лукаво продолжил: — Как насчёт сделки? Я помогу тебе с плитой, а ты приготовишь нам двоим завтрак?       Каминари, не забывая продемонстрировать исходящие всполохи искр из ладони, указал на себя и Шинсо, растягивая на губах ухмылку. Бакуго прищурился на Каминари, метая в него молнии, пока Шинсо с интересом осматривал стол, где лежали кусочки бекона для жарки, нарезанные помидоры, очищенный картофель, кружки моркови, зелень и пара толстых кусков зернового хлеба.       — Чёрт, соглашайся, — проговорил Шинсо. — Это отличная сделка.       Ухмылка Каминари стала шире; до Шинсо тоже дошло, что завтрак от Бакуго может быть тем ещё лакомством. Назревает нечто, несравнимое с первым попавшимся фруктом на глаза и парой-тройкой обычных бутербродов, которыми они питались прежде по утрам.       — Сделка — полное дерьмо! — рявкнул Бакуго. — Я не собираюсь кормить идиотов в лице вас двоих.       — Даже если я скажу «пожалуйста, господин»? — допекал Шинсо.       — Какой же ты мерзкий, — скривился Бакуго. — Нет.       — Как жаль, — вздохнул Каминари и, опустив палец на плиту, начал по ней водить так, как иногда видел это в постельных сценах некоторых фильмов. — Эта милашка может почувствовать всю твою страсть и пылкость. Но для начала ей нужно моё нежное электричество. А не твои бесполезные тыканья пальцем в её разные места.       — Что за идиотский эвфемизм, придурок!       — На данным момент мой эвфемизм — правда твоей жизни, — парировал Каминари.       — Пожалуйста, господин, — встрял Шинсо.       Бакуго прикрыл глаза, и от продолжительного шумного вдоха у него выпятилась грудь и раздулись ноздри. Каминари видел, что он борется: он сжал кулаки и почти что затрясся. Но Каминари знал, что он согласится — Бакуго слишком сильно печётся о своих почти что ритуальных подходах к тому, чтобы всё, что связано с тренировками, было сделано правильно. Даже если это включает в себя двух приблудных голодных бродяг. Главное — ни слова о том, что Бакуго проявляет заботу. Не дай боже его в этом обвинить.       Спустя несколько секунд Бакуго сделал, по всей видимости, успокаивающих выдох и, открыв мерцающие угрозой глаза, с шипением выдал:       — Ладно.       Каминари издал ликующее «ура!» и полез обратно к проёму, нашаривая провод от плиты, а Шинсо сложил ладони в молитвенном жесте и наигранно-почтительно склонил голову в сторону Бакуго, ровно проговорив:       — Спасибо, господин.       — ТОЛЬКО БЕЗ ЭТОЙ ХЕРНИ!       — Хорошо, сэмпай.       — Не раздражай! — прикрикнул Бакуго на Шинсо и схватил сковородку с крючка, махнув ею в сторону. — Лучше притащи ещё бекона и овощей, ленивый ублюдок!..       ***       Восхождение на гору для Каминари казалось больше пыткой, а не чем-то, что имело прямую связь с его тренировкой. И если это был хитрый план Айзавы сделать для него утреннюю зарядку на мышцы ног — Каминари едва ли мог это оценить. Под конец ноги пружинили, будто после марафона на длинную дистанцию. Но Каминари утешал себя тем, что на этой горе он пробудет около пяти часов, два из которых отойдут на режим «дурачка». Что ж, это не могло не радовать — времени для того, чтобы проработать план, будет сполна.       Он снял резиновый чехол с батареи высокой ёмкости и уселся напротив, принимаясь за тренировку и начиная мерно выпускать электричество.       После полутора часов, когда электричество Каминари достигло пика, он впал в своё самое нелюбимое состояние. Он завис, прямо как его самый первый телефон, подаренный мамой, когда он пошёл в первый класс младшей школы. Как он помнит — хватило только одного чиха, где электричество решило автоматически активироваться из его тела — и новому телефону, который был таким молодым и прожил всего лишь несколько минут, пришлось устраивать похороны. Мама лишь вздохнула и разочарованно покачала головой, а его бабушка и дедушка захохотали, как гиены. Каминари готов был позорно рыдать в подушку, что он и сделал, когда домой после работы пришёл отец и сурово сказал ему, что другой телефон он получит в следующей жизни.       Режим «дурачка» постепенно сходил на нет, и когда Каминари смог вяло потянуться из стороны в сторону, чтобы отогреть ноющие мышцы, пришёл Оджиро.       — Надеюсь, вовремя, — сказал Оджиро с мягкой улыбкой.       — Ты точен, как часы, — улыбнулся Каминари и ткнул пальцем в землю. — Садись, нас ожидает долгий разговор. Спасибо, что пришёл.       — Не мог не откликнуться на твою просьбу. Тем более, когда ты буквально караулил меня у туалета.       — Я просто ждал, когда ты останешься один, — развёл руками Каминари.       Оджиро неловко улыбнулся и присел к нему на землю.       — Не думаю, что готов на долгий разговор. Я ушёл под предлогом того, что мне нужно… в туалет.       Каминари издал смешок.       — Что ж, у тебя есть отговорка, которой ты можешь беспрепятственно воспользоваться. У тебя случилась диарея от слишком острого карри, — подмигнул Каминари. — Ну так…. Эм.       — Аояма? — спросил Оджиро.       — Аояма, — опустив голову, сказал Каминари. — Я не видел его сегодня утром в столовой. Как и половины девушек. Думал, что смогу напроситься к нему на маникюр вечером.       Каминари со вздохом уставился на свои пальцы, размышляя над тем, как бы круто всё могло выглядеть. Просьба о маникюре в теории должна была обрадовать Аояму и показать ему, что Каминари совершенно не беспокоит то, какая у него ориентация. Своего рода поддержка, где об этом не будет сказано и слова, но жест мира был бы очевидным.       — Когда я уходил на свою тренировку, Кода попросил птиц найти его. После он и Токоями направились к нему.       — Ты не пошёл?       Оджиро покачал головой:       — Мне и Шоджи нужно было в другую сторону. Не беспокойся, Кода, Токоями и… Тёмная Тень справятся. Они скажут Аояме, что всё не так плохо.       — Но всё плохо, — недовольно возразил Каминари, но после осёкся. — Тёмная Тень?       Оджиро увёл взгляд, словно раздумывая, может ли он взболтнуть лишнего.       — Тёмная Тень неровно дышит ко всему блестящему, — буркнул Оджиро себе под нос, когда Каминари чуть ли не впритык подвинул к нему голову, испытующе заглядывая в глаза.       Каминари шокировано усмехнулся.       — Тёмная Тень порвёт любого, кто косо посмотрит на Аяому. — Каминари хлопнул себя по коленям. — Это же отлично!       — Наверное.       Каминари шумно вздохнул.       — Так. Ладно. Вчера ты был с самого начала? Ну, когда всё произошло?       — Ага.       — Тогда рассказывай! — потребовал Каминари. — Поверь мне, лучше тебе это сделать!       — Только после того, как твои искры перестанут мне угрожать.       — Чёрт, прости.       Каминари даже не заметил, что короткие всполохи электричества начали исходить из его тела. С ещё одним вздохом он успокоился, и Оджиро, уведя взгляд в сторону и всматриваясь вдаль, заговорил:       — Ты знаешь, как это бывает. Все друг с другом общаются на разные темы, лишь краем уха улавливая чужие разговоры. Я и Токоями делились опытом наших тренировок, а Кода жестикулировал что-то для Шоджи. В один момент всё было более-менее тихо, как обычно, я бы сказал, но потом послышался смех Минеты.       — Его смех всегда привлекает внимание, — сказал Каминари, скрестив руки на груди.       — Именно, — кивнул Оджиро. — Я не сразу понял, над кем и по какому поводу Минета смеётся. Сразу послышалось так много громких реплик, что я даже не мог осознать, на что нужно обратить внимание. Аояма выглядел на тот момент весёлым. Ну, знаешь, его улыбка, кажется, никогда не покидает его лица.       — Даже когда Аояма нервничает, он всегда улыбается, — заключил Каминари.       — Было странно видеть, как медленно его улыбка угасала по мере того, как происходил диалог между ним и остальными.       Как знал Каминари, Аояма всегда был оживлённым, но, казалось, что все его эмоции были связаны с улыбкой. Нервная улыбка во время спаррингов с Айзавой или одноклассниками. Беспокойная улыбка во время написания тестов. Дёрганная или чуть надутая улыбка, когда на него не обращают внимания, которого он так пытался добиться от остальных своим ярким образом. Праздничная широкая улыбка от испытываемой им счастья, когда Полночь впервые похвалила его геройским костюм, сказав, что он выглядит очень стильно.       Но Аояма без улыбки?       — Как конкретно это произошло? — спросил Каминари, ощущая, как внутри него сгущается тревожность.       Оджиро медленно повернул к нему голову.       — Я сам до сих пор не понимаю. Всё начиналось достаточно невинно. До смеха Минеты я слышал, как парни обсуждают список покупок для лагеря. Сэро показывал свои новые кроссовки, которые он убил за эти несколько дней. Киришима предложил ему свою запасную нетронутую пару обуви, потому что его старая ещё не износилась. Я, может быть, слышал, как они все обсуждают качественную обувь Тодороки… Аояма лишь сказал, что взял с собой в лагерь крема для рук и лица, которые давно пылились у него на полках. Что-то о том, что весь лагерь для него как какие-то дикие условия. Киришима спросил, есть ли что-то от сухости рук, потому что он машет отвердевшими кулаками, как никогда прежде. Аояма сказал, что у него имеются с собой маски для лица, если ему нужно также увлажнить лицо или что-то подобное. И здесь Минета произнёс то, что это как по-гейски. А Киришима…       — Дай отгадаю, — нахмурился Каминари, — тут Кири объявил, что маски для лица немужественны?       — Ага.       — Ну что за идиот, — буркнул он недовольно. И если для Каминари не было в новинку удивляться чему-то, что связано с Минетой, то Киришима уж точно не должен был фигурировать в чём-то подобном. — Что было дальше?       — Сэро вклинился и сказал, что это странное явления для парня — использовать девчачьи штучки. Типа, крема ещё ладно, но маски для лица? Сэро, на мой взгляд, пытался разрядить обстановку шутками, сравнивая Аояму с девушками, которые слишком пекутся о своей внешности. Что-то про то, что так девушки пытаются вселить в себя уверенность, когда они закомплексованы.       Каминари запрокинул голову и потёр переносицу.       — Боже мой, это было грубо. Сэро придурок!       Оджиро прочистил горло, продолжая:       — Затем в разговор влез Сато. Он был резок и категоричен, соглашаясь с Сэро. Сказал, что парни таким не занимаются, и мужчине нужно быть мужчиной, а не подобием женщины. Поэтому все эти крема, маски для лица и…       — И?.. — поторопил Каминари, когда Оджиро, нахмурившись, замолчал.       — Повадки, — выдохнул Оджиро. — Девчачьи повадки у парней. Я не знаю, Сато будто вцепился в это, рассуждая о том, что такие наклонности у парней спорят с самой природой. Затем был Иида. Он говорил, что герои — это пример для подражания. Что образ, которые они на себя накладывают, должен оставлять позитивный отпечаток у населения, иначе их могут неправильно понять. Поэтому даже герой Косатка, занимающий третье место среди героев, которые выглядят как злодеи, работает над своим образом, иногда делая бесплатные экскурсии для детей в океанариуме и устраивая с ними фото- и автограф-сессии.       У Каминари начинала болеть голова.       — Следующий, должно быть, Тодороки.       Оджиро покачал головой.       — Аояма… задал вопрос Ииде. Спросил, почему же его яркий характер не должен быть примером для подражания. Он привёл в пример героиню Мируко, обращая внимание на то, что на разных интервью она ведёт себя жёстко и прямолинейно, не считаясь с остальными. И также сказал, что однажды она поделилась своим мнением о том, что считает, что герои, объединённые в команды — трусы, потому что полагаются на силы остальных, а не на свои. Его перебили, уже не знаю, кто был первым, но почти все, кого я перечислил ранее, стали ему доказывать, что Мируко, как женщине про-героине, очень идёт мужественность.       — Минета отпустил пару комментариев о её костюме?       — Не думаю, что могло быть иначе.       Каминари не проявлял желания слышать, что конкретно сказал Минета, поэтому незамедлительно поделился с Оджиро своими мыслями.       — Аояма, получается, хотел указать на логические ошибки в их мышлении. Но, я так полагаю, у него не вышло, — нахмурившись, вздохнул Каминари. — Дай мне свой хвост, мне нужно успокоиться!       Оджиро сел к нему боком и любезно протянул к нему хвост, и Каминари незамедлительно начал щупать пушистый кончик.       — А теперь перейдём к Тодороки, — твёрдо сказал Оджиро. — Я не стал бы говорить субъективно, если бы у меня не было жёсткого мнения на его счёт.       — О. Личное мнение о Тодороки? — вздёрнул бровь Каминари. — Я готов! Потому что никак понять не могу, как он вообще оказался в этом балагане.       Оджиро сдвинул брови и дрогнул хвостом, но Каминари успокаивающе провёл по гладкой шёрстке.       — Я равнялся на Тодороки, — сказал Оджиро, — как на одного из самых спокойных людей в классе. Я думал, что он… что он не… чёрт.       Оджиро ругается? Что-то новенькое.       — Что вчера сказал Тодороки?       — Он начал говорить про традиции. Про то, что есть устоявшиеся образы парней и девушек. Что Мируко не должна быть такой жёсткой, что ей нужно быть помягче. А касаемо Аоямы, сказал, что ему, наоборот, нужно избавиться от всех этих девчачьих штук. Мне всегда было интересно, о чём же Тодороки так постоянно задумывается, когда то и дело витает в облаках на уроках. Но я никогда не думал, что при всей его рациональности он скажет что-то вроде этого. Я думал, у него есть своё мнение, но мне показалось, что он тупо согласился со всеми остальными, потому что так удобнее. Помнишь нападение Лиги Злодеев? Я… был поражён тем, что он просто замораживал всех тех злодеев, пытаясь не нанести им лишние травмы. Я как минимум сломал пару ног и рук, а он… следовал какой-то своей внутренней этике героизма до конца. Так что я жалею о том, что не заткнул его. Думаю, что Шоджи, Токоями и Кода — тоже. Мы все уже пожалели о том, что не выказали поддержку Аояме, когда он ещё был в комнате. Джиро, кстати, пришла за Аоямой и почти что утащила его.       После этого последовало молчание, где Каминари пытался сдержать электричество в узде, потому что ему не нужен был подпалённый хвост Оджиро. Он пытался отложить на задворках разума новую информацию и понять, как с ней теперь работать. Но он чувствовать себя таким опустошённым, что ему просто хотелось лечь и в одиночестве заплакать. Или шокировать электричеством всех этих придурков, которые своими неосторожными словами обидели Аояму.       — Ну, я верю в тебя и твою группу тихоней, — легонько улыбнулся Каминари. — Как ты уже сказал, Токоями, Тёмная Тень и Кода пошли утром искать Аояму. Так что… осталось только тебе и Шоджи с ним поговорить.       — Также, как и тебе. Думаю, что Шинсо это не требуется, раз уж он, не зная о ситуации, пришёл с маникюром.       Каминари издал смешок.       — Ага. Если встретишь Аояму раньше меня, то скажи ему, что я хочу себе крашенные ногти!       — Обязательно. — Оджиро почти что улыбнулся, но его губы внезапно сжались и побелели. — Есть ещё кое-что.       Каминари уже устал разочарованно вздыхать.       — Что ещё?       — Аояма не говорил напрямую о своей ориентации. Он не признавался в этом, но и не отрицал обратного.       — О, — вырвалось из Каминари, и на автомате он сжал хвост Оджиро сильнее, совершенно не замечая непонятливого взгляда, кинутого в него. Прошло около пары минут, прежде чем Оджиро внезапно хохотнул.       — Теперь мне точно придётся сказать, что я переборщил с острым карри. — В ответ на это Каминари шатко улыбнулся. Оджиро начал вставать с земли, до самого конца оставляя кончик хвоста в руках Каминари. Через несколько мягких поглаживаний Каминари выпустил пушистый кончик из рук.       — В любом случае Аояма нуждается в нашей поддержке, — сказал Каминари, и после диалогу пришёл конец. Они разминулись.       Батарея высокой ёмкости наконец дождалась Каминари после перерыва. Облокотившись на неё, он повалил голову поверх устройства и начал выпускать электрические потоки.       Что Каминари никак не мог понять, так это то, почему до остальных не дошло то, что Аояма хотел указать на разный подход к геройству. Учитель Айзава учит всех работать в команде. Мируко во всеуслышание говорит противоположное. Сущий Мик и Полночь учат их быть шумными и всегда поддерживают в них «страстный» подход к тем или иным вещам, а учитель Айзава склонен к тому, чтобы показать им более тихую и рациональную сторону геройства, как и Цементос. Так почему же то, что нормально для «мужественной» Мируко, ненормально для «женственного» Аоямы? Каминари считал это глупым. Все эти ярлыки и термины, они такие глупые. Каминари не очень-то и часто общался с Аяомой, но он видел, как тот относится к своим тренировкам. У Аоямы лицо кривилось каждый раз, когда у него начинал болеть живот, но он продолжал и продолжал стремиться к тому, чтобы преодолевать боль и выходить за пределы. Прямо как учит Всемогущий.       Иронично, что сейчас единственное, о чём думал Каминари, так это о том, что произошла какая-то плюс-ультра лажа.       Электричество с каждой пройденной минутой становилось больше, как и мыслей в голове Каминари. Он бы и дальше как обычно наращивал темп, но он услышал позади себя чьё-то трудное дыхание. Каминари повернул голову, и тут же его глаза округлились.       Сгорбившаяся фигура над землёй, руки, упирающиеся в колени и красные волосы. Пряди, немного растрепанные и — что было для Каминари удивительным — спадающие на плечи без поддержки геля для волос.       — Кири? — вырвалось из Каминари.       Киришима резко выпрямился.       — О, чувак, э-э, привет? — Киришима выдавил из себя шаткую клыкастую улыбку и неуверенно взмахнул рукой.       Как бы Каминари ни хотелось взять и просто с ним поздороваться — он затолкал приветствие обратно себе в глотку и подозрительно прищурился.       — Что надо? — резко сказал Каминари, и как по щелчку пальцев электричество угрожающе затрещало вокруг него и увеличилось в размерах.       Киришима не приближался, но упорно держался на месте в нескольких метрах от него. Лишь по его мимолётному расширенному взгляду было понятно, что данное действие застало его врасплох. Так же, как и вчера в комнате парней, когда Каминари дал волю своим эмоциям и причуде.       — Могу я с тобой поговорить? — Киришима стоял прямо, словно скала, но Каминари чуял его неуверенность. Как бы он ни пытался сейчас восхититься Киришимой за то, что даже в момент ощутимой опасности он старался сохранять стойкость — Каминари не мог этого допустить. Поэтому увёл взгляд, равнодушно оглядел лесную местность вокруг горы, а после колко произнёс:       — А что, если нет? Мужественно примешь мой ответ и уйдёшь? Или ты считаешь, что нужно добиться от меня слов, потому что так, по твоему мнению, должны поступать мужчины?       Каминари почувствовал себя пятилетним ребёнком, который тычет пальцем в человека в инвалидном кресле и говорит: «Ого! У вас нет ног!»       Или: «Мам, смотри, она такая толстая!»       Или: «Его голова как у слона, даже хобот есть! Это страшно!»       Только сейчас не хватает изумлённого детского взгляда. В глазах Каминари — укоризна.       Каминари знает, что значит «задеть за живое» или «задеть чувства».       В голову приходит только одно — когда ты ребёнок и не знаешь, что такое слабые места, ты говоришь правду, говоришь то, что видишь.       Когда ты ребёнок — взрослые не обижаются на твои слова, потому что ты не знаешь, что такое толерантность.       Но Каминари уже не маленький мальчик, он не добивает палкой уже поваленного человека, а старается всегда сделать милый комплимент и подбодрить, указывая на индивидуальные составляющие.       Но если клин вышибают клином, то он готов показать это Киришиме на его же примере. И всем остальным, если того потребует ситуация.       Каминари знал, что такое стереотипы, и не принимал их за правду, стараясь выискать для себя истину и не верить первому попавшемуся определению. Но Киришима брал значение слова с поверхности, словно вычитал его в словаре.       Каминари считал, что всё куда сложнее. Не только с ошибочным смыслов слов, но и с людьми.       Поэтому он продолжал считать Киришиму своим другом.       Но Каминари также продолжает обмозговывать информацию, полученную от Оджиро.       Поэтому объективность — не то, с чем сейчас может справиться Каминари. Слишком рано для этого.       Каминари повернул голову и окинул взглядом Киришиму, напоминая себе, что у него есть чёртова миссия. Даже если губы Киришимы были сжаты в тревожную линию, а его плечи поникли; даже если он уже не выглядел так стойко, устремив взгляд себе под ноги и храня тяжёлое молчание, выглядя виноватым — Каминари не мог допустить сейчас мир между ними.       Искры плясали на коже, озаряя во взгляде Каминари жалость.       — Разберись с тем, что для тебя значит мужественность, о которой ты так любишь говорить. А теперь уходи.       Киришима постоял на месте ещё несколько секунд, раскрыл рот, будто собирался что-то сказать, но после закрыл его и, развернувшись, ушёл. Каминари продолжил тренировку, обнимая батарею высокой ёмкости так, словно хотел почувствовать от неё тепло и утешение, которые она не могла дать.       Прошло, может быть, полчаса, прежде чем Каминари снова услышал позади себя чьё-то пыхтение. Он обернулся, заранее увеличивая мощность причуды. Всполохи электрических молний метались вокруг него.       — Почему здесь нет каких-то деревьев или типа того? — сетовал Сэро, намотав на пальцы клейкую ленту из локтя. — Так бы я добрался быстрее.       Сэро почти что впритык уткнулся в электричество и остановился, смотря на Каминари немного озадаченно.       — Эм, хах, братан. — Сэро взлохматил волосы, делая осторожный шаг вперёд. — Не мог бы ты немного поумерить пыл? Мне как-то неловко разговаривать с тобой через такое большое расстояние.       — С чего ты взял, что я вообще буду с тобой разговаривать? — невольно вырвалось из Каминари, и искры от электричества облизали ноги Сэро.       — Воу-воу, ладно! — отшатнулся Сэро на пару шагов назад. — Хорошо, окей, твоя взяла! Я остановлюсь тут.       — Уходи.       — Послушай, братан-       — Не называй меня так! — крикнул Каминари, и после этого в его груди что-то на секунду сжалось.       Даже от самых ужасных шуток, — которыми они перекидывались время от времени — Сэро никогда ещё не выглядел таким ошеломлённым. Его будто ранили в самое сердце.       — Хорошо, Каминари, — сказал Сэро, когда вернул себе самообладание. — Я хочу с тобой поговорить.       — Я же сказал — нет. — Каминари покрепче обхватил батарею высокой ёмкости.       — Ты даже не даёшь мне шанс! — изумился Сэро. — Почему ты вообще так обозлён?       — Почему? — потрясённо прошептал Каминари, а после нахмурился. Его голос приобрёл нотки раздражения и недовольства. — Ты звучишь так, будто меня в этом обвиняешь? Серьёзно, братан? Хочешь понять, почему я злюсь?       Каминари вскочил с земли и уменьшил мощность причуды, но каждый его шаг, ступавший в сторону Сэро, мерцал всполохами искр и затухал только для того, чтобы всё повторилось вновь.       — Как ты пытался разрядить обстановку, когда вся та ситуация с Аоямой набирала обороты? Что-то про то, где ты сравнивал Аояму с девушками, которые так обеспокоены своей внешностью, потому что закомплексованы? Или может скажешь мне о той херне, где ты говорил о том, как странно парням использовать маски для лица? Ты, чёрт возьми, идиот! — рявкнул Каминари под конец.       — Да что в этом не так!       — В этом не так абсолютно всё. — Каминари остановился в паре шагов от Сэро, окружая себя оболочкой причуды. Его плечи напряглись, взгляд стал острым и затенённым. И каждое слово, вырывавшееся из рта Каминари, было произнесено почти сквозь зубы: — У всех нас есть комплексы. Кто-то говорит о своих открыто, а кто-то — нет. Грубо шутить шутки о чьих-то теоретических комплексах. И, что ещё более грубо — рассуждать о банальном уходе за собой, как о чём-то, что может не подходить кому-то по половому признаку.       Сэро слегка нахмурился.       — Аояма меня не так понял, — сказал он тихо, но неуверенно.       — О, правда? — равнодушно спросил Каминари.       — Да! Это был просто жёсткий юмор, — подхватил Сэро. — Может быть это было не к месту, но ты же знаешь, что иногда такое бывает?       На лице Сэро появилась смущённая улыбка.       — То есть, ты просто неудачно пошутил?       — Так точно! Я не знал, что всё впоследствии так закрутится. Просто плохая шутка, — развёл Сэро руками в стороны.       Каминари отвернул голову, не проявляя видимых эмоций на лице. Он перекатился с носков на пятки, засунув руки в карманы спортивных штанов.       — Ты же знаешь, как ты у меня записан в телефоне?       Сэро явно не ожидал такого вопроса; он склонил голову и вздёрнул брови.       — «Родственная душа»?       — «Платонический любовник», — ответил Каминари, возвращая к удивлённому Сэро ровный взгляд. — Каждый наш рейд по шуткам, будто какая-то порнуха. Я считаю наши отношения бесконечным половым актом. — Сэро издал смешок, но Каминари не чувствовал в себе сил смеяться. — Это как-то по-гейски, не находишь?       — Это же шутки.       — А что есть в каждой шутке, Сэро? — Каминари сделал паузу, но как только понял, что Сэро не намерен отвечать, продолжил: — Если следовать моему сравнению, кого из нас ты бы поставил на место женщины, а кого на место мужчины? Наверное, я буду на месте женщины, ведь я пользуюсь масками для лица, кремом по уходу кожи, выливаю по сто флаконов себе на волосы, чтобы они были мягкими и хорошо пахли, а также хочу сделать себе маникюр, прямо как Шинсо. А если каждые отношения рассматривать сквозь призму половых стереотипов, то посчитал бы ты Бакуго девушкой, ведь он, каждый раз надевая геройский костюм на тренировку, торчит у зеркала по полчаса, чтобы разукрасить свои глаза чёрными тенями. — Каминари усмехнулся. — Глянь на Джиро, ведёт себя как мужик, да и грудь у неё плоская и задницы совсем нет. Нет в ней девчачьих повадок от слова совсем. Считаешь ли ты её стрёмной из-за отсутствия женственности? Если нет, то почему Аояма вдруг стал каким-то странным?       Сэро, будто не слышавший всех слов Каминари, начал быстро лепетать:       — Ты… слушай. Боже. Мы с тобой шутили кучу шуток про геев! Мы даже фантазировали о том, что если бы мы оба были по парням, то секс у нас был бы смешной и неловкий! Особенно с теми светящимися презервативами в темноте… мы даже искали видосы с ними, а потом ржали, как идиоты! Боже мой, боже… я намекал Шинсо о том, что между тобой и ним… крепкая мужская дружба… когда услышал от Тодороки про то, что вы запирались вдвоём в туалете… — Щёки Сэро покраснели, будто он что-то осознал. Он приложил ладонь ко рту, ошарашенно смотря на Каминари. — Если ты про то, что в каждой шутке есть доля правды, значит ли это, что ты..?       И если у Каминари было желание скинуть Сэро с горы, то оно пропало, как только он зацепился за слова о Шинсо.       — Что. Чёрт возьми. Ты несёшь! — почти что крикнул Каминари.       — О, так ты не по парням…       — Какого хрена, Сэро!       — Если ты не по парням, то…       — Я не знаю, по парням я или нет! — невольно вырвалось из Каминари, и он заткнул себе рот обеими ладонями, расширив глаза.       — О. Ты не…       Так же быстро ладони отнялись от рта, чтобы закричать:       — Сейчас это не имеет значения! — Каминари ощутил, как холодок вбирается по его шее, потому что на протяжении всего диалога Сэро будто его не слышал. Потому что перелом с реальностью оказался для Каминари слишком контрастным. Так что, пока он находился в запале, он начал быстро тараторить: — Если тебе дорога наша дружба, то обдумай всё то, о чём я говорил ранее. Можете запереться с Кири вдвоём и обо всём поговорить. Разберитесь, чёрт возьми, со всей этой кашей в мыслях. Сделайте грёбанные выводы из своего поведения! Поймите, что вы оба повели себя как тупые куски дерьма, соглашаясь со всяким бредом, которые несли Иида, Сато, Тодороки и Минета. Я всё ещё считаю вас двоих друзьями, но ты и Кири вмиг попадёте в раздел моих мысленных врагов, прямо как Минета, если я ещё хоть слово услышу о мужественности или женственности, о странности Аоямы, о девчачьих повадках. О традиционных образах парней и девушек, о том, что что-то там спорит с самой природой. О том, что ему нужно поработать над своим геройским образом, потому что — внезапно! — он должен нести в себе позитивный отпечаток для населения. — Каминари дал себе мгновенье, чтобы вдохнуть воздуха, и после рявкнул: — Прямо сейчас я даю тебе один шанс, чтобы ты немедленно покинул моё место тренировки!       — Каминари-       — Три!       — Подожди-       — Два!       Каминари опустил голову и вытянул руку.       — Стой!       — Один, — прошептал Каминари, и волна электричества отправила Сэро в полёт.       Каминари не обернулся, когда услышал хлопок тела о землю; он знал, что с Сэро всё в порядке, потому что понимал, какой поток электричества будет безопасным для человека. Сэро почувствует лишь дискомфорт в виде дрожи по всему телу.       Батарея высокой ёмкости тотчас же была обхвачена руками Каминари, и он опустил голову на устройство с тревожным чувством стыда, с которым не знал, как бороться.       Он не помнил, чтобы когда-либо так серьёзно ссорился с Сэро и Киришимой. Он не помнил, чтобы когда-либо говорил с ними о настолько глубоких вещах, которые ему важны.       Возможно, что это был просчёт со стороны Каминари. Дружба с кем-то — не просто лёгкие разговоры и совместные прогулки; не просто увеселительные проделки, где они надоедают Бакуго. Сейчас ему казалось, что он потерял поддержку и опору. Обернись к ним спиной — и его будет ждать то же самое, что было в средней школе, когда он был прыщавым и тупым Каминари Денки, где его то и дело поднимали на смех те, кого он считал друзьями.       Каминари мотнул головой и вернулся к тренировке, выпуская электричество. Киришима и Сэро не такие. Он верит в это. И на данный момент Каминари не списывает их со счетов. Он обязательно с ними поговорит.       Каминари достиг пика и впал в режим «дурачка». Мысли были пустынными и ветреными, и под конец он готовился к тому, что быстро сходит на обед, сделав себе несколько бутербродов, и пойдёт на спарринги.       Но как только он смог нормально двигаться, то услышал неподалёку от себя шум. Не пыхтение или тяжёлое дыхание, а характерный звук… льда.       Вот это уже забавно.       Каминари скользнул взглядом по Тодороки (которому хватило ума не подходить слишком близко, хотя электричества уже не было), заканчивающему избавляться от глыб льда, расплавляя их огнём. Когда Каминари надел резиновых чехол на батарею, Тодороки подал ровный голос:       — Я принёс тебе воды.       И правда. В его руках была бутылка.       — В чём подвох? — спросил Каминари и направился в сторону Тодороки, чтобы пройти мимо и спуститься по склону горы. Уже не было ни злости, ни негодования. Просто пустота и усталость. Каминари ощущал себя выжатой досуха тряпкой, и поэтому не видел смысла брыкаться.       Они поравнялись и начали идти нога в ногу.       — Я хочу с тобой поговорить, — послышался спокойный голос.       — Все от меня чего-то хотят, но никто так и не спросил, чего хочу я, — вздохнул Каминари.       — Думаю, ты хочешь пить.       Тодороки непрошибаем. Это могло бы с лёгкостью насмешить Каминари, но ситуация к смеху не предполагала.       — Ты прав. — Каминари принял воду и отпил из бутылки пару глотков. — Но говорить с тобой я не хочу.       — Хочешь сделаю тебе холодную собу на обед? Будет вкусно.       Каминари вздёрнул бровь. Что ж, предложение Тодороки было заманчивым. А его попытка не навязываться подкупала.       — Если только соба будет горячая.       — Это невкусно.       — Горячая соба, — подвёл черту Каминари. — И не забудь добавить туда курицу.       Углядев на лице Тодороки намёк на хмурость, Каминари фыркнул.       — Хорошо. Я постараюсь. Можно вопрос?       В голове Каминари прокрутились слова Оджиро о Тодороки. Сейчас Каминари мог предположить, что Тодороки не говорил своё мнение, а всего лишь озвучивал переформулированные реплики остальных. Не слишком себя обнадёживая, Каминари ответил:       — Валяй.       — Кто такие гомофобы?       Какого хрена.       — Какого хрена?       Каминари даже остановился, размышляя над тем, правильно ли он расслышал вопрос.       — Вчера ты сказал, что половина из нас гомофобы. Я не знаю, кто это, но я знаю, что не хочу быть гомофобом.       О боже. Откуда свалилось это бедное, наивное дитя? Каминари уставился на Тодороки во все глаза.       — Почему… почему бы тебе не спросить Мидорию? — с хрипотцой в голосе спросил Каминари, потому что внезапно у него сдавило горло.       Тодороки сжал губы и нахмурился при упоминании своего друга.       — Мидория дал мне неправильный совет. Я не хочу спрашивать у него, потому что теперь, думаю, он может дать мне неправильный ответ на вопрос. Я хочу избежать этого. Поэтому пришёл к тебе. Ты, кажется, эксперт. Кто такие гомофобы?       — Подожди-подожди! Боже мой… — забубнил Каминари, а после сощурил глаза. — Стоп. Что за совет тебе дал Мидория?       Тодороки уставился в землю.       — Отвечу тебе, если ты ответишь мне.       И, честно сказать, будь на месте Тодороки кто-то другой, участвовавший во всей той заварухе, Каминари бы ушёл, не оглядываясь. Но чёрт возьми, если пытливая душа Каминари не узнает, что там был за совет!       — Сначала ты. И после — задавай мне хоть тысячу вопросов.       Тодороки, казалось, заколебался. Прежде, чем начать говорить, он пнул камушек под ногами.       — Я спрашивал у Мидории, как вести разговоры с людьми, — тихо проговорил Тодороки.       — И что же Мидория ответил? — спросил Каминари.       — Он сказал, что мне нужно почаще влезать в разговоры. Он сказал, что со стороны я не кажусь общительным, поэтому мне нужно иногда поддерживать разговор людей вокруг себя, чтобы они чувствовали себя комфортно рядом со мной и знали, что я участвую в обсуждении.       — И как это превратилось в неправильный совет? — полюбопытствовал Каминари.       — Аояма не чувствовал себя комфортно, когда вчера я поддерживал разговор с остальными.       — Потому что твои слова обидели Аояму! — возмущённо брякнул Каминари.       — Я не понимаю, почему. — Вопреки тому, как бесцветно звучали слова Тодороки, выражение хмурости на его лице стало сильнее. Он выглядел озабоченным.       — Ну, что тут сказать. Ты поддержал оскорбительный разговор.       — Я просто хотел… пообщаться. — Тодороки обнял себя за плечо, уведя голову в сторону. Он выглядел как потерянный щенок в большом городе, не понимая, куда делся его хозяин. И, как обычно, он будто мыслями унёсся далеко-далеко. — Я не хотел оскорблять Аояму. Оскорблять кого-то нехорошо.       — Ладно, — сказал Каминари спустя несколько секунд. — Здесь есть над чем поработать… ты вроде гибкий.       Напряжённое выражение на лице Тодороки чуть смягчилось, сменившись лёгким удивлением.       — Ты считаешь меня гибким? Бакуго называет мой стиль боя вялым и деревянным.       Каминари поражённо фыркнул и рассмеялся. Хорошо. Теперь он точно убедился, что Тодороки не должен был участвовать в случившемся. Сочетание Тодороки и социальных навыков приравнивается к паршивому сочетанию Каминари и всему, что связано с математикой.       — Я сказал что-то не так, — твёрдо сказал Тодороки и даже кивнул сам себе. — Как тогда с дружбой между человеком и картошкой.       И для Каминари это звучало настолько душераздирающе трогательно, что он без тени насмешки улыбнулся Тодороки и похлопал его по плечу.       — Объясню тебе позже, хорошо? Поверь мне, тебе не о чем беспокоиться. — Каминари дождался кивка Тодороки, и после они возобновили путь. Наступила очередь Каминари отвечать на вопрос, и, оглядываясь по сторонам и убеждаясь, что вокруг даёт о себе знать только шелест листьев, он начал говорить: — Гомофобы — это люди, испытывающие острую неприязнь к другим людям, которые предпочитают выстраивать любовные отношения со своим полом.       Тодороки кивнул, задумчиво потерев подбородок.       — Эм, а «пидор» это…       — Плохое и очень оскорбительное слово! — вклинился Каминари, нахохлившись.       — …тоже самое, как назвать девушку «сукой»? — закончил Тодороки, и Каминари разве что ошарашенно кивнул в ответ. — О человеке, которому нравится свой пол, правильно говорить «гей»? Так сказал Иида.       — Почти. Гей — тот, кому нравятся парни. Лесбиянка — по девушкам. Бисексуалу нравятся оба пола.       Тодороки издал неторопливое «ммм» и погрузился в молчание. Каминари сделал ещё пару глотков из бутылки, и когда он с Тодороки преодолел половину пути до базы про-героев, тишина прервалась:       — Я поддержал оскорбительный разговор. Но я не понимаю, как именно. Что я сказал не так?       Заведя руки за голову и дав себе пару мгновений на обдумывание, Каминари спокойно спросил:       — Ты правда считаешь, что Мируко нужно быть помягче?       — Её характер… она не… не похожа на девушку. — В словах Тодороки была неуверенность, будто он повторял что-то, что ему говорили с самых пелёнок.       — А какой должна быть девушка?       — Тихой, кроткой, скромной. — Тодороки будто выдавливал из себя слова.       — Ну, что ж, давай пройдёмся по девушкам из нашего класса. Кто из девушек… девушка, а кто нет? Как насчёт Яойорозу?       — Яойорозу идеальный пример девушки.       — Но она не подходит под озвученные тобой характеристики.       Тодороки выглядел искренне удивлённым.       — Почему?       — Потому что она не тихая и не кроткая. Скромная, это да. Но она ломает доброй половине класса лица, укладывая их на лопатки, что означает, что она нихрена не кроткая. А стреляет Яомомо из пушек так, словно испытывает удовольствие от их громкости. Она не тихая.       — Это потому что… она героиня.       Каминари хмыкнул.       — Тогда почему Мируко должна быть помягче? Она же героиня. Такая же, как и Яомомо.       Тодороки не нашёл, что ответить, вновь погружаясь в молчание. Каминари понимал, что уложить в голове противоречащую информацию бывает сложно. Поэтому он терпеливо ждал, как ждут опаздывающего автобуса. База Диких-Диких Кошечек уже виднелась сквозь деревья.       — Какой должна быть девушка? — спросил Тодороки.       — По моему мнению, всё просто. Биологического пола достаточно для того, чтобы уже быть девушкой. Тоже самое относится к парням.       — Ты про пестики и тычинки.       — Да, я про член и вагину, — хохотнул Каминари, тем самый смущая Тодороки. Но, решив пощадить его, он вернул на лицо серьёзный вид. — Не имеют значения устоявшиеся характеристики, которые кто-то там надумал, Тодороки.       — Шото.       — А?       — Называй меня Шото. Пожалуйста. И я… ммм. — Тодороки остановился, когда они почти что достигли поляны у базы, где виднелись подростки в синих спортивных формах, поедающих свои обеды. Каминари обернулся к нему, готовясь слушать. — Я сказал Аояме, что ему нужно избавиться от… девчачьих штучек и что ему нужно быть пожёстче. Значит, это то, чем я его обидел..?       — Думаю, это нужно спросить у самого Аоямы. Но если тебе нужно моё мнение, то да. Я бы обиделся. Потому что, по сути, ты сказал ему избавиться от части себя и попытался навязать что-то противоестественное ему. В конечном итоге то, что произошло вчера, можно упростить до одного вывода — все вы применили к Аояме психологическое насилие. И это иногда хуже, чем физическое воздействие.              Каминари бы сравнил Тодороки с губкой, которая впитывает в себя всё, что только можно. Но, что более важно, в характере Тодороки присутствовали те качества, которые могли справиться с любыми препятствиями на его пути. Будь то спарринг или, в данном случае, внутренняя борьба с самим собой, где он отметал старые установки и принимал новые.       Каминари ощущал, как пупок буквально прилипает к позвоночнику; он безумно хотел есть. Но он не смел прерывать раздумий Тодороки, потому что на его лице было неприкрытое изумление. Каминари сам удивился, наблюдая, как постепенно лицо Тодороки приобретало оттенки чего-то безобразного, будто он проснулся от кошмара.       Тодороки коснулся своей щеки, а лёгкий ветерок откинул его волосы назад, полностью обнажая багровый шрам вокруг льдисто-голубого глаза.       Тодороки смотрел на Каминари с доверием.       — Ты знаешь о браках ради причуд?       И в тот же момент так, словно вся его решимость, гнев и ненависть собрались воедино, сплетаясь в фантасмагорические уродливые узоры. Аура невиданного до этих минут тихого ужаса окутала Каминари в жестяной кокон. Желание поесть полностью пропало, когда у него сдавило внутренности. Все мысли Каминари улетели в окно, а неожиданность вопроса заставила его замереть на месте.       Он и не подозревал, насколько велика может быть ноша Тодороки.