— Я не могу понять лишь одного. Почему ты так спокоен?
— Я не думаю о лишнем, как это делаешь ты.
— Говоришь мне...отнестись к этому проще?
— Именно так.
Аморен не могла поверить во всё это, думала, что всё же где-то есть обман. Ей хоть и стало легче после слов Чуи, но необъяснимое липкое чувство не уходило. Она волнуется? Боится? Но чего? Пережив сотни жизней, познавая все виды боли, Аморен никогда не могла избавиться от страха. Могла стерпеть всё, любые слова и насилие, но только не страх. Он всегда был с ней. С момента рождения, первых шагов и взросления. С того дня, когда её впервые отправили в лес за хворостом к костру, с того дня когда оставили в лесном домике одну. Когда она сразилась один на один с диким зверем и победила в их схватке за жизнь. Страх перед огнём и дымом, что перед её глазами стремились к небу, а души близких уходили за горы к предкам. Когда она бежала от страшного кошмара, где её семья горела заживо, и получила стрелу в спину. Когда ползла раненная и умирала. Никогда страх не отставал от неё. Ни на шаг. Каждый день будто бы не на своём месте, будто бы не в ногу идёт, спешит или отстаёт. Каждый день в чувстве, что что-то не так, что нужно что-то делать, но связаны руки. Отчего-то нет сил даже сдвинутся, ведь всё тело скованно. Подняв голову с кровати, Рене подползла к юноше чуть ближе на локтях. Приблизилась к его лицу и смахнула несколько рыжих прядей с его лба, задумываясь о том, что почти всю свою жизнь была слишком труслива и отчаянна, чтобы отнестись к Накахаре Чуе чуть проще. Это было не возможно в пределах принципов и привычек: всё лихорадочно продумывать и искать путь. Пусть и эгоистичный, но простой и не требующий каких-либо особых жертв. Едва прикасаясь пальцами его кожи, ведя тонкую линию от висков, заправляя растрёпанные пряди за ухо, и направляясь к шее, к маленьким ранкам, что пренадлежали ей, Рене задумывалась о том, что делает, и что чувствует, промышляя всем этим. Неуверенность и беспокойство, что оседает вязко где-то внизу лёгких, и заполняет сердце чем-то, что ей было известно, тем, что невозможно не понять. Самое слабое чувство, которые вампиры призирают, и которое в большей степени запрещено самой Аморен. Чуя лишь слегка поморщился от подобных, нежных, и щекочущих его прикосновений, едва ворочаясь и пробуждая Самаэля, который, очнувшись, поспешил уйти по своим делам: миссия по усыплению была успешно выполнена, хоть и не идеально, ведь он сам уснул, но всё же теперь он волен гулять и не волноваться, что оранжевый человек сделает что-то не то. «Хм...Обычно его трудно разбудить. Наверное, проголодался вот и ушёл, других причин не могу найти. Да, Самаэль в случае апокалипсиса сожрëт меня первый, это факт. Он всегда голоден.» Как только кошачий хвост исчез за косяком двери, Рене вернулась к своему остросюжетному, глубокодраматичному внутреннему диалогу. Что случается с людьми, когда на их смертном пути появляется вампир, лишённый даже крохотных извилин? Каких-либо ограничений в виде мыслей? Шанс выжить составляет примерно от нуля и меньше. Нет никакой грани, нет того, за что нельзя переступать. Нет ничего, что удерживало бы от бессмысленной резни в период ненасытной жажды. При ней люди умирали мучительно, но быстро, с искажёнными от страха и боли лицами. Когда же при обычном кормлении почти безболезненно, но медленно: люди в лучшем случае получали лихорадку, кожную сыпь и только через какое-то время встречали свой конец, — и то не всегда. Был шанс вполне себе выжить, перенести это, как зимнюю простуду, и жить дальше. Вампиры – это носители, капсула болезней, переболевших клеток, которые никуда не исчезают после воскрешения. Вампиры – это порождение смерти и несут они лишь смерть, поэтому у бессмертных существуют законы, которые нельзя нарушать, Князья и кланы, что соблюдают свои заповеди и держат своё существование в тайне, поддерживают как и человеческое общество, так и оберегают свою общину. И нет свободы тем, кто не подчиняется правилам, нарушает вековые заповеди и бесчинствует. Одно дело контроль, а другое позволение и ослабление этого контроля. «Если бы ты хоть раз увидел тот ужас, оставленный вампирами, что не знают пределов своего голода и жажды, то не был так великодушен со мной. Не был бы так отважен перед такой мной.» Прошлой ночью Рене позволила себе то, что считается непростительным, зашла за грань дозволенного даже ей. — Je suis tellement en colère contre toi,— слова, сказанные в слух едва слишным шёпотом, были сладки, как мёд. — que je veux étouffer. Сквозь сон, он что-то неразборчиво промычал, отмахнувшись от неё, как от назойливого комара. Рене следила за раздражённым и недовольным выражением его лица, которое слабо реагировало на ласковые прикосновения её пальцев, что плутали невесомым пёрышком по его шее, ключицам. Поджав губы, тихо выдохнула через нос. — Quel idiot es-tu, — её хмурый взгляд ещё несколько секунд блуждал по его лицу, прежде чем сердитое бормотание прекратилось. Рене, ещё раз сокрушительного вдохнув, скатилась обратно на пол, отрывая свою руку от бесмысленных действий. «Но это я позволила тебе развязать мне руки. Почему ты меня даже ни в чем не обвиняешь? Будь я на твоём месте, то потребовала бы компенсацию за моральный ущерб, а ты...чёртов идиот, зачем-то играешь в святошу, чтоб тебя.» Перед своим тактичным уходом, Аморен закрыла шторы и окна, чтобы ни свет, ни ветер не потревожил его сон. Дверь спальни тихонько закрылась, когда девушка вышла, держа в руке только один пустой стакан из-под воды.***
Прославленный в мафии мастер боевых искусств сейчас стоит вверх ногами, пытаясь отвлечь свой мозг от ненужных вещей и привлечь к нужным. Но это было просто невозможно, даже с помощью физической нагрузки. Неосознанно Чуя вновь и вновь облизывал свои губы, мысленно ругал себя, но продолжал будто в трансе вспоминать лишь одно мимолётное прикосновение губ к губам, что произошло вроде бы случайно, а вроде бы и нет. Он точно не знал. Чуя не мог разобраться в своих воспоминаниях, даже ставил их под сомнение из-за нереальности происходящего. Контакт точно был или это было всего лишь его воспалëнное воображение? Нет. Важно другое, — его рана на шее и на руке никуда не исчезли и были с заботой заклеены и перебинтованы. Они должны были стать подтверждением, заполнить все его провалы в памяти, но почему-то это прямое доказательство безумия прошлой ночи его вовсе не волновало. Сознание Чуи настолько помутнилось, что он будто и вовсе забыл про свою боль, про то, что произошло с ним, кроме, конечно, нескольких секунд в соприкосновении с её губами. Он не мог этого забыть, даже если сильно старался. Не мог забыть где были её руки и на чьих коленях он, один из руководителей Исполнительного Комитета Портовой мафии, сгорал от смущения. Люди в мафии считают его пусть и вспыльчивым, но серьёзным и благоразумным руководителем, что с наслаждением вступит в любой бой и выйдет победителем. Его образ своенравного и необузданного воплощения Бога Хаоса, что представить и не дай Боже встретить боялись, не так давно растекался в лужу от действий своего напарника. Рене даже не осознавала, что сотворила. Его гордость, его дух, его честь, – всё было уничтожено, стёрто в пыль и развеяно по ветру. То, что Чуя так долго выстраивал в чистилище души, было продано за гроши и добровольно отдано ей в руки. В её бледные, тонкие ручонки, которые так непринуждённо облапали почти всего Чую, в особенности его бёдра. «Мне не стыдно, мне не стыдно, я не думаю ни о чем, я чист, как капля утренней росы,» – пот стекал по его телу, со лба, капая на пол. Мокрые волосы прилипли к коже головы, некоторые пряди щекотали лицо. – «Нужно просто успокоиться, нужно прийти в себя. Думать о другом, разобраться в том, что произошло, можно и позже...Да, чуть позже.» Однако, в тактике Накахары определённо что-то было не так, ведь каждую минуту, в унисон его размытому воспоминанию, разносился ясный голос Рене. Каждое слово произносила она так невероятно безмятежно, завораживающе, что собравшийся с мыслями Чуя вновь оттаивал. И не важно, что она говорила о серьёзных вещах, это было совсем не важно для того, кто слишком поздно осознал своë бессилие перед женщиной. — Ученики в некоторых орденах Древнего Китая переписывали сбор правил, стоя на одной руке. Другая же держала кисть. Нужно было приложить не только выносливость к этому наказанию, но и волю, — заходящее солнце, её затухающие лучики, опаливали спину Рене, пока она, сидя по-турецки за коротконогим японским столом, извещала известные ей наказания и тренировки, попивая терпеливо горячий чай «Гëкуро» из деревянной чашки-пиалы: — А так же существовало наказание «слово», которое так же считалось кровавой каллиграфией. Все проступки, грехи, или имена жертв, что пали от руки наказуемого, были вырезаны ножом на его теле: обычно на спине. Раны не залечивали, а оставляли так гнить, когда кидали человека в глубокую яму, нет-нет, не в могилу, а яму, из которой почти невозможно было выползти, ведь земля была хорошо увлажнена...Чуя, скажи мне честно, тебе правда это интересно? Я уже устала говорить, — обречено просипела она под конец. — Дай мне хоть немного отдохнуть. Так и язык отсохнуть может. «Рано ещё!» — запаниковал Накахара. — «Я не чувствую никакого результата в своей психологической тренировке. Мне нужен щит от своих нелепых чувств, не мешай.» — Ответить честно? — спустя недолгую жизнь в стрессе, хриплым голосом отозвался Чуя, что на условиях Рене мог повторять тренировки только в упрощённом виде. — Очень интересно. Продолжай, — он не умолял, не просил, а приказывал. Рене по тону его голоса могла понять, что он настроен серьёзно. Проснувшись под конец дня, по легенде этого молодого мастера больше всего на свете заинтересовало именно то, что он, в силу своего возраста, мог не знать в отличие от Рене. Плата за обучение, курсы, стоила ему долгих и изнурительных нескольких часов в качестве лабораторной крысы: он подвергся череде мелких исследований. Конечно, Чуя был не против, но с другой стороны не понимал зачем измерять его температуру тела, давление, принимать различные противоаллергические препараты и витамины между едой. Женщина перед ним говорила «надо» и он не мог отказать. Каждый преследовал свою цель. Но в корне их цели были одинаковыми, ведь шли от схожих чувств. — Pourquoi j'ai tout ça, mon Dieu?— прошептала в чашку. В этой психологической тренировке Накахары Чуи ей оставалось только иногда отвлекаться от чая и своих разговоров, и промакивать прохладным полотенцем его блестящую от пота кожу, тяжело вздыхая. — Je ne sais plus quoi te dire.Ты всю душу из меня высосал за этот час. Всего лишь час, а прошла будто бы вся жизнь! Чуя сбился со счета, какой уже раз она вздыхает, как старая карга, и бубнит себе под нос что-то на французком? За эти сутки, проведённые в доме Китамуры, Чуя подметил, что в их диалогах всё чаще проскакивает её родной язык. Когда он проснулся и прошёл на кухню, где девушка во всю орудовала ножом и резала овощи, то его почему-то поприветствовали на французком:«Enfin réveillé?». Он ничего не понял. И не знал, что значит её резкий переход на французкий, в котором он полный ноль, но решил, что лучше уж так, чем совсем никак. Это новый уровень доверия, наверное. — Высосал? Я? Это ты высосала из меня все силы, — пропарировал Накахара. — И я не думаю, что говоришь ты больше, чем в обычное время с тем же Мори, консультируя его по разным...темам. Ты точно мне что-то не договариваешься. Ты слишком долго живёшь и опыт у тебя должен быть соответствующий. «Какая же ты злопамятная зараза,» — подняв пиалу, она мрачно отпила ещё чая. — Я уже всё рассказала, — вздыхала тяжко, с видом мученика, опуская пиалу обратно на столик. — Почти все известные мне наказания, даже вспомнила те, которых не помнила, и тебе в голову добродушно вложила. Нет, ну честное слово, я чиста! Ты всё что можно уже знаешь и так, как член мафии и тем более, как современный человек. У вас есть такое чудо как интернет и всё можно познать, лишь прочитав пару статей, разве не так? — Нет, — отрезал юноша, рассматривая перевёрнутую девушку, что взяла полотенце, лежавшее между ними, — Интернет – это всего-навсего бездушная сеть, да и информация иногда бывает недостоверной. Сама посуди, или я буду слепо доверять каким-то там древним записям, что прошли перевод через четыре языка, или доверюсь тебе, самому древнему и достоверному источнику, — Чуя искренне улыбнулся ей, может быть, слегла глупой улыбкой. Это точно войдёт в привычку – шутки про её возраст. Дыхание Рене замерло, когда в очередной раз её рука, сжимающая полотенце, прошлась по его лбу. Рыжие ресницы затрепетали, закрываясь на пару секунд. «Опять назвал меня старой между строк, гадина.» — Ахх, — простонала от бессилия, сгибаясь чуть ниже, теряя какую-либо опору в позвоночнике, — в тебе слишком много доверия. За год невозможно полностью отдаться человеку! Я могу придумать и какой-нибудь бред, зло подшутить над тобой, не думаешь? — Частично, это не в твоём стиле. И причина в тебе: ты легко располагаешь к себе людей, — признался, приоткрывая один глаз, — Да, возможно, для тебя этот год был мгновением, но для меня это долгий период. — И правда, — с этого ракурса задумчивое лицо Рене стало ещё отчётливее и казалось совсем серьёзным. — Ты ведь чувствуешь время, как существо способное к старению, в отличие от меня, но то, что ты говоришь.., — Рене скрыла свои сложные эмоций за полуприкрытыми глазами, задумываясь о том, что ей сказали. «Достоверный источник? Я тоже могу быть недостоверной. Мне неоднократно промывали мозг, так что я ни чем не отличаюсь от электронной железяки. К примеру, то бесчисленное количество людей...я даже не могу припомнить кого именно лишила жизни. Всего того, что я сделала своими руками или чужими – ничего из этого не вызывает у меня эмоций. Я ничего не помню и следовательно ничего не могу ощутить и где-то глубоко в сердце разреветься. Раньше я была слишком чувствительной, ранимой, оттого и жестокой; помимо кличек в духе «адская гончая», итальянский клан Морру прозвал меня советником Смерти. Консильери делла мортэ, вроде как-то так? Но я едва ли могу вспомнить за что мне выпала такая честь.» После небольшой паузы тихонько прошептала: — Ты не знаешь о чём ведуешь, Чуя, однако спасибо, что напомнил о моëм возрасте. Опять, — с усмешкой выдохнула, положив тряпку на его подбородок, что от неожиданности дёрнулся и чуть было не упустил белую ткань. — Я не настолько старая по сравнению с другими. Всего-то нахожусь на ступени ансиллов, это всё равно что студент-стажер, понимаешь? Есть вампиры намного старше, я знаю тех, кто существует со времён первых императоров Рима, и вождей малых земель, что разрослись в государства....Так что, твоё безразличие к моей природе, меня убивает. Я не понимаю этого. Чуя, неужели ты настолько легкомысленный? — Ва, первые императоры? Не может быть, я тебе не верю, — медленно и осторожно протянул он, сглатывая, стараясь не скинуть тряпку. Уровень сложности повышается. — Но что значит легкомысленный? Ты забыла? Всё вполне честно, ведь ты тоже легко приняла мою природу и отнеслась ко мне, как и к любому другому одаренному эсперу. Рене, я делаю тоже самое. Я уже говорил: не важно кто ты, меня тебе не переплюнуть, и я не боюсь. Она выдержала паузу между ними, смерила его таким неоднозначным взглядом, что Чуя даже засомневался в правильности своих слов. — Воплощение Арахабаки, сосуд запечатанного Бога... Ясно. Теперь мне всё ясно, — кивнула она, чуть опуская глаза в пол, приподнимаясь обратно в привычную позу с ровной осанкой и скрещенными ногами. — Вот значит как ты смотришь на эту ситуацию. Теперь я понимаю. Мы с тобой практически в одной лодке. «Полубог и полукровка. В тебе запечатан тот, кто существует со времён руин, а я же запечатала свою жизнь бессмертием и шла по руинам. И оба не по своей воле стали теми, кто есть сейчас.» Чуя замер в перевёрнутом положении, ожидая когда она вновь заговорит. Несколько секунд следил за тем, как Рене подбирает слова и что-то обдумывает с серьёзным лицом. Накахара и не заметил, что наблюдает за тем, как она сглатывает, и он неосознанно сглатывает тоже. Свои пальцы, которое некоторое время разглядывала девушка, собрались на коленях и скрепились между собой в замок. Рене подняла свои глаза и чуть более живым голосом продолжила: — Ладно, я выжму из себя всё, так уж и быть, — тихий вздох на мгновение прервал её, — Но для начала, хочу сказать две вещи: во-первых, всего я не расскажу, ведь много чего уже не помню, — выставила перед ним указательный палец, — а во-вторых, — показала второй, — хочу заметить, что ты хорошо держишься всю тренировку, не применяя какую-либо помощь, сверхспособность. Это похвально. Ты невероятно натренирован даже не смотря на недостаток массы. Чуя хотел самодовольно улыбнуться, сказать, что долгое время работал над собой ради подтянутого тела, но не успел, ведь задохнулся. Восхищённый взгляд Рене, что рассматривала его полуобнажённого с искренним восхищением, застыдил Накахару. Ни тени смущения не было на её лице. «Извращенка-цундере. Теперь я точно раскрыл твою личность,» — догадался Накахара, сожмурив глаза, наблюдал как вновь шевелятся её губы: —...surprenant.Ты ведь тот же человек, что ещё недавно валялся овощем от похмелья, — продолжала она, замечая, что из чайника совсем уже не идёт пар. — Ты высмеиваешь меня? — осторожно выдвинул Чуя, ворчливо насупив брови. — Высмеиваю? Я? И в мыслях не было. Я просто говорю, что твоей живучести можно позавидовать. Так вот, — протянула руку и открыла чайник, вытаскивая из него использованые чайные листья с помощью бамбуковой ложечки, — Я упомянула про твою выносливость не просто так. Теперь буду рассказывать про свой личный опыт. Будь готов к ностальгирующей старушке. Чуя кивнул, готовый внимательно слушать. Накахара понимал, что этот разговор будет долгий, и коснётся он той части Рене, которую Чуя не знает. — Когда я была моложе, то очень часто тренировалась в поле; неровная местность, ямы на каждом шагу, можно об что-нибудь споткнуться и упасть, — засыпала свежие чайные листья в чайник, добавляя воду из второго чайника тэцубин, что сохранял в себе тепло всё это время и кипятил чистую, нетронутую воду. — Сохранять равновесие и продолжать тренировку было очень непросто. Я часто падала и получала деревянным мечом по голове. В те моменты Эрнест мне говорил, что не страшно, если в моих руках не будет клинка или меча, страшно будет тогда, когда я не смогу встать на ноги, а мои враги будут смотреть на меня сверху вниз, как на маленькое и ничтожное существо. Стоя на своих двух, я уже выигрываю...После того, как я освоила каждую яму, запомнила где больнее всего падать, мы перешли на более ровную, голую землю, – там я и познала наказание. Где нельзя скрыться, где нет ничего, что могло сыграть на руку или пасть под ногу противнику. Тогда я поняла, что честного боя не бывает. Нет равных, нет победителей. Сильнее, быстрее, ловчее именно тот, кто не готов проиграть себе. Люди стремятся не к победе, они боятся унижения или смерти и пытаются избежать провала. — Я помню, — Чуя всё ещё стоял вверх ногами, с тряпкой на подбородке, но его голос почему-то обрёл ясность, — Как спрашивал тебя, кто тебя учил и ты ответила неоднозначно. Значит, кроме него был кто-то ещё? Нет, для начала расскажи мне о Эрнесте. Кем он был? — Эрнест...он был мастером в использовании тактик для убийства зверя, а если сказать по-простому, то был охотником, почти мясником. Мечи и ножи были его вторыми руками, многие восхищались его умениям. Кроме этого, он научил меня готовить, залечивать свои раны. Но использовать его стиль боя я уже не могу, много что теперь мне непригодно в новом мире, но я передала его наставления. К сожалению, только двум людям, — вдруг она замолчала, задумываясь и отыскивая что-то в голове. От юноши не ускользнула такая деталь. Чуя даже неосознанно напрягся и начал терпеливо ждать, когда её мысли соберутся в нужное русло. Двое маленьких людей, чья внешность была необычной красива, а судьба невероятно жестока. Близнецы были трусливы и осторожны, Рене не имела и малейшего понятия как такие застенчивые дети смогут стать клинками клана. Рассматривая зимнее утро и как на снежной поляне играют лучики света, Аморен вспомнила о людях, что так же были боязливы в детстве. Аморен лишь ради шутки поймала для них двух белых зайцев в день крещения Духов. Они сплели свои души с травоядными животными, но это им не помешало стать достойными воинами. — Я называю вас в честь воинственных людей, которых уважаю, — большими пальцами, испачканными в каше крови и цветочного сока, оставила на их лбах по два мазка в виде крольчих ушей. — С этого дня второе имя Жана – Марк, а имя Джулии – Мари. Мои младшие, Марк и Мари, тоже были близнецами и когда-то давно с моей помощью выбрали дикого зайца в виде духа-хранителя, не хищника, но быстрого и чуткого к посторонним шумам. Я надеюсь, что и вы станете ловкими и быстрыми, неуловимыми, и никому не будете уступать в этом. — А мой второй учитель, — начала через пару мгновений голосом, лишённым радости и восхищения. — Он был лишён милости и его задания были неоднозначны, чаще всего вели к полному подчинению, к бездушному поклонению его воле, — глаза опустели вслед за голосом, плечи чуть опустились. — Из опыта, что я познала с ним, я ничего не могу тебе выжать. Никакой морали и ничего ценного. Только если искусство пыток...А ты не думаешь, что так же стоит уделить внимание пыткам? Я знаю достаточно, благодаря Константину. Руки потеряли всю силу, накопленную в тренировках, ослабли от мысли, что, возможно, будет практика. Практика на нём. Если не его способность, то Чуя стукнулся бы лбом об пол или свернул шею, это было слишком неожиданно даже для него. — Ты...собираешься меня пытать? — перекатился через голову, красное свечение обьяло его тело и тут же исчезло, когда он успешно приземлился на колени, прижимая обе ладони к полу, будто бы склоняясь и вымаливая прощение. — Лучше дай мне яда, чем ещё час в качестве подопытной крысы. Две пары удивленных глаз смотрели друг на друга. — Совсем ошалел? — скрутив упавшее полотенце в хлыст, она больно ужалила его по спине. — Если я говорила тебе раздеться, чтобы провести осмотр и после, чтобы ты попробовал на себе некоторые тренировки, то это не значит, что и в пытках я тоже возьму твоё тело в пример! — Любой бы расценил твои слова так же как и я! — прикрикнул поверженный и пристыженный Чуя, потирая ужаленное место. — У-у, пытки уже начались? — Боже мой, от тебя ничего не требуется: всего-то слушай и представляй, ладно? —...Ладно. Только дай мне немного времени, — Чуя лениво вытерся чистым полотенцем, прикидывая возможность опять пойти в душ, но он так устал, что едва ли сможет приподняться. — И что за пытки? Чем ты меня удивишь? Перекинув полотенце через шею, подполз к низкому столику, укладываясь около него в клубочек. Наливая свежий чай себе и своему «ученику», Рене недовольно посмотрела на подушку, что лежала под головой Чуи. — Для начала сядь. Как полагается. Полежав ещё немного, Чуя неохотно встал, ногой подвинул обратно подушку и коленями упал на неё, принимая нужный вид. — Ну? — уставился на Рене, забирая несколько печенек с подноса по середине столика. — Подожди, — теперь она покачала головой. Опять что-то было не так. Тут послышался едва различимый топот кошачьих лапок, чьи маленькие коготочки тихо стучали по голому полу. Чуя слегла повернул голову на навязчивый звук. Самаэль быстро настиг их и, остановившись рядом с ними, присел, поворачивая грациозно голову на юношу. — Что ему нужно? — откусывая имбирный пряник, слегка невнятно произнёс Чуя. Он напрягся от такого взгляда кота. Глаза Самаэля смотрели не со злостью и не дико, а скорее осуждающе, но эта мрачная атмосфера вокруг него немного пугала. — Ему нужно, чтобы ты оделся, — прикладывая к уголку рта развёрную ладонь, прошептала Чуе, а потом чуть громче пояснила уже коту, дотрагиваясь до его кошачьей мордочки. — Сэмми, Чуя не кот и не может себя вылизать. И одевать на потную кожу чистые вещи не очень хорошая идея. Как только его тело остынет, он приведёт себя в надлежащий вид, не волнуйся, — Рене сразу поняла, что Самаэль хоть и не был против рыжей язвы, но всё же его хозяйка это только его хозяйка и больше ничья, так что полуголый гость не может находиться с Рене ближе, чем на пол метра, и без ограничителя в виде самого Самаэля. В спальне кот хитроумно устроил ловушку этому гостю, но не знал, что будет предан тем, кого защищает. Медленно покачивая хвостом и постукивая им по полу, кот развернулся и ушёл в угол комнаты. Всё же оставлять двух кожанных опасно, Самаэль это знал и не хотел больше повторять свою ошибку. Проводив кота озадаченным взглядом, Рене не знала доволен он или нет, но то, что кот остался за ними смотреть, говорит о том, что Самаэль обеспокоен: верно, ведь гость задерживается, метит территорию. Да любому бы хищнику подобное не понравилось. — ...Так, о чëм мы там? А, пытки, — небо похолодело и вечерний свет заглянул в гостинную комнату. Чашка со звуком встала на стороне Чуи, дым пара медленно потянулся к его лицу. Иногда Чую пугала эта её манера. Перескакивает с темы на тему так непринуждённо. «А, пытки.» — будто бы это что-то незначительное. Накахара вздохнул полной грудью, наслаждаясь насыщенным ароматом чая, и навострил уши, ведь Рене неторопливо начала свой десятый урок: — Я знала одну женщину. На её жизнь не раз покушались. Враги, если не лично, то отправляли наёмников, но, в отличие от них, заказчиков, глаза наёмных убийц, каждая пара, были вырваны из ещё живых тел, а после скреплялись проволокой. Она сама протыкала чужие глазные яблоки и упаковывала их в качестве подарка. На завтрак заказчикам приходила коробка вишни, где вместо ягоды были человеческие глаза. Брат этой женщины был не менее гениален. Он обездвиживал своих жертв, чаще всего недоброжелателей своей сестры, да-да, тех заказчиков. Он всегда пил с ними какую-то выпивку, вёл душевный разговор и они вместе опустошали бутылку, как приятели. Однако, когда пойло заканчивалось, заканчивалось и его терпение. Бутылка разбивалась: об чью-то голову или об пол, как повезёт. Все трепыхались, как один, когда медленно, каждый сантиметр их кожи разрезали разбитым стеклом: чаще всего страдали руки. А к концу этой долгой трапезы никто даже подумать не мог, что в их глотки будут вложены небольшие осколки, а рот заклеен чем-то: то-ли скотч, то-ли клей, не помню. Но язык, горло, внутрення сторона щёк, – всё это превращалось в фарш. Человек медленно умирал от своей же паники и страха, от своей же крови и беспомощности, захлебывался и умирал...У боли есть предел, но у страха его нет. На одном дыхании Рене рассказала об этих личностях, о способах, которые были визитными карточками неизвестных, а когда она перевела глаза на своего напарника, то застала обомлевшего от изумления и постаревшего на десятки лет Чую, чья рука с чаем застыла у рта, а отпитая вода стекала обратно в пиалу. — Господи, — это всё что он мог сказать. — Ты нормальная вообще? Я попью хоть спокойно чай или нет? — А что не так? Чай это ведь не стекло с кровью...можно глотать. С грохотом Чуя поставил свою чашку на стол и, раздражённо выдохнув, игнорируя возмущённый вопль кота из угла, пояснил: — А ты разве не знаешь на что способно самовнушение? Я пью воду, а на вкус как стекло со вкусом железа и даже проглотить не могу, — быстро вытер себе рот тыльной стороной руки, раздраженно раздувая ноздри. — Хотя бы предупредила, я не знаю. И вообще кто, черт возьми, были эти люди? Серийные убийцы? — Ну, почти. Дети из мафиозного клана, вроде их дед был пиратом, не помню точно,— нахмурилась, делая глоток из чашки. — Ах да, в те времена ещё были пираты и только процветало военное дело, так что эти двое были чуть дики. Сам понимаешь. — А откуда ты знала их? Лично встречалась? — он подался вперёд, подперев рукой подбородок и стал расслабленно наблюдать, как Рене теряется от неожиданного сближения. Столик был маленький и в высоту и в ширину, так что, как только он поставил локоть на стол, их лица значительно сблизились. Зелëно-карие глаза с возмущением глядели на Чую, при таком растояние даже чай отпить невозможно. — О нет, — усмехнулась уголком рта, сохраняя спокойствие и непоколебимость. — С детьми клана Кастель нельзя было контактировать в то время, но я знала их, как зритель. Всего-то наблюдала за ними и всё. Но они в какой-то степени были легендарны, хоть и умерли смертью обычных людей: забылись и стёрлись, будто бы их и не существовало. — Вот как, неужели тебе жаль их? — Конечно, — вполголоса ответила Рене, сжимая пиалу между рук. — Умерли в таком раннем возрасте, не успев ничего сделать, кроме извращённых убийств, но, Боже мой, Накахара, ты правда не знаешь ничего о манерах или мне нужно тебе напомнить? Ты материальный, более чем, так что отодвинься. Но Чуя проигнорировал просьбу напарника, выхватывая из её тонких пальцев пиалу. — Разве это большое упущение? Они бы запомнились больше, как серийные убийцы и никакие добрые дела не смогли бы перевесить их преступления, — развернул к себе той стороной, из которой пила она и, бесцеремонно отпивая из украденной чашки, поднял бестыжий взгляд на полукровку. На удивление, это её никак не выбесило. Лицо было непроницаемым. — «Это ведь...был косвенный поцелуй,» – хитрые глаза Рене, что улыбнулись в едва заметной нежной улыбке, наблюдали за ним. — «Какой ты наглый, Накахара. » Отблески тускнеющего неба магически притягивались к его оголенной коже, которая мелким бисером поблескивала из-за пота. Чуя заметил это и то, что не способен проигнорировать сигналы женских глаз, что задерживались и жгли те участки, которые больше всего купались на свету. Рене почему-то это привлекало и она упорно старалась себя отвлечь: действиями, разговорами. Чуя не был уверен, что всё именно так, как он думает, но решил, что проверить всё же стоит. — И мне, наверное, послышалось — расплываясь в улыбке, проворковал он. — Или ты сказала что-то про личное пространство? — Верно. Ты наверняка знаешь, что личное пространство, — её тихий голос с особым трепетом коснулся ушей Чуи. — тем более манеры, которые должны соблюдаться за столом, обязательны в компании двух или более человек. Так что, впредь, прошу тебя, не испытывай моё терпение. Я не смогу стерпеть подобную вольность вновь. Накахара встретился с ней взглядами, посмотрел в эти выразительные глаза, что отражали всё её непристойные мысли. Такой взгляд — завораживал, возбуждал и так же пугал. Сердце Накахары забилось чаще, к лицу примкнула кровь за считанные секунды. В это короткое мгновение он определённо обжёгся. Вздох удивления застрял в горле. Чуя недовольно поморщился, отводя глаза в сторону и отстранился. — А если...подобная вольность повториться, то что ты сделаешь? — ставя пиалу обратно, Чуя не решался вновь взглянуть на Рене и не знал какое у неё выражение лица, но услышав продолжительный вдох и выдох, и как она медленно приподнимается и встаёт на ноги, задержал дыхание. Руки легли на его плечи, с особой силой сжимая ноющие мускулы, выбивая из него болезненный стон и, найдя в нём опору, Рене совершила задуманное: перешагнула через стол, не давая напарнику и шанса избежать столкновения с ней. Всё произошло слишком быстро, как по команде. Толкнув его в грудь, повалила на пол и нависла сверху, присаживаясь в районе живота, а его руки прижала коленями к полу, обездвиживая. Чуя пожалел о том, что задержал дыхание, нужно было сделать хотя бы несколько глубоких глотков, чтобы не чувствовать, как вращается мир вокруг них. Он не знал, что делать, и казалось, что каждая секунда была на счету. — Я понял! Я всё понял, — нервно усмехался Чуя, сжимая кулаки. Её рука легла частично на него шею и скулу, чтобы контролировать его поворотливую голову, что пыталась спрятаться от её прямого взгляда глаза в глаза. Такого жгучего и озверелого. — Я буду соблюдать все манеры, прости, — его лицо было сжато одной рукой, Чуя мог только закрыть глаза в этой ситуации, ведь сопротивляться было бесполезно: в любом случае он бы не смог вырваться. — Запомни, я не люблю, когда у меня что-то вырывают из рук. Смотря на то, как его ресницы дрожат, Рене не смогла сдержать себя, проводя большим пальцем по его нижней губе. Такое движение может считаться спусковым курком к основному действию, Чуя это понимал и ошарашенно раскрыл глаза, вжимаясь в пол. — Что ты...что ты делаешь? — Наказываю за несоблюдение манер, потерпи немного, — она примкнула к нему губами неожиданно мягко, будто бы давая попробовать свои губы, ощутить их нежность и трепетность по отношению к нему, но потом, в силу своего тлеющего желания, кончик её языка дразня прошёлся по губам мафиозника, а после и вовсе проник в рот. Чуя забыл обо всём. Что лежит под ней почти голый, беззащитный и доступный во всех местах. Лёгкое посасывание губ, язык так умело заставляет поддаться ей, а переплетённые на затылке пальцы направляют его. Её тёплые и мокрые губы от чая, сладких запах карамельных духов. Такие мелочи, но этот маленький и чудный мир, в котором тонул и хотел уже было захлебнуться Чуя, мгновенно рассыпался, когда он почувствовал вибрацию в губах. Это был смешок Рене. Забрав весь его воздух, всю его душу, она остранилась от него с такой лёгкостью, будто бы ничего и не было, когда же он ещё пытался вернуться к её губам, приподнимая голову. Рука, охватившая его скулы, вновь прижала его затылок к полу. — Чуя-кун, скажи мне, — горячее дыхание девушки обожгло его ухо, а голос сердце. — Какого это расстаться с тем, что приносило тебе удовольствие? Тонкие и слегка распухшие губы беспомощно сжались в одну линию. Затянулась небольшая пауза. — Не очень приятно, да? Я чувствовала тоже самое. Она, ещё немного подождав ответа, наклонилась к его уху. Её зубы осторожно сжали мочку уха, чуть оттягивая кожу и тут же её выпуская, чтобы облизнуть. Накахара рвано набрал воздуха сквозь зубы, а на выдохе почти что шипел: — Рене, пожалуйста, — так не вежливо было с его стороны сдержать стон. Аппетит Аморен разыгрался только ещё больше. Чуя поздно это осознал. — Мне остановиться? — усмехнулась она, опуская свою руку на его грудь, на уровне сердца, чувствуя, как циркулирует его кровь и с бешеной скоростью приливает к ушам и лицу, распространяясь по плечам и шее. — Ты правда этого хочешь? Охватив двумя пальцами один сосок и ногтем раздражая нежную кожу, сжимая и перекручивая, она спросила вновь: — Хочешь, чтобы я перестала? — Эй, я не знаю! Я не знаю...не могу понять нравится мне или нет, — его голос от волнения и непроизвольных стонов стал чуть выше, — и не зависимо от моего ответа, ты всё это прекратишь в любом случае. — Так неинтересно, — надулась, подключая к игре обе руки, и скатываясь чуть ниже, освободила его руки от своих коленей. — Ты слишком быстро догадался, — прошлась ногтями вдоль туловища мафиозника, замечая его слегла злой взгляд на раскрасневшем лице. — Мне щекотно, прекрати, — промычал он сквозь зубы, когда её пальцы заскользили от ключиц до низа живота. — Теперь...это перестает иметь какой-либо смысл, верно? Не хочешь меня отпустить? — Нет, мне нравится как твой обычно уверенный голос переходит на нежно-молящий и подрагивающий, — Рене улыбнулась именно той улыбкой, которую уже долгое время ему не показывала. Он запомнил её с первых дней их совместной работы и теперь, кажется, понял, что она означает. Томный огонь в глазах, нежный оскал, при котором два клыка выглядывают и впиваются в её нижнюю губу, образуя две ямочки. Очаровательная улыбка. Садисткая улыбка. Сводящая с ума. — Рене, — заглянул в глаза, еле слышно протестуя. — Я не так уже и беззащитен. Я могу тебя скинуть. — Да? Тогда почему не вырвался раньше? Сейчас просто идеальный момент, — выясняла полукровка, наблюдая, как его руки неловко тянутся к её рукам, перехватывая. — Я даже немного тебе помогаю. —...Я, — его голос был неустойчив из-за сбившегося дыхания. Чуя приподнялся, занимая сидячее положение. — Кхм, изначально, когда ты внезапно напала на меня, не ожидал и не успел среагировать, а несколько секунд спустя понял, что не хочу сопротивляться. — Так же как и в ту ночь? — выдвинула девушка, смотря на него сверху вниз, ощущая, как его руки оставляют её запястья и переходят на талию, осторожными и ни чем не предвзятыми движениями. Лишь бы за что-то ухватиться, даже пусть это и будут края футболки. — Повезло, что в комнате только Самаэль, — губы юноши изогнулись в усмешке. — И то спящий. Нас бы не правильно поняли. А на счёт той ночи...на самом деле ещё до того, как всё произошло, я чувствовал необъяснимую тревогу, подобно той, когда Арахабаки высвобождается при опасных ситуациях, оберегая меня, как свой сосуд. Это был лично мой выбор и я правда хотел помочь, мне было не так уж и важно, что будет потом. Я не задумывался, я думал, что это всё сон с особой тематикой, вот и всё. Разговор о прошлой ночи, схожая поза, что и в тот раз, но уже с другой комбинацией, однако Чуя не ощущает власти, он всё ещё внизу и у него нет уверенности в своих действиях. Рене тихо и неподвижно сидит, смотрит на него неоднозначным взглядом, ожидает чего-то, как притаившийся зверь в кустах. — А на утро? — наконец её руки поднимаются и обхватывают его шею, ненароком задевая пластырь. Чуе даже дышать стало легче, когда она придвинулась к нему чуть ближе. — Ну, — хватка на талии становится ощутимой для Рене, она наклоняет голову и чуть прикрывает глаза, чувствуя, как тепло от рук распространяется по бокам и животу. — Я был слегка озадачен, но быстро осознал, что всё это было не сном. Это безумие, но меня утром и в течение дня волновали...совершенно другие вещи, — Чуя краснеет. Не ясно от чего, но Рене понимает и умалчивает. — Sainte jeunesse. Comme elle est douce, — всё ещё умалчивает, находя занятие своим рукам. Начинает любовно причесывать его рыжую шевелюру пальцами, пусть где-то и не идеально. — Рене, я ничего не понимаю. Совершенно. Что ты мне говоришь? — ластится он к её рукам, неловко посмеиваясь. — Мне по душе то, как ты подходишь к ситуации. Нужно будет у тебя поучиться, — расчёсывает чёлку, всё так же пальцами играясь с прядями. — Вот что я сказала. И так же, я уже не в первый раз замечаю, что ты начинаешь непринуждённо обращаться ко мне по сокращённому имени. Я не против, но это может войти в привычку. Когда мы будем одни ты можешь называть меня по имени, по моему имени, но на работе, независимо от наших взаимоотношений, я остаюсь для всех Китамурой Хироми, Чуя, ты должен это понимать. Не делай ошибок. — Ладно, Китамура Хироми, уговорила, — охватил ладонями полностью её поясницу, оставляя пальцам лёгкий массаж, подобный тому, который Рене проворачивает с кожей его головы. — Я тебя не подведу. Это бесполезно. Самаэль был убеждён. Стоит ему только прикрыть глазочек на секунду, заснуть на мимолетный момент после прекрасного и сытного ужина, как тут они опять к друг дружке приклеиваются. Это что такое? Какой-то произвол. Самаэль крайне недоволен и будет мстить. Вот сейчас поспит и будет мстить. И его вендетта будет жестокой.