Море

В ту ночь с моря пришел большой шторм. С грохотом черные волны обрушивались на набережную, выло, стонало что-то в ветвях деревьев и линиях электропередач. Два старых рыбака уезжали с пристани на такси, хмуро глядя в окна машины на проносящиеся мимо пакеты и куски шифера. У старого дома в бурно зеленеющем городском предместье пополам сломало фонарь — необъяснимый случай. Через пять минут город был полностью обесточен. Буря торжествующе плясала над темными домами, притихшими, оробелыми, будто вжавшими крыши в стены. Черновод лежал на подушках в глубинах арендованного особняка, перекинув ноги через подлокотник дивана, и чувствовал себя в полной мере частью разлитой вокруг темноты, только за какие-то грехи одушевлённой и рефлексирующей. Он внимательно смотрел в потолок, где вздрагивала от ужаса после каждого удара бури пыльная хрустальная люстра. Количество лет, которые он прожил, было бесчисленно, как волны, набегавшие на берег, и он уже не помнил, каким был до событий, определивших его бессмертие. Как прибрежный камень, он был хорошо отшлифован временем — и превращён в гладкий, беспримесный кусок глубоководного мрака. Ведь так? Или что-то все-таки осталось в нем, что-то юркое и неуловимое, как тропическая рыбка? Телевизор погас, и наблюдать остриженного, странно одетого, но все же Цинсюаня не было больше возможности. Остались только дребезжащие стекла окон, потонувшие в темноте картины с оленями и незажженные свечи на трюмо. Черноводу нравился этот дом — он был будто создан для того, чтобы однажды в нем завелось чудовище. Может быть, здесь, на потолке с пауками, чудовищу снова удастся уснуть. Лицезрение Цинсюаня вызвало в Черноводе привычное раздражение. Как обычно, хотелось узнать о нем больше, и как можно скорее. Как обычно, хотелось перестать наконец чувствовать смешные, нелепые вещи, неуместные, как лепестки сливы в гниющем пруду, на берегу которого они с Цинсюанем однажды съели по лепешке. Они тогда прибыли в какую-то деревеньку на краю мира в ответ на молитву худенькой девочки, последнего местного ребенка. О чем же она молилась? Кажется, о переменах. О свежем ветре для тех, кто гиб в тухлом болоте безвременья. Цинсюань, помнится, любил такие невесомые, бескорыстные просьбы — просто о возможностях, о пространстве для применения собственных сил. Их он исполнял с особым удовольствием. Черновод раздумывал о том, не превратиться ли хотя бы на пару часов в мутную воду на старом паркете, когда что-то пиликнуло в темноте. И еще раз. Черновод вздохнул, проклиная технический прогресс наступившей эпохи, и протянул руку за белеющим под ногами пакетом. Когда он извлек из коробки совершенно новый, совершенно выключенный телефон, на экране, рядом с изображением нагло улыбающегося типа в красном, появилось сообщение: "С добрым утром! Ставь чайник, мы заедем через пятнадцать минут". Черновод встал и босоного побрел в темную кухню только потому, что не мог немедленно умереть.