Точка схода

      Несмотря на то, что до его слуха доходили встревоженные тихие голоса, он не открывал глаза. Постель была тёплая, подушка мягкая, и он был не против снова провалиться в сон без сновидений, но что-то на лице впивалось ему в челюсть. Это не мешало ему спокойно дышать, но это приносило неудобство.       Каминари слабо приоткрыл один глаз, затем второй. Картинка поначалу была нечёткой, но ему удалось разглядеть рядом с собой размытые фигуры; они склонились над чем-то.       // ...часов назад закончилась пресс-конференция, и на этот раз, в отличии от предыдущих, академия Юэй выступила очень неоднозначно… //       Новости?       Разум Каминари всё ещё плавал на поверхности, но взгляд постепенно прояснялся. Его вниманием завладел красный цвет волос, причёска была поднята к верху знакомым образом. Киришима, подсказал мозг Каминари. Киришима сидел на конце кровати и, как и другие фигуры, сгорбился над телефоном.       // …люди высказываются в соцсетях о том, что Сотриголова тот пример учителя, которого они бы хотели видеть в своих школах… //       Киришима был зажат между Бакуго и Тодороки, а бабушка сидела в коленях Каминари, приложив руку к уху, где можно было разглядеть маленькие искры. Она прислушивалась с помощью своей причуды.       Стоп. Бабушка?       // …стремление защитить перед СМИ студента — даже такого, как Бакуго, — несмотря на то, что многие статьи… //       — …учитель придурок, — недовольно выплюнул Бакуго, и бабушка стукнула его тростью по ногам, что-то проворчав.       Каминари моргнул в её спину.       // …а что касается Шинсо, то здесь было выявлено, что люди резко негативно настроены против… //       Каминари шумно вздохнул и выпрямился на постели, стащив рукой маску для подачи кислорода. Его плечо прострелило болью, и он издал слабый стон, когда другой рукой пытался коснуться ноющего места. Но вместо этого послышалось звяканье метала.       Первой отреагировала бабушка; она резко обернулась, расширив на него свой единственный глаз.       — Что-       Каминари так и не успел окончить вопрос скрипучим голосом — он даже не знал, что хотел спросить — как его бабушка зажала ему рот морщинистой ладонью.       — Молчи, молчи, — тихо, но настойчиво, сказала ему она.       Киришима, Бакуго и Тодороки уже смотрели на Каминари, и все как один отразили друг от друга поджатие губ.       // …похищенный студент Шинсо Хитоши, и история его семьи вызывают в обществе беспокойство. Несмотря на то, с каким убеждением Сотриголова выступил на пресс-конференции… //       — Сейчас выключу… — суетливо сказал Киришима.       — Нет, — сквозь руку бабушки стойко прохрипел нахмурившийся Каминари. Он вытянул руку вперёд, минуя боль в плече. Киришима с сомнением передал ему телефон, и Каминари положил устройство на колени. Рука бабушки с его рта пропала.       С экрана на него смотрела и говорила безыменная женщина, а сбоку от неё был квадрат, в котором опрятное лицо Айзавы беззвучно двигалось.       // …новости о том, что Шинсо Харука убила своего мужа, потрясла журналистов, и теперь многие высказываются о сомнительном попадании её сына, Шинсо Хитоши, на геройский факультет академии Юэй. Для тех, кто пропустил прямой эфир пресс-конференции, спешу напомнить, что по закону Японии человек, поступающий в общеобразовательное учреждение на ряд определённых профессий, не имеет права обучаться, если профессия хоть как-то может поспособствовать тому, чтобы вытащить родственника из тюрьмы. Что имел в виду Сотриголова, когда сказал, что в данном законе есть, цитирую: «одно большое но»? На этот вопрос в данный момент все ищут ответ. Но кое-что мы можем сказать с определённой точностью: всё это очень мутная и запутанная история. Похищение Шинсо Хитоши не было случайностью, Лига Злодеев нацелилась на него изначально. Что ж, на данный момент — это все новости об академии Юэй, а теперь перейдём к другим новостям. В районе… //       Каминари закрыл глаза, медленно вдыхая и выдыхая. Вес с его колен пропал, по движениям сбоку от себя он понял, что бабушка взяла телефон и выключила новости. Палата погрузилась в тишину. Раздавшиеся шорохи дали понять Каминари, что кто-то из его друзей обогнул постель и сел на неё к его бёдру. Но ничего сказано не было.       Каминари шевельнул нетравмированной рукой в попытке избежать боль в другой, но вместо этого снова раздался лязг метала, его запястье натянулось и не смогло двинуться дальше. Каминари открыл глаза и повернул голову.       Наручник соединял его руку с боковым прутом больничной постели. Каминари чуть не подавился резким вдохом, его глаза расширились, а рот открылся в потрясении.       — Денки, — тихо, но упрямо сказала его бабушка, выбивая любую попытку Каминари что-то сказать. — Послушай меня сейчас очень внимательно. Послушай.       Её единственный глаз янтарного цвета выпучился на Каминари, и теперь она стала похожа на безумную старуху; вся из себя со взъерошенными волосами, где жёлтые и седые пряди неровно перемешивались, а лицо с кучей морщин заключали этот образ. Каминари как обычно высмеял бы её, она как обычно замахнулась бы на него тростью и назвала бы негодником, но Каминари понимал, что эта ситуация не из разряда будничных.       Каминари выдохнул, собираясь с силами, и вопросительно склонил голову в сторону наручника.       — Что-       Он закашлялся, снова пошевелился и на этот раз скрыл звук ладонью. Плечо заныло, и он скривился, но затем чья-то рука пустила холод по больному месту.       Затем взгляд Каминари заметил движение; Киришима достал из рюкзака бутылку воды и передал её Тодороки, который своей причудой не давал Каминари ощутить ещё больше боли. Бабушка не рисковала говорить, пока Каминари не закончил пить.       — Я не виню тебя в том, что произошло. — Её голос был непоколебим. — Пожалуйста, прими то, что я скажу, со всем спокойствием, которое у тебя есть.       Каминари нахмурился и с новообретённой настойчивостью глянул сначала на бабушку, а после на наручник. Она взяла его щёки в шершавые ладони и заставила смотреть только на неё.       — Ты убил злодея, Мунфиша. Геройская Комиссия что-то замышляет в отношении тебя. Они думают, что ты угроза, поэтому на твоём запястье наручник. Снаружи караулит коп, и ему дан приказ сообщить высшему руководству, когда ты очнёшься. Я не знаю, что будет дальше, но я буду сопровождать тебя на каждом этапе пути. Я не дам тебя в обиду, Денки, ты понял?       Каминари смотрел на неё ещё какое-то время, в его голове крутилось множество мыслей, но, минуя их, он шатко кивнул, и бабушка, задержав на нём взгляд одного глаза, убрала ладони с его лица.       — Мы на твоей стороне, — сказал Киришима, выдавливая из себя крохотную улыбку, Тодороки твёрдо кивнул, а Бакуго, скрестив руки, хмыкнул, одобряя произнесённые слова.       — Ты спас нам жизни, Каминари, — ровным голосом сказал Тодороки, но хмурость его бровей выдала его: не так он безмятежен, каким хотел казаться.       Бакуго подошёл к постели и потеснил бабушку, она не была против и сдвинулась чуть в сторону, давая ему упереть руки в постель и склонится над лицом Каминари. В его взгляде был гнев, но он не был направлен на Каминари.       — Вопрос времени, когда случившееся попадёт в телек. Я созвонился со своими каргой и старикашкой, у них есть связи с некоторыми журналистами, так что знай, что между СМИ будет ожесточённая битва. — Бакуго злобно ухмыльнулся.       За дверью послышались шаги, так что следующее произошло довольно быстро; Тодороки нацепил маску на лицо Каминари и надавил на его грудь, чтобы он лёг обратно в постель, Бакуго отпрянул и подбежал к Киришиме, который прятал бутылку воды обратно в рюкзак, а бабушка схватила телефон и снова включила новости. Они сгруппировались так, чтобы закрыть обзор на Каминари. Каминари, борясь с дрожью из-за вновь ощутимой боли в плече и с растерянностью в разуме, догадался закрыть глаза и сделать вид, что он ещё без сознания.       Кто-то подошёл к постели, затем мягкий женский голос прервал тишину:       — Извините, пожалуйста, прошу всех выйти. Мне нужно сменить предметы ухода за лежачим больным.       — Вы трое, на выход, хоть мой внук без сознания, но имейте совесть оставить ему хоть какую-то приватность, — очень тонко «отчитала» их бабушка. Звук топанья ног отдалялся от постели, пока дверь не закрылась. — А меня, милочка, поймите. Я не отойду от внука ни на секунду. Я не буду вам мешать.       Вес с постели пропал; бабушка встала.       Каминари воевал с желанием выпрямиться на постели от обретённой неловкости и от осознания того, что он был настолько бессилен, что ему понадобилось предметы ухода за лежачими больными. Это навело его на мысль, что наверняка медсестра займётся сменой мочеприёмника и, что было намного хуже, памперса. Если все так настойчиво прикинулись в том, что он до сих пор без сознания; даже если он испытывал сейчас ужасное смущение, Каминари должен сохранить их секрет как можно дольше. Не только в их интересах, но и в своих. На данный момент его мысли были в суматохе, но на поверхности плавали вопросы, которые так или иначе можно было сравнить с яркой неоновой вывеской.       Он не реагировал на чужие прикосновения и абстрагировался, давая волю мыслям наконец захватить его разум. Сколько дней он лежал без сознания? Сколько дней Шинсо находился в логове злодея? Шинсо уговаривают перейти на сторону злодеев? Пытают ли его, если он отказывается от их предложения? Мама Шинсо убила мужа и находилась в тюрьме? Каминари всё отчётливее понимал, почему Шинсо скрывал информацию о своей маме, почему Эри на радио Сущего Мика так пространно говорила об их маме, сообщая, что она «далеко». Что произошло на пресс-конференции? По какой причине Айзава защищал Бакуго?       И.       И.       Каминари тихо справлялся с наступающей паникой, пока чужие руки перемещались по его телу. Он убил злодея? Мунфиша? Теперь его хотят судить и посадить в тюрьму? Как он станет героем, если…       — …если ваш внук очнётся-       — Конечно.       Каминари не рисковал открывать глаза, даже когда дверь захлопнулась, и даже когда куча шагов направилась к его постели. Он ждал. Бабушка выключила новостной канал и сказала:       — Она ушла.       Каминари распахнул глаза, не двигаясь телом, его взгляд нашёл бабушку.       — Ба-баб… — истошно прошептал он в маску. Каждый вздох воспламенял его лёгкие.       — Тише, тише. — Рука бабушки опустилась на его колено. Её взгляд был твёрдым, но успокаивающим. Будто в такой одноглазой старухе скрывалась сила, неподвластная времени.       — Эй ты, не паникуй, — шёпотом рыкнул Бакуго, пока Киришима нервно озирался на дверь.       — Многоуважаемая Ясуко, как долго мы будем делать это? — спросил Тодороки, выловив взгляд Каминари.       Бабушка выдохнула и прикрыла глаз, щипая себя за переносицу.       — Денки, — сказал она таким мучительным тоном, что у Каминари сжалась грудь. — У нас не так много времени. Мы дождёмся Айзаву, и после придётся сказать им, что ты очнулся.       — Учитель Айзава уже едет? — спросил Тодороки.       — Милые девушки, Джиро и Яойорозу, уже связались с ним. — Бабушка указала на своё ухо, откуда вылетело несколько искр. — Я слышала их телефонный разговор.       Бакуго фыркнул.       — Не хотел бы я находится с вами в одном доме и рисковать тем, что смотрю порнуху.       Каминари подавился, когда из него вырвался ошеломлённый смешок. Он покраснел не от нехватки воздуха, а от воспоминаний. Его бабушка со своей причудой могла при желании улавливать звуки, доносившиеся от электрических устройств.       Бакуго вскинул брови.       — О боже, ты, придурок, ты смотрел порнуху, пока эта пиратка находилась дома… — проворчал Бакуго.       Каминари покраснел ещё сильнее, попытавшись снять маску с лица, но Тодороки сделал это за него, мягко надавив на его грудь, чтобы он продолжал лежать.       — О, Денки делал это не один раз, зная, что я могу подслушать его видео. Он очень изобретательно-       Каминари возмущённо лягнул бабушку коленом в бедро, обрывая её на полуслове. Киришима тем временем краснел так же густо, как и Каминари.       — Все время от времени балуются, занимаются рукоблудием, — заключил Тодороки с покрасневшими ушами. — Не смущайся этого, Каминари.       — Рукоблудие? Балуются? Используй слова правильно, Двумордый! Это называется дрочка! Гонять лысого! Фапать!       — В крайнем случае мастурбация, — совершенно бесстыдно вставила бабушка.       Киришима задыхался на фоне, не смея сказать и слова. Каминари сделал шумный вдох, прикрывая глаза, и тихонько рассмеялся от нелепости ситуации. Его бабушка в окружении его друзей обсуждает с ними, какое слово правильней использовать для…       — Тебе уже лучше? — спросила бабушка, похлопывая Каминари по ноге.       — Ага, — прохрипел он и попытался выпрямиться на постели; ему снова помогли — бабушка с одной стороны и Тодороки с другой. — Хитоши. Новости. Что там?       Каминари не было больно говорить, горло лишь немного саднило, но с учётом того, что бабушка так настоятельно хотела, чтобы он молчал, он упрощал свои предложения, почти шепча их, в угоду ей. И, видимо, в угоду остальным.       И так он узнал, что Шинсо нет уже четвёртые сутки, и из этого выходило, что сам он лежал без сознания такое же время. Каминари прислушался к ощущениям в своём теле; привычных потоков электричества он не наблюдал, ничто не жужжало и не текло по венам. Каминари смог выдавить из своего пальца лишь парочку жалких искр.       Иронично, что на его запястье нацепили наручник, но не устройство по блокировке причуды. Если бы причуда была на месте, он теоретически мог прибегнуть к попытке побега, расщепить метал электричеством или что-то в этом роде. Это была всего лишь мимолётная мысль, которую он не собирался претворять в жизнь; Каминари часто совершал всякие глупости, но в его планы не входило заигрывать с правосудием.       — Ты же слышал, что его мама в тюрьме, да? — осторожно спросил Киришима.       — Если меня посадят в тюрьму, то я хочу попасть к ней, — горько усмехнулся Каминари, и бабушка дала ему лёгкий подзатыльник. — Мама у Хитоши милая! — оправдался в ответ Каминари, хотя знал, что бабушка ударила его за то, что он высказался о попадании в тюрьму, а не за то, что он хочет оказаться в камере у определённого человека.       — Ты что-то знаешь о его маме? — спросил Тодороки. — Я имею в виду, что-то больше, чем то, что говорила Эри на радио.       — Эри говорила о том, что скучает по маме и любит её, — высказался Киришима. — И что она с братом не виделись с мамой несколько лет.       — Разве Эри не говорила, что они с ней встречались? — спросил Бакуго.       — Да, они виделись с ней, — прошептал Каминари, вспоминая разговор по видеосвязи с Шинсо накануне тренировочного лагеря.       Мне и Эри приятно наконец её увидеть и пообщаться с ней, — говорил тогда Шинсо с редкой для него широкой улыбкой. — Я перерос её на целую голову. Теперь моя мама гном по сравнению со мной.       — Учитель Айзава и персонал Юэй были в курсе семейной ситуации Хитоши, так? — Это был риторический вопрос, так что Каминари, не дожидаясь ответа, быстро добавил: — Я верю в то, что за всеми этими новостями скрывается что-то больше.       Скрываются детали, контекст, что-то неоднозначное. Однажды Каминари спросил Шинсо о языке жестов, спросил, есть ли в его семье слабослышащие, и получил в ответ то, что знание языка жестов — вынужденная мера. Шинсо признался в том, что его отец не хотел, чтобы он разговаривал. Шинсо изучал язык жестов вместе с мамой. Было ли что-то хуже того, что его отец запрещал ему говорить?..       Каминари вздохнул.       — Ты оправдываешь маму Мешка-под-глазом, но ничего о его маме не знаешь, — хмыкнул Бакуго.       — Но я знаю Хитоши. — Взгляд Каминари омрачился на нахмуренный взгляд Бакуго. Каминари познакомился с Шинсо несколько месяцев назад, а потом прирос к нему, как пиявка, в попытке сделать его своим другом. У Каминари получилось; сквозь все пустые разговоры Каминари говорил с Шинсо о том, о чём бы не сказал никому из присутствующих. Он доверял суждениям Шинсо. — И лучше бы тебе не сказануть лишнего, потому что я тебе, чёрт возьми, разобью нос.       — И при этом увеличишь свой срок пребывания в тюрьме? Идиот… АЙ!       Бабушка ударила Бакуго тростью по ногам.       — Мой Денки не попадёт в тюрьму, — грозно сказала она.       — Извините, многоуважаемая Ясуко, — вклинился Тодороки, пока Бакуго с ворчанием растирал руками свои ноги, а Киришима суетился возле него. — Если ситуация станет совсем плохой, тогда нам нужно будет придумать план побега для Каминари.       — Поб-бег? — проблеял Киришима, побледнев. Каминари вскинул брови.       — Ты, студент-герой, уж точно не будешь участвовать в этом плане!       — Буду, — решительно ответил Тодороки.       — В какой момент в тебе вообще проснулись криминальные наклонности, а, Принцесса?       — В тот момент, когда я увидел это. — Тодороки указал на наручник, а после из его пальца показался огонь. — Я бы мог расплавить метал.       — Я бы очень сильно этого хотела… — бабушка замолчала и посмотрела на наручник.       — Хватит, — шикнул Каминари, осознавая, что ситуация выходит из-под контроля. — Я думал, что роль тупицы занята мной, но какого хрена? Бабуль, ты совсем дура? И ты серьёзно задумалась над словами о расплавлении наручника? Если Шото сделает это, он попадёт под удар, и это будет на твой совести. А ты, — Каминари вперился взглядом в Тодороки. — Ты кретин! Какой ещё план побега? Даже не думай о том, чтобы сделать что-то незаконное. С тобой ничего не должно случиться! Ты-       Внезапно дверь в палату открылась, и все обернулись на звук. Из груди Каминари пропал весь воздух, когда он понял, что в дверях стоял не Айзава.       ***       Оставив Эри на попечение Ямады и Каямы, Айзава отправился в больницу. Его пальцы нервно постукивали руль, пока на светофоре горел красный. Ему пришлось бибикнуть передней машине, подгоняя её, потому что водитель там, видимо, уснул. Это, конечно же, было неправдой, прошла всего секунда с момента зелёного света, но Айзава торопился. Он вилял из одного ряда в другой, наплевав на водительскую этику, никого не пропускал вперёд себя и в недовольстве поджимал губы, когда кому-то спереди из соседнего ряда удавалось встать в его ряд.       Затем поток машин попал в пробку. Айзава выругался себе под нос, проклиная всех, кто именно сегодня решил выйти из дома и проехаться. Он уже мог быть в больнице. Он уже мог бы говорить с Каминари. Но пробка двигалась медленно, а у него постепенно сдавали нервы.       Айзава выругался ещё раз, когда перед ним в ряд встала машина после того, как водитель решил в этот момент завести её и поехать по своим делам.       — Ты не мог подождать чёртову минуту?! — прошипел Айзава, а потом его посетила мысль.       Он припарковался на освободившееся место, вышел из машины, запомнил улицу, а после натянул ленты захвата и вспрыгнул на крышу магазина, перепугав некоторых прохожих. Птицы взмыли в воздух.       Путь по верху был сейчас самым оптимальным вариантом в его ситуации, так что он петлял по крышам, пока солнце слепило его глаза. Это было непривычно, обычно он перебирался таким образом ночью в патруле. Но слепящий свет был на дне его беспокойства, и он подгонял себя через город изо всех сил, спеша к Каминари.       Он достиг больницу через пятнадцать минут и, не давая себе времени отдышаться, миновал регистрационную стойку и побежал на третий этаж.       Картина, открывшаяся перед ним, разочаровала его. У палаты Каминари стояло несколько полицейских во главе с Цукаучи. Яойорозу, Джиро, Бакуго, Киришима и Тодороки встревоженно смотрели в закрытую дверь помещения, откуда доносились громкие голоса.       — Сотриголова, — сказал Цукаучи, увидев его. — Ты так быстро, я только пять минут назад послал тебе-       — Почему так шумно? — перебил Айзава. Судя по словам Цукаучи, он всего пять минут узнал о том, что Каминари очнулся. Но Джиро и Яойорозу связались с Айзавой чуть больше получаса назад.       — Заявились его родители, — прошипела Джиро с ненавистью в голосе. Её наушные разъёмы плавали в воздухе, прислушиваясь к тому, что происходило за стеной, и реакция Джиро натолкнула Айзаву лишь на негативные мысли.       Айзава сделал два шага и растолкал полицейских, нацеливаясь ладонью на ручку двери, но был остановлен Цукаучи, перегородившим ему путь рукой       — Родители имеют право поговорить со своим ребёнком, — спокойным тоном заявил он.       И это Цукаучи говорит про людей, которые не могли оторваться от своей чёртовой работы, чтобы навестить бессознательного сына? Прошло четыре дня, и они припёрлись. Тем временем студенты молчали, топчась вокруг Джиро с разным оттенком негодования, пока она гневно хмурилась, подёргивая наушными разъёмами в явном подслушивании.       Айзава опустил ладонь на ручку двери и откинул руку Цукаучи, открывая дверь и входя в помещение.       — …ты же знаешь: я тупой, поэтому никогда не делаю того, что мне говорят! — рявкнул Каминари таким охрипшим голосом, что было заметно, с каким трудом он говорил.       — …не говори со мной таким тоном! — гневно прошипел возвышающийся мужчина — отец — над сидящим на постели Каминари. — Ты, блять, ёбаное разочарование. Никогда не оправдываешь возложенных на тебя надежд!       Айзава не успел остановить массивную руку, со звоном хлопнувшую Каминари по щеке. Каминари, расширив глаза, попытался приподнять руку, но вместо этого натянул наручник; метал звякнул.       — Убери от него свои чёртовы отростки! — Ясуко, одноглазая, старая, хромающая старуха, накинулась на мужчину с кулаками, пока рядом стоящая женщина — мать — кривилась в лице, смотря на Каминари и совершенно не обращая внимания на то, что её муж только что ударил их сына.       Айзава вышел из оцепенения, хлопнул дверью, закрывая её, и подбежал к месту драки. Он оттеснил Ясуко от разгневанного мужчины, принимающего удары и не отвечающего на её выпады, и встал перед ней, как стена.       — Выйдите из помещения, — мертвенно-холодным тоном обратился Айзава к мужчине.       Лицо мужчины исказилось в неприязни при виде Айзавы, он опустил руки, но остался твёрдо стоять в своём строгом официальном костюме. Его золотистые, но лишённые тепла глаза вперились в Айзаву с ненавистной решимостью.       — Это мой сын, и я могу находится здесь.       — Не тогда, когда вы только что ударили ребёнка перед лицензированным про-героем, — ответил Айзава.       — Я готова написать заявление на него! — выкрикнула Ясуко позади Айзавы.       — В таком случае я воспользуюсь своими полномочиями. Выйдите из помещения, — повторил Айзава, выдерживая ровный тон голоса. — Иначе мне придётся применить силу. Ваше присутствие здесь нежелательно.       Глаза Айзавы вспыхнули красным, волосы не взметнулись вверх из-за лака, который ему нанесли перед пресс-конференцией, но рука нашла путь к лентам захвата, которые готовы были использоваться по назначению.       Мужчина, хмыкнув, вышел из помещения, сохраняя победный вид и высоко поднятый квадратный подбородок.       — Это было лишнее, Сотриголова, — раздался холодный голос со стороны женщины. — Меры воспитания моего мужа — не ваша прерогатива. Пощёчина — самое малое, что заслуживает Денки за убийство человека.       Айзава обернулся к женщине; она продолжала смотреть с омерзением во взгляде на съёжившегося, опустившего голову от её слов Каминари. Чёрные короткие волосы женщины с вкраплениями жёлтых прядей облепливали её череп в аккуратную причёску. Она была одета в серый пиджак, светлую блузку и в юбку прямого покроя, а в её руке находился лакированный офисный чемодан со значком от дорогого бренда. Мать Каминари, так же, как и отец, была олицетворением строгости и явно не терпела непослушания. Особенно со стороны сына. Если бы не явное внешнее сходство золотых глаз и волос, Айзава бы подумал, что она, как и её муж, не имеет родства с Каминари. Как именно они воспитывали Каминари, если думают, что ребёнок в беде заслуживает пощёчину?       — Не пори чепуху, ты, жалкое подобие матери! — рявкнула Ясуко.       — Ты всё никак не угомонишься? — протянула женщина, продолжая смотреть лишь на опущенную голову Каминари. — Ты уже одной ногой в могиле, смотри, как бы инфаркт тебя не хватил с такой-то пылкостью.       — Замолчите, — призвал Айзава таким тоном, который обычно использовал в патруле во время битвы для особо раздражающих, любящих поговорить, злодеев. Женщина умолкла и поджала губы, Ясуко удовлетворительно хмыкнула. — Ваша прерогатива в «воспитании» ребёнка кончается там, где начинается закон, — в последних словах Айзава едва сдержался от рычания.       Наконец удостоив Айзаву неприязненным взглядом, женщина снова заговорила:       — Закон? — усмехнулась она. — Хватит защищать рецидивиста, не умеющего использовать свою чёртову причуду.       Ясуко шумно вздохнула, Айзава поражённо уставился на женщину, которая приобрела такой же победный вид, как и её муж ранее.       — Что?.. Рец-цид-д… — прохрипел Каминари тонким голосом, и Айзава посмотрел на него. Каминари выглядел слишком юным для своих лет, он не был похож на того весёлого подростка, который вот-вот должен был ступить во взрослую жизнь. С такими широко-открытыми от ужаса глазами, он походил на испуганного маленького мальчика, увидевшего что-то шокирующее, впервые выбравшегося из розовой безопасной оболочки беззаботного детства.       — Тогда никто не умер, — сказала Ясуко сердито. — Это была не вина Денки!       — О ч-чём она? — задыхаясь, тихо пролепетал Каминари, уязвленно взглянув на Ясуко.       — Не твоя вина, — повторила Ясуко твёрже, уперев суровый взгляд единственного глаза на Каминари. — Не слушай эту женщину, которая никогда не была для тебя достойной матерью. Ты не виноват, ни тогда, ни сейчас, ты понял?       Каминари смотрел на неё одно раздирающее мгновенье, а потом, будто что-то вспомнив, поражённо сказал:       — Мне было пять?..       Едва Каминари окончил предложение, из его рта посыпались неровные вздохи. Медицинский аппарат, проводок которого соединялся с рукой Каминари, пиликнул, а затем — по мере того, как он ловил ртом воздух, — аппарат начал издавать громкие быстрые звуки, зазвеневшие на всё помещение.       Айзава и Ясуко подорвались с места, пока женщина осталась равнодушно стоять напротив постели. Айзава нагнулся и положил руку на грудь Каминари, мягко надавливая на его тело, чтобы он лёг в постель.       — Денки!..       Несмотря на то, что Айзава готов был закричать на женщину, он сосредоточил свой спокойный голос в сторону Каминари, давая ему чёткие наставления. Каминари был на пути к тому, чтобы вырваться из состояния паники, но громко хлопнувшая дверь свела его попытки на нет, и Айзаве пришлось метнуть злобный взгляд на вошедшего человека. Но так же быстро, как им овладела ярость, так же быстро ему пришлось обуздать это чувство, потому что в помещение ворвалась знакомая медсестра, которая заботилась о Каминари в машине скорой помощи после инцидента в тренировочном лагере.       Айзава и Ясуко расступились в противоположные стороны, давая медсестре делать её работу. Каминари задыхался, его лицо покраснело, а измученный взгляд был направлен на безразличную мать. Не было способа избавить Каминари от панической атаки, пока эта женщина находилась в поле его зрения. Айзава готов был рявкнуть на женщину, но медсестра вытащила шприц и направила его в руку Каминари, и это отвлекло его, потому что тело Каминари вздыбилось, его плечо оголилось от больничной одежды в том месте, где был налеплен широкий пластырь, скрывающий сквозную рану.       — Н-нет, — выдавил он, дёргая рукой в наручнике, пока медсестра сжимала его запястье. Он направил травмированную руку к медсестре, скривился от боли, задыхаясь — пластырь окропился кровью, — и отмахнулся от шприца.       — Денки, твоё плечо! — послышался обеспокоенный голос Ясуко.       — Тогда дыши, — строго, но мягко, сказала медсестра, смотря на Каминари.       — Выйдите. — Айзава наконец обернулся к матери Каминари, медсестра взглянула на неё, а затем, видимо, поняла источник проблемы и сказала:       — Выйдите, пока я не позвала охрану больницы.       — Я его мать. Вы не имеете права.       — Имею. Моя работа — заботиться о благополучии больных. Здесь ваши права кончаются.       Ясуко, хромая, подскочила к женщине, считающую себя матерью, и ткнула её своей тростью в ноги.       — Пошла вон, — прорычала Ясуко, и женщина, никого не удостоив взглядом, медленно начала ступать к двери. Но, как и её муж, вышла из помещения, высоко вздёрнув подбородок.       Айзава сумел вывести Каминари из состояния тревожности вместе с Ясуко и медсестрой. Медицинский аппарат перестал пиликать. Медсестра осмотрела плечо Каминари, сменила пластырь и дала ему обезболивающую таблетку. Теперь Каминари полулежал на постели, привалившись к боку Ясуко.       — Ваш внук был готов покинуть больницу час назад, но в связи с произошедшим, я смогу отсрочить это до вечера, — еле слышно оповестила медсестра. На смущённый взгляд Ясуко медсестра по-доброму усмехнулась. — Я знаю, когда очнулся Каминари. — Медсестра кивнула в сторону медицинского аппарата, а после указала на свой карман с каким-то маленьким устройством, подразумевая их связь с пробуждением Каминари.       Ясуко благодарна кивнула. Каминари наконец открыл глаза. В нём ещё сохранялось нервное напряжение, но по какой-то причине он смутился, смотря на медсестру. Айзава обрадовался тому, что Каминари так отходчив, показывая положительную эмоцию.       — Ты не увидишь свою мать, пока будешь в этой палате, — сказала медсестра. — Она — триггер, и я оповещу об этом тех полицейских. Её не впустят.       — В отношении его непутёвого отца сделайте так же, — пробубнила Ясуко, и Каминари вздрогнул. Ясуко успокаивающе огладила ему щёку, чья краснота сохранилась после пощёчины. — А что потом, когда мой внук будет выпущен отсюда?       Медсестра покачала головой в отрицании. Айзава вздохнул.       — Могу ли я поговорить с Каминари наедине? — спросил он. Каминари сжался в плечах, страх нахлынул на него с новой силой, наручник на его запястье натянулся и звякнул.       Ясуко встала с постели внука, и Каминари предпринял попытку потянуться к ней.       — Всё хорошо, — сказала Ясуко и покинула помещение вместе с медсестрой.       Было очевидно, что Каминари не хотел говорить с Айзавой.       Айзава замечал за Каминари то, что, оказавшись с ним один на один, подросток постоянно нервничал. Каминари всегда выслушивал жёсткие комментарии Айзавы о своей успеваемости с низко-опущенной головой, дёргался, опускал руки и ни одной неловкой шутки не вырывалось из его рта. Айзава нередко просто прикидывался спящим в спальном мешке, поэтому мог впитывать слухи в учительской. Каминари славился у учителей Юэй тем, что всегда самоуверенно отшучивался перед ними за свои неудовлетворительные, едва проходящие порог, оценки. Но Каминари поджимал губы, когда Айзава отчитывал его ровно так же, как и другие учителя.       Мысль, которая ворвалась Айзаве в мозг, была ненавистна ему каждой частичкой существа.       Мог ли Каминари в такие моменты проводить параллели между строгостью Айзавы и строгостью своих родителей? Мог ли Каминари невольно взрастить из Айзавы монстра? Мог ли Каминари думать, что Айзава навредит ему?       В побуждении Айзавы было целью показать, что сейчас неформальная обстановка, поэтому он решил сесть на постель к Каминари. Он сел так же близко, как это делала Ясуко, и то, какие слова вырвались из его рта, заставили Каминари резко вскинуть голову.       — Я не разочарован в тебе.       Для Айзавы собственная искренность была очевидна, но то, с каким сомнением Каминари посмотрел на него, заставило Айзаву понять, что ему не верят.       — Я не разочарован в тебе, — твёрже повторил Айзава, смотря глаза в глаза. Каминари сглотнул. — И ты оправдал мои надежды. И будешь их оправдывать в будущем.       — Я убил человека, — прошептал Каминари дрожащими губами.       — Это так, — спокойно отозвался Айзава. — И твоей вины в этом нет.       Каминари съежился и посмотрел в сторону.       — Те, кто убивают, должны быть наказаны. Нельзя убивать.       — Это так. И ты должен понести соответствующее наказание за содеянное.       Каминари вздрогнул. Айзава мог бы заговорить о состоянии аффекта, как о смягчающем обстоятельстве, мог бы заговорить о куче терминов и деталей, о том, что он несовершеннолетний, о том, что в тренировочном лагере убийство злодея лежит на плечах Айзавы, но он не стал отвлекать Каминари этой информацией и прерывать его. Не в тот момент, когда Каминари стал ему открываться с тех сторон, с которых не открывался ему прежде.       — Я врежу людям своей причудой. — Каминари опустил голову, сжимая простыни трясущимися руками.       — Это так. И ты ещё не один раз используешь свою силу, защищая тех, кто тебе дорог.       — Вы не можете обещать мне того, что я теперь стану героем. Герои не убивают.       — Это так. Я и правда не могу обещать тебе этого, но я сделаю всё, что в моих силах, чтобы у тебя появился шанс стать героем.       — Я исключён?       Каминари находился прямо перед Айзавой, но пропускал все слова, которые ему говорят, уходя в отрицание.       — Ни я, ни Незу не собираемся исключать тебя, — сказал Айзава. Каминари медленно поднял голову; его глаза заслезились, но он сильно втянул носом воздух, сдерживаясь от того, чтобы не расплакаться. Айзава склонился к нему, не прерывая взгляда. — Обучение в академии — не единственный вариант стать героем.       У Каминари снова задрожали губы.       — Я рец-цидив-       — Ты невнимательно слушал свою бабушку? Она сказала, что тогда никто не умер. И судя по твоей реакции, ты сам мало об этом знаешь.       — Я н-не совсем помню, — тихо отозвался Каминари. — Мне было пять, и я… Было лето. Во дворе наших соседей появился бассейн. Я плавал с некоторыми детьми, и я не п-помню, что именно произошло. Я очнулся в больнице, и когда через несколько дней я вернулся с бабушкой и дедушкой домой, соседи уже переехали, а их дом был выставлен на продажу.       Каминари схватился за ворот больничной рубашки, напрягая больное плечо, и зажмурил глаза. Его голос был тихим, пока он продолжал говорить.       — Тогда я не понимал, но сейчас я понимаю, что мои родители изменились после этого. Я должен был знать, что моя причуда навредила детям. Я тупой, вода и электричество… — Каминари вскинул голову, боль и сожаление исказили его лицо. — Ч-что я с ними сделал? Чт-то я… я…       — Каминари, — Айзава схватил его за руку, плотно сжимающей больничную рубашку, и положил их руки на колени Каминари. — Тебе было пять. Даже если бы ты лишил кого-то жизни, это было бы случайностью. Ты не был бы ни в чём виноват. Ты не виноват ни тогда, ни сейчас. Особенно сейчас.       — Но я убил человека! — Каминари вырвал свою руку из руки Айзавы, гнев изуродовал его мягкие черты лица. — Кто виноват, если не я?!       — Если хочешь винить себя, то в первую очередь начни винить меня, — отрезал Айзава, но сохранил неизменно-ровный голос. — Пойми, что на твоём месте мог быть Бакуго, Тодороки, Шинсо, Шоджи или Токоями с Тёмной Тенью. В тот момент все вы были вместе. Ты бы стал винить кого-то из них? Ты бы стал в таком случае винить кого-то из остальных студентов, которые сражались с другими злодеями?       Лицо Каминари разгладилось, гнев ушёл.       — Я бы не стал, — тихо ответил он, и Айзава почти улыбнулся, но вместо этого вздохнул, потому что разговор был не окончен.       — Насчёт того, что произошло, когда тебе было пять лет… Я думаю, что твоя бабушка ответит на твои вопросы, — сказал Айзава, и Каминари вяло угукнул. Айзаве предстояло узнать у Ясуко детали, но не в присутствии её внука. — Насчёт того, что произойдёт дальше… Знай, что мы будем разбираться с этим по мере поступления проблем.       — Хорошо. — Каминари утих на какое-то время, но затем он застенчиво взглянул на Айзаву. — Вы не виноваты в том, что я был настолько туп, что у-уб… — Каминари запнулся, а затем вздохнул, вздрогнув грудью, и заявил куда более уверенным голосом: — Вы не виноваты. Кто бы что ни говорил. Даже если что-то говорите вы о самом себе. Не слушайте себя, вы сказали глупость какую-то… — пробурчал он под конец.       Сейчас образовавшаяся тишина не несла в себе страх, и Айзава нашёл в себе силы говорить дальше. Он не помнит, чтобы так много говорил вообще когда-либо, и дело даже было не в том, что первая половина дня ушла у него на пресс-конференцию.       — Ты не тупой.       На этот раз усмехнулся Каминари, его пальцы нервно потирали простынь на коленях.       — Хитоши постоянно мне так говорит. Но я не понимаю, почему вы оба так считаете.       У Айзавы сдавило горло при упоминании Шинсо, от того, что Каминари использовал его имя, а не фамилию. Он задумался, настолько они стали близки, но после сосредоточился на ответе.       — У тебя попросту нелогичный ход мыслей.       — Как ловко вы называете меня альтернативно-одарённым…       И снова Каминари ушёл в отрицание.       — А это разве плохо? Быть альтернативно-одарённым.       — Герои не такие.       — Ямада такой.       Это заставило Каминари с сомнением на него взглянуть и остановить свои руки от того, чтобы не теребить простыни.       — Брешете, — с подозрением сказал он. — Учитель Ямада отличный герой.       — Однажды он сломал лодыжку, споткнувшись о пакет. Он часто витает в облаках.       Каминари издал слабый звук фырканья, но он явно повеселел.       — Было бы смешнее, если бы он споткнулся о банановую кожуру. Как в мультиках.       — Это миф. Нужно очень сильно постараться, чтобы споткнуться о банановую кожуру. Но пластиковый пакет, лежащий на глазурованной плитке — другое дело.       — Личный опыт?       Айзава одарил Каминари ровным взглядом, но затем понял, что это первая самоуверенная, а не уничижительная в сторону самого себя, шутка, произнесённая им один на один, и поэтому Айзава улыбнулся в ответ на неровную, робкую ухмылку Каминари.       — Эм, учитель? — неуверенно спросил Каминари спустя пару мгновений. Айзава склонил голову. — Я не видел ваше выступление на пресс-конференции, но я слышал некоторые новости.... Эм… Это из-за выхода в свет ваше лицо такое же гладкое и блестящее, как яйцо? Вам, кстати, не идёт! Я привык видеть эту страшную щетину... А волосы было обязательно так зализывать? Серьёзно, вы похожи на волосатый бильярдный шар!..       — Электрический ребёнок, — вздохнул Айзава. Хоть его и повеселили комментарии, Айзава смог выудить то, из-за чего Каминари вообще затронул эту тему. — Ты хочешь поговорить о Шинсо.       Плечи Каминари опустились.       — Я боюсь того, что за эти дни Лига Злодеев могла… — Каминари умолк.       — Он им нужен живым.       — Живым, но неизвестно, в каком состоянии.       — Лучше бы Лиге сделать всё, чтобы Шинсо находился у них в самых благоприятных условиях.       На лице Каминари показалось недоверие, а его мелкая улыбка оказалась нервной.       — Как вы себе это представляете? Типа, о, иди сюда, наш рекрут, давай присаживайся, мы дадим тебе чай и печеньки! А не хочешь ли ты сыграть с нами в монополию? О, смотри, твои шмотки запачкались, давай их постираем, а мы дадим тебе новые!       Айзава вздёрнул бровь.       — Я же говорю: ты не тупой, — сказал Айзава с оттенком гордости и ухмылкой. Каминари шумно вздохнул носом воздух, вытаращив глаза. — С учётом того, что они хотят забрать Шинсо к себе, с их стороны лучше поступить по отношению к нему именно так.       Каминари стал выглядеть неуверенно, и, к сожалению, Айзава не смог услышать от него ответа; стук заставил Каминари метнуть взгляд к двери и снова притихнуть.       — Простите, что прерываю. — Цукаучи вошёл в палату вместе с Ясуко, которая несла поднос с едой. Цукаучи поприветствовал Каминари кивком и ободряющей улыбкой. В одной руке Цукаучи была канцелярская папка, в другой диктофон.       Точно. Дача показаний. Поскольку Шинсо сейчас нет с ними, то Каминари единственный, кто способен внести ясность в битву с Мускулом. Показания Коты ограничивались тем, что он и Эри видели только начало битвы, а не её окончание.       Ясуко поставила поднос на колени Каминари, а Айзава встал с постели, чтобы она смогла сесть на его место рядом с внуком, тем временем Цукаучи подтащил стул.       — Проверьте тех оболтусов снаружи, они там с ума сходят, — сказала Ясуко. Айзава понял намёк, но прежде, чем выйти, он посмотрел на уставившегося на него Каминари.       — Я буду здесь, — заверил Айзава.       Облегчение на лице Каминари продлилось ровно до тех пор, пока он не взглянул на присевшего Цукаучи. Опустив голову, Каминари шатко кивнул.       У Айзавы сдавило грудь от осознания того, что оживлённость Каминари раскрошилась меньше, чем за минуту. И такое с ним произойдёт ещё не единожды. Предстоял долгий путь к тому, чтобы Каминари заново собрал себя из осколков, вновь разбился и вновь собрал. Это было нелегко, но Айзава был уверен, что Каминари справится.       Айзава вышел из помещения. В коридоре не обнаружилось ни полицейских (Цукаучи наверняка их куда-то отослал), ни родителей Каминари (ну и хорошо). Лишь горстка студентов ожидали Айзаву с разными выражениями лиц. Их обуревало множество эмоций, но в каждом из них угадывалась решимость.       — За мной.       Студенты проследовали за Айзавой в помещение, которое выделили ему, Кану и Цукаучи для работы с документами. Айзава сел, но студенты перед ним стояли, хотя стульев было достаточно. Бакуго шагнул вперёд, угрюмый и злой. Его голос не был громким, когда он говорил, но в его шипении был яд.       — У моих стариков есть связи, некоторые репортёры торчат им услугу. За СМИ можно не беспокоится.       — У моей семьи есть адвокат, один из лучших в Японии, — сказала Яойорозу. — Он дорого стоит, но у меня есть личный счёт. Я… богатая, — смущённо вымолвила она.       — Если Старатель захочет сделать в своей жизни хоть что-то полезное для меня, то я его... попрошу, — последнее слово Тодороки буквально выдавил из себя. — В противном случае я всё ещё настаиваю на том, чтобы устроить для Каминари побег.       Айзава вздёрнул бровь.       — Молчи, Двумордый!       — Почему твой отец вообще ещё не здесь? — спросила Джиро.       — Я сказал ему, что если он придёт сюда, то он перед всеми выставит меня слабаком, который не может справиться сам.       Джиро кивнула и затем посмотрела на Айзаву.       — Если вы будете всегда таскать меня с собой, то я могу услышать всякое. И вы знаете, что поскольку моя причуда работает автономно, я даже не нарушу закон об использовании причуды в… государственном месте.       — Я тут, кажется, просто для моральной поддержки, — покраснев, сказал Киришима. Яойорозу похлопала его по плечу.       — Это очень важно, — утешила она его с доброй улыбкой.       А потом все студенты уставились на Айзаву.       Никто из них не послушается, если Айзава скажет им сидеть тихо и не рыпаться. Они стали свидетелями ужасной несправедливости и уже хотели что-то предпринять. Глупые, глупые дети. Сколько в них драматизма.       Айзава сжал переносицу.       — С согласия ваших родителей — что угодно, что не нарушает закон. — Судя по всему, Айзава был так же глуп и не менее склонен к драматизму. Но нельзя было запрещать студентам что-то делать и отказывать им, потому что в ином случае они попросту предпримут что-то вне глаз Айзавы.       — О, ну конечно, вы решили повыёбываться! — рявкнул Бакуго, и Джиро хлопнула его по затылку.       — Тебе-то что с этого? Твои родители уже в курсе, тебе не нужно от них согласие, — сказала она, нахмурившись.       Яойорозу грустно вздохнула.       — Может всё-таки побег? — спросил Тодороки.       — Тодобро, извини, но твои мысли неразумны. И ты… — Киришима взглянул на Айзаву и понизил голос, зашептав: — Перед нашим учителем лучше о таком не говорить.       Тодороки нахмурился и, в отличие от Киришимы, голос не понизил.       — Я слышал из брюзжания Старателя, что подпольные герои часто объединяются с линчевателями, чтобы победить злодеев. А линчеватели незаконны. Поэтому я думаю, что перед подпольным героем могу такое говорить. — Тодороки повернул голову к Айзаве. — Вы наверняка нарушали закон. Так что насчёт того, чтобы разработать план побега?       Киришима ахнул, схватившись за сердце. Под железобетонной логикой и выводом Тодороки пали и остальные. Бакуго издал ошеломлённый смешок, Яойорозу суетливо спрятала покрасневшее лицо в спину Джиро, чьё лицо было таким же красным, но лишённых видимых эмоций.       Киришима, справившись с потрясением, резко схватил Тодороки за плечо и развернул к себе. Черты лица Киришимы приобрели оттенки недовольства, что резко контрастировало с его обычным добродушным видом.       — Каминари просил тебя не делать ничего незаконного! — рыкнул Киришима, оголив острые зубы. — Какой из тебя друг, если ты не можешь выполнить его просьбу?       Тодороки расширил взгляд.       — Но-       — Прекратите, — остановил их Айзава, ощущая, как прямо сейчас на его голове появляются седые волосы. — План с побегом такая же плохая затея, как и ваш спор. Это не приведёт ни к чему хорошему.       — Но в крайнем случае… — Тодороки остановился, когда Киришима пихнул его в плечо, и смущённо умолк под его резким взглядом.       — В крайнем случае мы будем думать о других способах, — сказал Айзава. — О тех способах, которые не навредят Каминари в дальнейшем. А сейчас… — Айзава вздохнул, махнув рукой в сторону дверей. — Все, кроме Джиро, на выход.       Студенты покинули помещение, Джиро осталась стоять, но Айзава указал ей на стул, и она села напротив него.       — Согласие родителей действительно необходимо? — решила осведомиться Джиро.       — Я не собираюсь давать никому из вас полную свободу действий и ставить кого-то из вас под удар в случае негативного исхода.       — И поэтому в случае такого исхода будут виноваты наши родители из-за того, что разрешили своим детям что-то предпринять самим, — хмыкнула Джиро, откинувшись на спинку стула и запрокинув голову к потолку. — Вы хотите нас обезопасить и потому решили, что родители встанут на вашу сторону и откажутся от наших просьб.       — Я не надеюсь на то, что каждый из вас будет сидеть на месте, — проворчал Айзава. Джиро с пониманием фыркнула. — Поэтому да, я надеюсь на благоразумие ваших родителей. Но я готов принять любую помощь, потому что ситуация, в которой оказался Каминари, сложная.       — И это касается не только подразумеваемого суда. Родители Каминари… — взгляд Джиро ожесточился, она выпрямилась на стуле и поставила локти на стол. — Поэтому я здесь? Вы хотите, чтобы я вам рассказала, что случилось, пока вас не было?       Вместо ответа Айзава встал, направился к двери и открыл её. Студенты, что очевидно, отпрянули, завидев его.       — Посидите пока здесь. — Айзава снова впустил их в помещение.       Джиро умная, и она точно поняла, что от неё хотели. Спустя несколько мгновений Айзава принялся вслушиваться в приглушённые голоса сквозь закрытую дверь. Это была подстраховка. Если что-то произойдёт, и если кто-то начнёт копаться в деталях, Айзава не хотел, чтобы Джиро обвинили в предполагаемом пособничестве ему. Была слишком большая разница между тем, чтобы Джиро сообщала о родителях Каминари напрямую Айзаве, и тем, чтобы Айзава подслушал её и остальных студентов в своих личных, эгоистичных интересах. Вся вина будет лежать на нём.       Пока что в чётком голосе Джиро велась та часть рассказа, свидетелям которой были она и Яойорозу. Джиро и Яойорозу после медосмотра и выписки последней как раз направлялись по коридору в сторону палаты, чтобы навестить друга. В этот же момент родители Каминари с противоположной стороны коридора завидели караулящего полицейского и спросили, здесь ли их сын. После мать и отец, даже не постучав, распахнули дверь и бесцеремонно ворвались в палату сына. Полицейский увидел, что Каминари в сознании, и связался с Цукаучи.       Мать и отец с недовольными лицами выгнали друзей Каминари и так же предприняли попытку избавиться от Ясуко, но она заявила, что не сдвинется с места, потому что имеет такое же право находится с родственником, как и они. Потом его родители заперли дверь, и теперь Джиро перешла к той части рассказа, которую она не должна была знать, но её автономно-работающая причуда сделало своё дело.       — …они обвиняли его в том, что если его поступок будет известен СМИ, то это навредит их репутации. У них на кону несколько важных сделок, и они не хотят потерять деньги…       Бакуго пониженным грозным голосом рыкнул, что родители Каминари «куски дерьма», и все остальные с ним согласились.       — …Ясуко пыталась их заткнуть, но у неё ничего не выходило. Мать Каминари каждый раз её останавливала, говоря, что убийство человека — это слишком серьёзное дело. Мать Каминари сказала, чтобы она не вмешивалась, пока её муж «воспитывает бесполезного сына»…       Каминари защитил своих друзей в тренировочном лагере, являясь по словам студентов на тот момент самым эффективным способом победы. Даже неугомонный Бакуго, никому не любящий отдавать «свои» битвы и зачастую лишённый взаимодействия с союзниками, согласился с этим, когда давал показания.       — …его отец кричал на Каминари, говоря, что он тупой и никчёмный, и что то, что он пошёл учится на героя — самая большая ошибка в его жизни, и что он сильно переоценил свои силы. Он говорил, что Каминари даже не должен был думать о том, чтобы вообще получать образование, потому что его оценки унизительные, поэтому он просто должен был сидеть дома и не высовываться…       Любой родитель должен поощрять желание ребёнка учиться и следовать своей мечте, и Айзаве было больно слышать о том, что родители Каминари так резко отозвались об успеваемости сына, намереваясь оставить его вовсе без образования.       — …они хотят отозвать документы Каминари из Юэй и отдать его на растерзание правосудию. Они обсуждали то, что это должно произойти без шума, они хотят, чтобы поступок Каминари не наложил тень на их фамилию и их бизнес, и поэтому они не собираются бороться за него…       Было много недовольства и резких, нецензурных (в основном от Бакуго) реплик. Айзава прикрыл глаза. Родители Каминари только и делали, что усложняли ситуацию. Они делали хуже.       — …Каминари наконец заговорил с ними, тихо и неуверенно протестовал против их слов. Отец повысил на него голос, говоря, что Каминари должен их послушаться и не должен противиться ему и матери. Ясуко сказала его отцу, чтобы он «не нёс чепуху», и что если они оба не помогут, то она и внук справятся без них. После отец спросил у Каминари: «и ты согласен с этим?». Каминари, наверное, кивнул, потому что его отец начал кричать в ответ. Потом пришёл учитель Айзава. Ну и после вы все слышали, что ответил Каминари перед тем, как его ударил отец, — заключила Джиро гневным голосом.       …ты же знаешь: я тупой, поэтому никогда не делаю того, что мне говорят!       Айзава выдохнул. Родители часто делали всё возможное, чтобы обезопасить ребёнка и как можно дольше задержать его в золотой клетке. Иногда поступки родителей были не разумны. В попытке держать ребёнка возле себя, в своём гнезде, они могли из лучших побуждений давить на мозги тем, что определённая профессия — например работа пожарного — слишком опасна, и поэтому они против, чтобы ребёнок обучался на неё. Айзава мог понять тех родителей, которые были против того, чтобы их ребёнок шёл обучаться на героя. Такие родители часто гиперопекали ребёнка, не зная, что на самом деле из раза в раз покушаются на его мечтания.       Но со стороны родителей Каминари не наблюдалось ни капельки заботы в сторону сына, ни оправдания в виде гиперопеки. Это были эгоистичные, самовлюблённые люди, лишённые каких-либо зачатков трезвого ума. Они руководствовались стремлением показать себя перед другими в лучшем свете, отвергая от себя родного сына. Они отказывались от человека, который должен был быть им самым близким из всех людей.       — …А что было после того, как учитель Айзава и Каминари остались одни? — спросил Тодороки, и после послышалось ещё несколько заинтересованных голосов.       Любопытные дети.       Айзава распахнул дверь. Тодороки имел смелость стоять перед Айзавой с безэмоциональным лицом.       — Когда Каминари закончит давать показания, спросите у него сами, — сказал Айзава. — Но не давите на него, если он откажется отвечать на ваши вопросы.       Айзава развернулся, и кучка студентов последовали за ним. Они сели на стулья в коридоре, надеясь, что Цукаучи выйдет из палаты Каминари как можно быстрее.       Айзава привалил голову к стене, жалея о том, что не прихватил с собой спальный мешок. Не то, чтобы он мог уснуть, но оказаться в комфортной и тёплой прослойке ткани он бы не отказался.       Ожидание — один из худших его кошмаров, но по крайней мере это было знакомо. Незнакомы были последствия, однако Айзава намеревался справляться с ними с той решимостью, которая у него имелась. Каждый возможный исход проигрывался в его голове, и Айзава попутно искал пути их решения.       На стороне Каминари были неравнодушные к нему люди, и это не было везением или удачей, а было упорной работой Каминари над собой, это было его стремлением окружить себя людьми, на которых он мог бы положиться в трудную минуту. Каминари не получал достаточной поддержки от кровной семьи, за исключением бабушки, и потому стремился получить её от других людей. Стремился получить поддержку от тех, кого он называл друзьями. И его стремление оправдалось.       Айзава не знал, хватит ли этого, но он сделает всё, чтобы хватило.