Как капля Мерцания, ты устремилась вверх по моим венам, достигая мыслей, впиваясь в них с болью да так, чтобы я не думал ни о ком и ни о чём другом.
***
Его лицо, сейчас наклонённое куда-то вниз и смотрящее на желтовато-белый листок, было настолько безмятежным, что тянуло на зевки и хотелось спать. Но Джинкс упёрто боролась с этим ощущением, ведь оно было иллюзией. Интересно, когда ещё Силко разрешил бы сидеть и рисовать на его рабочем столе целое утро? Мысленно ответив себе на этот вопрос, она озадаченно кивнула самой себе, в руке по-детски сжимая цветной мелок. Этот был светло-коричневым и ей точно не нравилось то, что получалось на её листке: жёлтые и холодно-грязные оттенки смешивались во что-то неразборчивое и норовили превратиться в одно большое пятно посреди клочка бумаги. Она помнила, как украла набор этих мелков у какого-то маленького мальчика, беспечно отошедшего по зову кого-то из взрослых. Это была её первая кража, точнее, добыча, которую она достала сама. Девочка была очень горда собой — ей нравилась мысль о самостоятельности и о том, что когда-то она докажет Силко, что он никогда в ней не ошибался. Больше всего она хотела, чтобы он гордился ею. Его одобрения, решения, обычные слова. Всё в нём каждый раз вызывало в ней неумолимый восторг и от того, хотелось прыгать на месте практически ежеминутно. Когда он смотрел, так пренебрежительно и будто нехотя, когда его металлический голос резал по живому злых и пугающих людей, приходящих в его кабинет, трудно было не восхититься его зловещей и умиротворённой натурой. Когда же он говорил с Джинкс, был совсем другим, становился податливым и понимающим. Лучшим в глазах ребёнка, у которого больше никого и не было, кроме него. Это теплилось в них обоих, разрастаясь огромным ниточным клубком, всё туже связывая их между собой. — Но он бросит тебя, как только ты облажаешься! — перед глазами вдруг резко возникла рожа Майло, исковерканная и обрисованная, словно каракуля и девочка тут же закрыла глаза. Коленки, на которых она сидела на теперь уже чистом столе, напряглись, а ручки сжали мелки до побеления костяшек. — Он ни за что меня не бросит, — детский сладкий шёпот разрушил устоявшуюся тишину в кабинете, — И вообще, тебя никто не спрашивал, так что заткнись, — девочка резко распахнула глаза и увидела перед собой всё также сидевшего в своей неизменной позе мужчину и выдохнула с облегчением. — Мм?.. — Силко лишь притворился, что не слышит, но он прекрасно знал, что происходит в голове у Джинкс, а ещё знал, что она хотела оставить это при себе, чтобы он не переживал за неё лишний раз. — Ничего, — в подтверждение она лишь качнула головой и снова уставилась на него своим томным взглядом. Та же рубашка, расстёгнутая на одну пуговицу, чтобы не душила, рукава, засученные до изгибов локтей и голые предплечья, сейчас мирно лежащие на тёмной деревянной поверхности, иногда напрягающиеся от попыток нарисовать хоть что-то. Его полностью расслабленное лицо сулило каменную защиту девочке от напастей всего мира. Незаметно её взгляд подкрался к волосам, что ещё ранним утром были идеально уложены назад. Теперь же некоторые из чёрных прядок выбились из цельной картины и спадали на лоб. Каждый раз, когда мужчина брал ластик и пытался стереть кривую тёмно-зелёную ёлочку, зигзагом дошедшую аж до конца листка, они подрагивали и казалось, что на это можно смотреть вечно. Таким Силко притягивал её к себе даже больше, чем когда он был суров и серьёзен. Неожиданно для себя девочка заметила нечто, очень выделяющееся из цветной гаммы всей прически, прядка ещё не белая, но уже яркая, серебристая накренилась на болезненно-бледную кожу. Её сразу захотелось пощупать, пальцами выпрямить, словно утюгом и отпустить. Интересно, подскочит? А если зачесать назад, станет вдруг послушной и гибкой? Эти вопросы едкой дымкой заполонили черепную коробку и Джинкс больше не могла противиться им. Мужчина всё также продолжал водить мелком по уже грязной бумаге, а на его лице стало появляться некое подобие улыбки. В конце концов ему самому становилось забавно от того, что он не мог толком нарисовать ёлочку. Рисование никогда не было его талантом. Вдруг он содрогнулся и резко поднял голову, только в этот момент понимая, на сколько сильно затекла шея. Потянувшись тонкой ниточкой через половину стола, его холодной кожи касались маленькие тёплые пальчики, затрагивая интригующую прядку, пока что совсем маленькую и единственную в своём роде, чем манила к себе ещё сильнее. Лишь на секунду его лицо напряглось и брови в привычном жесте сошлись в переносице. Затем приобрело прежний вид, теперь уже разглядывая из под лба заинтересованные донельзя глаза ребёнка. Теперь она была совсем близко: коленкой наступив на злосчастный листок с изумрудной загогулиной, она была увлечена уже не рисованием. Свело-коричневый мелок положен обратно в набор, а листок с солнечным пятном покоится на краю столешницы. — Седеешь, — звонко заключила она и ненароком полоснула мягкой подушечкой пальца по шраму. О, не подумайте, Силко был ещё очень даже молод. Только извечные синяки под глазами и седеющая прядь давали знать о его далеко не лёгкой жизни, полной стресса и тёжелых мыслей. У него были свои тени, такие же мрачные и страшные, прячущиеся в закоулках и поджидающие на каждом неверном шагу. Но он научился не слушать их, не выдавать их присутствия. — Знаю, — он зачёсывает все волоски обратно и откидывается на спинку кресла, прикрывая здоровый глаз, словно всё так и задумано, словно эта девочка не поглотит его и не утащит в свой бешеный омут, — Ты рисовать будешь? Мне вообще-то работать надо, — звучит с долей иронии, оборвано и нехотя. Из-за чёрного, начавшего пульсировать головной болью, глаза, обрамлённого огромным шрамом, незакрывающегося и требующего очередную дозу "Мерцания", Силко казался наполовину роботом, но и это в его внешности было обманчиво. Скорее, он напоминал нечто сломанное и давно потерянное. Но это никогда не отторгало Джинкс. Она считала, что у человека, заменившего ей отца, практически нет недостатков. Вот и сейчас несколько коротких, изучающих прикосновений к этому месту были ещё одним её достижением в этой импровизированной и знакомой только ей, игре. Силко в этот раз даже не пошевелился и ей пришлось ответить. — Буду, — она моментально сползла к нему на колени и взяла новый лист бумаги, коих в столе у Силко было не мало, — Я нарисую то, что тебе точно понравится, — с этими словами она подхватила чуть было не упавший голубой мелок и тут же принялась изображать замысловатые линии. Видимо на сей раз она и впрямь хотела, чтобы что-то из этого вышло. Мужчина же, в свою очередь снова был втянут в творческий процесс своим любопытством. Неожиданно девочка замерла, поднося к нижней губе взятый цвет. Первое, что пришло ей на ум, были облака. В Зауне они практически не были видны и Джинкс это заметно расстраивало. Поэтому она нарисует свои — красивые и сложные. Сейчас он смотрел только на неё. Это стало типично: как только шебутной ребёнок появлялся в его поле зрения, невозможно было смотреть на что-то, помимо неё. Однако это было только его негласным правилом, которое он никогда не нарушал. Запоминая и фиксируя каждую улыбку ярких и вечно обкусанных губ, он ощущал этот мир по-настоящему. Теперь ничто не могло отнять её у него. Резко в дверь постучали, сдержано и терпеливо. Так могла стучать только Севика со своим утренним докладом. Девочка тут же закатила глаза — она недолюбливала Севику точно также, как и та не любила вечно язвлящую и омрачающую её дни девчонку. Они пересекались не так редко, но каждую встречу хотелось как можно скорее забыть. Деревянная дверь с незатейливым узором отворилась и огромная фигура в неизменном бордовом плаще показалась в проёме, затем вошла в глубь помещения и лицо, вечно мрачное и суровое чуть смягчилось при свете дня. Джинкс в свою очередь сделала вид, будто она и не замечает телохранительницу. Силко лишь поднял взгляд, серьёзный и глубокий, какой появлялся только при решении деловых вопросов. — Утренний доклад, — спокойно оповестила Севика. Девочку ни капли не интересовала ни внутренняя, ни внешняя политика Зауна, поэтому, вместо басистого и заодно бубнящего голоса, она слышала только белый шум, иногда перемежающийся с голосом мужчины, дающего какие-то указания и распоряжения. В такие моменты она понимала, что от этого никуда не деться. Он никогда не будет принадлежать ей полностью, но довольно обширной своей частью и это успокаивало. Линии, которые так старательно выводила малышка, снова приобрели плавность. Можно сказать, у неё получалось даже симпатично, хоть она и не могла оценить свой рисунок вполне. Закончив облачко и поняв, что это быстро не закончится, она положила мелок обратно в набор, в котором всего было семь цветов и поспешила встать, сделать пару шагов к своему лазу на крышу. Но вдруг, будто что-то вспомнив, она вернулась обратно к креслу. Силко, уже поглощённый работой смотрел куда-то прямо перед собой, мысленно нащупывая сигару, что ожидала ухода ребёнка из этого затхлого, но такого родного помещения. Маленькая нежная ручка вновь потянулась куда-то к волосам мужчины. Севика же злобно скривила нос, продолжая смотреть сверху вниз на дерзкую девчонку. Пальцы, что успели замёрзнуть за утро здесь, вновь поправили маленькую седую прядь назад. Он было и не заметил, как она снова упала на лоб. Бросив ещё один высокомерный взгляд в сторону возвышающейся, как гора, женщины, девочка быстро испарилась, словно её и не было всё это время в кабинете. Только Силко знал, куда она исчезла и молчаливо проводил взглядом её маленькую тень, затем кинул мимолётный взгляд на оставленный ею же довольно красивый рисунок. Может ведь, когда хочет. И вновь переключился на молчащую всё это время Севику. Головная боль вновь дала о себе знать мелкими вспышками в нервных переплетениях. — Почему Вы возитесь с ней? — процедила она еле слышно сквозь зубы, — Разве не достаточно того, что она живёт здесь? Да и поджигатели стали беспокоить, как только она появилась. Тут что-то неладное. — Она всего-лишь ребёнок, — отрезал он строго, — Будь к ней снисходительней, она здесь ни при чём, — такие слова про маленькую Джинкс даются ему с трудом. Но если он покажет всему Зауну, кем она для него стала, тут же найдут и убьют, ведь любая слабость карается в этом жестоком и треснувшем, как старая ваза, мире. Она была слабостью, которую следовало держать в секрете под восьмью замками, что он и делал, чтобы никто и никогда не нашёл её. Севика ушла также, как и появилась здесь этим солнечным утром, незамедлительно и по мере надобности. Девочке казалось, что она приходила только позлить её, вывести из себя, как можно больше, чтобы этот внутренний монстр наконец показал себя. Но Джинкс не поддастся, даже если этот соблазн будет очень велик. — Прости, — голос, казалось, уставший от всей жизни снова прорезал повисшую тишину, — Я не это хотел сказать. Но на старых деревянных перекрёстных балках уже никого не было.To be Сontinued...