Табак Ваниль

      Громкие крики вырвали Элизабет из и без того беспокойного сна. Совершенно разбитая, она прошлепала босиком до двери и, щурясь от ярких весенних лучей, косо падающих из окна, распахнула ее.       За дверью стояла прокурор Бозман собственной персоной, за ее спиной маячили три рослых мужчины в полицейской форме.       — Госпожа прокурор?       «Гостья» спокойно кивнула коллегам, указывая на комнаты и, уверенно пройдя в квартиру, уселась на тот самый стул, где несколькими часами ранее сидел ее противник. Полицейские бесцеремонно принялись за осмотр. Элизабет обхватила себя руками, ее вдруг охватило сосущее чувство беспомощности.       — Элизабет, тебе лучше сразу сказать, где он.       — Кто?       Бозман тяжело вздохнула.       — Где ты хранишь обувь?       Девушка кивнула на высокий громоздкий шкаф у двери. Она все никак не могла поверить в происходящее.       — Что вы там собираетесь найти? И вообще, что происходит?       — Думаешь, убийство сойдёт тебе с рук?       Чувство обессиливающего страха накрыло Элизабет. Краешком сознания она порадовалась, что ей есть за что ухватиться, иначе внезапная слабость тут же выдала бы ее с головой. Она тяжело опиралась о стену, непроизвольно сжимая спинку стулу. Но на лице, белом, словно полотно, не дрогнул ни один мускул. Она многому научилась у Витто, и в первую очередь, способности сохранять внешнее спокойствие в самых невероятных ситуациях.       — Пока что только вам сходит с рук то, что вы отпускаете убийц на волю.       На лбу у Бозман вздулась жилка.       — Элизабет, в твоих же интересах сотрудничать со следствием. Я смогу смягчить приговор, если ты пойдёшь нам навстречу.       — О каком приговоре речь? Вы обвиняете меня в том, что я встречалась в неподходящим мужчиной?       — Ты была в казино, когда там убили двоих мафиози.       Элизабет сделала вид, что пытается вспомнить. Желудок крутило так, словно выпила несвежего молока. Но у нее хватило выдержки небрежно пожать плечами.       — В Нью-Йорке постоянно кого-то убивают. Некоторые убийства, которые могут принести славу, полиция расследует особенно тщательно. А некоторые, например, убийство рядового журналиста, задвигают в долгий ящик, где оно так и сгинет.              — Я освежу твою память — зима прошлого года. Подпольное казино на Парк-авеню.       — Это был единственный раз, когда я была в казино, — отрывисто произнесла Элизабет. — И я прекрасно помню, что мне стало нехорошо, и я рано уехала.       Полицейский, обыскивавший обувной ящик, отодвинулся от него и разочарованно сказал:       — Ничего подходящего по описанию, прокурор.       Бозман, смолчавшая после слов Элизабет, вдруг рявкнула:       — Обыщите тут всё! Каждый угол, каждую щель!       Обыск длился несколько часов, но окончился ничем. Элизабет оставалось только смотреть, как полиция переворачивает вверх дном квартиру. Ее утешало знание того, что Витторио не в их руках. Глядя на работу полиции, она размышляла о том, в какой момент он успел забрать эти злосчастные туфли, бывшие единственным доказательством ее вины.       После того, как обыск завершился, Элизабет вместе с Бозман отправилась в полицию. Допрос показался бесконечным, но в итоге журналистку отпустили восвояси, не добившись ничего. Теперь-то Элизабет осознала всю правильность действий Витто, она была благодарна ему, что он ничего не рассказал. Отвечать правдиво на вопросы о том, где он сейчас было гораздо проще, чем тщательно контролировать каждое сказанное слово об убийстве в казино.       Вернувшись в этот тяжелый день домой, обессиленная Элизабет упала на кровать. Разве могла она когда-нибудь представить, что окажется на месте обвиняемой в убийстве? Как так вышло, что она встала на этот путь?       От усталости и переживаний она долго не могла уснуть. В голове все крутились слова, которые сказала Бозман на последок. «Ты выбрала не ту сторону, Колвин».       Чувство вины, притупленное временем, снова вспыхнуло и оголило весь тот мрак, запрятанный поглубже. Отношения с Витто раздвинули границы допустимого, размыли ее моральные установки. Она придумала себе миллион оправданий. Но как бы она не храбрилась, как бы не пыталась доказать, что поступила единственно верно в ту роковую ночь, в душе она знала, что сделала этот выбор осознанно. Это знание припечатало, оглушило и наложило отпечаток на всю ее жизнь. Это преступление будет с ней всегда - всплывать на поверхность временами, в особо радостные дни чтобы отравить их, в несчастные — чтобы окончательно добить.       …Он сидит, опираясь на пятки. Она на его коленях, спиной к нему. Грубоватые ладони скользят по коже, пальцы щипают соски, горячие губы ласкают шею. Она откидывает голову назад на его плечо, закрывает глаза, стонет в унисон его выдохам. Его рука внизу, ласки становятся невыносимыми, дыхание все жарче…       …Она призывно улыбается, гладит себя, протягивает к нему руки. Он не спешит подходить, смотрит, ласкает член сквозь брюки. Опускается перед ней на колени. Контраст между жаром тела и холодными прикосновениями ошеломляет. Он убирает пальцы и приникает языком, губами. Она громко стонет, запускает пальцы в короткие тёмные волосы, разводит ноги шире…       …Ее руки, закинутые над головой, крепко держит мужская рука. Она ловит его дыхание, кусает губы, выгибается навстречу. Он резко двигается в ней, смотрит ей в глаза. Она не в силах закрыть их, прервать этот контакт, не менее важный чем соединение тел. Резкие черты мужского лица в холодном лунном свете выглядят ещё резче, карие глаза кажутся совсем чёрными…       …Он поднимается над ней, показывает ей свои руки, закованные в наручники. Она оглядывается, вокруг тьма и сырость. Где они?..       Элизабет резко открыла глаза. Пылающее тело покрывали бисеринки холодного пота. Она сбросила одеяло. Её тяжёлое дыхание было единственным звуком во всем доме. Сквозь тюлевые занавески в комнату проникал желтоватый лунный свет, полночь. Элизабет застонала. Чувство ужаса смешанное с предельным возбуждением вызывало почти физическую боль во всем теле. Оно требовало. Холодных рук, способных остудить этот огонь, нежных губ, желающих утолить жажду, крепкого тела рядом, которое могло унять бушевавший пожар. Рука сама потянулась вниз. В голове возникали обрывки сна, она словно чувствовала прикосновения мужских пальцев вдоль позвоночника, чувствовал его запах, жар его тела. Потребовалось совсем немного времени, чтобы она коротко застонала и выдохнула его имя — Витто.       Утром следующего дня, когда Элизабет вышла на улицу, на неё отовсюду смотрело лицо Витторио. На каждом столбе, в каждой газете, в автобусе и метро — везде были развешаны его фото с уродливой надписью «разыскивается». Она сорвала одно объявление со столба и аккуратно убрала в сумку.       На работе ждал еще один неприятный сюрприз - редакцию обыскивали, оставив после полный разгром. Коллеги, кто сочувственно, кто обвинительно смотрели в ее сторону. Элизабет металась между столами, пытаясь помочь каждому разгрести последствия обыска. Было мучительно стыдно перед свидетелями ее позора. Один Кейн вёл себя как ни в чем не бывало, и вслед за ним коллеги тоже постарались сделать вид, что ничего из ряда вон выходящего не случилось.       Последующие дни она чувствовала непонятное воодушевление, которое быстро сменилось тревогой и разочарованием. От Витто не было вестей, Бозман вроде бы отстала, но с ней никогда нельзя было знать наверняка. На работе все шло своим чередом, обычная репортёрская рутина, если вообще можно было так охарактеризовать ее деятельность.       Единственное пятно света, маячившее перед ней — это номинация на премию штата.       В утренней редакции было привычно шумно, из раскрытого окна веял свежий весенний ветерок. Элизабет утром, не вполне осознавая этого, оделась понаряднее, предвкушая письмо из оргкомитета премии - красивое голубое платье с белым бантом. После планерки она осталась в кабинете Кейна и вопросительно на него посмотрела. Тот, словно не зная, что ей было нужно, ответил таким же вопросительным взглядом.       — Ну что, мистер Кейн, вскроем конверт.       — А, вы об этом, — Кейн вдруг как-то замешкался, засуетился. А затем взглянул на девушку с нескрываемым раздражением. — Вы зря ждёте, я даже не подавал заявку на ваше участие.       Элизабет опешила. Как это не подавал?!       — Как? Почему?       — Я считаю, что вы недостаточно готовы для этого конкурса.       — В смысле? — Элизабет взвилась. — Вы же сами предложили?!       — Я передумал. Идите работайте, мисс Колвин.       Он практически вытолкал девушку из кабинета и закрыл дверь на замок. Она, оглушённая словами редактора, тяжело опустилась на свой стул. Поступок Кейна был полной бессмыслицей. Он всегда относился к ней ровно, не выделял, но и не задвигал. Давал дельные советы, помогал расти и раскрываться в профессии. Что же случилось? Мысль цеплялась за мысль, Элизабет пыталась отыскать источник проблем.       Погруженная в свои переживания сначала из-за отношений, а после из-за разрыва с Витторио, Элизабет долго не замечала того, что редактор перестал давать ей освещать острые темы, нагружал бумажной работой. Если она и писала о чём-то животрепещущем, то чаще всего не по поручению Кейна, а найдя сюжет самостоятельно.       Почему же он поменял своё отношение к ней? Элизабет терялась в догадках. Как назло, Дэвису уехал, и обсудить странное поведение редактора было не с кем.       Поступок Кейна стал последней каплей в череде событий последних дней. Они как-то разом навалились на журналистку, придавив своим грузом. Она чувствовала себя так, словно по ней проехался грузовик, гружённый незаконным алкоголем. Элизабет жизненно необходимо было сменить обстановку, очистить разум и переосмыслить свою жизнь. Единственное место, где ее ждали, был отчий дом.       Девушка провела прекрасную неделю у родителей, где постаралась выкинуть из головы все тревоги и переживания. Эти дни она жила по принципу Скарлетт О’Хара, героини книги, которую она закончила читать накануне — я подумаю об этом завтра. А назавтра она говорила себе те же слова, прекрасно осознавая, что рано или поздно придётся разложить все по полочкам и понять, куда двигаться дальше.       Отдохнувшая, посвежевшая, Элизабет вернулась в Нью-Йоркскую квартиру ранним утром. Отперев входную дверь, она тут же увидела на полу плотный коричневый конверт, явно попавший сюда через поддверную щель. Элизабет с опаской подняла его, оглядела с обеих сторон — никаких надписей или марок. Девушка скинула обувь, бросила вещи на стульчик возле двери и прошла в комнату.       У неё не было ни малейших подозрений об отправителе и содержимом конверта. Что ж, надо всего лишь вскрыть его и вопросы отпадут сами собой. Она разорвала бумагу, и на колени выскользнула небольшая пачка фотографий. Взяв одну из них в руки и приглядевшись, Элизабет нахмурилась. На фото был изображён высокий мужчина, который входил на огороженную территорию. По верху забора вилась колючая проволока, рядом со входом стояла будка с охраной. Следующее фото — тот же мужчина, то же место, но он уже выходил. И можно было разглядеть его лицо. Кейн.       Колвин сдвинула брови ещё сильнее. Это тюрьма? Очень похоже. На других фото Кейн был запечатлен с какими-то мужчинами опасной наружности — чёрные шляпы, костюмы, перчатки. Она достаточно насмотрелась на таких, будучи с Витто, чтобы безошибочно опознать в них мафию.       Отложив фото, она вытряхнула из конверта оставшиеся бумаги. Сверху лежала копия из журнала посещений окружной тюрьмы Нью-Йорка. Напротив фамилии Кейна стояла фамилия Харрис. Элизабет все ещё ничего не понимала. Зачем Кейн встречался с советником? Под копией обнаружилось ещё одно фото — молодой Кейн с молодым же Харрисом в одинаковой форме, сверху над фото вилось название университета. Кое-что начало проясняться…       Последнюю бумагу Элизабет долго держала в руках. По венам растекалось бессилие и чувство неотвратимости. Она вынуждала принять решение, к которому девушка пока была не готова.