Порой мне казалось, что я не заслуживаю тебя, Джинкс.
***
Дыхание — такой лёгкий и незамысловатый процесс, позволяющий человеку жить. Казалось бы, всё так просто: вдох и выдох. Безусловный рефлекс, что снисходительно проникает в вас. Благодаря нему вы просыпаетесь и ложитесь спать, едите и ходите по своим делам, порой даже не замечая его, не благодаря за то, что живёте. Иронично, не правда ли? Реальность густой пеленой застилает, искажённую в мутной воде, картинку. Ещё минуту назад лёгкие смело перерабатывали густоватый и удушливый воздух, к которому можно привыкнуть, который можно научиться поглощать без особого вреда и без того запущенному здоровью. В них ещё есть его остатки, но совсем скоро и они превратятся в бездушные пузырьки, наполненные жизнью. Они покинут его и ничего не останется. Единственная соломинка — рука, вдвое больше его собственной, держащая так крепко, что не вырваться. Он знает, кто её хозяин и ему не верится во всё происходящее. Он видит его лицо, искажённое и неточное, силуэт среди зеленовато-жёлтых оттенков разрухи вокруг. Кровавые раны щиплет и кажется, что всё тело наполняется нестерпимой болью. Грязная вода пропитывает его, проникает внутрь и заставляет вдохнуть, быть последовательным. Сквозь её толщу практически неслышно внешних звуков, словно и нет никакого мира, живущего где-то там и дышащего без отходов и химикатов, оседающих на внутренних стенках розоватых лёгких, пока он мечется, задыхается и бьётся в бешеных конвульсиях. Он хочет жить, глотая эти мысли, как самый желанный воздух. Наконец худая рука впивается в ткань когда-то белой рубахи — вот он, его шанс, он не даст ему сгинуть здесь. Однако вся иллюзия в миг испаряется, когда в сизых глазах, наполненных ужасом, начинает темнеть, бешеная и мутная картинка теряет свои последние краски. Тьма поглощает всё вокруг, как бы намекая: "всё тщетно, дружище". Тонкие и длинные пальцы по тихой разжимают мокрую ткань — он мог спастись, чувствуя, как ослабевает хватка огромной и сильной руки. Левый глаз пульсирует острой болью. Словно маленькие червяки, бактерии проникали в его раненную слизистую, разъедая изнутри всё, до чего дотянутся. Они заполняют пространство в окаменевшем теле. Но разве теперь это имело значение? Разве оно не станет ко всему равнодушно, когда вода захлестнёт жизненно важные органы? Эта мысль стрелой пронизывает веточки нервов, заставляя вздрогнуть и открыть, затуманенные белой пеленой глаза. Внезапный и громкий, звук глубокого вдоха разрывает воцарившуюся тишину тёмного помещения. Здесь душно, хочется вдохнуть ещё раз, как можно глубже. Здоровый глаз кое-как привыкает к мраку, различая маленький силуэт на старом и пыльном деревянном стуле рядом с письменным столом. Сердце, вопреки всем здравым смыслам продолжает без устали колотиться в широкой грудной клетке и кажется, что места ему с каждым таким разом всё меньше. Всего лишь страшный сон, всего лишь воспоминание, отнявшее у него так много. Смирится ли он с ним когда-нибудь? Этот вопрос, алой дорожкой пробежавший по конечностям, вдаривший в голову с пульсирующей болью в левой стороне, остаётся без ответа, ведь маленькая тень дёргается и её большие глаза, отблёскивающие синевой, устремляются прямо в него. Он дышит часто и прерывисто, смотрит беспокойно и блуждающе. Джинкс ещё никогда не видела Силко таким. Его взгляд сейчас не выражал спокойствия и хладнокровности, сейчас он был живым, самым настоящим и это напугало её больше, чем любая Севика, или перспектива быть пойманной на очередной мелкой краже. — Что с тобой? — почти шёпотом, суетливо от того, что она зашевелилась спустя столько времени. Чёрная и густая ночь укрывала каждого спящего человека в Зауне, но складывалось полное ощущение, что именно этот кабинет она обошла своей мрачной стороной. Голубые пряди поблёскивали отражающим светом, как и молочно-бледная кожа, отражая неведомый свет куда лучше, чем бы это делала большая луна. Вот худая и тонкая коленка уже устойчиво стоит на каких-то документах, за ней вторая. Шаркающий и шумный звук от её действий окончательно нарушил теперь уже бывшую тишину. Уродливый, мягкий заяц с одним глазом-пуговкой полетел на чёрный пол, словно проваливаясь в пучину мрачных теней, откуда уже нет возврата, но его мягкое падение о половицу разрушило эту иллюзию. Её лицо, мягкие и милые черты которого сейчас казались, словно высеченными из камня, было так близко, что неровное дыхание тут же спряталось за отрывистым и едва заметным. Детский взгляд, полный волнения накрыл его, притягивая к себе, как можно ближе. Рука, маленькая и шелковистая наощупь, потянулась тонкой ниткой через пустое пространство между девочкой и мужчиной и всё внимание последнего легло на лёгкое прикосновение к узорам большого шрама. Чёрный, с блуждающей искоркой огонька внутри, глаз был самым главным его украшением. В полной темноте он казался ещё более зловещим, чем при свете дня. — Почему ты здесь так поздно? — звучит напряжённо, будто из последних сил из себя выдавлено, но он держится. Место, где только что касалась Джинкс отдаёт сильной, почти невыносимой болью, что тошнит и воздуха хочется, как можно больше. Уже слегка вытянувшийся в росте ребёнок подползает чуточку ближе, на самый край, так близко, что обдаёт теплом худого тельца, поднимает другую руку. Почти белая коленка соскальзывает с отделки тёмного дерева и сердце на миг замирает у обоих. Однако всё проходит сразу же, как только сильная рука моментально ложится мертвой хваткой на осиную талию. Вдохи и выдохи снова сбиваются, но лишь на минуту. Её лицо, круглое и бледное, как луна над Пилтовером, в каких-то ничтожных сантиметрах от его собственного, склонённое навстречу и в миг такое грустное, что в самую пору ничего не спрашивать. Вновь то же прикосновение к многочисленным рубцам ведёт по щеке куда-то ниже, к оголённой коже шеи. Слышно всхлип, ещё один. Силко замечает, как начинают слезиться большие водяные глаза, как поджимаются губы и его собственная боль меркнет, тает, как лёд в светло-сизом глазу, разливаясь тёплым ручьём по душному и жаркому пространству между ними. — Они, — глотая подступающие слёзы, шепчет девочка, тьма перед закрытыми глазами рисует ужасные образы, больше похожие на каракули, из которых вырисовывается лицо Майло, пугающее и сеющее только злость, — Они не дают мне уснуть, — маленькая тонкая рука, до этого лежавшая на мужском плече, аккурат сжимает чёрную приятную ткань. Мужчина лишь на считанные секунды отводит тяжёлый понимающий взгляд. Резко покрасневшие глаза Джинкс распахиваются, когда большая рука притягивает ближе, обнимает и прижимает вплотную. Гладко выбритая щека ложится на спутанные, непослушные голубые волосы, кое-как по-детски заплетённые в косу. Здесь, рядом с ним, нет призраков и мрака, пусть даже это время застилает непроходимая темень сонной ночи. Здесь только они вдвоём и больше всего девочке хочется, чтобы этот миг длился вечность, чтобы он смотрел только на неё и таким доставался только ей. Ведь это совсем не сложно, она знает это. — Мне тоже, —медленно и плавно, совсем не много, плечи Силко поднялись и опустились, басистый шёпот тут же умолк, а детский тихий плач прекратил свой поток, застилая помещение звенящей тишиной. Взгляд, ранее направленный куда-то в плечо мужчине, устремляется вверх, упираясь в скулу вытянутого лица. Ещё какие-то несколько секунд и она неумолимо захочет спать от слёз и недосыпа. — Расскажи о них, — глаза ребёнка всё же слипаются, щекоча кожу мужчины, покрытую рубцами, — Мне страшно, — вырывается писклявым тоном. — Они есть у всех, — перейдя на более тихий шёпот, начал он, — Вандер был моим личным наказанием, ношу которого мне приходилось нести долгие и мучительные годы, но это было потом. Когда-то давно я считал его своим братом, семьёй, что никогда не предаст, будучи молодым, наивным и глупым. И очнулся только тогда, когда его рука сжалась на моём горле, когда я видел его равнодушный взгляд за призмой мутной болотной воды, — зубы неприятно скрипнули от подсознательной злости, в первую очередь, на самого себя, — Но я даже благодарен ему, ведь всё могло пойти иначе и, — он украдкой взглянул на уже засыпающего ребёнка, голова которого была обращена к его лицу, слегка приоткрыт маленький яркий рот, а хватка совсем ослабела, — Тебя бы здесь не было.***
Утро. Яркое и безмятежное, оно дарило надежду всем обитателям Нижнего города. Пыльные окна зданий едва пропускали его свет, но не смотря на это, улицы и переулки лениво оживали, наполняя всеобщую картину самыми различными звуками и голосами после тихой и спокойной ночи, что было почти удивительно, ведь здешние жители не умели жить мирно. Разбой и грабежи, убийства и похищения, мелкие кражи и угрозы расправы здесь обыденность, которой Совет наградил эти места. Вот и бар "Последняя Капля" не пустовал уже с утра. Люди Силко, позёвывая и разминаясь, скапливались то у барной стойки, то у бильярдных столов, разговаривая и не много шумно споря о чём-то своём, однако бармен Чак мог поклясться, что слышал что-то о боевых ножах и магии в Пилтовере. Последнее привлекло его внимание, но спрашивать и перекрикивать огромных мужиков не решился, решив, что парочка передних зубов ему ещё нужна и продолжил наливать фиолетовую жидкость в глубокий, начищенный им же самим до блеска, стакан. Когда деревянная обшарпанная дверь, держащаяся буквально на одной верхней петли с грохотом ударилась о прилегающую к ней стену, он испуганно вздрогнул, но на смену испугу тут же пришло негодование — большая резная доска и так была очень хлипкой. Уже насупив брови и открыв рот, чтобы сказать это вслух, он резко осёкся, с болью прикусив щёку с внутренней стороны, когда поднял взгляд на вошедшего. На пороге стояла Севика, лицо её сейчас не выражало злости, или ненависти, скорее спокойствие, наверное, потому что было ещё слишком рано, чтобы кто-то успел разозлить грозную женщину. Шум в заведении, успевший усилиться, заметно притих. Только глупец мог в тайне не бояться телохранительницу их босса. Заслужив огромное доверие со стороны Силко, она могла позволить себе многое — многолетние наёмные завсегдатаи знали это и никогда не лезли к ней на рожон. Мерные глухие шаги раздались о скрипящие половицы, а механическая рука угрожающе легла на рукоять большого и, наверняка, тяжёлого меча, привлекая некоторые напряжённые взгляды, обрамлённые морщинками и складочками. — Снова пьём, да в карты играем? — карие глаза прищурились, останавливаясь на компашке мужчин, явно зализывавших раны после очередной атаки в Верхнем городе. — Да просто... Отдыхаем, выходной же, — встрял бармен издалека, состроив максимально дружелюбное лицо, на сколько это позволяла нервозная улыбка, которая тут же сникла при обороте головы женщины. — Парень прав, — длинноволосый смуглый мужчина с бесчисленным пирсингом слегка ухмыльнулся, но сразу посерьёзнел, как только туловище Севики нагнулось к нему, обдавая запахом пепла и сигарет, с ноткой письменных чернил и ставя большую и мощную руку на стол с миллиардом сколов, от чего послышался дрязг стеклянной посуды. — Значит, — чёрные густые брови сошлись в переносице, казалось, ещё не много и грянет гром, — Подвинься и дай мне карты, сидишь, — последнее слово прозвучало тише, укоризненно, от чего наёмник тут же подался влево, садясь около стены. — Слышь, Чак, тащи ещё выпивки, — повысил голос другой парень, на вид ему было не больше двадцати, занося над головой полупустую пинту с пенной жидкостью в ней.***
Редкие и ясные лучики солнца, заполнявшие пустое пространство импровизированного неба, нежно светились в решетчатой оконной раме, даря своё тепло и свою особенную, словно вне времени, атмосферу. Они обволакивали теплом все предметы, до которых только могли дотянуться, нарочито выделяя силуэт спящего мужчины. Его здоровый глаз слегка зажмурился, голова немного дёрнулась в сторону, противоположную от окна. Свет всё ещё нагло проникал сквозь темноту отступившего недолгого сна и он поддался ему, медленно раскрывая светлый, в этот момент казавшийся не много прозрачным, глаз. Левая сторона отдавала, теперь уже едва заметной, но болью, проходящей лишь иногда, на считанные быстротечные минуты. Первое, что предстало его взору, было носом, маленьким и аккуратным, на сколько мог посудить он сам. Затем сонный взгляд мягко мазнул по закрытым векам с длинными, как перышки диковинной птицы, ресницами, по всё так же приоткрытому рту, в котором виднелись ряды аккуратных белых зубов. Кожа, ещё ночью казавшаяся белоснежной, как сама луна, в золотом свете отливала здоровым румянцем. Голубые прядки подёргивались во сне. Спящим, этот ребёнок выглядел ещё очаровательнее, чем обычно и Силко вздохнул. Его бровь приподнялась и на губах появилась еле заметная ухмылка, что прибавило его лицу мягкости и нежности. Тихо и аккуратно, он поднял её, посадив к себе на руку, другой же поддерживая её тонкую спинку. Голова Джинкс тут же упала на его расслабленное плечо, обёрнутое помятой за ночь рубашкой. Сколько часов они провели в таком положении? Три, возможно и меньше, но трапециевидные мышцы всё равно успели затечь и сейчас неприятно покалывали тупой болью. Пройдя буквально пару шагов, мужчина остановился около старенького, повидавшего многое, диванчика, на котором было раскидано несколько плотных бархатных подушек. Даже сейчас, в тёплых и светлых переливах утра он казался таким же мрачным и неприветливым, подёртым и если бы был человеком, явно уставшим. Когда девочка, не без приложенных усилий, чтобы не разбудить её, была уложена на его сидение, а по-детски пухлую щёку подпирала круглая подушка, Силко выпрямился. Легко накинув пальто с высоким воротом, он небрежно зачесал все волосы назад и окинул взглядом, вновь заледеневшим, теперь уже лежащего и мирно сопящего, ребёнка. Сквозь уже нечёткую картинку сна, она чувствует, как тёплый поцелуй чужих губ ложится на её висок. Это, безусловно приятное, ощущение тут же сдувает лёгкий ветерок и удаляющееся быстрые шаги. Ещё один, теперь уже совсем короткий и мимолётный, серьёзный взгляд, брошенный в неё, размазывается о пол и дверь тихо щёлкает, свидетельствуя об уходе дорогого человека.***
— Вскрываемся, — лёгкое движение и двойка королей уже раскинута по деревянной поверхности во всей красе, от чего оскал тощего парня тут же сник, а нижняя губа предательски задёргалась, — Эй, ты жульничаешь! — выпрямившаяся рука тут же указала на новенькую механическую руку. — Перестань уже оправдывать свои неудачи и признай, что должен мне, — самодовольная ухмылка и взгляд из под лба быстро переводится с проигравшего на спускающуюся высокую фигуру, только что вышедшую на свет. Мужчина промелькнул где-то справа по периферии. — Севика, — окликнул он уже подходя к выходу из бара, который подпирали ещё несколько курящих людей, что тут же встрепенулись при виде Силко, — За мной. — Да, босс, — женщина уже стояла возле, сложив руки за спиной, он посмотрел на неё украдкой и вышел из затхлого помещения, вдыхая не много удушливый, но относительно свежий воздух, она тут же последовала сзади, — И это.., — не много помешкав, большая рука выудила маленький, аккуратно сложенный конверт, — Просили передать. Тут же взяв конверт и одним рывком распечатав его, он бегло прошёлся по содержимому записки, адресованной ему. Смешанные чувства забурлили внутри и тонкие пальцы сами разорвали недавно написанное письмецо, комкая до мелкого бумажного шарика. Планы на день резко изменились.To be Сontinued...