Prisoner of eternity.

      Глубокая ночь, тишина и усталость. Тонкая струйка дыма тянется к потолку, извивается, как змея, и рассыпается, как капля яда в море ещё в самом начале пути, не достигая своей вершины или дна.       Девушка без интереса, скучающе, наблюдает за дымом, поднося к губам почти скуренный окурок, втягивает ещё и через несколько мгновений выдыхает, но уже по-другому. Теперь клубни дыма облачками парят над её лицом.       «Что я вообще делаю?»       Рене со слегка раздражённым видом, провела бледной рукой по голове — мокрые волосы, упавшие короткими прядями к уголкам острых глаз, слегка курчавились.       «Отпустить смертного с пятном на шее… Я определено сошла с ума или мне это приснилось. Да, иначе быть не может. Я никогда подобное не допускала. »       Ближе к тому часу, когда светлые сумерки были готовы смениться на ночное небо, полное звёзд, поступил звонок от Коë. Вот так, ещё до того, как на небе засияла луна, напарник Китамуры уехал домой.       Это было срочное, неотложное дело и касалось оно важного события, которое требовало его присутствия, — открытие нового заведения Анэ-сан; оно планировалось открыться только завтра вечером, на следующий день, но уже в полдень Чуя должен приехать и вместе с Коë проконтролировать множество вещей. А так же ему нужен был новый костюм, поэтому с утра он будет в ателье.       Чуя мог бы и всего этого не делать, но отказать Коë Озаки просто невозможно. Если, конечно, взамен не предложить свою жизнь или гордость; Коë грозила показать самую постыдную часть любого человека — его фотографии в подростковом возрасте. И не абы кому, а Рене, его напарнику! У Накахары просто не было выбора, а если бы и был, то он ни за что не покинул Рене добровольно.       Девушка стояла около него, на расстоянии вытянутой руки, и наблюдала, как он собирает свои огненные волосы на затылке, оголяя шею, голую кожу в бледных веснушках. Но её цель не заключалась в его любование, а в рассмотре травмы, что она оставила. Чуя тоже чувствовал на себе её глаза и то, как они прожигают его плечо.       — Ну и что ты будешь делать с этой пакостью, — беспокойство отразилось в её серьёзных глазах, когда же спокойный голос мягко просил Чую остаться, ещё подлечиться. — Уверен, что тебе стоит уезжать?       Они встретились взглядами через зеркало; Чуя спрятал свою растерянность за лукавой ухмылкой и непринуждённым поведением, говоря следующее:       — Вцепись ты мне в глотку, я бы тебя послушал, — Накахара провёл пальцем поперёк шеи, и продолжая, спустился ниже, к пострадавшей зоне. — Но ты укусила меня в место, которое можно скрыть, если не оголять плечи и не расстëгивать воротник рубашки.       И то верно, ведь рана была расположена в ямке ключиц, у переплетений шейных лестничных мышц. Это слабое место, но его нетрудно прикрыть. Работал профессионал.       — Я волнуюсь не об этом, — мотнула головой, делая шаг вперёд, вставая почти в плотную к его спине, — Мы провели тренировку, разработали поражённое место, но на утро, — прохладная рука тыльной стороной пальцев прошлась от скулы и шеи Чуи до плеча. — Вся эта зона будет особенно изнывать от боли. Подумай ещё раз, — рука остановилась на его плече, слегка сжимая, ожидая хотя бы малейшей реакции.       «Был бы я так слаб на самом деле, то давно бы уже помер, » — усмехнулся про себя, неряшливо надевая на голову излюбленную шляпу. Подобная забота, нет, подобное заблуждение в сторону такого человека, как Накахара Чуя, что вечно страдал от своей силы, и в частности от «Порчи», была смехотворна, но очаровательна.       — Не будет ничего у меня изнывать. Я буду в порядке, — мягко отрезал, перехватывая её руку и разворачиваясь к ней лицом, после чего неловко переплëл её пальцы со своими. — Это пустяки, поверь мне, — прошептал слабым голосом, опуская голову. — И у меня нет выбора, я не могу отказать Анэ-сан и пропустить мероприятие, — добавил, чувствуя её взгляд на своём лице.       «Если это сделаю, проигнорирую Анэ-сан, моë прошлое попадёт в руки Рене. Я уже чувствую стыд, как только думаю об этом… Не могу опуститься ещё ниже в её глазах. Хоть где-то я должен быть на вершине.»       Рене, не увидевшая за его слегка смущенными глазами скользкой истины, подумала, что уважение Накахары Чуи к своему наставнику слишком велико, чтобы он мог отвергнуть её просьбу, и это в какой-то мере естественно. Она его понимала.       — Чуя.       — Да? — отозвался он, приподнимая голову, замечая, что его шляпа начала медленно съезжать к глазам.       Рене улыбнулась, рассматривая своего напарника; на уме было лишь одно слово, которое никак не вписывалось в образ Накахары Чуи, вспыльчивого и безжалостного мафиози.       «Милый.»       Стоя в коридоре и поправляя его шляпу, Рене всё же сдалась, сопровождая это глубоким вздохом и выдохом.       — Будь осторожен, — заглядывая в его голубые глаза, ясно поняла, что не хочет с ними расставаться. — И напиши мне потом о своём самочувствии, ладно?       — Слушаю и повинуюсь, — Чуя улыбнулся, не в силах сдержать смех и свои руки, что потянулись к ней. Он был так счастлив, что его отпустили, а не заперли и не отругали, — вдруг что, ведь перед ним Рене, бессмертное существо, от которого можно ожидать чего угодно, — что совершенно перестал владеть своим телом и обнял её. Раньше они никогда этого не дали, чтобы вот так, без задней мысли, и сейчас выглядели со стороны очень странно: оба застыли, как олени при свете фар.       — Я не знаю зачем это сделал, — пытался оправдаться он, отступая.       — Да ничего, — прошептала она, опуская голову на его плечо, перекрывая путь отступления. Рене уже и забыла когда в последний раз кого-то обнимала. — Надеюсь, ты выспишься перед важным днём.       Не отрывая глаз от двери, что тихо закрылась, Рене думала о том, что она никогда не оставляла свидетелей, обычно они умирали в процессе или после, от горячки. Она не подавалась чувствам, мыслила рационально и в угоду всему, но не своему сердцу. И считала это правильным.       Накахара Чуя стал редким случаем. Нет, единственным, от кого Аморен не захотела избавиться, а наоборот кого хотела защищать, видеть хотя бы раз в день; лицезреть как пылают его лицо и уши, а смущённые глаза, покрытые лёгкой дымкой, опускаются в пол, как рыжие волосы, собранные на скорую руку и в спешке, он старается привести в надлежащий вид.       Аморен — человек, привыкший держаться от всех подальше, закрыв глаза, уши, рот и сердце. Она не могла изменить своих взглядов, принципов, ведь знала, что внутри всё та же, такая же, как и вначале, но в последнее время её решения будто бы принимаются не ей. Многое она начала подмечать за собой. Внимательность к сущим пустякам по отношению к другому человеку. Именно к человеку, чья жизнь — это свеча, которая рано или поздно погаснет; огонь исчезнет, оставляя после себя лишь дым, короткое напоминание о том, что он когда-то жил.       В конечном счёте она тушит сигарету об бортик ванны и вздыхает, прикрывая глаза.       — Так вот о чëм говорил Князь, — пробормочет медленно, как в бреду, подхватывая без сил небольшую горочку пены, и тут же сдувая её с руки.       — Не любить из прихоти или из похоти. Не использовать свои чувства, как двигатель для решений. Не привязываться и не терять то, что стало дорого. Любовь может поднять нас к дверям Рая, но и скинуть от туда в одно мгновение ока…       Пытаясь уснуть в своей пустой кровати Рене была абсолютно уверена в том, что останется завтра дома и насладиться одиночеством, приведёт все мысли и чувства в порядок, но это решение продержалось ровно до вечера следующего дня; пришло официальное приглашение и бархатная коробка с платьем, которое так заботливо прислала «К.О» за два часа до начала банкета.       — Будто бы она знала, что я точно дома и убиваю свои часы в ничегонеделание. Какая самоуверенность, — но рука уже тянулась, чтобы открыть коробку и посмотреть на вещь, которая для Аморен перестала существовать в прекрасном мире брюк и футболок.       Рене вытащила из упаковочной коробки две ткани, разложила их на кровати, и критичным взглядом осмотрела каждую деталь.       Платье, отобранное Коë, было исполнено на европейский манер, что очень странно для такой традиционной в плане вкуса женщины.       Чёрное платье-футляр с открытыми плечами и тонкими бретельками, без среза на груди, но с небольшим срезом на бедре. Без мишуры, простое и элегантное платье идёт в комплекте с полупрозрачной накидкой, сделанной из лёгкой хлопковой ткани, окрашенной в чёрный цвет и расписанной золотыми нитями в одно роскошное дополнение в виде райских птиц. Европейское платье, а сверху хаори, японский элемент одежды.       — На открытие прибудут не только японские инвесторы? Но и с заграницы?..— размышляла она, приложив указательный палец к губам, её взгляд вновь опустился на пустую коробку с белой маленькой карточкой внутри, что лежала на самом дне, под вещами. Рене подумала, что это ценник, но когда взяла бумажку в руки и прокрутила её, то поняла, что в её руках записка, написанная изящной рукой Коë Озаки и сложенная несколько раз.       «На вечер прибудут люди из Индии, послы города Мумбаи, политические деятели. Так же из Гонконга, люди из шоу-бизнеса. И торговцы из Турции, послы Стамбула. Мори сказал, что их главная цель получить больше процентов от торговли оружием и самоцветов. Поставки увеличиваются, но в договорах те же цифры.       Ты жила в Шанхае, я рассчитываю на твою поддержку. Да, у тебя отпуск, но и я не останусь в долгу. Если явишься и хоть немного поможешь, потом проси, что хочешь.»       — Вот значит как. Мумбаи, Гонконг и Стамбул?       Уголки губ Рене растянулись в коварной улыбке.       — Да-а, портовая мафия уже далека от моих старых стандартов. Бандиты и головорезы, оседлавшие океан, теперь в современном мире представляют важных людей, — смеялась она про себя, сжимая бумажку в руке.       «Стамбул, ныне Византия — колыбель Князя, Константина Великого… Я не смогу заснуть, не побывав на встрече столь влиятельных людей.»       Пальцы ощупывали чёрную ткань, она приятно ласкала кожу, а само платье не висело и не обтягивало, длина была идеальной и приходилась чуть ниже колен. Рене не могла скрыть восторга, крутясь возле зеркала, но, разворачиваясь спиной, замирала, ведь были видны все изъяны.       «Моё тело не подходит этому платью…на подобное страшно смотреть, » — прикусывает губы, дотрагиваясь рукой до своего плеча, ощупывая выпуклые ниточки её прошлого.       Рене опустила руку, развернулась и накинула на плечи хаори, посмотрела в зеркало ещё раз. Продолговатые уродливые линии, полностью затянувшиеся кожей, выглядели отвратительно, но их как оказалось можно было скрыть, надев поверх золотую хаори с узором.       «Главное не снимать вверх. Рисунок сделан рукой мастера, разглядеть что-то на моей коже, кроме запястий и локтей, будет трудно.»       Перед выходом Аморен накормила кота и захватила пальто, на улице её встретил чёрный автомобиль.

***

      Легкое потрескивание капель воды по крыше машины, движение шин по дороге, ненавязчивая музыка, что доносится из встроенного радио и слабое напряжение, исходящее от водителя, что вёз женщину, известную в последний год под прозвищем «Косатка». Её по личному распоряжению свыше нужно было доставить к новому ресторану.       Рене какое-то время наблюдала, как человек в типичном чёрном костюме от мафии пытается унять дрожь, скрываясь за маской профессионала, которому уже не раз выпадала такая честь. С первого взгляда его волнение не было заметно, но Аморен слишком долго живёт, чтобы этого не подметить.       «Это непривычно. Люди никогда не знали, что скрывается внутри меня, не знали кто я и никогда в моём присутствии не нервничали, если мне это не было нужно. Работая в мафии, я поняла, что всё больше глаз смотрят на меня и узнают, держатся дольше обычного, прожигают. Привыкну ли я к этому?»       — Госпожа Китамура, — вздрогнув от неожиданности, Рене повернула голову на человека, который нервно позвал её, всё это время за ней наблюдая. — Мы почти на месте.       — Уже? — подняв взгляд в окно, Рене увидела сияющую вывеску, красную дорожку и отчего-то сразу разглядела знакомое лицо при входе, что приветствовало каждого прибывшего. Коë выкладывалась на полную. — Ого, всё сделали с размахом… Подгони машину к чёрному входу. Если выйду здесь, то ослепну.       — Простите, госпожа, но я не могу этого сделать, — проинформировал мужчина, Рене тут же почувствовала неладное.       — Коë приказала подвести меня исключительно к главному входу? — выгибает брови.       — Всё верно, — ответ без замедлений.       Машина останавливается, водитель выбегает на улицу, чтобы открыть дверь и раскрывает зонт в момент, когда голова Китамуры выглядывает из салона. Девушка медленно выходит, притягивая к себе всë внимание.       — Уже чувствую усталось, давно же меня не было на таких вечерах, — вздыхает тяжко, но идёт вперёд по мокрой дороге, цепляется взглядом за элегантную женщину, что встречает её горящими глазами и интригующе улыбаясь.       — Неужели мои глаза меня не обманывают? — прикладывая сложенный веер к улыбающимся губам, Коë шепчет. — Вы — Китамура Хироми? Нет, нет, я наверное ошибаюсь…моя подчинённая и грамма макияжа не наносит на лицо, а платье — это для неё сон.       Как только Рене заходит под козырёк ресторана, водитель складывается зонт, делает поклон и убегает в машину.       — На самом деле всё не так, — Рене стеснительно улыбается от подобных шуточек в свою сторону, пока Коë её разглядывает во все глаза.       Утончённость в малом. Красота в утончённости. Макияж, который не выделялся тенями или яркой помадой, а является лишь продолжением черт лица; даëт чуть более резкий акцент на глаза, на губы, и на скулы. Ничем не завитые короткие волосы, но зачесанные назад, открыли лоб, уши и шею. Небольшие серёжки, продетые в мочки ушей, не были сделаны из золота или серебра, а из меди и выглядели, сверкая под светом улицы, как настоящие тëмно-золотые перья райской птицы. Серьги прекрасно дополняли пустующие места, а обыкновенное платье-футляр засияло новыми красками на теле хорошо сложенной девушки.       «Как ни странно, но я ощущаю от неё что-то властное, будто бы Хиро не в первый раз посещает подобные мероприятия. Держится уже у входа как гость.»       — Ну пойдём внутрь? — Коë сложила в руке веер, повернулась к подчинённой боком, слегка приобнимая её за спину, и завела в холл.       Рене ощутила какое-то волнение, исходящее от Коë, когда они вместе зашли в ресторан.       — Ты меня прости, что вот так использую твой выходной день, — начинает она, кусая губы. — Но я и Мори были вынуждены вырвать тебя и Чую из отпуска.       — Ничего страшного, — отвечает спокойно, но нервничает. — Где-то нужна моя помощь?       — Не совсем, — они проходят дальше по богато устроенному коридору, что ведёт в главный зал. Виднеются столики, снабжённые серебряными блюдцами, вкусной едой и выпивкой.       — Акутагава и спец-отряд сейчас сконцентрированы на поставках самоцветов. Где-то поменялась власть, и многие люди позволяют себе лишнего в наш адрес. Основные наши силы стоят на обороне. Если вы двое будете здесь, нам будет чуть по спокойнее, тем более ты знаешь китайский и, по словам Мори, французский. Сегодня, не по нашей инциативе, кроме торжественного открытия пройдёт ещё и перезаключение договора. Есть много щекотливых ньюансов, поэтому прошу простить за сверхурочные.       — Не извиняйтесь, госпожа, я знала куда иду, — Рене утешительно улыбается, рассматривая лицо Коë. — И не кусайте губы, ваша помада размазывается.       — Ох, — резко останавливается, отыскивая в рукавах кимоно зеркальце. — Подожди немного.       — Ничего, и вы можете теперь не волноваться, — в глазах играет свет, голос мягок, а улыбка безмятежна. — И поставить в приоритет комфорт гостей. Если что-то пойдёт не так, то я среагирую первой.       — Ты ангел, спасибо тебе.       — Благодарить будете в конце, лучше скажите, что я должна делать, — Коë указала на лестницу, что вела на второй этаж, жестом приглашая двигаться туда вместе с ней.       — Там находится вип-ложа, — дамы возообновновили шаг, приближаясь к подножию лестницы. — Посиди там, послушай разговоры гостей, потом доложишь мне, — поднимаясь по закруглённым ступенькам, Рене оглядывалась по сторонам, всё казалось ей таким свежим и красивым. Она словила себя на мысли, что, похоже, её глаза соскучились по всему изысканному и вычурному.       — Скоро начнётся вечер. В него входит короткое представление от танцоров, ужин, а после маловажные гости остаются, а деятели направляются в мой кабинет. На всё полтора часа. Можешь поесть холодные закуски с вином, если хочешь, но не выключай голову…если что-то пойдёт не так, то у персонала есть наушники и они без промедления передадут всё то, что ты им скажешь, — они достигли второго этажа и встали около перил, столики были размещены рядом с ограждением, поэтому даже сидя будет всё видно.       — А в остальном можешь наслаждаться вечером, — Коë подозвала официанта, взяла с подноса бокал белого вина и протянула его Рене.       — Хорошо, я поняла вас, — Рене успела ухватить у официанта ещё один бокал и в ответ протянуть его Коë. — Не могли бы вы присесть на пять минут и выпить со мной?       Коë удивилась, но приняла бокал. Рядом с ними был свободный стол и она по хозяйски его заняла, элегантно закинула ногу на ногу, устремляя глаза на первый этаж.       — Неужели я выгляжу такой взвинченной? — её глаза забегали по фигурам персонала, охране и приглашённым гостям из мафии на первом этаже. Люди из политики заняли второй, где они сейчас и были, но никто их не замечал. Пространство второго этажа было большим и прибавление людей не сильно бросалось в глаза.       — Нет, — ответила Рене, присаживаясь на стул на против, боковым зрением уловила отличие одежд, загорелые лица, что медленно пили алкоголь, тихо общаясь друг с другом. Послов куда больше, чем Рене себе представляла. — Снаружи вы выглядите достойно, но сильно сжимаете веер, вы этого сами не замечаете, однако ваши руки чуть трясутся. Выпейте, дайте себе вздохнуть спокойно. И между делом ответьте мне на один вопрос.       — Ты очень внимательна, — Коë улыбается, отпивая чуть вина. Не поднимая глаз с бокала, спрашивает. — И что же это за вопрос?       — Ситуация с поставками оставляет желать лучшего, верно? — ресницы Озаки медленно закрываются, подтверждая слова Рене. — Тогда как справляется Акутагава и как долго он ещё сможет этим руководить? Чуя-сан уже в курсе?       — Я ему ничего не сказала, меньше знает крепче спит, или точнее, то дольше отдохнёт. А то уже завтра выйдет на работу, — вздыхает, как мать неугомонного ребёнка, которого невозможно заставить посидеть на месте.       — Зная его., — задумывается, погружаясь в чувства, схожие с Коë, — то отпуск закончится в ту же секунду, когда вы об этом скажите.       — И то верно, — Коë слегка кивает, наслаждаясь запахом вина — но Рюноскэ отлично справляется, и никто не знает его придела, на деле он очень способен. Но он всё ещё груб с Ичие. Эти их разногласия и отношение к друг другу ставят нас в некоторые неудобства.       — Что это значит?       — Ичиë по его мнению слабое звено в их команде, он давит на неё каждый день всё больше и больше, как на мозоль. Дазай Осаму оставил на нём свой отпечаток, а теперь Акутагава пытается сделать тоже самое.       — С помощью насилия пробуждать в людях лучшие качества, нужные мафии, — понимает Рене, рассматривая свою руку и кольцо на ней.       — Но развести красную кровь Ичиë с нашей, чёрной, невозможно, — добавляет Озаки, рассматривая Рене, что, по её мнению, выросла в мафии, как нежный, но дикий и нетронутый цветок, — Но тебе это, я имею в виду насильственное подчинение, не знакомо, ведь Чуя просто не мог быть с тобой грубым.       — Да, не знакомо, но Чуя тут не причём, — Рене крутит вино в бокале, раскачивает его, облизывает губы. Шрамы на спине начинают чесаться, потираясь о бретельки платья. — Значит, Рюноскэ справляется, но он хотя бы закрывает глаза на патруле? Ему точно не нужна помощь?       — Боже мой, Хиро, — Коë скрыла свой смех за рукавом кимано. Рене увидела в её глазах озорство. — Ты слишком добра к нему. Он уже не ребёнок с учётом того, скольких убил.       — Госпожа, — Рене смотрит ей в глаза и шепчет не верующим голосом в то, что, должно быть известно всем, — человек может остаться ребёнком независимо от того скольких он убил. Жестокость не показатель зрелости. Совсем нет. Перед смертью все равны.       — Ах вот как, — Коë устремляет свой взгляд куда-то на первый этаж, что-то отыскивая. — Не показатель… Но ваша опека, твоя и Чуи, даже для меня кажется удушающей. А если Акутагава узнает, что к нему так относятся? Этот ребёнок же будет рвать и метать. Вы усомнились в нём, в его силах, не думала ли ты под этим углом?       — Я не отвечу на ваш вопрос, ведь не знаю, почему его опекаю. Возможно, я просто хочу знать, что у него всё хорошо. Всё же именно он привёл меня в организацию, спас от меня самой, что могла совершить уйму ошибок, прячась от китайской мафии, — их разговоры всё равно никто бы не смог разобрать из-за лёгкой музыки, что тянулась от первого этажа и уносила за собой множество других голосов.       Рене переводит взгляд туда, куда по её мнению могла смотреть Коë и почти сразу же замечает рыжие волосы среди персонала. Наслаждаясь видом, что открывается отсюда, светом,что бархатом падает на плечи и вином, что в меру развязало их языки, Рене не замечает как пристально рассматривает напарника в чёрном костюме, настолько, что способна подметить, как блистают золотые нити на его жилете, и золотая оправа очков, что идеально дополняет его образ управляющего.       — Не знаю, что там у Чуи-сана, — продолжает Рене, наблюдая, как Коë делает ещё глоток, не открывая глаз от Накахары, пытаясь понять идёт ли всё гладко по его движениям и лицу. — Но он, думаю, просто черезчур ответсвеннен перед младшими сотрудниками, ведь мафия — это его дом, вы сами так сказали…когда-то очень давно.       — О-о? Ты вспомнила даже то, что я говорила когда-то вскользь, — Коë с улыбкой поставила полупустой бокал на стол, не ожидая такого заявления, заглянула Рене в глаза. — Хиро-чан, насколько же ты внимательно меня слушаешь?       Девушка смочила губы, отпивая ещё вина и ответила:       — На самом деле я не запоминаю того, что мне не важно. Обычно люди чересчур болтливы и не способны нести ответственность за свои слова. Но вас я слушаю, потому что вы никогда не говорите лишнего, а это стало редкостью, — Коë засмущал еë странный взгляд, но она не подала виду. Ей казалось будто бы она беседует с пожилой дамой, а не молодой девушкой.       Женщина повернула голову, из-за чёлки её взгляд невозможно было уловить и понять какие мысли её преследуют. Раздражает ли её эта лесть или наоборот тешит её самолюбие, но как бы не было Рене говорила правду.       — Да, ты с Акутагавой определённо связана, но сильно не переживай за него. Что ж, скоро подача главного блюда и мне пора проверить кухню, — поспешила встать, поправляя лёгкими движениями одежду. — Спасибо за этот разговор, надеюсь, ты проведешь время с пользой, — женщина в расписном кимоно, отошла от столика с грациозной осанкой.       — Я поняла. Не смею вас больше задерживать, госпожа, — Рене встаёт и кланяется, провожая Коë, как подобает этикету.       «Она так харизматична, что никогда не упускает возможности доминировать в разговоре.»       Выпремляется, когда Коë отходит менее чем на два метра. Глаза падают на оставленный бокал, что пропустил через себя свет, падающий из хрустальной люстры. Яркие блики плыли по скатерти стола, почти сияли, а Рене, озадаченная этим явлением, застыла, как статуя.       «Это невозможно. Прямого света нет и весь второй этаж находится в полутени. Так какого хрена...»       Мужчина в небесно-голубом костюме отпил шампанского и улыбнулся. Его чёрные глаза, смотрящие на Рене, мягко изогнулись, как полумесяцы. Он наблюдал за ней всё это время и, чтобы привлечь внимание девушки, слегка исказил свет, направил маленький лучик из люстры к ней.       «Поймал.»       Когда его цель заметила некую странность, то лучик тут же исчез из бокала и пополз к его столику. Как любопытная кошка она проследила за изменением, и их глаза тут же встретились.       Рене узнала его. Без сомнений. Только ему могла принадлежать такая хитрая и льстивая улыбка.       — Третий старейшина.       Бессмертный отсалютовал, поднимая бокал чуть выше губ и прошептал:       — Давно не виделись, Аморен.       Люди могут произносить имена вампиров без опаски, но бессмертные друг друга не могут звать по истинным именам. Это всё равно, что отдать собаке команду «фас», и указать на себя.       В глазах полукровки, чье имя произнесли шёпотом, зарождалось пламя, чёрное, беспросветное. Само воплощение неукротимой жажды.       — Аскаларик, — голос сирены ударил сильнее, но старейшина, чьи глазные яблоки полностью почернели, лишь моргнул, чуть сильнее сжимая глаза, и вновь улыбнулся, возвращая себе ясность. Мужчина встал и покинул своё место, усаживаясь на стул, где ранее сидела хозяйка заведения.       — А я вижу, что ты потеряла свою гордость. Кланяешься такому слабому и не постоянному существу, как человек. Хоть госпожа Озаки и эспер, обладающий редким даром, но даже она для тебя всего-то мошка, — хищные глаза, как у змеи, каждое движение медленное и продуманное. Даже то, как он вновь поднял руку с бокалом, собираясь сделать ещё глоток — всё это было таким изяществом.       — Мошка, которую легко прихлопнуть. Неужели ты забыла, что стоишь выше всех этих «одарённых», — морщится, словно съел что-то противное и гадкое. — Позволяешь проворачивать такое…неслыханно. Я тебя больше не узнаю.       Рене глубоко вздохнула, сжимаясь внутри от гнева, но села на своё место, будто бы ничего не происходит.       — А ты как и всегда обесцениваешь чужую жизнь. Зачем мне её убивать только из-за простого этикета? Это бессмысленно, прекрати нести этот бред про жуков и богов, — щурится, сжимая горловину бокала. — Давай сразу к делу. Это случайность? Ты в делегации послов и мы находимся на одном мероприятии, сидим за одним столом. Тебе что-то от меня нужно?       — Не волнуйся я вовсе не под прицелом и могу действовать как пожелаю, ты в безопасности, — улыбается, придавая каждому слову таинственную ноту. — Сегодня я буду печальным глашатаем, голосу которого повинуются все чистые крылья. Позволь же, Аморен, донести до тебя весть. Только для этого я здесь. А, и если бы тебя здесь не было, то я бы заявился к тебе домой, наплевав на всё.       Он заговорил так, как Рене и ожидала. Своего рода шифр. Между строк знаменитых пьес скрывается истина.       «Определённо случилось что-то серьёзное. Обычно он не так весел и прост в своих действиях. Очень встревожен?»       — Визгливый посланец, мрачный предвестник дьявола, — губы заговорили сами, ведь строки были из Шекспира, — прорицатель лихорадочной агонии, не приближайся ко мне. Твои вести никогда не заканчивались чем-то хорошим для меня.       Улыбка мужчины исчезла за скреплёнными руками, выставленными перед его лицом. Нельзя не отметить его необычную внешность: темный цвет кожи, золотые глаза и короткие светло-русые волосы. Теперь Рик смотрел на неё не отрывая взгляда, особенно с её плечь, с тонкой ткани, что их прикрывала. По его вине произошло это.       — И всё же…от этой торжественной церемонии отлучены все хищные крылья. Ты обязана знать.       «Хищные крылья… Раз они отлучены, то он обещает нести лишь благо, слова без лжи,» — Рене застыла, предчувствую что-то особенное. — «Неужели?»       Заметив её реакцию, его губы растянулись и он в нетерпение прошептал:       — Слушайте же мою весть: любовь и постоянство умерли, одинадцать звёзд и луна исчезли в обоюдном пламени. Солнце убила чисто.       «Одинадцать звёзд и луна, это старейшины и Князь, а Солнце, это то, что должно было сменить их. Карл? Зажёг свет новой эпохи, убил тьму? Какая-то несуразица, — губы пересохли, лицо стало бледнее обычного. — «Да не может этого быть. Нет, невозможно»       Она продолжала не в силах остановиться.       — Эпоха красоты, верности, совершенства, милосердия, благородной простоты…неужели лежит, как пепел прошлого?       — Да, — он кивнул, а её сердце упало в желудок, — сияли они долго, но он увидел свое право сжечь их на глазах Феникс, в твою память…       — Господи, да неужели?       — Да, всё именно так как ты думаешь. Но давай на французском, японский мне не подвластен. Плохо говорю, но понимаю.       От шока даже в ушах зазвенело, когда же глаза в неверие смотрели на старейшину, разглядывая его лицо так пристально, как только могли.       «Если это сон, то я не хочу просыпаться. Это безумие, полное безумие. Как такое может быть? Я думала, что он сообщит только о том, что Карл и Руи прошли церемонию и теперь являются, ох, Боже, являются новым началом всей власти нижнего мира, но чтобы такое..вытворить в день, когда ты наиболее уязвим?»       Словно увидев этот монолог на её лице, Аларик поделился следующим:       — Прости меня за эти слова, но я вынужден сказать, что твой сын — ужасающее существо. Даже я не ожидал подобного. Одинадцать старейшин пали от его руки в одночасье и он, наделённый волей Константина и болью от правды, оставленной тобой, его покойной матерью, стал палачом в ту ночь, ночь церемонии: его подавляющее глаза, лишённые всех чувств, и свирепый голос, как у самого дьявола. Одновременно я увидел и тебя, и Князя. В день церемонии он стал мечтой твоего отца, что так желал разрушить наш клан. Сотни лет…       В этот момент погал свет и в красном тумане, что летал по сцене в самом конце зала, замелькали силуэты артистов, огромные японские барабаны забили торжественно, а дым, касающийся их, взлетал каждый раз, когда в барабан били.       Но только двое людей прибывали в своём мире, незамечая ничего и внимательно слушая друг друга даже при таком шуме. Аларик только придвинулся чуть ближе к Рене и продолжил:       —…сотни лет я жил, не ведая куда меня ведут эти люди. К чему мы стремимся и чего хотим мне никогда не было до конца известно. Я был старейшиной, повидал сотни войн, кровопролитий, но в душе остался мальчишкой, что хотел свободы, простых людских благ. Точно так же как и ты.       Рене опустила голову, прикрыла глаза. Её затошнило от всего этого, стало невыносимо радостно и горько. Её клан практически уничтожен, то, чего она так давно желала, стало реальностью.       — Теперь, когда нас ничего не связывает, нет невидимых рук, удушающих нас, может стоит зажить? Мы давно мертвы, но никогда не наслаждались жизнью вдоволь. Я пришёл только, чтобы сказать это.       «Нет больше рук, удушающих меня?»       — А ты? — слушает Аларик в свой адрес, наблюдая, как еë красивые губы расплываются в улыбке. — Как же ты вышел сухим из воды?       — Ты сама в этом виновата, — тянет он, заглядывая в её глаза. — Ты всё изложила на письме и выделила, что я помог тебе. Так любезно с твоей стороны. Да и твой отец был моим другом, так что я был обязан тебе помогать. Помни об этом.       — Да ты змей, — она подносит высокий бокал к губам и пьёт медленно, чтобы успокоиться. Она не должна смеяться сейчас. Если начнёт, то потом не уймется. — Под любой камень заползëшь, извернешься, но отыщешь безопасное место.       — Всё верно, виноват, — склоняет голову, но не отвергает свою сущность подлеца. — Да и мне всё равно осталось жить меньше века, как и тебе. Константин сейчас в Вавилоне. Он отдал все свои силы, а значит наша смерть не за горами. Как только дерево сгниет, опадут и ветки.       «Дерево — это прародитель, основное звено всех кланов, всех бессмертных. Как только его сила в нём иссякнет, то и обращённые им уйдут вслед за ним. А это совсем близко, ведь он полностью передал свой дар, перелил из своих вен в чужие. Он будет обессилен ещё пол века, прежде, чем встретит закат своей долгой...очень долгой жизни в качестве опустощенного, безжизненного куска гнили. Он станет пылью величественной каменной фигуры, которой он был всё это время. А следом и я помру той же смертью.»       — Подобное в летописях Франции впервые, — смеётся Рене, выныривая из своих сладких мыслей. — Могущественная страна, что заправляла традициями, правилами теневого мира и подчиняна другие кланы, чьи вожди были на вершине не одну сотню лет, наконец то встретила свой конец. Мы только могли наблюдать, как погибают другие ветви кланов, как их покидает красота и бессмертие. Для нас это было мечтой, несбыточными грëзами, — Аларик поднимает свой бокал шампанского и непринуждённо сталкивается с её бокалом. Тоненький звон стекла ласкает уши.       — Как я рад, что ты не утратила своего красноречия, — улыбается, вновь показывая ямочки на его щеках, и отпивает игристого. — Всё так верно сказано, но проблема в том, что Константин не должен выйти из своей колыбели в следующие полвека и капли крови в рот не брать. А это сложно.       — Поэтому мне не стоит показываться, — кивает, её серьги мерцают. — Было бы разумнее заточить его там, но он переодически будет сбегать, чтобы увидеться с Камилем, — прижимает палец к губам.       — Я думал выкрасть эту картину, но, — берёт бутылку вина и подливает Рене, недолго думая и себе тоже. Шампанское и вино не сильно отличаются.       — Но? Старейшин нет. Картину никто не охраняет в храме и Карл тебе ничего не скажет, ведь не знает какую ценность она имеет. История Константина и Камиля ему, вроде как, не известна. Никто не будет возражать.       — Если бы всё было так просто, но протащить огромную картину стало не так уж и легко в современном мире, — откидывается на спинку стула, отпивая вина, пробует то, что пьёт Аморен, и усмехается. Сладко пить, но послевкусие обжигает горло. — Кстати, когда все вопросы будут улажены, не думала ли ты о том, чтобы навестить своих отпрысков? Если ты вернёшься во Францию, то твоя власть будет безграничной. Твои воспитанники, сын и дочь, теперь заправляют всем нижним миром; и бессмертными и людьми, а другие стали прочной опорой для их власти. Как долго ты ещё будешь играть в эти игры с Портовой Мафией, когда твоё положение значительно выше?       — Так вот почему ты так возмущался в начале, но нет, — отмахивается, протягивая свой телефон из скрытого кармана в платье. — Я им позвоню как-нибудь, надеюсь, ты мне дашь их номера. Ну, и я не приеду, пока дети не перестанут искать меня, нуждаться во мне. Да и не желаю я больше власти, мне достаточно той жизни, которую я сейчас живу.       — И всё же как надумаешь, то предупреди меня, я не допущу, чтобы старик тебя увидел. Он должен полностью потерять причину жить, — Аларик работает, вводит цифры, сохраняет контакты, все номера в голове и переносятся в её телефон. — Кстати, слышал, что Жан и Джули приезжали в Японию к знаменитому детективу. Как ты смогла увести от себя беду? Если бы они тебя обнаружили, Князь бы никогда не передал трон Карлу и Руи.       Аморен хмыкает.       — Как смогла? Подкупила детектива. Ты же знаешь, как я работаю, чего спрашиваешь? Я готова была на всё, чтобы не обнаружить себя и поторопить церемонию. Хотелось, чтобы и в нашем старом мире свершились перемены, — замечает, что выступление уже подходит к концу и спешит спросить. — Ты приехал, как Посол Стамбула? Тебе что-то известно о переписании договора с Портовой Мафией. Послы что-то замышляют?       — Да, — вбивает последний номер. Свой. — Переписать договор.       — И всё?       — И всё, — отдаёт телефон. — А ты что думала? Эти люди воду мутить не будут с Йокогамой. С нами приехали адвокаты, попытаемся добиться идеальной сделки, чтобы в будущем сотрудничать ещё крепче, как кровные братья.       Рене проверяет свой телефон и видит новые контакты, незаметно улыбается.       — Ну тогда я спокойна, — вытягивает руку, подзывая официанта. — Спасибо за номера и информацию, это всё, что мне было от тебя нужно.       Девушка-официант, что прижимает к уху микрофон, уже кого-то слушая, вздрагивает, когда видит, что её зовёт Китамура, но подходит, кланяется. На её шее висит бейджик, судя по нему девушку зовут Каору Сакаи.       — Госпожа, так совпало, — нервно смеётся Каору. — Но вас уже вызывают. Простите, что не смогла вам услужить. Мне сказали, что я должна делать, если вы меня подзовете.       — Госпожа? А ты и вправду на них работаешь, — усмехается Аларик, стреляя глазами на официантку, улыбается по-особенному, добавляя шарма. Девушка смущённо опускает глаза. — И тут добилась особого расположения. Ну, как тебя прозвали? В мафии всегда дают прозвища.       — Ничего особенного, — отвечает ему в ответ на французском и тут же переходит на японский. — Сакаи-сан, и кто же меня вызывает?       — Господин Накахара, — отводит глаза к человеку, что терпеливо ожидает их у подножия лестницы. Чуя увидел достаточно, чтобы его лицо стало хмурым. Его брови повелись к друг другу так, будто бы ему плюнули в лицо. — Сказал, чтобы вы немедленно спустились.       — Вот как, — Рене встаёт, бросая взгляд туда, куда смотрела девушка и видит только его затылок. — Ну, тогда, Господин, вынуждена вас оставить.       — Стой-стой-стой, — дёргает её за рукав. — Наверное, это какое-то кровожадное прозвище, да?       Рене улыбается, прикрывая глаза, вырывается из его хватки лёгким движением руки и поправляет хаори.       — А я и забыла каким приставучим ты можешь быть...Меня прозвали «Косатка». Достаточно кровожадно?       — О, — удивляется, прикрывая улыбку рукой. — Шачи. Звучит, но на французском будет очень нежно, а на индийском уже как религия.       — Да, всё именно так. Прощайте Господин, надеюсь встретить вас ещё не скоро.       — Ты так жестока, — дует губы, что совсем не свойственно ему.       — О нет, старческое слабоумие дошло и до тебя? — Рене в отвращение скривляет лицо. — Как ребёнок себя ведёшь.       Рик давится возмущением и не может ничего сказать в ответ, лишь поднимает руку, желая возразить, но не успевает, ведь девушки поворачиваются к нему спиной, уходят.       «Идеальная возможность, чтобы покинуть этого австралопитека. Родился в четвёртом веке, а ведёт себя как малолетка.»              Рене вместе с Сакаи подходит к лестнице, начинает спускаться и не стесняется ей доложить:       — Сакаи-сан, передай госпоже, что ей не о чем волноваться, — смотрит в карие глаза девушки и на её прикрытое чёрной маской лицо. Такой дресс-код у всех официантов. — Встреча с послами не понесёт убытков.       — Как прикажете, — кивает, складывая руки в районе живота, показывая своё почтение без поклона и быстро уходит в сторону сцены.       Рене наконец подворачивается шанс разглядеть юношу вблизи, но кислое выражение физиономии напарника разбивает весь его шарм.       «Неужели работа настолько изнуряющая? Взгляд его как-то поменялся за то время, что мы провели раздельно или мне кажется, что передо мной совсем другой человек?»       Идеально подобранный к его фигуре чёрный брючный костюм; чёрная рубашка, жилет с золотыми швами, пиджак, галстук застëгнутый блестящей булавкой и до блеска вычищенные туфли. Невозможно было увидеть человека, который Рене был знаком ещё прошлым утром с растрепанными волосами и чуть опухшими глазами. Одежда красит, определëнно.       Чуя тоже не смог разглядеть и узнать женщину, которая разговаривала с одним из послов, как со своим другом или же человеком, который вызвал у неё интерес. Ну, именно так выглядели эти двое на втором этаже, выпивая вместе, общаясь, обмениваясь телефонами. С первого взгляда было ясно, что им хорошо вместе.       — Как тебе вечер? — он поправил очки в золотой оправе и ещё раз посмотрел на свою напарницу, но уже с более сдержанным выражением лица.       — Всё отлично продумано. Ты постарался на славу, — хвалит его нежным голосом. — но как я вижу сильно устал. Что случилось? Зачем я тебе понадобилась?       Рене разительно отличалась от обычного «прекрасно», по-иному и по-особенному она предстала в глазах Чуи, что не мог не заметить живописность этой девушки. Её уложенные волосы, подведенные тенями зелёно-карие глаза, изгибы тела, оголённые ключицы, всё-всë в ней манило его, заставляло задерживать глаза чуть дольше положенного, но он не был настроен на комплименты и прочее, лишь смог вытянуть руку и указать куда нужно идти. Сказать нейтральным голосом, без излишеств. Но на самом деле он был слишком взволнован небольшими изменениями в Рене и вёл себя, как бесчувственный робот, только из смущения.       — Пойдём.       — Где-то нужна моя помощь? — спрашивает, равняясь с ним. — Что-то произошло?       — Нет, просто иди за мной, — сглатывает, ослабляя галстук. — И не задавай вопросов, не привлекай внимание. Подумают ещё, что я тебя насильно увожу.       — Поняла, — дальше они идут в тишине, обходят столы и направляются куда-то в коридоры первого этажа, видимо туда, где расположены ещё столики, но уже в помещениях, которые устроены для закрытых встреч.       «Думаю, там сейчас Мори. Не виделись с ним пару дней, а ощущение будто бы месяц прошёл.»       Рене следует за Чуей, рассматривает его спину и не понимает, что же поменялось в Накахаре за день. Всё тот же человек, но взгляд так поменялся. Или он не выспался или очень устал, всё же подобные мероприятия отнимают уйму сил. Или он терпит боль.       Когда они заходят в безлюдные длинные коридоры, Рене шепчет:       — Как твоя рана? — взглядом ловит множество камер, они напичканы и тут и там, но одна за другой гаснут, переставая транслировать.       Накахара чувствовал себя прекрасно, у него ничего не болело и с утра он только поменял пластырь, но как только он увидел Рене с тем мужчиной, то боль стала невыносимой. Не спешит с ответом, останавливаясь около пустой стены, рукой надавливает на определённую точку и открывает дверной проход. Чуя толкает скрытую дверь внутрь и заходит, придерживает, ожидая, пока Рене последует за ним.       — Заходи. Здесь слепая зона.       Свет, что падает в коридор, здесь такой же, как и на втором этаже, но светильники абсолютно красного цвета, поэтому создаётся очень чёткое освещение из яркого красного. По бокам стеклянного стола расположены диваны буквой «П», мягкие, матовые, удобные. Сверху висит диско-шар, но он отключён.       «Видимо, этим караоке ещё никто не пользовался.»       — Подожди, но тут же пусто? Я думала...       — Заходи, — повторяет он.       — То есть меня никто не вызывал?       Чуя устало потирает лоб, морщится, как от мигрени, потирает лицо.       — Пожалуйста, зайди внутрь.       Рене осторожно ступает, ничего не понимая. Может, что-то и вправду случилось? Или скоро придёт Мори или Коë, просто нужно дождаться?       Чуя закрывает дверь изнутри. Рене это слышит. И то, как он засовывает ключи в карман брюк.       «Нет. Всё же что-то тут не так.»       Мафиози оборачивает голову и смотрит, как его напарница со странной улыбкой рассматривает помещение, тонкие руки скользят по обивке дивана, по мраморному столу. Он походит к ней медленно, его дыхание касается её волос.       — Я закончил со своими обязанностями, — шепчет, в голосе отлавливается что-то туманное, невесомое, отчего невольно навостряешь слух. Он снимает пиджак и бросает на диван. — И поэтому привёл тебя сюда.       Рене пытается развернуться, но не выходит, её бёдра зажаты между столом и этим молодым человеком. Только её плечо может коснуться его груди.       — Каков подлец, — её губы лишь слегка накрашены, но и без того выглядят очень соблазнительно. — Но спасибо, что подарил мне шанс уйти оттуда.       Глаза бегают от губ к глазам, по линиям профиля, задевая скулы, вновь и вновь, сердце и разум бушует.       — Тот мужчина, — его горячее дыхание опаляет ухо. — Он надоедал тебе?       — Мужчина? — отводит глаза в пол, вспоминая. — А, ты про Аларика…— да, только сейчас всплывает вся их беседа и то, как она с ним себя вела. — Подожди, ты видел нас? И с какого момента?       — С момента, когда ты дала ему свой телефон, — рука в перчатках тянется к ней, убирает за ухо выбившую прядь, затрагивая серёжку. Рене сама разворачивается к нему, чтобы посмотреть прямо в его глаза.       — Ох, ну на деле ничего особенного, я объясню всё чуть позже, а сейчас мне нужно проверить твою рану, ведь ты не соизволил мне ответить раньше, — спускает его галстук, расстегивает его рубашку и осторожно стягивает ткань с плеча, потом и пластырь. Никакой реакции, просто смирно стоит. — Мог бы и сразу сказать, что всё отлично. Ты написал днём, что всё хорошо, но я должна была проверить, — поправляет его рубашку, нащупывает пуговицы и тут же останавливается. А зачем?       — Тот мужчина – вампир и мы давно друг друга знаем, поэтому...— её тут же перебивают.       — И что же вас такое связывает? С ним...ты так легко позабыла о «личном пространстве», — глаза в глаза и нет смущения. Чуя не краснеет, а наоборот, будто бы льдом зарастает.       — Многое, — отвечает, зачарованная им. — Рик и я много чем связаны, — откровенно давит на него, ожидая подтверждения.       —Рене, — не может оторвать от него взгляда, мурашки бегут по телу, а сердце бьётся, разгоняя по венам не кровь, а мёд. Ей так сладко видеть его таким, это возбуждает, — Скажи мне, что для тебя значат наши отношения? Я понял, что у нас есть кое-что общее; я тоже не люблю, когда у меня что-то вырывают из рук.       — Я сомневалась до этого момента, — её глаза улыбаются, пока руки снимают его очки, осторожно складывают на краю стола, — но похоже это вспышка ревности? Ты делаешь поспешные выводы и оборачиваешь мои слова против меня. Это так по-детски.       — Рене, ответь мне на мой вопрос, прошу тебя, — почти рычит, отворачивая голову в сторону, оголяя шею и свою рану. — И это вполне нормально чувствовать к тебе лёгкую ревность.       «Лёгкую?»       В одно мгновение они меняются местами, Рене вынуждает Чую залезть на стол, раздвинуть ноги и позволить ей держать его колени у своих бёдер. Тянется к его шее, оставляя невесомый поцелуй, почти не касается губами кожи и пластыря, лишь дыханием щекочет его.       — Вот что значит лёгкость, а я же, — шепчет, поднимая голову, движется к его губам, хватает их и целует жадно, впиваясь в губы хищно, с голодом, держит их вместе долго, принуждая парня задыхаться. Но отрываясь от него, слышит лишь удивлённый вдох, — чувствую жгучую ревность от тебя.       Чуя опускает голову, ощущая знакомые поглаживания на своих коленях, кусает губы, дышит тяжело, а сердце стучит и стучит.       — Всё именно так, — бормочет себе под нос.       Это всегда неожиданно. Вроде бы он управляет ситуацией, но каждый раз совершенно не способен возразить, что-то сказать. Единственный его выход – это смириться и не идти против течения, против Рене.       — Ты как всегда права, — Рене видит лишь его макушку, поэтому отстраняется. Тепло и аромат её тела покидает его, он неспешно поднимает глаза. Всего шаг назад. Всего-то один шаг от него, но уже невыносимо. — Рене...       Рене лицезреет красные уши, щеки и чуть припухшие губы, беглый взгляд, когда её хаори медленно падает с плеч.       — А ты всё неправильно понял, — Чуя следит за чёрной тканью, смотрит как оголяются плечи Рене, как она снимает накидку и кладёт её рядом с очками Накахары. — Множество вещей связывает меня с этим бессмертным, но мы никогда не будем близки. Аларик помнит моего отца, он был его другом. И именно он нашёл этот перстень, в большей части обучил меня этой силе.       Она снимает и кольцо, вкладывает его в мужскую руку.       — А сегодня он рассказал мне об изменениях, что произошли в моё отсутствие, и так же дал номера тех, с кем я не по своей воле порвала все связи. Это было ради нашего с ним плана.       Она развернулась и явила ту другую сторону монеты, постыдную и омерзительную для глаз. Алый свет пал на её плечи, на её шрамы.       — Я узнала, что всё это было не зря.       Чуя, затаив дыхание, протянул руку к длинным и глубоким линиям, его подушечки пальцев осторожно легли на выступающие нити.       — Моя боль, моё унижение, моя жизнь, посвящённая только одному дню, — её голос был гладок, спокоен и не нёс никаких чувств, а от этого душа выворачивалась на изнанку ещё больше. — Теперь всё это не имеет смысла. Моя месть свершилась и я теперь свободна.       — Рене, — его голос дрожал, когда пальцы проводили по каждому рубцу.       — Ты спросил, что для меня значат наши отношения, вот мой ответ. Я хочу доверить тебе то, к чему никому и никогда не позволяла дотронуться, — его пальцы остановились и сжались. — Мои шрамы и моё прошлое.       Прикосновения исчезли, но Чуя не мог оторвать глаз от неё, не мог себя заставить не смотреть так пристально, не изучать.       — Аморен, — прозвучало слабо, ведь после последовал тяжелый вздох. Накахара протянул руку к ней и обхватил Рене за талию, прижимая к себе в плотную. Рене ощущала его тяжёлое дыхание и тёплые губы, что касались её ключиц. Ощущала ладони, что обвили её живот, жар, исходящий от его прикосновений, и своë смущение, что охватило уши. Никто не прикасался к ней так. — Ты прекрасна. Я не видел и не знаю всего, да и не спрошу, если ты сама не расскажешь, но со шрамами или без я не перестану любить тебя меньше.       — О чём ты говоришь, — положила свои руки поверх его, но внутри сжалась, как маленькая девочка. — Это не то, что я хотела до тебя донести, но видимо ты пропустил мои слова мимо ушей из-за шока.       — Нет, я внимательно тебя слушал, — качает головой.       — И всё же не понял, что у тебя нет права сомневаться в моих чувствах, в моей верности, — упрекает его.       — Ну а как мне было себя вести? Я увидел тебя в компании незнакомого мне мужчины и конечно же приревновал. Чтобы ты сделала, если я с какой-то девушкой выпивал и обменивался номерами?       «Сколько я этих сцен повидала...если не целуетесь, то всё нормально.» — закатывает глаза, вздыхая.       — Ничего. Ничего не сделаю, — очевидный ответ.       — Что? Я не расслышал?       — Ни., — теперь пришло время и Чуе покусаться. Зубы впились в самую косточку плеча, оттянули кожу. — Ах!Ты чего это делаешь?       Он обхватил её руки, коленями сжал её бёдра и беспощадно кусал за плечи, за шею, пока она пыталась вырваться.       — Следы ж ведь останутся! Как я выйду, прекрати сейчас же! — вертелась, пытаясь укусить его в ответ, хотя бы за ушко.       — Нет, какого это хрена я буду себя ужасно чувствовать в такие моменты, а ты нет? Раз не способна на такое низшее чувство, как ревность, то дай себя покусать, — тут же кусает за загривок шеи. Хорошо, что её волосы короткие, а то так бы пришлось и их наглотаться.       — Да где тут связь? — шипит сквозь зубы. — Накахара, мать твою, да что с тобой не так?       Когда эта пытка закончилась, Рене пришлось искать чёрный выход, потому что её искусали вплоть от кончиков ушей до скул. И садясь в авто своего напарника вся красная, злая, растрёпанная и покусанная, как чëрт, но отчего-то довольная, она долгое время с ним не разговаривала.       Даже когда регенерировали оставленные им отметины, она всё равно ощущала жар и злилась, кидая на водителя, Накахару Чую, свой обиженный взгляд, но видела лишь его ухмылку и слышала что-то вроде:«Ну-ну, раз сама кусаешь, то у других на это нет позволения?», «Прекрати так смотреть, укушу.», «Как приедем, я тебя съем и глазом не моргну.»       А в ответ ему летела только одна угроза, она читалась в её глазах так отчётливо, будто бы Чуя слышал её тысячу раз:       — Ты пожалеешь об этом.