Волчий Цветок из Винтерфелла

Последний год перед окончанием университета выдался особенно тяжелым. Отец, и раньше баловавшийся наркотиками, стал принимать их все чаще. Все чаще на него накатывало безумие, он все чаще становится неадекватным: как под веществами, так и во время коротких «завязок». Он стал часто бить мать, но только тогда, когда Рейгара не было дома: старшего сына, выше него ростом, молодого и сильного, он побаивался, хотя словесно постоянно угрожал и ему. К этому добавилось и то, что отец больше даже не пытался скрывать свои многочисленные измены; Рейгар знал, что интрижки у него были и до брака, и во время, но наличие среди любовниц отца подруг матери повергло его в настоящий шок. Это, в принципе, объясняло, почему у нее их было так мало, и почему в последние годы она не приглашала их в свой дом. Выдержать такое не смог бы никто, даже такая женщина, как Рейла Таргариен, которая чтила традиции, была верной женой и хорошей, любящей матерью. Последней каплей для нее стала попытка отца замахнуться на младшего брата Рейгара, Визериса, и его решение, а вернее едва ли не приказ, что старший должен жениться на дочери его бывшей любовницы и по совместительству бывшей подруги матери — Обеллы Мартелл. Эта женщина была вдовой из Дорна, очень богатой, и, как подозревал Рейгар, отец был должен ей денег, или же она обещала ему большую сумму, если ее дочь, болезненную и некрасивую Элию, которая к тому же была на несколько лет старше Рейгара, выдадут замуж за старшего сына и наследника Эйриса. Обелла была жадной до связей и благородных кровей, а Таргариены, хоть и не были сказочно богатыми, в ее понимании как раз подходили под этот стандарт. Терпеть все это Рейла больше не была намерена, она собрала свои вещи, взяла Визериса и съехала от мужа навсегда. Рейгар же, как, должно быть, и многие другие из их окружения, задавался вопросом, почему мать так долго терпела; он даже спрашивал у нее об этом, потом, когда все закончилось. Она же лишь отвечала: «У меня был долг. Не столько жены, сколько сестры. Но долг матери важнее». И Рейгар пытался понять, но не мог. Отец всегда был с ним грубым, бывало, мог позволить себе и ударить его, но хуже чем это были те моральные пытки, которые он устраивал. Когда заставлял мальчика смотреть, как он своими же руками топил щенят или котят, которых тот приносил домой. В конце концов, Рейгар перестал таскать домой живность: на улице, в отличие от дома, где находился Эйрис, у нее был шанс выжить. В один прекрасный день отец потащил его насильно заниматься боксом, хотя сын больше предпочитал музыку и игру в футбол. Эйрису пришлось отстать от Рейгара, когда тот получил серьезное сотрясение мозга. Отец перестал его терзать своими идеями о «мужестве», обвинял мать в том, что она растит девчонку, а не мальчишку, а самого сына постоянно унижал, если не физически, так словесно. Это продолжалось, пока Рейгар не подрос и не стал сильнее, и пока не сломал Эйрису руку, когда тот посмел замахнуться вначале на него, а потом на мать. С тех пор отец стал ненавидеть его; Рейгар знал это, видел, чувствовал. И, глядя на то, как мать взбунтовалась, когда Эйрис тронул Визериса, задавал себе вопрос: почему она не сделала то же самое для него? Почему не ушла, позволяла отцу издеваться и травмировать своего первенца? Может, ответ крылся в том, что она не любила его так же, как младшего? Наивно было полагать, что отец так легко смирится с разводом — этого и не произошло. Потянулась бесконечная череда угроз, приездов полиции, судебных разбирательств. У Рейгара тогда начинался последний семестр в университете, он собирался присоединиться к Освеллу Уэнту и Эртуру Дэйну и стать третьим жильцом в их квартире, которую они снимали на двоих, вкусить наконец-то столь долгожданную свободу, однако ему пришлось на время переехать к матери, чтобы защитить ее, если Эйрис вновь посмеет попробовать тронуть ее или младшего брата. Обелла Мартелл тоже не дремала и не ослабляла хватку; он не понимал как, но Элия постоянно вертелась вокруг него, была в поле зрения, болталась среди его окружения и в его компании, мешая ему заводить новые знакомства с другими девушками и не давая продохнуть от своего общества, не давая спокойно пить алкоголь (Освелл уверял, что видел, как она однажды подсыпала ему что-то в бокал пива, и не дал другу его выпить) или вообще просто жить. Рейгар смог наконец ее отвадить, ссылаясь на то, что ему сейчас не до любви и всяческих шашней — правда, ненадолго, лишь пока шли выпускные экзамены и защита диплома в университете. Элия отстала, но он знал, что дорнийка вернется, едва все закончится, и все закрутится по новой. Она не была плохой или глупой, и порой ее общество было даже приятно. Они пару раз целовались, но Рейгар, успевший в свои двадцать три достаточно познать женщин и даже провстречавшийся с одной девушкой из Лиса почти два года, хорошо понимал, что Элия не вызывала в нем тех чувств, на которые она надеялась. Ни страсти, ни, тем более, любви, увы. Любовь в представлении Рейгара была всепоглощающей волной, которая готова была смести все на своем пути; союзом не только тел, но и душ, когда встречаешь настолько родного тебе человека, что просто не понимаешь, как жил до него, как существовал, как дышал. Кому и веришь, и доверяешь, кому отдаешь всего себя. Элия Мартелл же вызывала лишь жалость, не более. Рейгар и его друзья учились в королевском государственном университете; Эртур — на историческом, Освелл — на философском, а он сам — на факультете языкознания и литературы. Его всегда, еще в школе, привлекали книги, читать он научился раньше, чем ходить, как любила шутить его мать, и с книгами не расставался никогда. Валирийская литература и поэзия, а также писатели прошлого века интересовали его в равной степени, да и как тут не любить свою собственную культуру? Да, Валирия давно погибла от единовременного извержения всех четырнадцати вулканов за триста лет до рождения самого Рейгара, но его семья происходила оттуда. Валирийцы сохраняли свою особую внешность веками путем кровосмесительных браков: братья женились на сестрах, изредка племянницы или племянники вступали в браки с дядьями или тетями. Отец и мать Рейгара и Визериса были братом и сестрой, как и их собственные родители. Прадед Рейгара, впрочем, был женат на девушке из Речных Земель, а его отец — на дорнийке, как и его отец до него. Кровь и наследственность были странной шуткой, и валирийцы имели близкое родство с драконами, огромными огнедышащими змеями, которыми когда-то управляли и держали как своих животных. Теперь драконы были лишь достоянием прошлого, их скелеты хранились в музеях, их кости во множестве находили во время археологических раскопок. Некоторое время драконы жили и в Вестеросе — те, что спаслись от постигшей Валирию катастрофы, но и они стали понемногу хиреть, и последний дракон, размером не больше кошки, умер около ста пятидесяти лет назад. Драконья кровь, впрочем, была жива, было научно доказано, что у валирийцев найдены такие гены в цепочке ДНК, которых нет у других людей, зато они встречаются у драконов. От этого они и обладали легко узнаваемой внешностью: волосами подобными кованному золоту или серебру, глазами пурпурного, фиолетового, василькового цвета или цвета индиго. Рейгар, еще будучи в школе, хорошо запомнил, что говорил учитель биологии: в смешанном браке, где муж валириец, первый ребенок наследует внешность матери, но все другие — внешность отца. Если же в таком браке женой была валирийка, все дети рождались похожими на отца. По какой-то пока не объясненной наукой причине гены у женщин были слабее, чем у мужчин. Бабушка Рейль, вышедшая замуж за Баратеона, не оставила в своих потомках и грамма своей внешности или натуры. Троюродные кузены Рейгара: Роберт, Станнис и Ренли — были так же далеки от Валирии, как Луна от земли. Наконец к середине года жизнь начала налаживаться. Развод матери и отца остался позади, суд запретил ему подходить к ней и Визерису, лишив его родительских прав; экзамены были сданы, последняя работа защищена. Рейгар и Эртур получили красные дипломы и золотые медали на церемонии вручения, Освелл — бронзовую. Друзья давно размышляли о том, чем бы хотели заняться после университета. Впереди их ждали три самых теплых месяца в годовом цикле, и они думали поехать вначале в Звездопад, к семье Эртура, а потом в Старомест — к своему старшему другу Гэрольду Хайтауэру. Может, даже осесть в старой столице, заниматься своими профессиями: Эртур хотел писать книги о Первых Людях, Освелл — преподавать философию, а Рейгар — заниматься переводами с валирийского. И музыкой. Это была их общая страсть, еще со старших классов у них был свой бэнд. Песни писали Рейгар и Эртур, музыку — большей частью Рейгар. Из всех троих лучше всех пел Рейгар, потом Освелл, Дэйн предпочитал подпевать в припевах и играть. Музыка была не только общим увлечением, но и общим заработком: их часто звали играть в клубах или на вечеринках, а каждый олень студенту, с конскими ценами на книги и транспорт, был нужен как воздух. Планам, впрочем, не суждено было сбыться. Рейгар уже предвкушал свободу. Мать и брат были в безопасности, и он мог позволить себе думать о Валирии, о книгах в библиотеке Староместа, самой большой во всем Вестеросе. Родственник Рейгара, Эймон Таргариен, профессор литературы и валирийского языка, давно уже потирал руки, желая заполучить внучатого племянника к себе в штат, и Рейгар не видел причины отказываться. И чем скорее, тем лучше: Элия присутствовала на церемонии вручения дипломов, к великому неудовольствию матери Рейгара, и явно собиралась усилить интенсивность своей охоты за ним. Ректор университета архимейстер Силас, впрочем, разом перечеркнул все ее надежды, как и планы Рейгара. Студенты факультета языкознания и литературы, закончившие учебу на отлично, зачастую работали учителями в школах. Их, то по обмену, то по квотам, выделяемым государством, отправляли в разные уголки Вестероса — на полгода или на год. Отказаться могли лишь те, кто платил за свою учебу, а бюджетники должны были отдать государству «дань», как называл это Освелл. Рейгар учился на бюджете, он единственный из класса взял сто очков из ста при поступлении, отменно проучился все четыре года, получая стипендию и гранты, и теперь архмейстер Силас решил ему об этом напомнить. Его предложение уехать подальше от Королевской Гавани, в северную глухомань, как назвал Винтертон Освелл Уэнт, явилось как гром среди ясного неба. «Директор школы Винтертона мой старый друг, у них из штата резко выпал профессор литературы в старших классах… рак легких, увы… и пока они ищут ему замену, он попросил меня порекомендовать кого-нибудь на время. Я предложил тебя, Рейгар, — сказал архимейстер. — Ты ведь сам говорил, что не намерен оставаться в столице, верно? А твой двоюродный дед, я уверен, подождет. Ты очень поможешь, на самом деле. Для тебя это будет интересной практикой, да и знания свои ты сможешь применить с толком. Не к чему хоронить их среди книг Староместа, поделись ими с теми, кто в них нуждается. Природа там, кстати, прекрасная. Люди, хоть и суровые, но честные». Отказываться было нельзя, но и делать вид, что он счастлив, тоже не хотелось. Винтертон — город далеко Севере. Его герб — серый лютоволк, бегущий по белому полю. Люди там все еще верили в Старых богов, хотя и септы, конечно же, имелись. Фермеры, охотники, лесорубы, золотые и серебряные прииски, большие рыбные и пушные хозяйства — вот чем они занимались. А еще нефть; Белая Гавань была нефтяной столицей Вестероса. «Могло быть и хуже, — философски заметил Освелл. — Отправить тебя туда могли и Зимой. А так спасешься от Летнего зноя, идут самые жаркие дни. Только спреи от комаров не забудь: на севере они, как я слышал, размером с палец». Во всем сказанном было больше истины и гораздо меньше шутки, чем могло понравиться. Делать было нечего: отказываться нельзя. Построив все планы заново и пообещав, что он присоединится к друзьям в Староместе через полгода, Рейгар Таргариен со всем своим немногочисленным скарбом и гитарой в черном чехле сел на поезд Королевская Гавань — Барроутон спустя две недели после церемонии вручения дипломов и уехал на Север отдавать свой долг государству.

***

Ресторанчик «Привет из Пентоса» находился в Старом Городе, и Рейгар легко нашел его по адресу, выданному Древонетом. День выдался необычно прохладным для Летней Королевской Гавани: солнце, хоть и не было полностью скрыто тучами, светило не ярко, небо было пасмурным, и лишь где-то на западном горизонте, в чистой голубой полосе громадными белыми бастионами высились кучевые облака. Был шестой день недели — первый из в двух выходных, и людей на улицах Старого Города было мало, как и машин. В воздухе пахло сиренью, горькими тополями и пыльными платанами; совсем близко к земле с пронзительным писком летали ласточки. Они вили гнезда под крышами домов, под карнизами балконов, в фойе незакрытых подъездов. Несколько домиков эти неугомонные черные странники с белыми грудками и красными клювиками построили и над балконом квартиры Рейгара и его семьи. Выходя, он услышал тихий шелест и писк, видать, вылупились первые птенцы, и он невольно пожалел, что детей сейчас нет: они бы порадовались, и, небось, целыми днями бы наблюдали, как ласточки ухаживают за своими малышами. До встречи со Станнисом Рейгар прошелся по нескольким улицам, и теперь в его руке было два небольших пакета: в одном мелкие подарки для детей, а в другом, в красивых коробочках с изящными бантами, — для жены. Тонкая золотая цепочка с кулоном из ограненного аметиста и сережки, он знал, что они ей понравятся. «Привет из Пентоса» расположился не только внутри помещения с огромными стеклянными витринами, на которых было написано название, но и снаружи, на крохотной площади у небольшого фонтанчика: под широкими белыми зонтиками стояли деревянные стулья и столы, и большинство немногочисленных посетителей сидело снаружи. На миг Рейгар остановился как раз между рестораном и магазином по соседству, его взгляд привлекли две ласточки, которые строили гнездо прямо над витринным стеклом, между камнем и деревом. Они носились между кадками, в которых росли кусты самшита, вытаскивая оттуда комочки сухой земли, а потом летели к фонтанчику с этими же комочками в клювах. Они макали землю в воду и поднимались наверх, и с каждым таким «рейсом» гнездо становилось все больше и больше. В кармане завибрировал телефон; Рейгар вздрогнул и достал его, но едва увидел имя жены, тут же заулыбался, а сердце учащенно забилось. Он любил ее так сильно, что с каждым днем расставания боль от разлуки становилась все тяжелее и тяжелее. Но была и радость: завтра утром он сядет на поезд, и уже к вечеру они заключат друг друга в объятия. Рейгар снова вдохнет аромат ее волос, ее кожи, поцелует ее родинки, взглянет в ее прекрасные глаза. — Да, любимая?.. — ответил он. — Нет, все хорошо, я не забыл и оплатил все счета. Тебе, кстати, пришел штраф за парковку в неположенном месте… — жена что-то проворчала, мило фыркнув, и Рейгар рассмеялся. Впрочем, следующий ее вопрос заставил его мигом стать серьезным. — Да, не переживай, я уже пришел на встречу. Закончу с этим и завтра выеду утренним, семичасовым поездом, и к вечеру буду в Староместе. Нет-нет, мой птенчик, прошу тебя, не беспокойся… ладно, ладно, я понял. Обещаю, я так и сделаю… Хорошо, милая, иди. Поцелуй их всех от меня, скажи, что завтра папа приедет… Нет, я не забыл про карандаши Эйгона, я уже сложил их в чемодан. И дракона Висеньи тоже. Ладно, пока. Я люблю тебя, ты же это знаешь? Жена ответила ему тем же: что она любит его и скучает. Рейгар снова улыбнулся и отключил телефон, невольно вспоминая вчерашнее ее вечернее фото, и следующее, то, что было с утра. Десять лет брака, а они все никак не могли насытиться друг другом. — Рейгар! — раздался голос Станниса. Рейгар увидел его, едва поднял голову от экрана телефона: кузен стоял в дверях. — Гляди-ка, пунктуален, как всегда. По тебе можно часы на площади Бейлора Благословенного сверять. Рейгар улыбнулся, надеясь, что вышло не слишком вымученно. Станнис и юмор всегда были вещами плохо совместимыми, и, похоже, это не изменилось. Но вежливость никто не отменял, а Рейгар был слишком хорошо воспитан, чтобы обижать кузена, которого он, скорее всего, если и встретит когда-нибудь еще, то будет это лет через десять-пятнадцать. А лучше вообще никогда. — Я не люблю опаздывать, — Рейгар подошел и протянул руку для рукопожатия. — Я знаю, я помню, — Станнис стиснул его ладонь. — Ты голоден? Тут замечательная кухня, чтобы ты знал… Копченная красноглазка и картофель под черное пиво, если только это не слишком для такого времени дня. — Нет, можно, — согласился Рейгар. — Я все равно не за рулем, а отсюда возьму такси. — Ну, вот и замечательно, — Станнис коснулся его плеча. — Пойдем. Я занял столик внутри на случай дождя. Там не душно, наоборот, продувает из открытых витрин. — Отлично, пойдем. Вдвоем они прошли внутрь. Кузен выбрал столик у самого большого окна, откуда хорошо просматривались и улицы на перекрестке, и небольшая площадь. К ним тут же подошла девушка-официантка, она принесла меню и карту с алкоголем, после чего встала у их столика в ожидании заказа. Долго ни Рейгар, ни Станнис выбирать не стали: оба заказали рыбу-красноглазку горячего копчения, вареный картофель и черное пиво. — Могу я на закуску предложить вам зеленые оливки с начинкой из юнкайского красного перца? — спросила девушка. — Они совсем свежие сегодня. Станнис посмотрел на Рейгара: тот пожал плечами, и кузен кивнул официантке. — Да, несите. И воды, если можно, холодной, без газа, — сказал он. Рейгар немного удивленно посмотрел на кузена. — Ты пиво будешь с водой мешать? — М-м, да, а что? Я не люблю алкоголь в чистом виде. Я вообще, как ты знаешь, не большой его любитель. «В отличие от твоего старшего брата», — подумал Рейгар. Официантка записала их заказ в блокнотик и удалилась, бросив взгляд на Рейгара еще раз. Станнис, похоже, это заметил; едва она ушла, он хмыкнул и покачал головой. — Сколько тебя знаю, на тебя всегда смотрят женщины, — сказал он. — Ты все так же популярен, гляжу… но да это и не удивительно. Я не видел тебя десять лет, а ты, как хорошее вино, стал только лучше. Он внезапно рассмеялся своим же словам и поднял руки. — Нет, ты не подумай чего, Рейгар, — произнес Станнис. — У меня взгляд кинематографиста, я всегда подмечаю детали и общую картину и иногда забываю, как это может звучать, если высказать вслух. — Хорошее вино старится после сорока пяти лет, а мне еще и тридцати и пяти нет, — заметил Рейгар, слегка улыбнувшись. — Тоже верно, — кивнул кузен. На мгновение они оба умолкли, разглядывая друг друга. Потом, впрочем, Станнис продолжил: — Подумать только, десять лет… Рассказывай, как ты живешь? — его взор упал на пакеты, которые Рейгар поставил на соседний свободный стул, а потом на кольцо у него на пальце. — Женился? Дети есть? Чем занимаешься? Ну, кроме музыки? Рейгар покачал головой и улыбнулся. — Да, женат, и дети есть, — ответил он. — А занимаюсь я музыкой, как ты знаешь. Если ты хотел спросить про литературу, то после того, как я уехал с Севера, я забросил это дело. Профессионально, в смысле. Так-то я все еще люблю и книги, и чтение, и валирийский. Собираю свою библиотеку… — он чуть помедлил. — А ты? — Я, как ты знаешь, снимаю фильмы. Документальные. Закончил академию кино в Ланниспорте, с тех пор вот этим и занимаюсь. Пробовал себя в художественном направлении, но что-то не пошло, — Станнис на миг умолк, так как явилась официантка, принесшая пиво, воду и оливки. Едва она ушла, снова бросив взор на Рейгара, он продолжил. — Я женат, кстати. На Селисе Флорент, у нас дочь, Ширен, она на будущий год уже в школу идет, — он взялся за бокал. — Ну что, за нашу встречу? Рейгар взялся за свой. — Да, за встречу. Раздался тихий звон стекла о стекло. Рейгар отпил пива, оно и правда было отменного качества, сладковатое и густое. Невольно он подумал, что его любимой оно бы очень понравилось, надо бы привести ее сюда, когда они вернутся домой, в столицу. Станнис отпил из своего бокала и некоторое время цокал языком, после того как сделал глоток. — Неплохо, неплохо, — произнес он. — Даже очень. Тебе как? — Вкусно, очень даже, — признал Рейгар. — Ничего не напоминает? — Нет, а должно? — Такое же пиво, густое и черное, разливали в баре на площади Торрхена, в Винтертоне. Помнишь его, эту экзистенциальную дыру? «Загребущий Кролик» — кто интересно придумал это название? Тем не менее, пиво там было одно из самых лучших. Рейгар промолчал. Конечно, он помнил и бар, и его дурацкое название, и местную молодежь, многие представители которой были его учениками из старшего класса. Из-за небольших окон там всегда царил полумрак, и полутуман из-за того, что разрешали курить внутри. Странный запах пива и травки, и, может, кислолиста. Гул от голосов и музыки. — Мда, наверное, — неопределенно ответил Рейгар. — Я там редко бывал. Было много работы, да и ты меня знаешь, я не особенно большой любитель социализации, а в те времена особенно. Станнис снова отпил пива; внезапно он подался вперед, и, казалось, на середине глотка что-то вспомнил, быстро проглотил напиток и проговорил, потянувшись рукой к своему большому рюкзаку. — Кстати, о… — сказал он, вытаскивая из него большую красную коробку, чем-то похожую на коробку от конфет. — У меня кое-что для тебя есть. Тебе будет интересно посмотреть. Он снял картонную крышку, и Рейгар тут же понял, о чем говорил кузен. Сердце на миг замерло и точно провалилось куда-то, а потом застучало быстро и гулко, словно намеревалось выскочить из груди. Станнис же, взяв в руки несколько фотографий и выбрав одну, протянул ее Рейгару. — Вспоминаешь? — произнес он, кладя ее на стол перед кузеном. Он никогда и не забывал. Наоборот, помнил каждую минуту, но говорить это вслух не собирался. — Боги мои, да, конечно… — сказал Рейгар, беря фото в руки. На нем, расположившись группой на ступенях перед большим зданием, стояло двадцать пять старшеклассников, уже, считай, абитуриентов. По одну сторону от них — директор Толлхарт, а по другую — двадцатитрехлетний Рейгар в строгих брюках, белой сорочке, у которой были расстегнуты первые две верхние пуговицы, и жилете из такой же как и брюки ткани, правда, тоже расстегнутом. Рукава у сорочки были засучены, на плече висела большая кожаная сумка-почтальон, на ногах красовались черные туфли. Его светлые волосы до плеч были распущены, но лежали аккуратно. Он улыбался, как и все остальные на фото. — Это же поход в музей литературы Белой Гавани, моя первая экскурсия с классом. Столько лет прошло… — он поднял глаза на Станниса, а потом перевел взор на коробку. — Откуда это у тебя? — Это вообще-то не мое, — ответил тот. — Я же говорил тебе, что встретил Хоуленда Рида в поезде на Риверран? Это было у него, и он, увы, забыл эту коробку в купе. Это было около месяца назад. Я только недавно смог найти его домашний адрес, надо бы выслать этот альбом обратно. Рейгар хмыкнул. Хоуленд был одним из его учеников, и он тоже присутствовал на этой фотографии. Второй слева в первом ряду, невысокий, темноволосый юноша в серой майке и зеленых штанах. Рейгар помнил, что волосы у него на самом деле отливали рыжизной, а глаза были зелеными, как изумруды. «Я из Сероводного Дозора, господин профессор, — отвечал Хоуленд на вопрос о том, откуда он, когда Рейгар знакомился с учениками в свой первый рабочий день. — У нас там у многих такие глаза. Говорят, это потому что мы потомки Детей Леса». «А я потомок великанов!» — заявил на это Тео Вулл, высокий и довольно тучный парень. Он был из Барроутона. Он постоянно потел, и у него было полно прыщей на лице. Его шутке рассмеялся весь класс, а бедный Хоуленд покраснел и сел на место. — А это, — Станнис тем временем уже протягивал следующую фотографию. — Выпускной вечер. Это было… — В «Винтертон Румс», — закончил за него Рейгар. — Да, верно. — Боги… Я даже, кажется, знаю, кто сделал эти фото. Барбри Кассель; она весь вечер ходила со своим фотоаппаратом, старой зеркалкой. Она и в классы его часто приносила, и все фото проявляла сама… На этом они были вынуждены прерваться: снова явилась официантка с подносом в руках. Склонившись, она поставила на стол две тарелки с восхитительно пахнущей едой; от красноглазки исходил аромат костра, а от картошки — чуть сладковатый запах с примесью укропа, которым она была посыпана. На краях тарелок пристроились по два куска ржаного хлеба. — Приятного аппетита, — улыбнулась девушка. — Благодарю, — ответил Рейгар. — Спасибо, — эхом отозвался Станнис. Официантка одарила их очередной улыбкой и, опять взглянув на Рейгара, удалилась, чуть медленнее, чем до того. Проводив ее взглядом, кузен покачал головой и, чуть отодвинув свою тарелку, продолжил, протягивая Рейгару третью фотографию. — Барбри тогда, видать, очень много наснимала, — сказал он. — Вот и ты. На фото и правда был он, одетый в черный костюм, белую сорочку и черный галстук. Волосы были собраны в «узел» на затылке, но, судя по времени, уже успели растрепаться. Рядом с ним сидела его ученица, Джейни Саммер; хоть снимок и был черно-белым, Рейгар помнил, что у нее были светло-рыжие, почти золотые, длинные прямые волосы, негустая челка и бледно-голубые глаза. Она была высокой и худой, играла во всех театральных постановках школы, ходила на классы балета. А еще за спиной ее звали Жабой: у девушки было на редкость нелепое лицо с большим ртом и пухлыми губами. На фото она с восторгом смотрела на Рейгара, который беседовал о чем-то со склонившимся к нему учителем математики. — Вот сама Барбри с Мартином Дастином, — продолжал Станнис. Похоже, он знал всех учеников из этого класса не хуже, чем сам Рейгар, хотя никакого отношения к ним не имел и, по сути, должен был знать только одну его ученицу. Это казалось странным, если не сказать больше. — Хоуленд рассказывал, что этот снимок был сделан как раз за пять минут до катастрофы, Тео Вулл, проходящий мимо с бокалом вина, споткнулся и вылил его на белое платье Барбри. — Да, верно, — согласился Рейгар, подняв взор на Станниса и внимательно на него посмотрев. — Ты хорошо всех запомнил... это после рассказов Рида? Должно быть, вы долго ехали вместе… — Да, не мало, — отозвался кузен. Он раскрыл остававшиеся в его руках три фотографии веером и, чуть помедлив и посмотрев на Рейгара, протянул ему одну из них, словно бы наблюдая за реакцией кузена. — А вот и она… Лианна Старк. Сердце снова замерло и словно бы похолодело, и сжалось в груди. Фото было сделано в школьном коридоре, и на нем стояли две девушки: одна лицом, другая — спиной. Они о чем-то говорили, и, скорее всего, о чем-то веселом: одна из них улыбалась. На той, чье лицо было видно, была длинная, до щиколотки, темно-синяя юбка, белая легкая трикотажная майка и бело-синяя клетчатая сорочка. Ее темные густые волосы волнами падали на плечи и на наливную красивую грудь, темно-серые глаза искрились, или же так падал на них свет, а красивое, точеное белое лицо украшал легкий румянец. Свободная одежда мягко драпировала ее изящную, но очень женственную фигуру, не пряча, но подчеркивая ее изгибы. Девушка казалась ненастоящей, какой-то сказочной, точно нарисованной. Тем не менее, она была… была живой, из плоти и крови. Пока Рейгар смотрел на эту фотографию, Станнис протянул ему пятую, уже с выпускного. На нем Лианна Старк, в белом длинном платье на бретелях и легком, надетом поверх него, бледно-бежевом жакете, с полусобранными на затылке длинными волосами, сидела рядом с Хоулендом за одним столом. Он ел и что-то ей говорил, судя по всему, но она на него и не смотрела, ее взгляд был устремлен в другую сторону, задумчивый и слегка печальный. На виднеющихся из-под стола изящных ножках были надеты белые туфельки на плоской подошве: чтобы удобно было ездить на велосипеде. Рейгар смотрел на эту фотографию с минуту, потом, под властью воспоминаний, тяжело вздохнул и, не в силах оторвать от нее взора, тихо произнес: — Как звали ее отца? Рикард, кажется?.. — Да, Рикард, — ответил Станнис. — Он умер два года назад, — кузен пожал плечами, когда Рейгар бросил на него острый, быстрый взгляд. — Рак. Я слышал, он быстро сгорел, почти не мучался. — А ее братья? Их было трое… — Брандон, Эддард и Бенджен, да. Ты, наверное, не знаешь, так как ты уехал очень скоро после того дня, но ее семья еще с год оставалась на ферме. Отец все лелеял безумную надежду, что его дочь не была убита, что на самом деле она сбежала и рано или поздно вернется домой. Но потом он, видать, оставил эту мысль. Они закрыли ферму, продали скот и уехали в Речные Земли. У Рикарда Старка там был приятель, Хостер Талли, да и наш опекун, Джон Аррен из Долины, частенько там бывал, они и помогли семье обосноваться на новом месте. Там Брандон и Эддард женились на двух сестрах — дочерях Хостера, Кэйтилин и Лизе, а когда умер их отец, то они снова все продали и уехали из Вестероса. Насколько я знаю, они в Пентосе сейчас, заняты торговлей зерном и разведением ценных пентошийских коз, их шерсть очень дорого стоит… Что касается младшего, Бенджен позже вернулся на Север, но он пошел в армию, в пограничные войска, и сейчас служит в подразделении «Ночной Дозор». Очень замкнутый и необщительный, совсем не похож на того Бенджена, которого я знал раньше… — А Мэг? — этот вопрос Рейгар задал прежде, чем успел себя остановить. — Мэг? Мэг Флинт? — переспросил Станнис. — А откуда ты про нее знаешь? Разве ты бывал на ферме Винтерфелл? — Нет… то есть да, бывал, один раз, — ответил Рейгар. — Когда… Когда Лианна пропала, мы с директором ходили к ней домой. Там была женщина, которая открыла нам дверь, я помню, что она назвалась Мэг и потом рассказала нам, что фактически вырастила младших: Лианну и ее брата. — А-а, — протянул как-то не очень уверенно Станнис. — Да, верно. Она давно умерла, лет восемь назад. Инфаркт, вроде, но это не точная информация. Рейгар снова посмотрел на фотографию у себя в руке. — Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, — сказал кузен. — Роберт. Но он до сих пор настаивает на своей невиновности, как и тогда. — Ты общаешься с ним? — Да, изредка. Но я видел его, совсем недавно. Вчера, если быть честным. Я был у него в тюрьме. Рейгар промолчал, лишь внимательно смотрел на Станниса. Тот тоже заговорил не сразу, точно ожидал, что будет дальше и какой окажется реакция кузена, но потом вздохнул и произнес: — Я хочу снять фильм. Расскажу в нем историю Лианны. Думаю, она этого заслуживает. Рейгар удивленно посмотрел на Станниса, но снова промолчал. — Я хочу, чтобы и ты был в нем, — продолжил он. Рейгар в удивлении выгнул бровь, он смерил кузена долгим взглядом, потом положил на стол фотографию. — Так. И зачем? Станнис тяжело вздохнул. — Девушку из твоего класса убили, разве тебя это не волнует? — спросил он. — Я был учителем на замену, Станнис. Всего один семестр. — И что? Ты ее знал. Я уже говорил с Барбри Кассель, с Хоулендом Ридом, договорился о встрече с инспектором Сервином, который расследовал это дело, с Тео Вуллом, с Мартином Дастином, с Робертом. Если нужно, я поеду к нему еще раз, но, если честно, я не особо горю желанием это делать… Вот оно что, теперь все встало на свои места. — Я не хочу быть в фильме, — отрезал Рейгар. — Мне стоило догадаться, что наша встреча не была случайной. Девушка! — он позвал официантку, одновременно чуть приподнимаясь и доставая портмоне из заднего кармана джинсов. — Счет если можно. — Рейгар… — Станнис подался вперед. — Слушай, я не хочу в этом участвовать, ясно? Мне жаль, что ты потратил на меня время, я оплачу счет, можешь съесть и мою порцию, у меня пропал аппетит. Кузен, однако, не желал останавливаться. — Но почему? Почему, скажи? Думаешь, это плохая идея? — проговорил он. — Да, я думаю, это очень плохая идея. У людей осталось много старых ран, это может многих расстроить. Лучше оставь все как есть. Неужели ты не понимаешь? Станнис упрямо стиснул челюсти. — Я это понимаю, — произнес кузен. — Но… я сниму этот фильм. Рейгар тяжело вздохнул. — Как хочешь, дело твое, — ответил он. К ним подошла официантка, принесшая на крохотном подносе счет. — Вы даже не попробовали… Вам не понравилось? — спросила она встревоженно. — Нет, что вы, еда тут не при чем, — Рейгар взглянул на счет, потом положил деньги, добавив сверху чаевые для девушки. — Мне просто испортили аппетит. Она растерянно на него посмотрела. Он же поднялся, взял свои пакеты и, бросив взгляд на кузена, холодно произнес: — До свидания, Станнис. — И направился к двери. Кузен, однако, так просто сдаваться не собирался. Через минуту он выбежал вслед за Рейгаром, поймав его уже на улице. — Я понимаю, что тебе неприятно все это, — начал он, — но я считаю, что так будет правильно. Понимаешь? — Поступай, как знаешь, но без меня, — оборвал его Рейгар. Он снова собрался уйти, но Станнис схватил его за локоть. — Я понял, — пробормотал он. — Понял. Но если вдруг передумаешь… — в нагрудный карман сорочки Рейгара опустилась фотография. — На обратной стороне мой номер телефона. Я уезжаю сегодня вечером, на Север, в Винтертон. Ты сможешь найти меня там, если захочешь. — Это вряд ли. Прощай, Станнис. Тот промолчал. Говорить было больше не о чем, и Рейгар, развернувшись, быстрым шагом пошел по улице. Погода стремительно портилась, до него то и дело долетали капли дождя. Ласточки, испугавшись непогоды, скрылись в своих гнездах, лишь изредка кто-то из них пролетал мимо, совсем близко к земле. В душе у Рейгара была такая же непогода: грусть, тоска, воспоминания — все эти чувства стиснули его, точно в крепком ухвате ладони. Прошлое нахлынуло на него, как волна, грозясь накрыть с головой и утащить за собой в морские глубины.