Самое сильное

Знают только сосны и янтарная смола Как в высоких травах заплетаются тела Моя любовь, ты моя любовь Ты спроси у флейты из сухого тростника Что на дне своем скрывает мутная река Моя любовь, ты моя любовь Сплин, "Моя любовь" Пробуждение было весьма приятным. Определенно, брак таил в себе новые и неизведанные стороны, которых Осберт не касался ранее. "Какой, однако, дивный момент", - говорил он про себя, утром обнаруживая рядом покорную и тихую жену. - "Я никогда не задумывался о том, как полезна для мужчины собственная женщина. Глупо было тратить столько времени и денег на дам сомнительной чистоты и свежести. Воистину, правы те, кто советует мужчине вступать в брак не позднее тридцати лет. Иначе, женившись пожилым, мужчина не сможет в полной мере насладиться обладанием женой". С этими мыслями он просыпался уже второй день подряд. Интересным было то, что Мабель почти перестала плакать. Она полюбила стоять у окна, а по ночам и утром тихо и неподвижно лежала, пока он исполнял супружеский долг. Конечно, хотелось бы чуть больше страсти и нежности, но он полагал, что это придет со временем. Старый священник тоже перестал докучать ему, а стражник, судя по всему, и вовсе дал обет молчания. Вот и в это утро он проснулся, улыбнулся лежащей рядом Мабель - ее настоящее имя Осберт не смог бы произнести, даже если б захотел, - после чего встал и подошёл к окну, разведать обстановку. Вчера они с Андрэ сумели выяснить, что в одной из стен чудовища активно проделывают выход из замка. "Оно и к лучшему", - решил рыцарь, - "пусть займутся местными крестьянами, возможно, проще будет сбежать отсюда". Он снова крутил в руке амулет, пытаясь понять, какие ещё методы они не использовали, чтоб заставить чёртову безделушку работать. Возможно, была особенная трава, которая должна была заставить амулет служить своему хозяину. Священник настаивал лишь на том, что трава должна быть сухой. Из того, что он вычитал в своих книгах, было ясно только, что сухая, то есть, мертвая сущность противопоставляется в заклинании живой крови. Сам ле Дюк не без основания полагал, что это может быть почти любая сухая трава, именно потому, что она не прорастет больше. На подоконнике были в беспорядке разбросаны разные пучки зелени - Мабель безуспешно пыталась научиться их сушить. Сама молодая женщина вновь стояла у окна, смотрела вдаль. Словно ждала кого-то. Она почти не разговаривала, даже на прямые вопросы отвечая односложно. "Хорошее качество для жены", - думал Осберт. Пожалуй, он был прав, выбрав именно ее, не пытаясь завести интрижку с послушницей. Хотя во снах та все ещё приходила, улыбалась, манила за собой, сулила невиданные блаженства. Рыцарь, занятый собственным благополучием, не обращал внимание на стражника и священника. Последний угождал ему во всем, старательно пряча жаркий интерес к той стороне жизни, которая святому отцу вроде как и не к чему. А стражник просто подчинялся приказам, явно не слишком их обдумывая. Ему нужен был хозяин, который заботился бы о пропитании и брал бы на себя все решения. Ле Дюк не придумал пока, как он будет поступать с ними, когда сможет, наконец, управлять строптивым амулетом. "Скорее всего, священника придется взять с собой - кто знает, какие ещё подводные камни могут оказаться на этом непростом поприще? А вот от Андрэ надо будет избавиться. Возможно, упыри позаботятся об этом, главное - точно знать, когда это выгодно сделать. Но самое важное - убедиться, что тайна амулета надёжно похоронена вместе с остальными, невольно постигшими ее. Кто знает, где они и не выбрались ли из замка? Впрочем, неважно. Когда у него будет в руках контроль над безделушкой, его искренним желанием будет искоренить их, где бы они в тот момент ни находились". Осберт хорошо понимал, что рано или поздно власть имущие будут охотиться на него, и хотел упредить лекарство болезни. Внезапно ему померещилось что-то вдали. Он протер глаза, с трудом доверяя им, но хрупкая одинокая фигурка никуда и не думала исчезать. "Послушница? Одна? Да ее же сейчас сожрут!". Рыцарь отпихнул Андрэ, отпер дверь, вторую дверь и скатился по ступенькам с мечом в руках раньше, чем сообразил, что он, собственно, делает. - Сэр рыцарь! - Доминика, казалось, стала ещё краше. От быстрого бега ее лицо покрылось румянцем, обычное для послушницы темное одеяние растрепалось, а головной убор и вовсе свалился, и темные волосы вились по ветру. - Девушка! Что ты делаешь здесь, одна? Ты сбежала? - Да, сэр Осберт, пойдёмте же скорее, за мной гонятся. - Чудовища? - Спросил он, увлекая девушку за собой в башню. - Да, но … не только они. Пойдёмте же, я все вам расскажу… - она никак не могла отдышаться. Грудь вздымалась от быстрого бега, что заставило рыцаря на минуту потерять нить размышлений и позавидовать султанам, которым гарем был законно разрешён. Он повел ее за собой, и они как раз успели захлопнуть дверь перед очередной тварью, выбежавшей из-за башни. Не обращая никакого внимания на удары с той стороны двери, Осберт толкнул послушницу к стене, прижал ее своим телом и жарко зашептал ей в ухо: - "Рассказывайте, сударыня, я вас очень внимательно слушаю". Руки его тем временем провели по ее животу и выше, к груди, напоминая девушке о Валентайне. Впрочем, она ожидала чего-то подобного, поэтому мягко оттолкнула распаленного рыцаря и выскользнула из- под его руки. - Сэр Осберт! - лукавая усмешка скользнула по ее губам, и она игриво шлепнула его по кисти пальцем. - Вы забываетесь! - Ничуть. Хотя, вы правы, сударыня, в ваших объятиях легко забыться. - Давайте все же повременим,. - она не отказывала прямо, но рыцарь почувствовал, что сейчас ему интереснее узнать, что она здесь делает, чем просто поразвлечься. Да и настойчивый стук в дверь, перемежающийся рычанием и треском щеколды, не добавлял уверенности в ситуации. Они зашли в комнату и, пока ле Дюк вместе с Андрэ запирали вторую дверь, Доминика с интересом озиралась вокруг. От ее внимания не укрылся ступор Мабель - та просто стояла, глядя куда-то в окно. Ее волосы были в беспорядке, глаза казались красными, хоть и сухими. Священник же, казалось, был очень рад девушке. Он сразу засуетился, вскипятил воду и начал собирать нехитрый завтрак. Послушница подошла к девушке, которая, казалось, не заметила ее. - Мабель? Это я, Доминика. - Сударыня, она немного не в себе, - извинился за девушку подошедший Осберт. Он по-хозяйски обнял жену, и оторопевшая Доминика воочию увидела то, что называется "вздрогнуть от отвращения". При этом Мабель не отстранилась от рыцаря, справедливо полагая, что на людях ей точно нужно научиться играть свою роль правильно. - Ах, ну да, вы же ещё не знаете,. - рыцарь прищелкнул пальцами ,- Сударыня, позвольте представить вам мою супругу, госпожу Мабель ле Дюк. - Как, - только и сумела выговорить потрясенная послушница, - так скоро? - А чего нам было ждать? - пожал плечами Осберт, щипая безмолвную жену за щёку. - Она молода и привлекательна, я - чертовски привлекателен, священник при себе, опять же, - он тихо засмеялся, и отец Варфоломей угодливо вторил ему. Так что, сударыня? Вы хотите - на одно безумное мгновение девушке показалось, что рыцарь сейчас предложит ей присоединиться к нему второй женой, как на Востоке,. - хотите рассказать мне, какая нужда закинула вас в наше скромное убежище? - Да, конечно. ************************** За сутки до: - Мне это не нравится,. - тамплиер говорил не так уж и громко, но и не бормотал себе под нос. - Да брось, это не так уж сложно,. - де Баже, казалось, забавлялся предстоящим, точно весёлым приключением. - Я не говорю о сложности замысла. Я говорю о том, что сомневаюсь в роли девушки. - Амори, вот перестань из меня дурака делать! За милю видно твое к ней отношение. Забудь, слышишь! Она тебе не пара, не говоря уж о том, что церковь исторгнет вас обоих из себя быстрее, чем твои земли перейдут во владение твоего ордена! - Господи, да какое тебе до этого дело, Этьен! - Мне? Никакого, разумеется. Но жаль будет лишиться тебя, когда в первой же прецептории твоего ордена, если ты только решишься туда сунуться, тебя закуют в цепи и оставят в казематах ещё эдак на полгода, пока ты не отпишешь им даже собственный ночной горшок. - И снова, это будет моей и только моей бедой. С какой радости ты решил, что я захочу оставить орден? - Сен Клер, - проникновенно сказал рыцарь, подходя к другу вплотную и беря того за локти, - я знаком с тобой с тех пор, как мы оба были сопливыми оруженосцами у этого старого козла, как бишь его, Ральфа де Випонта. И я знаю, что если уж ты что делаешь, то никогда - наполовину. Тебе не повезло, приятель, очень не повезло, но это не причина бросаться из крайности в крайность. Всем сейчас непросто, мы уже неделю находимся в смертельной опасности, а как известно, смерть, бродящая рядом, - лучшая приправа к любви. Но молю тебя, одумайся! Иначе ты сломаешь судьбу и себе, и ей. - Так, душеспасительная беседа окончена,. - храмовник сердито высвободился из медвежьей хватки де Баже, - тоже мне, проповедник нашелся. Никому я ничего ломать не собираюсь, что бы ты там себе ни воображал. Мне просто неприятно думать, что пока мы, крепкие мужчины, сидим в засаде, эта девица останется без защиты. На нее могут напасть упыри, она может просто неудачно упасть, или же этот недоделанный сэр Осберт, распаленный, как ты выражается, близостью смерти, просто над ней надругается, - помимо своей воли, Сен Клер скрипнул зубами, представив себе, как такое может произойти. Этьен слабо улыбнулся. - Ты правда думаешь, друг мой, что эта мысль не приходила мне в голову, относительно Мабель? Просто я умею выжидать, а тебя твоя страсть влечет и заставляет делать ошибки. Почему она, Амори? Она совсем не походит на Эвелин. Тамплиер промедлил, прежде, чем ответить. - Не знаю. Честно, может, именно потому, что не похожа. Черт, Этьен, почему мы ведём сейчас такую идиотскую беседу? Пойдем лучше, разберёмся с остальными деталями нашего плана. - Да уж, - подхватил рыцарь, радуясь, что они сошли со скользкой темы, - никогда бы не подумал, что могу всерьез обсуждать с простолюдинами и оруженосцами, да ещё с девушкой, план, от которого зависят наши жизни! Сен Клер усмехнулся. - Ещё пару недель назад ты не смог бы даже в страшном сне представить себе, что мы окажемся в замке де Макона, окружённые толпой живых мертвецов, в поисках волшебного амулета. - Я всегда знал, что не умру своей смертью, - подмигнул ему де Баже, - но так все гораздо интереснее! Они посмеялись и спустились вниз, в комнату, где их ждали оруженосец, шут, шпион и девушка. И верный Булка, деловито выкусывающий блох из своего хвоста. План, предложенный послушницей, и в самом деле был неплох, хоть и не без изъяна. Опять же, предугадать и предусмотреть все мог один лишь господь Бог, но как раз с ним-то советоваться никто и не спешил. Доминика должна была втереться в доверие к Осберту настолько, чтоб остаться вместе с Мабель, желательно наедине. При этом девушка считала, что она сможет понять, где амулет и забрать его себе. Далее она должна была подать остальным сигнал, чтоб те захватили Осберта. Храмовник сомневался в том, что амулет будет у Мабель. Он небезосновательно считал, что Осберт уже прибрал ценную безделушку к себе и что Доминике грозит опасность, ибо ле Дюк ни перед чем не остановится в своем желании использовать его. Этьен всецело полагался на друга, но бездействие претило его пылкой натуре, поэтому он был готов сделать что угодно, лишь бы не сидеть сложа руки. Главной бедой было то, что Осберт смог бы сделать любую из девушек, а то и обеих, своими заложницами. Они уговорились вести наблюдение за башней, в которую утром должна была отправиться девушка. Весь день шли приготовления, изучались отходные пути и окрестности, даже рисовались карты, правда, де Баже, как и шут, читать не умели. Они рассчитывали условный сигнал и время его подачи, и ломали себе голову над тем, как согласовать все это между собой. День прошел суетно и хлопотливо. Вечер порадовал отличной погодой - заметно потеплело, лето было уже на подходе. Ночь была лунная, лёгкие облачка иногда пробегали по небу. Идиллическая картина нарушалась только порыкиванием упырей, да жутковатым чавканием снизу. В последнее время чудища, казалось, увеличились в размере, правда, их стало меньше. Валентайн предположил, что они ведут себя, подобно "крысиному волку" - пожирают слабейших и становятся сильнее, злее и больше - пока не останется один, самый впечатляющий. Правда, судя по поведению упырей, которые все чаще бились в стены замка, последний из них отнюдь не собирался коротать век в отшельничестве, а пытался выбраться на свободу, дабы, как выразился Джослин, "обеспечить себя друзьями к ужину". - Уж и не знаю, насколько нам удалось предугадать все на завтра, но сейчас я намерен отдыхать! - объявил де Баже, устраиваясь поудобнее на скамье и благосклонно принимая подношение Джослина в виде кубка с вином. - Давай, Хамон, спой что-нибудь зажигательное! Хватит нам тут киснуть, пора выбираться в большой мир! - Да, пожалуй, на сегодня можно и отдохнуть. - последовал его примеру храмовник. - Джослин, собери ужин да поторопись, бездельник! - Слушаюсь, господин,. - Оруженосец спешно подчинился, взяв в помощь Валентайна и послушницу. Хамон же в это время услаждал слух господ самыми весёлыми мелодиями, которые только мог вспомнить. Были сыграны уже и "Бастард, король английский", и "Палестинская песня", и "Herr Mannelig" , и "Пьяный моряк", и многое другое. Разгоряченные ожиданием завтрашних действий, они пили, пели и даже танцевали. Доминика потихоньку выскользнула на стену, желая вдохнуть свежего воздуха, а, возможно, и утомившись от грубых мужских разговоров и выходок. Она тревожилась перед завтрашним днём, но, в то же время, ей просто хотелось, чтоб все это скорее закончилось. Она страшно устала от ощущения безнадёжности, от бездействия, от ужаса, творившегося вокруг. В то же время, ежедневная угроза гибели заставляла ещё больше ценить жизнь. Девушка ловила себя на том, что порой смотрела на тамплиера заинтересовано. "Да что там говорить, милая моя, он тебе определенно нравится", - усмехнулась она сама себе. Она никогда не любила, ей сложно было оценить зарождающееся чувство. Пока - просто интерес. А развиться во что-нибудь более сложное она ему не даст. Она - будущая сестра ордена святого Иоанна, она ждёт пострига и желает его. Не может так случиться, чтоб мимолётная симпатия, привидевшаяся ей, перечеркнула все то, чего она достигала годами. Снизу послышались нетвердые шаги и разухабистое пение. - О-о-о-о-о, эгегей, отец сказал мне! - громко фальшивил де Баже. - Oh, le monde est beau! - ни в склад, ни в лад вторил ему тамплиер. - Так, дружище, погоди, я, должен прогуляться к понтифику, - хихикнул Этьен, и тяжело утопал куда-то вбок. Сен Клер вышел на стену и прислонился к перепету, бессмысленно озирая крупные звёзды. Вскоре на свежем воздухе хмель выветрился., "Да и сколько там было того хмеля, это я с непривычки окосел", - подумал храмовник. - "Какой болван выдумал поговорку "Пить, как тамплиер"? Можно подумать, остальные представители орденов все сплошь трезвенники!". Он не спешил уходить, тем более, что шум внизу порядком ему надоел. Доминика стояла совершенно неподвижно, не собираясь показываться на глаза перебравшим рыцарям, и не решаясь спуститься. Она подозревала, что остальные внизу не в лучшем состоянии, зато скорее всего, в весьма игривом настроении, исключая Булку. "Впрочем, с них станется и собаку напоить" усмехнулась сама про себя послушница. Видимо, задумавшись, она неосознанно сделала шаг назад, потерялав равновесие и оперлась о стену. Несколько мелких камешков отслоились и тихо покатились по парапету. Этого, однако, хватило храмовнику,чтоб и вовсе протрезветь, мгновенно подобравшись. - Кто здесь? - крикнул он, развернувшись. Простите, сэр рыцарь,. - сказала девушка, нехотя выходя вперёд. - Я… не думала мешать вам. - Праздновать? - дополнил предложение Сен Клер, правильно истолковав ее заминку. Он провел ладонью по глазам и улыбнулся. - Не бойся, девушка, я не причиню тебе зла. Не настолько уж я пьян. - Редко когда можно встретить человека, достойно оценивающего себя во хмелю, - усмехнулась Доминика, однако попятились. - Мне нечего оценивать. Трезвый или пьяный, не было такого, чтоб я брал женщину силой,. - он казался очень серьезным, но тут же добавил с лукавинкой: - Ибо я всегда находил способ ее уговорить! - Благодарю вас уже за то, что вы не пытаетесь применить этот способ ко мне. - Доминика, вы правда не должны опасаться никого из тех, кто пирует там, внизу. Они считают, уж Бог знает почему, что я положил на вас глаз. А, судя по моей репутации, я страшно не люблю уступать кому бы то ни было то, что считаю своим. - Вы считаете меня своей? - брови девушки подскочили вверх. - Я? Да ни боже мой! - искренне рассмеялся тамплиер, - Но ведь нам не обязательно говорить об этом. Вы можете просто подождать здесь, пока там, внизу, наши соратники не заснут. - А кто будет стоять на страже? - нахмурилась она. - Хамон. Я приказал ему не пить, да и кроме того, он слишком опьянён своей музыкой, ему нет нужды в добавочных средствах. И собака. - По крайней мере, он не пьет, разве что его напоил ваш верный друг. - Ну, полно вам, Этьен, конечно, не самый острый меч в оружейной, однако ж и он знает границы. К тому же и Булка умён, уж точно больше некоторых людей, - в его голосе прозвучала горечь. - Почему? - удивилась девушка, невольно подходя ближе. - Он не терзается различными глупостями перед завтрашним утром. - О чем вы, сэр рыцарь? Вас не устроил мой план? - Он хорош, не скрою. Меня не устраивает ваше в нем участие, уж извините за прямоту. - Что, простите? - она совершенно неосознанно уперла руки в бедра. - Мне не слишком нравится ситуация, в которой девушка остается один на один с заведомым негодяем, подлецом без чести и совести, который, не поморщившись, пожертвует ею ради своей гнусной цели! - тамплиер стоял напротив девушки, в позе, почти зеркальной ее. - Ну так предложите план получше, сэр рыцарь! Такой, чтоб вы могли втереться к нему в доверие и забрать амулет! - она надавила на слово "вы", а слово "амулет" и вовсе точно выплюнула. - И предложил бы, да все так ухватились за твою идею, сумасбродка! Рискуешь жизнью, не думая ни о себе, ни о других! - Уж чья бы корова мычала, храмовник! Сам втянул меня во все это, а теперь ещё и недоволен! - в пылу ссоры она даже не заметила, что они перешли на "ты". - Да я такая же жертва обстоятельств как и ты, Доминика! - Сен Клер вдруг понял, что они стоят вплотную и говорят гораздо громче,чем это требуется. Казалось, даже упыри снизу притихли, и вдруг со стороны входа послышалось пение шута. В последнем месяце лета я встретил тебя. В последнем месяце лета ты стала моей. В последнем месяце лета речная вода, Ещё хранила тепло июльских дождей Внезапно послушница поняла,что расстояние между его и ее лицом сократилось настолько, что казалось чем-то абсолютно несущественным. Она, сама не понимая, что делает, чуть вытянула шею вперёд и вверх, а когда он, словно заворожённый, повторил ее движение, меж их губами совсем не осталось места. И мы вошли в эту воду однажды, В которую нельзя войти дважды. С тех пор я бьюсь тысячи лет, Но не смог утолить этой жажды Жажда! - билось его сердце. Жажда! - в унисон вторило её. Сен Клер, чувствуя, что теряет над собой контроль, притянул ее к себе, прижал так крепко, словно пытаясь поглотить всем собой. Она не сопротивлялась, а наоборот, подалась ему навстречу, обнимая его за шею, лаская его лицо руками, не отрывая своих губ от его. Запах вина, исходящий от него, пьянил ее, заставлял глубоко дышать. Его руки были настойчивы, они нежно пробегали по ее телу, ласкали, требовали. Доминика вдруг поняла, что не смогла бы оторваться от храмовника, даже под страхом смертной казни. - Первая любовь была слепа Первая любовь была, как зверь Ломала свои хрупкие кости Когда ломилась сдуру в открытую дверь Он целовал ее шею, ласкал плечи и грудь, потом подхватил девушку и приподнял, а она, молчаливо соглашаясь, сцепила ноги за его спиной. Тамплиер заглянул ей в глаза, чуть наклонив голову вправо, в негласном вопросе. - Да! - тихо выдохнула послушница, забыв об амулете, упырях, завтрашнем дне и всем остальном. Осталась лишь шершавая поверхность стены, к которой он ее прижал, нетерпеливо задирая ее юбки и разрывая тесемки своих штанов. Он приник губами к ее шее, чувствуя биение ее сердца, ее прерывистое дыхание, жар ее тела, биение своей плоти внизу. - Амори! - ее стон, его имя. - До.. ми...ника… - горло перехватило, воздуха вокруг, казалось, осталось совсем немного. Девушка ощутила, как онемели кончики пальцев, как в ее спину впивается мелкая каменная крошка, как она и Сен Клер становятся одним целым. Блаженство было безгранично, он растворялся в ней, пил ее дыхание, двигаясь. Храмовник замер, послушница положила голову на его плечо, глубоко вздохнула. Вернулись звуки, пропавшие было, уступившие свое место ощущениям. Хамон пел так громко, что можно было расслышать каждое слово. В последнем месяце мы распрощались с тобой. В последнем месяце мы не сумели простить. В последнем месяце лета жестокие дети Умеют влюбляться, не умеют любить. Он поставил ее на землю и поспешно отвернулся, пока она поправляла одежду. - Доминика! - его голос был глухим. - Что ? - в ее глазах плясали чертики, она протянула к нему руки и прежде, чем он успел сказать хоть слово, бросилась к нему на шею и крепко прижалась. Из-за разницы в росте ее голова оказалась у него на уровне груди, он нагнулся, обнял ее, чуть приподнял, так что ее подбородок удобно устроился в ямке его ключицы. - Что мы сделали?! Господи, зачем все это?.... Зачем? - он ещё шептал, а она накрывала его губы своими, терлась щекой о его щетину, урчала, словно большая кошка. - Ты понимаешь, что я не смогу тебя потерять? Глупая… девочка… - Не сможешь. И что с того? Я справлюсь. А иначе и не может быть. И мы вошли в эту воду однажды, В которую нельзя войти дважды. С тех пор я бьюсь тысячи лет, Но не смог утолить этой жажды (Наутилус Помпилиус, "Жажда") Пение лилось, вплетаясь в их дыхание, в их нервы, в их мысли. Растворяясь в них, снова соединяя в одно целое, теснее и крепче, чем то, что было минутой ранее. Он молчал, вбирая в себя ночь, ветерок, ее тепло. Ее запах, ее улыбку, которую он скорее осязал, чем видел в темноте. Высунувшийся было наверх оруженосец, увидев их объятия, только пьяно ухмыльнулся и попятился обратно. Не сразу, но им пришлось спуститься в жилую комнату. Хамон все ещё пел, хотя и тише. Этьен и Валентайн спали в обнимку с Булкой, причем храпели все трое. Джослин умиленно улыбался, норовя облобызать руки послушницы, пока господин в настойчивой форме не отправил его спать. Храмовник чувствовал, что его лицо горит, понимал, что глядя на него, причина ясна любому дураку, но ничего не мог с собой поделать. Девушка почти сразу уснула, и лицо ее было столь безмятежно, что у Сен Клера защемило сердце. Видимо-невидимо звёзд Видимо-невидимых нам Видимо горят и остывают где-то там. Видимо-невидимо звёзд, Видимо-невидимых здесь Видимо-невидимых, но точно где-то есть! (Н. Гринько, "Видимо-невидимо) Шут пел, улыбаясь. Он полностью отдавался ритму, играл голосом, покачивал головой. Казалось, его переполняла какая-то неиссякаемая внутренняя энергия. Тамплиер вдруг понял, что если завтра что-то пойдет не так, ему будет дело только до девушки. Он без колебаний предаст, убьет и умрет ради того, чтоб она жила. Он сменил шута, потом разбудил Этьена и лег, но даже во сне с лица его не сходило выражение мучительного раздумья.