***
Энни называла его отцом. Никаких ласковых "папочка", ни легко брошенных "паап". Сухое и четкое "отец". Но Энни было пять лет. И для ее мира по другому быть и не могло. Дочки не называют отцов "папками". Отцы не обнимают дочерей, не катают на плечах, не играют с ними с игры. Она еще была слишком маленькой для тяжелых физических нагрузок, но каждое утро начиналось с раннего подъема и укрепляющих упражнений под надзором мистера Леонхарта. Он давал ей то, что считал уже приемлемым для ее возраста. Девочка стояла в планке и училась отжиматься. Вся пятилетняя безудержная энергия ребенка растрачивалась не в играх, а физических упражнениях. Но ведь именно для этого он и взял ее к себе. Энни росла в одиночестве. Мистер Леонхарт не препятствовал ее общению с другими детьми, вовсе нет. Но их разваливающийся дом находился на окраине Либерио, соседей тут было крайне мало, тем более семей с детьми. Мистер Леонхарт о подобных вещах вообще не думал. Главное - полное послушание, дисциплина и выносливость. Однако случались такие моменты, когда остатки чего-то тлеющего в его душе отзывались болезненным теплом. Когда Энни смешно щурилась на солнце, когда засыпала, накрываясь одеялом, и из небольшой щелки высовывался лишь маленький нос. Когда она с детским восторгом хлопала синющими глазами, осматриваясь по сторонам, во время походов на рынок. Да, Энни была еще совсем маленькой девочкой, и сердце мистера Леонхарта сжималось, когда он слышал ее редкий смех. Поводов для него было совсем немного.***
Энни двенадцать. Вся она соткана из боли, на теле не осталось мест без ушибов и синяков - тяжелые тренировки в корпусе для кандидатов в воины, а после практика рукопашного боя с отцом. Леонхарт был доволен своим воспитанием. Эта девочка стала холодной непробиваемой броней, идеальной для их миссии. Нужды в их доме уже не было - долги были погашены, и раз в неделю на кухне витал запах любимых мясных пирогов Мистера Леонхарта. Семьям кандидатов выплачивали достаточно средств для умеренной жизни. На тренировках Энни учили, что за морем живут настоящие дьяволы в человеческих обличьях. И главная цель народов мира избавиться от этого бельма. Истребить, уничтожить, выжечь до основания. Уже тогда Энни вводило в недоумение это противоречие. Они принадлежали к одному народу. В их крови было нечто такое, что ужасало других людей. Их тела деформировались, рассудок угасал и они превращались в отупелых огромных существ. Смертельно опасных существ. Различие было в том, что островные дьяволы продолжали мечтать о мировом господстве. А жители Либерио и других колоний - нет. У них был шанс искупить грехи своего народа. Рабским трудом, лишениями, и верой в то, что они заслуживали всеобщее презрение. Это она автоматически рассказывала на экзаменах в военной организации. Этой идеологией забивали головы всех кандидатов в воины. Что касается Энни, ей было в целом плевать. Отец мало говорил о высоких идеалах ее миссии. Потому она знала только о том, что должна сделать и исполняла все отлично. Она была одной из лучших кандидатов. Мистер Леонхарт с неприкрытым тщеславием хвастался своей дочерью, ведь это были плоды его трудов. Он научил ее всему, что мог. Но никогда, ни разу за все время он не подумал о том, чтобы научить тому, что нужно ей самой. Леонхарт не думал о том, что скрывается под этой холодной броней. Какие чувства она испытывает. И испытывает ли вообще. А Энни была живой. Она была достаточно умна, что касается интеллекта или стратегического мышления. Но в эмоциональном плане Энни были неразвита. Она не знала, что чувствует, и как это проявлять. И надо ли проявлять? Отец был всегда холоден, и Энни ощущала пустоту, которую не могла объяснить. Чем ее нужно заполнить? Иногда у Энни в душе было так много всего, что хотелось кричать, ночью текли слезы, а днем невыраженные чувства выливались в особое ожесточение на тренировках. Ее боялись. Она ловила на себе осторожные взгляды Бертольда, брошенные украдкой, слышала обиженное бормотание Райнера, после того как крепко отвесит ему на тренировке. Пик с ней не была близка, братья Галлиард тоже. Она не была отвергнутой, а сама стояла в стороне. Ей так привычно, а сближаться с кем-то - это нечто непостижимое для нее. Но все же ей хотелось. За внешним холодом и безразличием, глубоко внутри ощущалась пустота, которая страстно ждала чего-то. Она отзывалась в Энни каждый раз, когда отец клал руку ей на плечо, слегка сжимая. Мимолетная похвала за ее старания на тренировках. Когда Бертольд поделился с ней лимонными леденцами. Тогда Энни в ступоре стояла и смотрела на его ладонь, в которой он протягивал три кругляшка в обертке. "Б-бери скорей, п-пока надзиратели не отобрали",- запинался и глядел на нее сверху вниз краснеющий Гувер. Уже дома, разворачивая конфету, Энни подумала, что должна была его поблагодарить. И, перекатывая на языке лимонную карамель, она ощутила приятное тепло. Все ее существо, ее маленькое, но стальное тело нуждалось в тепле и неосознанно откликалось на него. И в тот день, когда Энни впервые в жизни увидела слезы своего отца, его отчаяние, она слушала слова с мольбами о прощении. И ее черствому сердцу стало так невыносимо больно. Она истекала кровью внутри, и неподвижно продолжала смотреть на отца, который цеплялся за нее, словно она была самой важной в его жизни. Она была. Мистер Леонхарт умолял ее вернуться из миссии живой. Вернуться домой. И Энни поклялась, ощущая рвущуюся наружу нежность.