Ни белый, ни пушистый

Наутро, за завтраком, чувствую себя хуже некуда. Буквально кусок в рот не лезет. С одной стороны на меня глядит Адлер, явно взглядом пытаясь раскромсать на кусочки, или внутренности выпустить, или всё разом. С другой: Аксель. Сидит, ест себе спокойно, и, что немаловажно, не залипает в телефоне. Сегодня вместо телефона я. Аксель глядит на меня, улыбается. В какой-то момент вовсе подмигивает и на мою изумленную реакцию пускает смешинку. Хорошее настроение? Может, выспался? Или… Нет, исключено. Если бы он услышал наш вчерашний разговор, он бы мне так не улыбался. Его бы тут вообще, возможно, уже не было. Акселя отправляю в школу, с Адлером стараюсь лишний раз не пересекаться, шустро собираюсь и сам отчаливаю на учебу. После пар сразу иду на работу, боюсь, это стало привычкой. Лучше так, чем в очередной раз пересечься дома с братом, чем споры, ссоры и ругань. Если честно, я, правда, не понимаю такого раздражения с его стороны. Ну да, в тот раз не совсем красиво получилось, но я же не специально. Ну да, я немножечко всё-таки гей. Но в целом, я никого пальцем не тронул (под «никем» я имею в виду Акселя). О мелком я забочусь исключительно как дядя о племяннике и ничего (не считая того, как иногда я на него смотрю) от меня более не исходило. Чёрт, вот была бы возможность вернуться в тот момент, я бы обязательно что-нибудь предпринял, как-нибудь выкрутился. Для меня очень важно, чтобы Адлер оставался в неведении, просто по причине того, что пока он видит во мне хорошенького младшего брата, он мне доверяет и слушает меня. Сейчас же и запоев стало больше, и Адлер еще сильнее себя запустил. Это плохо. С того момента, как он всё узнал, не было ни дня, чтобы по приходу домой я увидел его трезвым или хотя бы бодрствующим. Как же жестко я накосячил… Спасибо хоть, что на работе всё спокойно. Я действительно могу просто окунуться в работу и не думать о скопившихся проблемах. Моё дело лишь мило улыбаться и принимать заказы посетителей этой скромной кафешки, более ничего. Ну, как в итоге оказалось, в планы Акселя моё душевное спокойствие не входило. Я его сначала даже не заметил. Заработался, задумался и пропустил тот момент, когда он вошел и занял дальний столик у окна. Да, обычно, если он приходит сюда (что случается крайне не часто), то занимает именно этот столик. Когда подхожу с дежурной улыбкой и заранее заготовленным: «что будете заказывать?», малой так мило прикрывает рот ладошкой и тихонько смеется. — Ты спал сегодня? Или знатно так задумался о чём-то? Может, о ком-то? Я минут пять наблюдал, как ты с очень серьезным лицом пялился в одну точку. — Да, наверное… Наверное, не выспался. Бывает. Аксель улыбается и подпирает голову руками. Засматриваюсь и замечаю, как из бордовых волос, собранных в скудный, не ясно на чём держащийся пучок, выбивается прядь и падает ему на нос. Малой шустро смахивает ее за ухо и в этот момент, кажется, замечает, как пристально я смотрю, поэтому решает продолжить разговор: — На счет того, что я хотел бы заказать… М-м… Я бы не отказался от сладкого, горяченького… «Чая?», — мысленно заканчиваю я, заполняя паузу в речи племянника. А потом чуть воздухом не давлюсь, услышав его версию. — Тебя. Говорит это так серьезно, даже ничуть не краснеет (в отличие от меня), а еще смотрит мне прямо в глаза. Мне так дурно становится. Что этот ребенок себе позволяет? После непродолжительного (впрочем, для меня всё одно, что вечного) зрительного контакта мелкий вдруг начинает заливисто смеяться. Мой мозг очень туго, со скрипом преподносит мне простую истину: шутка… Это была всего лишь шутка. — Ой, видел бы ты сейчас своё лицо!.. — Аксель с трудом успокаивается и смахивает слезинку. Я только продолжаю с изумлением разглядывать шутника. Он пошутил, а у меня сердце в пятки прыгнуло. Вероятно, я прямо тут мог помереть, а ему смешно. — Ладно-ладно, я просто пошутил, не смотри на меня так. Вообще-то я приперся без денег, поэтому хотел выпросить у тебя чего-нибудь вкусненького. Посоветуешь что-нибудь? — и снова улыбается миловидно, снова голову руками подпирает. А я до сих пор в себя прийти не могу. Мысли в голове шевелятся до сих пор заторможено. А нормально ли, что Аксель так шутит? Он точно не слышал наш с братом разговор? Впрочем-то, Аксель всегда был трудным ребенком. Одному только ему известно, что творится в его голове. — Без проблем, сейчас принесу тебе всяких вкусностей, — с трудом натягиваю ответную улыбку и удаляюсь. В мозгах теперь долго придётся раскладывать всё по полочкам… Почему он тут? Ну, не из-за того же, что ему захотелось вот так вот позаигрывать со мной? Возможно, ребенку просто не хотелось идти домой из-за Адлера? А сюда он пошел, потому что он хочет отдохнуть и поесть, а денег у него нет. Всё логично, всё сходится, так что нет смысла надумывать себе лишнего. Домой мы добираемся вдвоём и уже вечером, Адлер в то время уже привычно дрых за столом на кухне. — Слушай, а давай запрём его в комнате на денек-другой? Будем отучать его от выпивки и кормить по расписанию, — буднично рассуждает Аксель, выкладывая из холодильника продукты для приготовления ужина. — Блин, лучше бы за хлебом сходил, чем за очередной бутылкой… — Откуда только в твоей голове берутся такие идеи? — интересуюсь, параллельно пытаясь растолкать брата. Тот реагирует не очень-то охотно. — Не знаю… Может, семейное? — и смеется, снова в ладошку. Живое определение слова «утончённый». — Нет, ну мне до тебя далеко, — наконец, привожу Адлера в чувства ощутимой пощечиной. Он шустро встаёт на свои две, принимается матюкаться и махаться руками, будто только что не он на столе дрых. К его несчастью, пока он в таком состоянии, у меня огромнейшее преимущество. — Далеко ему, конечно… — бубнит Аксель, прижимаясь к стенке и вооружившись консервной банкой. Напугался, крольчонок. Пока пытаюсь выпихнуть Адлера с кухни, тот становится очень уж разговорчивым. Вот, совсем не к месту и не вовремя, хочу сказать. — Не трогай меня, мерзкий извращенец, — рявкает так, что вздрагивает не только Аксель. — Даже знать не хочу, что ты этими руками делал! Аксель сначала очень удивленно глядит на Адлера, потом на меня. Возникает ощущение, что мелкий всё понял только по одной лишь этой фразе. — Замолчи, успокойся и иди спать к себе. Ты не соображаешь совсем, — говорю с поддельным спокойствием в голосе и делаю новую попытку выпихнуть брата с кухни. — Спорим, ты спишь и видишь, как имеешь его прямо в задницу. Своего же пле… — закончить Адлер не успевает, я ему рот рукой затыкаю. Судя по его лицу, получилось болезненно. Но, стоит признать, что, по моему мнению, он заслужил и менее гуманный способ заткнуться. Боязливо смотрю на Акселя, тот глядит то на Адлера, то на меня и растерянность в его глазах постепенно куда-то растворяется, на лицо наползает скромная улыбка. Мне казалось, реакция на подобное должна быть немного иной. Я ожидал самого худшего, но племяш успокоил меня всего одной фразой: — Люди, когда напиваются, такой бред несут, скажи же? — Да, пожалуй, — это всё, что мне удаётся из себя выдавить, Адлер вовсе от возмущения чуть не задыхается (или от того, что я до сих пор зажимаю его рот ладонью). Рывком вывожу его с кухни и отправляю в его комнату. Он сам виноват. Считай, что легко отделался. С Акселем мы ту тему больше не поднимали. Вообще. Будто ничего и не было. Просто поужинали за будничными разговорами, вместе перемыли посуду, управились с домашней работой Акселя и разошлись по своим комнатам. Так и прошёл весь вечер.