…
Этот парень оказался не таким легкомысленным, как думал Рыжий. Если проанализировать, не достаточно быть просто дураком и пиздаболом, чтобы позволить себе в одиночку отправиться наверх, запасшись при этом одним вшивым ружьем и бутербродом. Это конечно бред. Но, тут два варианта. Кореец был либо чересчур самоуверенным, либо очень продуманным и четким и знал, что ему хватит набора патронов для того, чтобы сделать то, зачем он выбрался. Они шли по дороге молча, оглядываясь по сторонам и готовясь, в случае чего. прикрыть друг другу спину. Теперь Шань мог ему доверять. Если бы тот хотел его прикончить, он бы не стал класть ружье на землю, изображать подчинение. В конце концов, Чу Син Че с самого начала знал, что ему ничего не угрожает. А вот Шань, даже будучи уверенным, что пистолет не заряжен, все же опробовал свою теорию в воздух, а не в лицо последнему. Это было своеобразное заключение некой договоренности, где один как бы говорит «теперь ты знаешь, что я не хотел тебе зла», а второй отвечает «теперь ты знаешь, что я, вроде как, тоже». Для убежища они выбрали какое-то полуразрушенное высотное здание, забрались на самый верх. Это было одновременно и безопасно, и нет, поскольку желтушники хоть и не водились в подобных местах, но, по иронии судьбы, они привлекались не только звуком, но и светом. Маленький костерок из разбитого окна высотки был виден издалека. Поэтому, риск был очень даже объясним. Они сидят на шершавом полу. Обстановка располагает для откровений, и именно сейчас у Шаня как раз подходящее настроение. Это случается крайне редко, обычно в тех случаях, когда он выпьет больше обычного. Сегодня это случается потому, что вот тот парень — субъект неизвестный, и, наверняка опасный. Шань видит в нем что-то волчье, отчасти родное, но и слишком чужое, потому что при определенном ракурсе он до невозможного напоминет ему человека, о котором было тошно даже думать. Разница только в том, что Син Че психом не был. Или был. Но пока тщательно скрывал это. Рыжий подносит ветку к костру и, убедившись, что она загорается, кидает к остальным. Сегодня ему не хочется думать об осторожности, потому что он измотан. Проснуться в тачке без вещей, быть спасенным каким-то крашеным перцем, «приговоренным по доброй воле». И еще, эта слизь в машине не выходит у него из головы. Рыжий знал, что в современном мире галлюцинации — не редкость. Молодая девчонка из отсека безопасности была прикована к постели в госпитале наручниками практически целый месяц, потому что ей мерещились желтушные мухи. Она говорила, что они летают по ее блоку и садятся на стены, сбиваются в кучи и образуют большой комок. И жужжат-жужжат-жужжат, не переставая. В этом, теперешнем мире, галлюцинации — это небольшое расстройство. Ее вылечили и отправили обратно в бокс. Вот только, Рыжий, проучившись в медицинском сраных два года, знал: галюны можно отличить от реальности, если знать критерии. Критерии Рыжий знал. Анализировать не было настроя. Чего-чего, а осознать, что он еще и сумасшедший в придачу ко всему остальному, — прямой путь в могилу. Все же, Рыжий — мастер доводить себя. — Как ты думаешь, насколько ночью безопасно в городе? Треск костра мирно успокаивает слух. Син Че поворачивается на голос. — Не безопасно. Но, скорее всего, они нашли укрытие. — Скорее всего? — У Дже Хоя такой прикол. Он, бывает, ведет себя как герой, но людей своих под монастырь не подводит. Всегда найдет убежище. Тебе кажется, что кэп там у них главный, но если Мию пошел с первой группой, скорее всего, он ими управляет. — С первой группой? А есть вторая? Кореец, услышав последнее, затихает и начинает всматриваться вперед, разглядывая что-то «интересное» в огне. Треск костра становится тише, и Шаню становится намного легче услышать свои мысли. Он сдвигает брови, выставляет вперед нижнюю челюсть и говорит: — Да ты кто, нахрен, такой? Син Че сперва не понимает. Вернее, делает вид, что не понимает. — Поясни. Шань устало выдыхает, разминая шею. Это ему не нравится: общаться вот так, вытягивая жилы из собеседника, словно ему больше всех тут нужно потрепаться. Сейчас самым важным было найти группу. И тот факт, что их, как оказалось, целых две, Шаня вовсе не обрадовал. — Говори, что ты знаешь про вылазку, про Дже Хоя, про военных и прочую бурду. Почему ты такой, сука, всезнающий? Мне твоя рожа еще в восточном не полюбилась. — Моя рожа многим не полюбилась. Хотя, были в моей жизни особы, которым я был крайне симпатичен. Редкий пиздец у них, все же, со вкусом. Син Че хохочет, доставая из рюкзака какую-то квадратную вещь. Рыжий присматривается: рация. На бункерскую не похожа. — Хватит болтать, говори, — Так мне прекратить болтать, или все же сказать? — тот игриво подмигивает. Рыжий опускает голову, потрясенно улыбаясь. Он прежде думал, что никого, заебистее Хэ Тяня, он не встречал и не встретит. Сейчас он понимает, что ошибался. Он подносит сигарету к огню и, вдохнув в себя пары никотина, с удовольствием продолжает: — Или ты сейчас скажешь, как есть, или ночью, когда ты уснешь, я зарублю тебя вон тем ломом, — кивает в сторону отброшенной железяки. — Ты уверен, что сам не заснешь? — Поверь, — горько усмехается, — со сном у меня последнее время ебать как не сладко. Син Че кивает сам себе под нос и хмыкает. Рыжий не знет: наверное, от безысходности. — С бойца начнем, патлатый. Почему ты так много знаешь про Мию? Син Че кривится, дергая башкой. Смахивает челку с лица. Наверняка, она и его самого уже задолбала. Не похоже, что такому как он часто приходится слышать от кого-то упреки, или вообще какую-то критику. Тем не менее, он цыкает, полу-надменно щурясь: — Я его не знаю особо. Он жил недалеко от нас, иногда во дворе пересекались. Я и знаю-то всего, о его нестандартных отношениях, и то, что у него отец козел, — Последняя фраза выдается на удивление сдержанной, хотя по голосу слышно, что «козел» это мягко сказано. — Отношениях? — Ну да, мутил он там с каким-то парнем. Вроде, все. Рыжий сомнительно клонит голову. Ему-то без разницы, конечно. Чего только не узнаешь из случайных разговоров. Хотя, эта информация не считается важной, так что Рыжий не расценивает ее как нечто ценное. Разговор по прежнему является трепом. — Никогда бы не подумал, что Мию — гей. — Он бы и сам так не подумал, — говорит Чу, подавляя смешок. — Его поэтому отец ненавидит? Син Че хмурится. Осекается немного, дергает углом губ, как будто кто кольнул его в щеку. Говорит: — Он его не ненавидит, он просто… Такой. Командир отдает приказы, кому нравится, если их не выполняют? Вы спасли ребенка на той вылазке. Понятно дело, Мию Кхену прилетит от главарей. Хотя, знаешь… — кидает ветку в костер, — Все эти «главари», «верхушки», «командиры», «ведущие». Одно слово, солдафоны. — Значит, это у тебя с военными проблемы? — Рыжий раздраженно ежится. Холодало. Чу делает вид, что не замечает последний вопрос. Достает из рюкзака маленькое устройство. Вертит в руках. — Ты сказал, что было две группы. — Я так сказал? — наигранно поднимает брови. Но, Шань чувствует: он начинает нервничать. И это заставляет напрячься. — Да, мать твою. Ты так сказал. Он разочарованно качает головой. Видимо, понимает, что нечаянно кинутые в разговоре слова попортят ему жизнь. И они попортят. — Компания разделилась на две части, — тяжело выдыхает, продолжая крутить маленький квадратик, — Одна идет кругами, а вторая — в лес. Потому что ученых необходимо беречь, а остальной состав можно, — он отводит взгляд, сглотнув слюну, — пустить на мясо. Шань думает, что ослышался. Хочет в это верить. — Че ты сказал? — Блять, ты… Ты меня не слушаешь. Я не знаю, я говорю их фразами, которые слышал в кабинете главных. «Пустить на мясо» — То есть они разделились? — Я уже сказал. Ученые должны выжить любой ценой, поэтому капитан приказал ведущему отправить 10 человек в лес, а 10 — ходить по безопасному, заранее расчищенному маршруту. Они будут думать, что ищут образцы, а на самом деле просто походят по местности. Это был их план. Но, в конечном счете, у них ничего не вышло. «Пустить на мясо…пустить на мясо, на мясо…» Рыжий кривится, старательно выкидывая навязчивые мысли из глупой, паранойной башки. Но это, оно, не получается. Потому что слишком вероятно, реально, и, в принципе возможно «пустить на мясо» целую группу, если один из ее бойцов внезапно решит снять маску, подышать воздухом. Убрать хлиповенькую, и так никуда не годящуюся, защиту. — В смысле? — напрягает уши. Напоминает себе, что нужно слушать информацию извне, а не воспринимать за реальность свой бред параноика. Чу поднимает руку с квадратиком. — Это — моя рация. Она не выглядит как штатная, потому что не штатная. Мне ее не давали, я раздобыл ее на вылазке с одним моим приятелем, давным-давно, до апокалипсиса. Это что-то вроде микро-частотного аппарата, который может уловить другие волны, в принципе любые, если захотеть. Я настроил ее на рацию Мию. Ты «не видел меня ни в одном из списков» потому что меня там нет. Это действительно несанкционированная вылазка, никто не знает о том, что я здесь. А здесь я потому, что Дже Хой сообщил, что у них какая-то беда. Командир, который повел их по безопасному пути, не ожидал, что встретит желтушников. Он думал, что этот путь расчищен, но оказалось, что нет. Остальных бойцов погнали по плану: группа в лес и группа по намеченному маршруту, вот только я не знаю, как они отправились туда без командира. — Почему без командира? — Рыжий делает еще две затяжки. — Тот мужик, который чуть не загрыз тебя в машине — это их ведущий, и капитан 12 группы. Моей группы. Они сбились с курса и теперь оказались в западне. Ты, что ли, вообще не запоминаешь, с кем на вылазку идешь? — нотки упрека, и легкого сомнения. — Не особо, — подтверждает Рыжий чужие догадки. — Солдафоны, — в очередной раз мотает головой кореец, — Этот план придумал его отец, чтобы не подвергать сына и ученых опасности. Но, так как с той группой может что-то случиться, я пришел помочь. Рыжий слышит, что Чу что-то не договаривает, но сейчас ему куда важнее нечто другое. — Мию говорил что-то о тех, кто напал на них? Может, это было что-то необычное? Кто-то… — сигарета кончается и Шань, на нервах забыв про окурок, резко отдергивает руку от маленького огонька. Упавший бычок быстро гаснет на холодном асфальте. — Нет, желтушники как желтушники. Все они на одно лицо. Ничего необычного. Хотя, — он запинается, — Вот что действительно странно. Я не знаю, почему мистера Хэ отправили в лес. Я думал, он представляет некую ценность, раз он с другой базы. У него есть знания, которые можно передать нам, но Мию сказал, что он пошел к самолету вместе с бойцами. По шее Рыжего пробегает легкий холодок. — То есть, ты пришел за группой ученых? А тех, кто в лесу, спасать не собирался? — Я об этом размышлял. Хотел сперва помочь ученым, а затем ломануться к самолету. Вот только, думаю, они уже трупы. — С чего это, блять? — раздраженно бросает, доставая вторую сигарету. Кореец грустно улыбается и замолкает на долгих полминуты. — Ты не был в лесах со Дня Конца, правильно? — Че там необычного, в этих лесах? — Собаки, Шань. Шань не видел собак очень давно. За исключением тех, которые жили в пределах бункера, он вообще больше не видел питомцев в принципе. На улицах, — никого. Но и трупов зверей не было. Либо их сожрали зараженные, либо мысль, которую озвучивал кореец, была не бредом. Рыжий раздраженно передергивает плечами. Бесполезная куртка сегодня нихрена не грела. — Зараженных людей дохера и больше. А где животные, Мо? Где гребаные животные? — он полу-маньячно усмехается и Рыжий снова невольно вспоминает лицо из далекого и, к счастью, почти забытого прошлого. Лицо, которое умело так же весело и совершенно сумасшедше улыбаться. Перед костром воспоминания становятся ярче, поднимаются из глубин. «Согреваю тебя» Белый дым от сигареты плывет перед лицом кореца, наползая на волосы, и в глазах Рыжего они становятся тоже немного белыми. Рыжий дергает носом, как собака, которая почуяла дерьмо, когда глаза Син Че на секунду становятся желтоватыми от мерцания огня. Шань враждебно хмурится, непроизвольно выдвигая вперед нижнюю челюсть. — К чему ты ведешь, твою мать? Сначала Син Че начинает спокойно. — А ты вспомни, — его светло-карие глаза становятся еще светлее, образ из школы всплывает все больше и больше, — Давай отмотаем назад, давай, — он громко хлопает в ладони, что становится резким звуком на фоне тихого треска веток в костре, — День конца, универ. Солнце, небо, красотень, мечты о будущем и прочая хуйня, — он говорит быстро, и Рыжий с трудом ловит его мысли. Спокойствие начинает трещать по швам, — День конца, хаос, все куда-то бегут, торопятся, хотят выжить. Представим это в красках. Музыкальный клуб в механико-технологическом комплексе, большой зал, куча народу, все охвачены паникой, им страшно. Твой напарник бросает гитару, толкает тебя в толпу, потому что выход со сцены лишь один, и труппа музыкантов уже к нему устремляется. Ты вырываешься из толпы, проклиная говнюка, потому что внизу, в куче людей было много девушек на каблуках, и если бы ты не встал вовремя, они бы задавили тебя заживо, — безумная улыбка становится шире, — Ты выбегаешь из толпы вместе с обезумевшими студентами, преподавателями, кое-как распихивая людей, и никому уже нет дела до громкоговорителей «оставайтесь на месте, соблюдайте спокойствие», всем насрать. Выбегаешь на улицу, а там — ни одного животного. Ни одной твари, которая бы ползала, бегала или летала. Ты несешься, молясь, чтобы там, у тебя дома, не творилось тоже самое, — он активно жестикулирует, почти тараторит, — Ты добегаешь до многоэтажки, огромная студия в центре Ханчжоу, лифт до 30 этажа, все как-то спутанно. Обнаруживаешь семью живой, в целости и сохранности, потому что эта ересь в домах не растет, и раз так, ты надеешься, что еще не все потеряно. Берешь свою маленькую сестру на руки, пока родители собирают вещи. На улице проходит эвакуация, а ты как дебил, не понимаешь, оставить своих четырех доберманов в доме, или попытаться спасти их, — он повышает голос и выдыхает резкий несдержанный смешок, — Ты думаешь про долбаных собак, которых любил всей душой, растил с двух месяцев, привязываешь на них поводки, но забываешь про намордники, потому что они в жизни никого не кусали, потому что это добрые, блять, собаки… Он останавливается, затыкается резко и потерянно, уставившись на огонь потерянным, полным душераздирающих воспоминаний, взглядом. И образ Шэ Ли растворяется в секунды, как только Шань замечает блеск на покрасневших глазах. Рыжий виновато отводит взгляд, буквально чувствуя, как пустеет внутри. Син Че задирает башку вверх, загоняя непрошенные эмоции обратно в глазницы, усмехается с видом побитого волка, и Рыжий понимает, что кое-что общее у них действительно есть. Шань молча протягивает Чу Син Че пачку, тот коротко мотает головой: не надо. И Шань думает: ну конечно, он же не курит. Но, спустя секунд двадцать, тот все же кивает и охотно забирает сразу две сигареты. Сегодня они изведут весь немногочисленный запас. Зажигает обе трясущимися руками. Получается не с первого раза. Засовывает в рот, вдыхает и кашляет, но продолжает курить, вдыхать, давиться никотином. Наверное, это первый раз в его жизни. Возможно, даже последний. — Ты можешь мне не верить, толкать меня, тыкать винтовкой, может ты просто придурок, я не знаю. Делай что угодно, но я должен спасти ученых, и жизни будущего нашего бункера мне важнее, чем группа молодых бойцов, и если придется я оставлю их умирать. Пусть даже это и звучит зверски. Рыжий хочет что-то сказать, но лишь вдыхает воздух и выдыхает, кажется, в три раза больше. Резонно. В условиях апокалипсиса думать нужно головой. Головой нужно. Образ подтянутого, болезненно сухого и совершенно зомбированного «школьного друга» яркой картинкой выжигается в памяти. Рыжий бестолково уставляется в землю, в голове рисуя его на фоне трупов, гнилого мяса, Звезд и слизи. — Животные становятся первыми, кто получает желтушные подтеки, потому что они бесконтрольны. Не умеют критически мыслить, — он повернул голову и уставился на Рыжего полными ненависти, но уже сухими, глазами, — И сбиваются в стаи. Сейчас их нет в городе, потому что без слизи они удивительно быстро помирают, так что первым делом бегут к скоплению Звезд. То есть - в лес. — Ты не связывался со второй группой? — Я же сказал, что это бесполезно, Мо. Они умерли, очнись, никто не выживет в этом лесу, так что если они не пошли туда, у них есть шанс. К тому же, у меня нет штатной рации. — Нужно ее достать, — Рыжий спешно поднимается, надевая куртку и перешнуровывая берцы, словно не слушал Син Че, — Мы должны связаться с лесом. Ты не можешь даже не попытаться. Послушай, там есть кое-что важное… Клал он на все. — Ты о мистере Хэ? — заискивающая интонация сбивает с толку, и Шань отвлекается. — В плане? — Шань дергает за шнурки слишком уж резко, и это могло бы сигнализировать о некоторых его «параноях», но, к счастью, тех, кто о них знал, по близости не было. Может, их не было в живых. Шань не знал. Он просто не думал. — В плане, — Чу вскидывает руки, поправляя фразу, — Он ведь важен. Для исследований. Я слышал от старших, что самолет этот не просто так в лесу грохнулся. Что-то спровоцировало аварию. Возможно, мистер Хэ мог бы рассказать, хотя, если бы он что-то знал, он бы давно сказал. Так? Рыжий заканчивает завязывать шнурки, но дальше не идет. Останавливается, словно передумав выдвигаться. Садится обратно на землю. Повторяет себе: включи мозг. — Давай так, — дружелюбно заключает Син Че, — сейчас мы поспим, а утром двинем по направлению. — Ты думаешь, я сомкну глаза в твоей компании? — Не знаю, — он растягивается на холодном полу поудобнее и по-кошачьи прогибает спину, — но, я тебе доверюсь. Разбуди меня, когда устанешь караулить. Поменяемся.…
Утро выдается тусклое и невзрачное, а еще такое же желтое, как вчера, и позавчера. И месяц назад. Они иду так же молча, как до заброшенной высотки. Но, на этот раз доверяют друг другу чуть больше. Иногда, слезливая история смерти близких может сблизить сильнее, чем годы дружбы. Чу Сине Че не был психом, и болтливым придурком тоже не был. Простой парень со своими заморочками, модным шмотом и презрительным отношением к военным. Рыжий не знал, почему, но это его «солдафоны» сквозило в лексиконе как слово-паразит, и, вроде не выказывало особого пренебрежения, но легкая полу-снисходительность была в его взгляде, когда он впервые увидел Рыжего. Смотрел так, словно все, кто носит бункерские куртки — тупицы поголовно. Разумеется, кроме него самого. Бойцы останавливаются посреди заваленной трупами площади. Все вокруг в крови и ошметках. Рыжий мог побояться, что сейчас сюда набегут пожелтевшие, но кровь была присохшей, а трупы — неузнаваемыми. Это значит, кто-то здесь уже побывал. Шань бросает косой взгляд на тело, лежавшее ближе всех. К горлу подкатывает кислота. Блевать было нечем, но будь у него в желудке хоть крошка еды, она бы уже красовалась на асфальте, плавая в едкой жидкости. Вопреки всем ожиданиям, Син Че вообще пофиг. Он осматривает трупы на предмет полезных ресурсов с таким невозмутимым лицом, словно это были декорации. Несмотря на возникшее между ними доверие, прошлое Чу оставляло после себя какую-то недосказанность. Было что-то, чего в рассказе словно не хватало. Он перебирал тела как двигатели автомобилей, совершенно не выражая ни страха, ни ужаса, ни хотя бы отвращения. Такая выдержка не бывает врожденной. Ее вырабатывают годами, а этому парню было всего-то 20 с лишним, как и самому Рыжему. Откуда у него такой богатый опыт взаимодействия с трупами, остается только гадать. И это Рыжий предпочел оставить на потом, ибо сейчас была куча других, более важных проблем. — Они пошли на север, — Син Че достает какой-то окровавленный компас из кармана одного бойца, — спасались бегством, но ничего не вышло. Одного зараженного ранили, видишь дорожку желтой крови? Он…нх… Син Че оказался не таким уж и хладнокровным. Он замялся, немного закашлялся, судя по всему, увидев знакомое тело. Но, монотонно продолжил: — Побежал по следу тех, кто спасся. Скорее всего, они там, далеко уйти не смогли, видишь, красная кровь рядом с желтой? Кого-то ранили. Тела Се Лянченя среди них нет, так что они дальше. Где-то в трех домах отсюда, наверняка засели в здании. Мы близко, — он легко поднялся, отряхнулся и перехватил оружие получше, — в общем, думаю, здесь глухо. Эти парни израсходовали все патроны, так что надеемся только на свои. Господи, неужели не могли экономить, — добавляет себе под нос, — Солдафоны… Рыжий закатывает глаза. Никакое это не совпадение. Он и впрямь не любил военных.…
Еще два поворота налево. Затем направо. Дорога становится невыносимо долгой и, помимо всего, опасной. Они перестреляли порядка 20-ти желтушников, пока шли. Син Че успели зацепить за ногу. Открытая рана сочилась и противно текла по грязным джинсам, разумеется, привлекая новых зараженных. Чу был каким-то нереальным бойцом. Такой точности движений и выстрелов он не видел очень давно. Рыжий стрелял хорошо, но не безупречно, так что технике корейца, чего уж тут скрывать, завидовал не на шутку. Еще два поворота. Они шли в сумме практически сутки, отдаляясь от бункера все больше и больше. Шань был нервным парнем, и, как выражался Хэ, «некая дурь в нем еще осталась». Он ничего не мог с собой поделать: это опасно, страшно, наконец. Каким бы сдержанным он ни был в различных вопросах военного типа, повседневные жизненные встряски не давали ему прийти в норму. После очередного поворота Рыжий начинает нервничать сильнее. Птичьих скрипов было все больше, они тянулись с разных сторон, в далеке. Они хотели мяса, еще дышащего и свежего. Шань считает, что то, что они до сих пор живы — чистое везение. Наверное, отчасти так и есть. С каждой минутой он мрачнеет, и Син Че начинает это замечать. — Че ты такой тухлый? — Отъебись, кореец, — буркнул Рыжий, — Когда мы уже дойдем? Ты уверен, что она есть там, эта рация твоя? — Еще немного, — ехидно улыбается, — она должна там быть. Рыжий останавливается, когда замечает смутно знакомые пейзажи городского бетона. По спине пробегают мурашки, когда он вспоминает. Здесь. Это было здесь. Две или три недели назад. Он замирает как вкопанный. Сердце уходит в пятки, когда он кидает случайный взгляд на сугроб, и находит обезображенное тело Гуя, которое, судя по всему, еще не раз терзали оголодавшие твари. — Хороший был парень. Чу Син Че поднимает с земли незаряженное ружье. То самое, которым был убит немногословный труп, разлагавшийся неподалеку. Он хватает его под мышку и, присев на корточки, поднимает с земли рюкзак мертвого бойца. Рыжий стоит столбом, будто намертво примерзший к снегу. Стук сердца по скорости можно было бы сравнить с желтушным. Или быстрее. — Зачем мы здесь? — выжимает. — М? За этим, — Чу кивает в сторону оставленной рации, которая торчит из рюкзака трупа, достает и отшвыривает рюкзак на снег, — нам же нужна была рация. Шань наклоняет голову. Мерзотное предчувствие подкрадывается ближе. — Почему ты решил искать ее здесь? — рефлекторно сжимает кулаки, — Почему ты был так уверен, что она есть вообще? — Я не был, — улыбается Чу, — понадеялся, что она все еще с бойцом, — весело подмигивает, поднимая брови, — Там, где ты его оставил. Шань прикрывает глаза, практически ощущая, как сокращается сердце. Это было именно то, что его интуиция пыталась сказать ему все это время. Та самая деталь, которая мешала Рыжему целиком довериться Син Че. Галопом скачущее сердце разгоняло в ушах бешеный пульс. Шум становился все сильнее, пока он вспоминал моменты, на которые совершенно не обращал внимания. «Прочь» — неистовый крик ведущего, когда Звезды шелохнулись. Бойцы врассыпную, перевязанная рука, кровь на асфальте. Он побежал, а сзади, как ему показалось, услышал выстрел, ошибочно полагая, что Гуй стрелял из своего пистолета. Но, звук летевших патронов не принадлежал пистолету. Это было другое, совершенно другое оружие, которое сейчас висело за спиной у этого парня. — Это был ты… Тогда, ты стрелял. Кореец расплывается в издевательской ухмылке. Рыжий думает: как он мог быть таким идиотом. Оказалось, мог очень запросто. — Ты и правда совсем не запоминаешь людей, с которыми ходишь на вылазки. Хотя, это лицо, — кореец кивает на тело Гуя, — я уверен, ты долго не забудешь. Теперь Рыжий вспоминает: боковым взглядом, когда притеснялись и бежали рядом со стенкой, когда пытались спасти группу. Где-то на периферии он видел красные волосы, которые выбивались из-под рэперской черной шапки. Где-то рядом, когда взорвались растения, и все бросились врассыпную. Если напрячь мозги, можно вспомнить, что кто-то из бойцов побежал в другую сторону. Включи мозг. Включи мозг, — как на заедающей пластинке, на повторе в голове. ВКЛЮЧИ СВОЙ ГРЕБАНЫЙ МОЗГ! Син Че выставляет вперед руку и медленно садится на землю. Поднимает какую-то маленькую вещь, отряхивает ее от грязного снега. Шань почти чувствует, как немеют ноги. В руках корейца использованный анестетик. — После смерти Гуя, — он разглядывает этот пустой шприц, напрягая лицевые мышцы, — ты сразу пошел в бункер? — Да. Быстро и просто. Чтобы не дать время на сомнения, чтобы оттянуть момент, когда кулак Рыжего соприкоснется с его лицом. Потому что скорее всего, оно так и будет. Син Че с минуту перебрасывает взгляды с шприца, на Рыжего и обратно. Потом разлепляет губы и тянет уголок рта в ядовитую усмешку. — Ладно. Просто это странно, да? Что анестетик… — он смотрит на иглу, измазанную в засохшей желтой крови, — был вообще использован. В живых ведь только ты остался. Наверное, — он выразительно глядит на Шаня и выкидывает шприц, — кто-то другой случайно нашел его и использовал. На желтушнике. Ага? Неприятное предчувствие ползет по позвоночнику, дальше противным липким потом окатывает шею и останавливается комом в глотке. Рыжий выдавливает на одном дыхании, враждебно напрягаясь: — Наверное. — Пуф, — Чу играючи направляет дуло того самого ружья на Рыжего и, не дождавшись реакции, нажимает на курок, — Не заряжено. Ха-ха… Не похоже что ты удивлен. Даже не моргнул. Рыжий сжимает кулаки, стискивает до побеления. Челюсть начинает ходить ходуном. Спалиться так по-идиотски ему было слишком стыдно. Это низ даже для него. — А если бы было заряжено? Ты даже не проверил, уебок, — продолжает держать марку. Думает, что пытается, и осознает, что уже поздно. — Мы оба знаем, что это ружье пустое, — кореец меняется в лице, скидывая с себя улыбки и любую, в принципе присущую ему, игривую надменность. Он делает акцент на слове «это». Потому что любое другое ружье могло быть заряжено, а это нет. И Рыжий догадывается. Это было его ружье. Лицо Син Че становится ровным, как деревянная эмалированная доска. Он сверкает светло-карими глазами, и Рыжий невольно пятится. Теперь ему становится ясно все. Вопросы, задаваемые Син Че на протяжении всей дороги, закос под болтливого идиота. Все это — не более, чем прощупывание почвы. Рыжий и сам так делал достаточно часто. Особенно в отношении Тяня. Он обходил стороной неприятные моменты, узнавал, можно ли верить, чтобы потом ощутить контроль над происходящим. Разница только в том, что Шаню ни разу не удавалось взять контроль в свои руки. А вот кореец сейчас развлечется не на шутку. — Ты ведь не сразу пошел в бункер, — не вопрос. Почти обвинение. — Да, — Чу кидает бесполезное ружье на землю, — не сразу. — И как много ты видел? — Примерно до момента, как ты схватил мое оружие, — пинает вышеупомянутое, подтверждая догадки Рыжего — Я, признаюсь, обосрался не на шутку, когда ведущий начал обращаться. И выкинул, чтоб не мешало убегать. Это было безрассудно, но я боялся, что оно замедлит мою скорость. К тому же, мне говорили, что я долбоеб, — усмехается, — В ружье оставался всего один патрон, я это точно знаю. И ты потратил его вот сюда, — кивает на останки Гуя, — Зачем? Рыжий жует нижнюю губу изнутри. Язык, кажется, начинает заплетаться. Потому что самое главное, оно сейчас не в этом. Не в убийстве болтливого бойца, который любил давать бункерским ребятам идиотские прозвище, не в том, что Рыжий недооценил Син Че, даже не в том, чото он устроил ему допрос посреди незащищенной местности. Самое важное в том, замечает ли патлатый детали. Рыжий изо всех сил надеется, что нет. — Ты видел лицо зараженного? — сохраняет каменное лицо. — Не был удостоен такой чести, — отмахивается, переключаясь на главное, — Зачем ты это сделал? Ты не ответил. — Я промазал, — Рыжий пользуется моментом, когда кореец отворачивается в очередной раз, и медленно тянется к ножу, — с кем не бывает. — С тобой не бывает, — он резко разворачивается, сверкая полу-безумными глазами. Все-же играла в них некая дикость, присущая определенному типу людей, которые знают, чего добиваются, но не спешат раскрывать эту великую тайну остальным. — Ты че несешь? — Я навел о тебе справки. На тренировках ты один из лучших. Ты не бесстрашный, но очень шустрый. Быстрее других. Ты можешь дать деру, как это случилось здесь, но один точный выстрел издалека — и человек умирает в секунду. Ты хочешь сказать, что целился в зараженного, и случайно нанес смертельный выстрел бойцу? Моя очередь, — он достает свое оружие из-за спины, которое уж точно было заряжено, — Я не успел увидеть, что было дальше, потому что опасался набега тварей. Но, на следующий день я заметил тебя в бункере. Вполне себе живого и здорового, даже без царапин. Рыжий сжимает кулак вокруг рукояти спрятанного ножа, готовясь в любой момент дать отпор: врезать, отобрать ружье, попытаться повалить корейца, если тот начнет выкидывать фигню. Тот подходит вплотную, не опуская ствол. В какой-то момент, его глаза пакостно сверкают, а потом он просто складывает оружие. Легко хохочет, убирая его за спину. Говорит: — На самом деле мне плевать. Просто я хотел, чтобы ты понял: мои секреты, вроде нештатной рации или самовольной вылазки не должны дойти до главарей, — его взгляд становится спокойным и понимающим, — Теперь ты знаешь, что я не стал выдавать тебя. Надеюсь, и ты меня не выдашь. Рыжий начинает понемногу приходить в себя, когда Син Че достает рацию и пытается выйти на связь с Мию. Груз страха и обреченности потихоньку спускается с его плеч. Он не знает. Все хорошо, он не догадался. Что ж тебя так трясет, успокойся, блять. Патлатый кретин. — Зачем было так? — Да вообще хз, — весело отзывается кореец, — наверное, хотел, типа, поместить тебя в стрессовую обстановку. Говорят, люди тупить начинают, когда нервничают. Но, если ты не скажешь мне, зачем пристрелил его, мне плевать. Я не из тех, кто чтит всю эту воинскую хрень, как по мне это вообще тупость: игра в войнушки на закате жизни. Все эти правила, уставы, брось. Клал я на то, за что ты пришил бойца, — смешливо разводит руки в стороны, — Что он такого тебе сделал? Может, девчонку твою трахал, может, просто бесил, вообще пофигу. Просто надеюсь, что не словлю от тебя пулю-другую. Хотя, все же, завалить желтуша анестетиком не каждый сможет, так что, если захочешь меня убить, тебе вряд ли понадобится огнестрел. Найдешь и другой способ, — он весело подмигивает и продолжает копаться в рации. — Я промазал, — отрезает Рыжий, — говорю тебе. Это не специально было. — Хорошо, — просто соглашается Син Че. Кореец оказался достаточно продуманным парнем. И, Рыжий понял, что он не притворяется, когда ведет себя как съехавший мудак. Это та, вторая сторона человека, которая у всех выглядит по своему, и не показывается на свет без необходимой на то причины. Он был определенно адекватен. Но, кажется, часть его прошлого, нерассказанного настоящего, неопределенного будущего, включала в нем эту бесовщину. Шань передергивает плечами и мрачно двигает к нему. — Ты че там копаешься? — Вторая рация не выходит на связь. Попробую снова со своей. Парни склоняются над маленьким устройством, которое шипело и издавало прочие неприятные звуки, пока на том конце не послышались тихие шорохи. — Дже Хой, прием, — Син Че нажимает на кнопку еще раз, — Дже Хой. «Прием» Слабый голос принадлежит очень обессиленному и уставшему бойцу. — Мию, вы где? «Это Сяо. Мию отправился… Кх… Кхх…» Кажется, боец кашляет кровью. — Куда? — Рыжий молча наблюдает, как кореец рявкает в устройство и сжимает его сильнее. «Туда… Кха… Боже…» — сиплый голос становится все тише. — Куда? Где ученые?! Се Лянчень, его группа? Ты один там что ли? Какого хера он оставил тебе свою рацию?! - рычит. Рыжий видит. Оно у него тоже жжется: там, под кожей, у этого бездушного и смешливого Син Че. Где — то там, в квартире в Ханьчжоу воют голодные собаки, которые в какой-то из реальностей так и не вышли наружу. В какой-то из многочисленных параллельных вселенных они остались дома, и на них не пришлось надевать поводки, потому что их не спасали. А семья Син Че ждала его в бункере вместе с Фао Ти, командующими, еще парой классных ребят, потому что они успели на вертолет. Потому что Чу принял правильное решение. Рыжий видит, теперь видит, что больше всего на свете этот парень боится еще раз кого-нибудь подвести. — Сяо, ради бога, не отключайся, — разжимает кнопку, задирая голову вверх, проверяя, как скоро стемнеет. Вдавливает кнопку в устройство снова, говорит уже четче, — Сяо У, назови мне свои точные координаты. Писк из рации, шипение помех. «Я уже не жилец… Не ищи…меня. кхх.» Рыжий дергает глазом, когда слышит второе, более размытое, но все же разборчивое: «Этот, из Пекина… Он один из них..» По напряженной морде Син Че было не понять, о чем он думает. Он изгибает брови в усиленном мыслительном процессе, явно не понимая, к чему клонит оппонент. Зато Рыжий понимает прекрасно. — Из кого «из них»? Сяо? Держись, слышишь, боец. Из них — в смысле, из ученых? Из второй группы? — он накидывает варианты, явно боясь, что Сяо скоро замолкнет навсегда, так и не успев озвучить, — Из военных? Он пошел не с теми? Сяо! «Он один из них… один из них…» Голос по рации повторяет, словно в бреду. «Он один… Кхх. Он…» В рации секунду царит тяжелое молчание. Шань выдыхает стиснутыми до предела легкими, почти чувствуя, как скоро превратится в невростеника. Плывущим взглядом проходится по старым тусклым улицам, обветшалым и немногочисленным лысым деревьям, погасшим вывескам за поворотом. Парни уже начинают думать, что мучения бойца кончились, когда в рации раздается истошный вопль: «НЕТ! АААААААА! АА!» Звук идет одновременно из устройства и откуда-то сверху. Бойцы, не медля, кидаются на голос: второй этаж какого-то старого магазина. Минуют хлипкую лестницу, опираясь на полу-разрушенные поручни. Вбегают в комнату, практически упав перед дверью, распахивают. Сяо истошно орет, глядя на дыру в животе, из которой продолжали вытягивать кишки, органы, находящиеся рядом. Первое, что замечает Рыжий — белые волосы. После встречи со «старым знакомым» это вроде как вошло в привычку: проверять. У них было ровно 10 секунд до того, как желтушник огромных размеров повернет жилистую шею с пульсирующей веной, скрипнет по птичьи, и, сделав один точный и голодный бросок, вырвет одному из них часть руки. Корейца легонько трясет, Рыжий замечает. Наверное, он никогда не видел таких крупных зараженных в этих кругах. Тварь очень подкачанная, мускулистая и явно выносливая. Сильные зубы перемалывают жертву как мясорубка. Сяо взмокшими руками нажимает на курок, но мажет: ружье скользит и рикошетит от трубы, попав желтушнику в ребро. Оно оглядывается. Глаза в глаза, смутное воспоминание из прошлого, огромный мотоцикл, черный шлем и обтягивающая футболка, которая сейчас была порвана в трех местах. Тело покрыто шрамами, на руке — татуировка до локтя, виднеющаяся из-под дыры в одежде. Он напрягает мышцы, рвет кусок из обезумевшего тела, — и Рыжий слышит, как вопли нестерпимой боли в момент прекращаются, — Раздается выстрел. Тело падает замертво, брызнув желтой кровью на бежевую стену. И все заканчивается. Они стоят в гробовой тишине, слушая тихие подвывания бойца, который, как оказалось, все еще жив. Рыжий потерянно смотрит на труп зараженного. Цю Гэ. Его звали Цю Гэ. Он видел его гораздо реже, чем Чэна. Но, если последний появлялся, то это означало, что Цю Гэ находится где-то рядом. Он не любил общаться с подростками, потому что сам, наверное, походил на них где-то в душе. Они напоминали ему о беззаботной жизни, которую тот оставил вынужденно, не по своей воле. Он всегда терся с Чэном. Рыжий не знал точно, какого рода были эти отношения: начальник-подчиненный, друг, может, лучший друг, правая рука. Наверное, все вместе. — Больно, парни, — по щекам бойца текут слезы, практически градом, — так больно… кхх…больно, — он воет, искривив лицо, как ребенок, — больно, — не перестает повторять. Даже если дождаться ведущего, взять у него анестетик. Даже если донести до бункера, это не поможет. Видно по застывшему лицу Чу, видно, что ничего не исправить. Потому что на деревянном прогнившем полу, рядом с трупом Цю Гэ, валяются обкусанными ошметками подобия внутренних органов. Они на полу. А должны в животе быть. Не на паркете, блять, не в старом заброшенном магазине, среди покоцаных тряпок. Внутри. Шань поджимает губы, зажмуривая глаза. На это было невыносимо смотреть. Возможно, если бы зараженным не оказался Цю Гэ, у парня был бы шанс. Неожиданно раздается второй выстрел. Рыжий поворачивается резко, оглушенно. Син Че с пустыми глазами смотрит на мертвого Сяо. Тот замирает с ужасной гримасой боли, которую смывали капли свежей, вытекающей из продырявленного лба, крови. Кореец медленно опускает ружье и поворачивает башку, как сломанная игрушка. Растворяется взглядом в глазах Рыжего. Кажется, теперь он понимает. — Ты ведь тогда тоже самое сделал да? Специально, — хмурится, утыкаясь в разбитое окно, — И попал точно, как я и говорил. И нихера не промазал. Рыжий молча мотает головой. Нет. Не промазал. Рыжий подходит к желтушнику. Переворачивает его носком, мордой вверх. На шее желтушный след начинается, перетекает на футболку, задевает часть руки. Видимо, он бежал по лесу, из самолета. Явно торопился: Цю Гэ — человек достаточно осторожный, он бы мог выбраться оттуда человеком, если бы соображал на полной. Наверное, он испугался чего-то, помчался вперед. Но, Рыжий не знал, что вообще могло напугать кого-то вроде него. Что может напугать человека, который голыми руками вправлял себе сломанное колено? Его, который столько раз оказывался под пулями? Тянь рассказывал, что однажды его подстрелили в пустыне, где он продержался без еды и воды около четырех дней, самостоятельно добрался до ближайшей больницы, по пути прикончив пару зверей. Этот человек в ужасе убегал от чего-то, страшного даже для него. Раздается громкий звук, окно, второе, не разбитое, трескает от прилетевшей пули, и Син Че реагирует быстро. Толчок прилетает резко, в плечи, и Рыжий падает на землю. Он уже было начинает заводиться, хочет проорать «какого хуя», «че ты делаешь, твою мать», но потом он слышит второй выстрел. — Блять, — кореец пережимает раненую ногу. От резкого приземления рана на ноге открывается по новой. Все хорошо будет. Рыжий повторяет себе: сейчас все будет хорошо. Желтушники не учуяли. Они не пришли на запах Сяо, так с чего они… Выстрел раздается совсем близко, и Шань слышит быстрые шаги по лестнице. Не одного или нескольких. Целой группы человек. — Беги нахуй, — Син Че достает оружие и сует Рыжему, — из окна давай, второй этаж всего. Рыжий тупится в пол, смотрит на корейца. Вот то, что он долбоеб, ему правильно говорили. — Крыша поехала? Вместе свалим. — На кровь сбегутся зараженные, мне нельзя с тобой. — Значит, тут останусь. Син Че в ответ только башкой мотает. — Солдафоны. Ни капли рассудительности. Если ты из вшивого благородства это делаешь, то я обойдусь, — пихает ружье в руки Шаня, — бери быстрее и тикай. Не веди себя как мудак. Звуки бега приближаются к двери. Топот, звенящие пистолеты и прочие побрякушки. — Да нихуя не из благородства. Может, я хочу, чтоб ты мне должен по гроб жизни остался, — Шань выхватывает ружье, перевешивает через плечо. Пробует поднять корейца. Тот обессиленно падает, тихо вскрикивает, ступив на больную ногу. Должен же быть какой-то выход. — Не пытайся, не пытайся. Не надо, Рыжий, съебись, сука, отсюда, их там дофига, не слышишь? Шань стискивает зубы и отпускает. Они не подохнут здесь сегодня. Все хорошо будет. Все у них будет хорошо. Топот за дверью становится громче. Они почти здесь. Рыжий оборачивается через плечо, глядя на раненого Син Че. — В окно, блять. Время еще есть, — тихо сипит тот, пережимая раненую ногу. — Да пошел ты. Рыжий перехватывает ружье и присаживается на пол. Он готовится стрелять в любого, кто войдет в эту дверь. Все будет хорошо, повторяет Рыжий. Повторяет даже тогда, когда снова слышит выстрелы. В этот раз — уже у себя над ухом.