— Мишель? Мэй? — родители осторожно заглянули в комнату.
— Что? — грубо спросила я, отталкивая от себя спящую подругу.
— Что вы будете на завтрак? — спросила мама.
— Кашу. Мэй нужно что-то более калорийное, иначе она умрёт от истощения. — я тыкнула пальцем в рёбра девушки, отчего она проснулась.
— Доброе утро, Лайт. — она помахала нам рукой.
— Доброе утро, милая. — улыбнулась мама. — Через десять минут спускайтесь на завтрак.
Когда родители закрыли за собой дверь, я повернулась к Мэй.
— После завтрака в школу, затем пойдём в кафе с Томом и Карлом. — я поднялась с дивана и направилась в ванную комнату.
— Я могу не идти в кафе? — с надеждой в глазах спросила Мэй.
— Не можешь. — ответила я, захлопывая дверь.
Умываясь, я слышала, как Мэй плачет. Вчера Мэда похоронили. Никто из нас так и не смог сходить к нему на могилу и на похоронах нас не было. Слышать слёзы Мэй было больно, но плакать из-за придурка Мэда я не собиралась.
Когда я вышла из ванной комнаты, Мэй сказала, захлёбываясь в слезах:
— Мы дали показания против него.
— И правильно сделали. Он мёртв. А водитель фуры не виноват в его смерти. Мэд
сам выехал на встречную полосу. — глаза заслезились, но я не позволила слезам показаться, но голос дрогнул, а затем я прокричала, —
ОН САМ ВИНОВАТ В СВОЕЙ СМЕРТИ! И НЕ СМЕЙ ГОВОРИТЬ, ЧТО ТЕБЕ ЕГО ЖАЛКО! ОН ГРЕБАНЫЙ ЭГОИСТ И ПЬЯНИЦА! НЕ НУЖНО ГОВОРИТЬ, ЧТО МЫ МОГЛИ БЫ ЕГО СПАСТИ, ЕСЛИ БЫ НЕ ПОШЛИ НА ГРЕБАНЫЕ ТРУБЫ! ПОТОМУ ЧТО МЫ НЕ МОГЛИ БЫ ЕГО ВЕЧНО ОПЕКАТЬ! ОН БЫ СДОХ В ЛЮБОЙ ДРУГОЙ ДЕНЬ! ПОЙМИ ЭТО, ЕСЛИ У ТЕБЯ ЕЩЁ ОСТАЛИСЬ МОЗГИ, А НЕ ЭТИ НИКОМУ НЕ НУЖНЫЕ ЧУВСТВА! — я устало упала на кровать.
Мэй долго на меня смотрела, а затем сказала:
— Твой брат говорил тоже самое. — усмехнулась она. — Он сказал, что я могу сброситься с крыши, и Мэду будет плевать… Я тогда соврала тебе, я вскрылась тогда не из-за отца, а из-за
Мэда. Я хотела привлечь его внимание.
— Или сдохнуть. — добавила я. — Ты тупица. Может, его смерть поможет тебе забыть этого мудака, тогда он хоть что-то хорошее в своей жизни сделал. — я небрежно махнула рукой в воздухе.
— Он добавлял в жизнь краски… — я не дала Мэй договорить.
— В какие? Чёрно-белые? Или просто в чёрные? — я усмехнулась.
— Я ничего не чувствовала. Вернее, я чувствовала грусть, раздражение, но то, что я чувствую к нему, я никогда не чувствовала. Мне достаточно просто прикоснуться к нему, увидеть его ухмылку, почувствовать его губы у себя на щеке или на губах… — она помолчала с минуту, а затем сказала: «
Это всё, о чём я мечтаю».
— Примитивные мечты. — коротко сказала я. — Мэй, — я выдохнула, а затем продолжила. — То, что я тебе сейчас скажу, ты от меня никогда больше не услышишь. — я выдержала паузу. —
Я люблю вас всех. И не станет меня, если не станет вас. Вы — моя семья. И я прямо сейчас готова разрыдаться от осознания того, что моего друга больше нет, что я могла предотвратить эту смерть, просто оставшись сидеть у дверей его дома. И я готова рыдать от того, что Том уедет через три дня. Эти три дня — последние дни, когда мы будем общаться. Он уедет и больше никогда нам не напишет. Я это знаю. Я прочитала это по его лицу, когда он увидел изуродованный труп Мэда. Мы — напоминание о нём. Он хочет избавиться от напоминаний. И я его поддержу в этом, потому что я его подруга. Если ему так будет лучше, я готова попрощаться. Если тебе плохо без Мэда, я готова быть рядом, чтобы поддержать, но не думай, что я буду вытирать тебе сопли. Я буду ежедневно тебе говорить, какая ты дура. Мой брат полностью бы поддержал меня в этом. Я всегда буду рядом, пока ты не захочешь уничтожить моё имя в своей жизни. Я тебя попрошу кое о чём взамен: не совершай непоправимых ошибок. Ты меня поняла? — мы обе знаем, что я имею ввиду, поэтому Мэй еле кивнула, давая понять, что ей всё ясно. — Надеюсь, ты меня услышала. — я похлопала её по плечу. — Теперь давай спускаться на завтрак, там уже всё остыло, наверное. — я вышла из комнаты и спустилась вниз, не дожидаясь подругу. Через пять минут появилась Мэй, в её взгляде читалась решительность, на что решительность — я не поняла.
— Я слышала твой крик… — с извиняющимся видом прошептала мама.
Я улыбнулась всего на секунду.
— Ничего страшного. Вправляла подруге мозги.
— Мишель, — мама глубоко вздохнула. — Мэй плохо, не нужно грубить ей, я тебя очень прошу… — прошептала она.
Я медленно выдохнула.
— Я говорю правду. Не хочу лгать и готовить о том, что её чувства взаимны. Три дня назад ещё был шанс сказать.
Сейчас этого шанса нет — этот шанс умер. Разбился.
— Мэй — чувствительная девочка… — сказала мама, слегка повышая голос.
— Тогда ей не жить в этом мире, где все будут пытаться надавить ей на раны.
— Она твоя подруга, Мишель. — прошипел папа, накладывая вторую порцию каши.
— Я рада за неё. — коротко ответила я, приступая к трапезе. — Когда я ем, я глух и нем. — строго сказала я всем присутствующим на кухне. Только уже подросшая Ночь, о которой миссис Шейлз даже и не беспокоилась, громко бегала по комнате, шаркая своими когтями по паркету. — Надо купить носочки для неё. — сказала я.
— Когда я ем, я глух и нем. — в унисон сказали родители и Мэй. Я улыбнулась.
Трапезничали мы в тишине. Даже кошка не шаркала своими когтями. Либо поняла, что мне это не нравится, либо просто устала носиться по комнате с утра пораньше.
— Спасибо за завтрак, миссис Лайт. — улыбнулась Мэй.
— Не за что, дорогая! Ты же прекрасно знаешь, что мы всегда рады гостям в нашем доме!
Я закатила глаза.
— Вы три года назад выгнали троюродную тётушку, потому что она не предупредила, что приедет. — сказала я, а Мэй прыснула со смеху.
— Запомните, дети! Всегда нужно предупреждать людей, если вы решили наведаться к ним в гости! — сказал папа, причём таким голосом, будто рассказывал правила по завоеванию мира.
Я усмехнулась.
— Вы никогда не были гостеприимными. — сказала я, убирая со стола посуду.
Родители просто пожали плечами, мол, пусть так, но мы не собираемся меняться.
— Мы пойдём собираться в школу. — сказала я и, схватив Мэй за руку, потащила её в комнату.
— Не хочу в школу… — промычала девушка.
— Мы и так половину пропустили. Экзамены как сдавать? — усмехнулась я, переодевшись.
Мэй взяла предложенные мной кофту и джинсы, сказав:
— Может, и не понадобятся экзамены…
— Что? — переспросила я.
— Ничего… Не обращай внимания, мысли вслух. — наигранно улыбнулась она.
Я нахмурилась, выражая своё недоверие.
— Тебе нужно идти в школу, если ты не хочешь жить в этом городе и зарабатывать гроши. Да, конечно, знания по некоторым предметам тебе, может быть, и не пригодятся, но для приличия нужно поприсутствовать, уж извини, такая жизнь. — раздражённо бросила я, скидывая в рюкзак все учебники, которые мне попадались.
— Ты хоть знаешь, какие предметы сегодня? — спросила Мэй, облокотившись на дверь.
— Мне всё равно. Идём. — я постаралась как можно быстрее выбежать из комнаты, а затем и вовсе — из дома.
Желание сидеть в школе было невелико, вернее, его и вовсе не было. Тем не менее, третий день сидеть дома — равно «смертный приговор своим нервам», ведь в доме всё напоминает о Мэде.
Он побывал в каждом уголке дома! Ещё и нарисовал дурацкое
солнышко на стене возле моей кровати. Теперь это
солнышко я вижу каждый раз, как ложусь спать или просыпаюсь. Раньше это бесило. Сейчас…
Сейчас видеть это
дурацкое солнышко больно.
Всё же надо купить краску, закрасить это улыбающееся солнце, пока эта улыбка ко мне в кошмарах не заявилась.
Я шла впереди Мэй, мы особо не разговаривали по пути, сохраняли силы говорить, потому что сейчас нам придётся отвечать на соболезнования одноклассников, ведь наша компания не общалась ни с кем, они знали, как мы близки.
Собственно, так и случилось.
Школьные стены давили. Ученики и учителя бросали взгляды, взгляды эти были полны сожаления, грусти, естественно ненастоящей. Мало кто любил Мэда, многие были даже рады, что он помер, я видела это в их взглядах, они словно говорили мне:
— Ждём, когда и ты сдохнешь.
Меня тоже не особо любили. Считали копией Мэда, только женской. Причём всегда. С самого детства.
Тони как-то сказал:
— Однажды, Мишель, ты посмотришь в зеркало и увидишь Мэда в отражении. Вы похожи. До ужаса. Естественно, не внешне. Но одно различие в вас всё же есть. Мэд всегда был пессимистом. Он родился с надеждой сдохнуть. Ты же, наоборот, с самого детства твердишь о том, что тебя радует, как ты ждёшь своего совершеннолетия, как тебе нравится жить и вся прочая лабуда. Я боюсь кое-чего, если признаться… — он выдержал паузу, а затем сказал, тихо, будто сейчас передумает, — Я боюсь, что однажды в своём отражении ты увидишь его. Если увидишь — ты мертва.
«Мертва». Естественно, не физически.
— Мне жаль, что так вышло с Мэдом… — к нам подошла Катрина. Выглядела она, мягко сказать, так себе. Огромные мешки под глазами не скрывала даже косметика, нанесённая в двадцать слоёв, светлые волосы были собраны в небрежный пучок, а одета она была в чёрные джинсы и чёрную толстовку.
— Завались! Оставь свою жалость при себе! — я выбежала из школы и, смахивая слёзы, побежала, побежала не глядя. Очнулась я только тогда, когда лежала параллельно могиле брата. Я прикоснулась к выгравированному имени и двух датах, между которыми стояла чёрточка, которая означала так много, эти девять лет, за которые этот мальчик успел потерять родителей, быть усыновлённым, научиться метать ножи, начать копить на свою самую большую мечту, защищать своих друзей, которых у него было девять, включая сестру. Он никогда не общался со сверстниками, только с компанией Мишель. Они ему нравились почему-то. Как-то он сказал нам, когда мы сидели на кухне у меня дома, пьяные в дрова:
— Если кому-либо из вас понадобится помощь, обращайтесь ко мне. Поняли? — он бесстрастно посмотрел на нас, крутя в руках ножички, с которыми не расставался с самого детства.
Он совершенно не шутил. Если он только услышал о том, что кому-то из нас плохо из-за человека, или ещё что-либо, одушевлённого, то шёл разбираться. И каждый раз приходил победителем.
Энтони Лайт
1997 — 2006
— Дурацкое тире! — прошипела я, удобно устроившись на земле возле могилы. — Ну привет, братец. — усмехнулась я. — Ты уже встретился на том свете с мудаком Мэдом? Надеюсь, что ты его уже прибил там. Или вы сейчас сверху наблюдаете за мной. — я вскинула руки вверх. — Да, точно! Точно наблюдаете! Я прям вижу, как Мэд хохочет над тем, что я лежу на земле, и кричит:
— Вставай, идиотка! Заболеешь же!
— Или как ты хмуришься, когда видишь Мэда, говоря:
— Ты точно мудак, Мэд! Ты даже и здесь меня достал, придурок!
Я усмехнулась.
— Интересно, вы встретили там Сэма или Гарри? Или надоедливую Мэдди? А мёртвым нужно следить за модой? Видите ли вы мэра? Мэд, а ты встретился с родителями? — я продолжала вслух задавать вопросы, слушая шелест опавших листьев. — Наверняка вы сейчас сидите, пьёте глинтвейн! И наверняка говорите о том, что вы просрали всё ваше общение. Я надеюсь, что вы помирились… — я громко вздохнула и начала рассказывать пустоте все свои мысли. — Том уезжает через три дня, что бы ты сказал ему на моём месте, Тони? — я посмотрела на могилу. — Ах да! Что это я?.. Ты бы сказал:
— Скатертью дорога, надеюсь, тебе хватит сил не вылететь на следующей же неделе!
Я мечтательно улыбнулась, размазывая по лицу солёные капельки слёз.
— Или же…
— Конец нашему футболу, раз уже Филлипса взяли.
— Да! Да! Точно! Ты точно так сказал, когда Том нам рассказал о переезде. Ты наверняка закатил глаза, отложил в сторону книгу и недовольно начал говорить о том, что мы идиоты. Это ведь так! Дай знать, что это так! — и в этот момент на меня капнула одна единственная капелька с неба. Дождя не намечалось. Я нахмурилась.
— Эй! Придурок малолетний! Ты на меня оттуда плюнул что ли?
Раздался гром.
Я улыбнулась.
— Да ладно тебе, не ворчи! — мягко сказала я, будто успокаивая. — Майкл уехал, тебе наверное уже рассказал Мэд. Как ты отреагировал? — поинтересовалась я, запрокидывая голову, чтобы разглядеть лицо брата в облаках, но его там не было. Дунул ветер и мне на колени упала какая-то бумажка:
«Записывайся на бокс, если не хочешь быть слабаком».
Я мысленно ухмыльнулась. Вот он — знак.
— Нет, он не слабак. Просто он любил брата. Настолько, что не смог здесь находиться. Хотя знаешь, я его понимаю, с каждым днём мне всё сложнее дышать, находясь здесь, я хочу вернуться туда, на четыре года назад, где мы были все вместе… — я закрыла глаза и улыбнулась. — Вместе.
***
— Нет, Мишель, ну ты крутая, конечно! — воскликнул незнакомый голос… Хотя, нет… Знакомый. — Уснуть на кладбище! На холодной земле! Около мертвецов! Это надо же было додуматься!
— Карл… — я мягко улыбнулась. — Привет… Ой, а что? Уже поздний вечер? — спросила я, удивившись сумеркам, которые опустились на город.
— Да! Уже поздний вечер! — недовольно закричал он. — Ты же можешь простудиться, идиотка! — проворчал парень, укутывая меня в тёплый пуховик, так как из школы я сбежала без куртки. — Я всё понимаю, Мишель, понимаю, насколько тебе сейчас больно,
НО НЕЛЬЗЯ ЗАБИВАТЬ НА СВОЁ ЗДОРОВЬЕ! — Карл громко выдохнул, стараясь не применять свой матерный словарный запас. — Так, сейчас идём в кафе, я сейчас позвоню Тому, пусть тоже подходит. — он достал телефон и набрал друга. — Мишель? Да, нашёл. — сказал он. — Как она? — он усмехнулся, глядя на меня. — Наверное, во сне с мертвецами чаёвничала. Да, она уснула на кладбище! Я же говорю — больная! — Карл поддакивал абоненту.
— Слышишь, Том! — крикнула я в трубку. — Тащи свою задницу в кафе, мы не будем тебя ждать, так и знай! А где Мэй? — последнюю фразу я адресовала Карлу.
— Она обещала, что придёт в кафе. Она убежала из школы сразу за тобой, мы думали, что вы вместе, но…
— Но мы не вместе. — раздражённо бросила я. — Вы её искали?
— Да, везде побывали. И у неё дома, и у тебя, у Мэда. — сказал Карл.
— Пойдём тогда быстрее, может, она уже в кафе сидит. — я схватила Карла за руку и мы пошли, нет, побежали туда.
— Улицы выглядят всё более устрашающими. — поёжился Карл, обняв себя двумя руками.
— Все боятся выходить в тёмное время суток. — усмехнулась я, открывая двери в кафе, которое освещает своей неоновой вывеской всю улицу. — Даже ламп на улице нет, вот и приходится ориентироваться по кафе. Там уже Том нас заждался, наверное. — сказала я, оглядываясь по сторонам. — Где Том? — громко, сама того не ожидая, спросила я.
Карл набрал его номер.
— Не берёт.
— Твою ж! — я вылетела из кафе, а Карл побежал следом.
— Мишель! Может, он опаздывает? Давай минут десять посидим, подождём? — тараторил Карл.
— Он никогда не опаздывает! Ты это прекрасно знаешь! — крикнула я, направляясь к его дому, надеясь, что по дороге встречу его, живого и здорового, надеясь, что он скажет, что опоздал первый раз в своей жизни.
***
Том шёл по главной улице, задумываясь о том, что же дальше. Он уедет. Это точно. И что дальше? А друзья? Им нужна помощь, как никому. Уехать — равно предательство. Каждый раз, когда Том так думал, он вспоминал голос подруги, которая кидалась в него чем попадёт и говорила:
— Ещё раз услышу от тебя это… В тебя полетит утюг, Том. Не надумывай. Ты уезжаешь для того, чтобы стать тем, кем всегда мечтал, грезил по ночам этим! Ты не сможешь без футбола, но сможешь без нас рядом. Тем более, я же надеюсь, мы будем созваниваться. — улыбнулась Мишель.
Том улыбнулся от воспоминаний о самых близких людях в его жизни, под радостной пеленой он даже не заметил идущего сзади человека.
— Том! — окликнул парня мужчина. Благо у Тома была хорошая память на слух, поэтому он сразу узнал человека.
— Мистер Уорд? — недоверчиво спросил Том.
— Да-да, Том, ты угадал. — хищно улыбнулся мужчина.
— Вы что-то хотели? Просто такое время суток?
— Да, хотел попрощаться, — сказал мужчина, нагло ухмыляясь, что ещё больше смутило Тома, и он напрягся.
— Ах, да, я же уезжаю… — натянул улыбку парень, следя за движениями человека, который стоял в полутора метрах от него.
— Да не так попрощаться. — улыбнулся мужчина и вытащил нож, кинувшись на Тома.
Я уже как-то говорила, что Том далеко не глупый парень, поэтому успевает подставить вместо грудной клетки ногу, отталкивая ею человека, который заваливается на спину. Том сначала даже не чувствует нож, находившийся у него в бедре. Он всем телом кинулся на человека, из-за которого весь город начинал сходить с ума; на человека, который убил восьмерых; человека, из-за которого Мэд разбился; который поломал психику немалого количества людей. Том стал яро наносить удары по лицу, рукам, ногам, останавливая попытки сопротивления.
— Том! Том! — где-то там, вдалеке, он услышал крики друзей. За ними ехала полицейская машина, он отчётливо слышал это по сиренам.
— Ну всё, мразь. — Том резким движение выдернул нож из ноги, кровь хлынула из раны. Парень ухмыльнулся напоследок и всадил нож в ногу противнику со всей силы. — Как тебе детей доверили, ублюдок? — спросил парень, глядя на мужчину, который не ожидал такого сопротивления.
— Том! — Мишель кинулась к другу, но жестом руки остановил её.
— Милая, я в крови, тебе не нужно пачкаться. — улыбнулся он. — Мне срочно нужно в больницу, как и этому ублюдку, я не дам ему сдохнуть. Не такой смертью, это слишком просто. — прошипел Том.
Тут же подоспела бригада скорой помощи, которая уложили сначала Тома, а затем мистера Уорда на носилки.
— Теперь всё будет хорошо. — прошептал Том, пока его заносили в машину.
Больше я не пыталась остановить поток слёз. Они текли, скатываясь по щекам, подали на землю. Карл всем телом прижался ко мне и я сделала то же самое.
Шон взял с нас показания. Но и так было понятно, кто был убийцей; было понятно, что Том оборонялся, чтобы не стать очередной жертвой преступника. Город может быть спокоен. Никто более не потревожит жителей, не появится на пороге их дома и не подловит где-нибудь на улице.
Теперь всё будет хо-ро-шо.
— Хо-ро-шо. — как мантру шептала я. — Карл! — закричала я во весь голос, когда нас отпустили домой.
Парень вздрогнул.
— Что случилось? — спросил он, прижимая меня к себе, чтобы успокоить, потому что от осознания, которое мне только что пришло в голову, я снова начала плакать. Я резко сорвалась с места и побежала в сторону леса. — Что случилось? — уже кричал Карл, догоняя меня. — Почему мы бежим?
— Я знаю, где Мэй! — закричала я. — В домике, что мы тебе обустроили. — я продолжала бежать, захлёбываясь в слезах. — Мы оставили её одну, Карл! Этого категорически нельзя было делать!
До Карла дошло то, о чём я пыталась сказать, он ускорился раза в два, а то и в три.
Мы бежали, не обращая внимание на людей, которые вышли на улицу, чтобы удостовериться, что теперь они могут вздохнуть спокойно, не обращая внимание на погоду. Пошёл первый снег, который оповещал, что совсем скоро люди начнут украшать свои жилища, дворы, ученики — школу, а учителя контролировать. Только без директора — теперь он будет за решёткой. Мы продолжали бежать, через глубокие лужи в лесу, больше напоминающие маленькие болотца, через колючие ветви деревьев. Вскоре показался домик, стоящий один среди огромного поля. Мы подбежали ближе. Заходить не хотелось совершенно, так как каждый из нас уже понимал, что надеяться на лучшее — бессмысленно.
— Закрыто с другой стороны. — сквозь зубы прошипела я.
Карл достал ключик и открыл дверь. Не разуваясь, мы залетели в дом, снесли половину вещей своими дрожащими руками, прежде чем зайти в единственную комнату.
Карл резко развернул меня спиной.
— Не смотри, Мишель! — воскликнул он. Но было поздно. Я уже посмотрела. Увидела подругу со вскрытыми венами и записку:
«Не вижу жизни без эмоций, а эмоции — это он. Прости меня, Мишель».
Я осела на пол, пока Карл дрожащими руками набирал номер больницы.
— З-здравствуйте, — заикаясь, сказал парень, не отводя взгляда от уже охладевшего тела подруги. — Поле за холодным лесом, там один домик… Труп девушки… Семнадцати лет.
Карл отключил телефон, откидывая его в сторону.
—
НЕНАВИЖУ ВАС ОБОИХ! — прокричала я в воздух, а затем сказала, уже спокойно, — Поедем вместе с ними. Нас отвезут в больницу, там узнаем о самочувствии Тома.
Карл кивнул, не в силах двигаться.
Вот на что была решительность утром. Она была решительно настроена покончить с собой.
«Теперь всё будет хорошо».
Ага, конечно. Хорошо уже не будет, никогда не будет.
