«Любовь не должна просить, — сказала она, — и не должна требовать, любовь должна иметь силу увериться в самой себе. Тогда не её что-то притягивает, а притягивает она сама».
Тихое гудение кофемашины отвлекает от гнетущих мыслей. Сокджин, упираясь руками в столешницу, опускает голову и вздыхает. Усталость ощущается тяжестью во всём теле. За эту ночь сомкнуть глаза не удалось: сначала разговор с Хосоком не позволял лечь в постель, а потом незваные гости свалились как снег на голову, — неудивительно, почему у него такое чувство, будто та скоро раскрошится надвое. Кажется, о полноценном сне в ближайшее время можно забыть. Незнакомец, представившись как Мин Юнги, попросил о помощи — о какой именно, стало понятно сразу же, как только взгляд упал на парня, которого он придерживал за плечо. Если Сокджин не ошибается, то второго звали просто Чимин. Он был серьёзно ранен, поэтому еле дышал и практически не разговаривал. Первым дёрнулся Чонгук: не среагируй он вовремя, словив полуживого Чимина за пояс, тот рухнул бы на пол и после этого вряд ли смог подняться самостоятельно. Его тело было настолько слабым и истощённым, что он даже пошевелить пальцами был не способен. Поначалу охотник стоял в стороне, краем уха слушая рассказ Юнги. Всё его внимание было приковано к тому, кто явно нуждался в помощи больше остальных. И пока Хосок недоверчиво смотрел на мужчину в плаще, Сокджин, тяжело вздохнув, решил не тратить время впустую. Каждая минута была на счету, поэтому он, подхватив Чимина с левой стороны, попросил Чонгука помочь положить того на диван. В конце концов, поговорить можно и потом. Если эти двое пришли именно в этот дом, значит, им действительно больше не к кому обратиться. Обильное кровотечение с трудом удалось остановить. Знания, полученные ещё в молодости, пригодились как никогда кстати. Сокджин наложил несколько швов и впервые за долгое время почувствовал облегчение от проделанной работы. Под действием снотворного Чимин быстро уснул, а он ещё несколько минут сидел рядом с ним, обводя взглядом совсем юное лицо. На вид тому было не больше двадцати. «Ещё ребёнок», — пронеслось в мыслях. Сокджин с грустью поджал губы. Перед ним лежал не человек. В прошлом он повидал немало. Работая врачом, так или иначе сталкиваешься со смертью. Сокджин был хорошим хирургом, — по крайней мере, так говорил ему отец. Его слова до сих пор крутятся в голове — он слышит их и днём, и ночью, вспоминая последний разговор, состоявшийся в больничной палате. Об отце у него осталась только светлая память, потому что он единственный, кто его всегда поддерживал. За несколько часов до своей смерти тот был спокоен как никогда прежде. «Меня будет оперировать мой сын. Чего мне бояться?» Если бы Сокджин только знал, что данное решение кардинально поменяет его жизнь, он бы ни за что не согласился брать на себя такую ответственность. У хирургов есть одно негласное правило: не оперировать родственников. И он его нарушил. Искренне верил, что лучше него не сделает никто. Сокджин знал, на что идёт. Он не волновался, руки не дрожали, всё было под контролем. Уже под конец операции у отца начались осложнения; сердце не выдержало, дефибриллятор не помог, а делать прямой массаж оказалось поздно. Он никогда не забудет, как стоял возле операционного стола, смотрел на замолкший кардиомонитор и не мог поверить в происходящее. Всё казалось обыкновенным сном. Как в тумане он прожил несколько месяцев в опустевшем доме. И ведь даже обвинить себя в смерти отца не мог: он не совершил ни единой ошибки, действовал согласно инструкции, оттого и было тяжело на душе. Непредвиденные ситуации случаются, Сокджин с ними сталкивался не раз, однако с произошедшим смириться он не сумел. «Убил собственного отца», — именно это ему сказали на похоронах, а он стоял, сжимая ладони, обтянутые чёрными перчатками, в кулаки, и старался проглотить комок обиды. Он сделал всё возможное, но этого оказалось недостаточно. Наверное, в тот момент Сокджин впервые ощутил нескончаемую злость к небесам. Его отец был религиозных нравов: верил в существование Рая и Ада, а также разных существ. Он часто говорил, что ему достался хороший ангел-хранитель, раз он дожил до семидесяти шести лет. Смотря на прах отца, Сокджин вспомнил его слова. Обида смешалась со злостью, создав жгучий коктейль эмоций. Вернувшись домой, он, словно под чужим влиянием, разбил все зеркала и рамки с изображением небесных покровителей. Кричал так громко, что потерял голос на несколько дней. Внутри всё пылало и плавилось, он ненавидел себя и одновременно с этим ненавидел веру отца в ангелов, которые не спасли единственного близкого ему человека. Охотники рождаются обычными людьми, однако они не выбирают свою судьбу. Уволившись с работы, Сокджин запер себя в четырёх стенах и чувствовал, как в нём копится нечто тёмное и холодное. Мстить было некому — если только самому себе, чем он и занимался, пока однажды к нему не заявились двое мужчин, разодетые в странные наряды. Опьяневшее от алкоголя сознание приняло гостей за галлюцинации. Он даже рассмеялся одному в лицо, а в следующее мгновение — уже кричал от боли. Со сломанными рёбрами его отнесли в незнакомое место. Если честно, он мало что помнит из того дня. Ему было настолько больно, что он потерял сознание почти сразу. А когда открыл глаза и увидел себя, лежащим на высоком каменном столе, понял, что вернуться к прошлой жизни не получится. Несколько лет Сокджин прожил с наставником вдали от городского шума. Про дом пришлось забыть, как и про всё остальное, что когда-то было с ним связано. Как уже узналось позже, судьбой охотника его наделили власти — верховные ангелы, которые обладают силой укрощать падших ангелов. Стоит ли говорить о том, что Сокджин был в ужасе от такой информации? Но больше всего поразило другое: его отец когда-то тоже был охотником, — наверное, поэтому он так легко относился к существованию другого мира — потому что сам был его частью какое-то время. Чтобы стать охотником, ты проходишь через обряд посвящения и омывание. Жизнь человека остаётся в прошлом, однако вернуться к ней возможно. Твою душу помечают специальной печатью, которая дарует защиту и покровительство небес. Соответственно, если эта печать снимется, то от обычных людей тебя ничего не будет отличать. Разве что наличие ярких воспоминаний. Охотники «застревают» в определённом возрасте и полностью сохраняют свой человеческий облик, потому что предполагается, что после своей верной службы небесам в награду они получат самое ценное — возможность жить как простой человек. Но когда это произойдёт никто точно не знает. Некоторые остаются охотниками уже навсегда, а некоторые, как Сокджин, надеются стать прежними как можно скорее, пускай надежда может оказаться напрасной. Сколько он уже живёт так? Кажется, около восемнадцати лет. Не стареет, практически не спит ночами и не видит смысла в такой жизни. Будто мир остановился и замер ещё тогда, вместе с кардиомонитором в операционной. Он помнит чувство, которое испытывал, когда спасал чужую жизнь. Помнит благодарность в глазах родственников и облегчение от осознания, что его пациент будет жить дальше. Сегодня он ощутил что-то похожее. Смотря на спящего Чимина, Сокджин не мог описать своё состояние. Он наконец почувствовал себя… человеком? Тем, кем являлся раньше, пока привычное восприятие мира не кануло в бездну. И ему было приятно от этого осознания. Стало так тепло на душе, что он невольно задумался о своём предназначении. Он родился на этот свет для того, чтобы спасать чужие жизни. Ему всегда казалось, что став охотником, его лишили мечты и смысла существования, но теперь он понял. Он занимается тем, чем и должен — помогает другим. Падшие ангелы перерождаются, обретая новую жизнь, а это значит, что он делает всё правильно. Противное чувство в груди наконец перестало скрестись о рёбра, и он может выдохнуть. Нетронутый кофе остывает в его руке. Услышав шаги, Сокджин поднимает голову и видит Юнги. По его просьбе Феликс подготовил для гостей комнаты, чтобы те отдохнули и собрались с мыслями, прежде чем начинать долгий разговор. Юнги уже рассказал, почему они здесь, однако его речь показалась неубедительной. Несмотря на то, что Сокджин ему не поверил, он не чувствует напряжения. — Спасибо ещё раз, — говорит Юнги, опускаясь на стул. Свой плащ он снял, оставшись в чёрной рубашке и брюках. Лицо не такое уставшее, как несколько часов назад. Сокджин знает, что тот не спал — скорее всего, медитировал. Если Чимин ещё похож на обычного человека, то на Юнги достаточно просто взглянуть — сразу можно понять, что он прожил как минимум век. — Так что вас привело в этот дом? На первом этаже больше никого нет: Чонгук спит, Чимин отдыхает в своей комнате, Джихён в школе, а Хосок, ничего не сказав, уехал ещё в обед. Есть предположения, что демон отправился на поиски того, кто вчера его ранил, или же наоборот — спрятался, испугавшись за свою жизнь, и теперь ждёт, пока всё уляжется. Разбираться с незваными гостями ему некогда — есть дела и посерьёзнее, так что за главного остался Сокджин. — Я наслышан, что здесь живёт высший демон и охотник, который при жизни был врачом. — Юнги делает паузу, осматривая гостиную. Речь его тихая и спокойная — не похоже, что он находится в затруднительном положении. «При жизни». А сейчас он что, мёртв? От такой формулировки хочется поморщиться. — …А вот насчёт людей не знал. Они в курсе о нашем мире? — прищуриваясь, спрашивает Юнги, и Сокджин понимает, что вопрос задан не просто так. — В вашем голосе слышится презрение, — слабо усмехаясь, говорит он. — Скорее непонимание, — исправляет Юнги. — Как так вышло, что эти двое знают больше, чем нужно? — Долгая история. — Сокджин вздыхает. Рассказывать про Чонгука не хочется — он устал и хочет спать, а не вести долгие беседы. — Я надеюсь, вы понимаете, что мы оказали вам радушие не из великого желания. Вместо того, чтобы слушать, почему два человека живут под одной крышей с существами из другого мира, лучше расскажите, зачем двое ангелов пришли за помощью к демону? Заметив удивление на чужом лице, Сокджин напрягается — значит, он прав, и к ним действительно пожаловали ангелы. И не просто ангелы, а приближённые самого Господа. Что они делают на земле? Неспроста плохое предчувствие не покидает его уже несколько дней… — На небесах сейчас неспокойно, — опустив взгляд, рассказывает Юнги. Говорить о таком строго запрещено, но лучше поделиться правдой — Сокджин ему не верит, и это видно. — Я не знаю, что точно случилось, но было принято решение назначить нового Верховного хранителя. Из-за этого начались споры. Серафимы впервые не могли сойтись во мнении… — Серафимы? — перебивает Сокджин, не понимая, о ком идёт речь. О небесах он знает крайне мало, и каким законам там подчиняются — тоже. — Да. Серафимы — это шестикрылые ангелы, наиболее приближённые к Создателю, — спокойно объясняет Юнги. Сокджин обращает внимание на то, что вместо привычного обращения тот предпочёл назвать Господа по-другому. Он впервые слышит подобное. Неужели там, на небесах, действительно другие порядки? — Ты ничего не слышал о трёх ликах? — Нет, — качает головой охотник. Юнги вздыхает, — кажется, он немного разочарован в его скудных познаниях. — Ты же знаешь, что помимо ангелов-хранителей, существуют и другие ангелы? Ты ведь охотник, — вспомнив об этом, он оживляется. — Значит, власти должны были обучать тебя необходимым навыкам и знаниям. — Если Юнги говорит про тех двоих, кто сломал ему рёбра, а затем притащил к старику, ставшему для него наставником, с которым он прожил несколько лет вдали от людей, то всё так и есть. — Все ангелы делятся на три лика. В свою очередь, каждый лик подразделяется ещё на три. Такое деление основано на двух принципах: степени приближённости к Создателю и типу служения. Власти, с которыми ты встречался, относятся ко второму лику. — А ты? — вдруг спрашивает Сокджин, и Юнги теряется всего на секунду. Повернув голову в сторону окна, тот несколько минут молчит. — Долгое время я был архангелом, — тихо произносит Юнги. Его голос заметно меняется: словно он наполняется тяжестью и грустью. — Высший ангел, учитель и провозвестник воли Божией для человека. Я служил верой и правдой, пока мой брат не нарёк меня лжецом и трусом. Он забрал мои крылья, сказав, что я не достоин обучать ангелов. Так я стал обычным посланником Господа и начал обрезать крылья у тех, кого когда-то учил. — Если бы он только мог чувствовать какие-либо эмоции, наверное, ему непременно стало бы грустно, рассказывая историю своей жизни. Но у него нет такой привилегии, поэтому он поворачивает голову и смотрит на Сокджина ровным взглядом. — Перед гибелью ангелы складывают крылья в знак того, что свою вину они полностью признают. Чаще всего это уже взрослые особи, которые много молились за своего подопечного, но, к сожалению, так и не справились с обязанностями. — Юнги внезапно останавливается, сомневаясь, стоит ли рассказывать, по какой причине он отрёкся от своей службы. — Не знаешь, доверять мне или нет? — догадывается охотник. Юнги и не думает лгать. — Да. Я не до конца уверен, что нам здесь место. Если бы Чимина не ранили, мы бы не оказались в этом доме. — От такой честности совсем не обидно. В конце концов, Сокджин знал, что им нужна была просто помощь. — У Чимина рваные раны на животе, — задумчиво произносит он. Очевидно, что те спустились с небес не просто так. — Мы искали укрытие на земле, но на нас напали. — Кто? — Сокджин чувствует, как всё его тело напрягается. Аж дыхание замирает. — Демон, похожий на того, кто ранил твоего друга. Что? Мысли путаются. — Ничего не понимаю… — Что-то надвигается, я это чувствую. — Юнги качает головой, и его взгляд, стеклянный и холодный, нагоняет тревогу. — Демоны не пробуждаются просто так. Боюсь, они воспользуются моментом, пока на небесах царит смута. — Но они не смогут попасть туда даже при всём желании, — хмурится Сокджин. Ему ли это рассказывать? Юнги выглядит обеспокоенным, — а ещё говорят, что ангелы не проявляют эмоций. Насколько же велико его волнение, что у него всё на лице написано? — Нет, — подтверждает он. — А вот натворить бед и принести на землю хаос — ещё как. Сокджин только собирается спросить, при чём здесь Хосок и зачем он им нужен, как входная дверь распахивается. К сожалению, вернулся не демон, который бы внёс немного ясности, а Джихён. Вместо того, чтобы убежать к себе в комнату, как он делал это обычно, тот бросает сумку на диван и подходит к нему, не обращая внимания на сидящего рядом Юнги. Охотник переводит на него взгляд и понимает, что подросток всего-навсего не видит гостя. Ангелы невидимы для человеческого взгляда. Чтобы не мешать им, Юнги встаёт со своего места и, тихонько кивнув в знак благодарности за помощь, уходит проведать Чимина. Сокджин же щурит глаза. — Ты как добрался до дома? Чонгук ведь ещё спит. Джихён садится на высокий стул и тянется к вазе с фруктами, забирая оттуда зелёное яблоко. — Друг подбросил. — Тот пожимает плечами. — С каких пор у тебя появились друзья? — С таких, когда меня начал забирать красивый мужчина на чёрной ауди. — Джихён самодовольно улыбается, вспоминая реакцию одноклассников на Чонгука. У них чуть челюсть не отвисла, пока он обнимал Чонгука прямо у школы, а тот заботливо приглаживал его взлохмаченные волосы. О да, Джихёну очень понравилось это чувство. Хоть когда-то ему завидуют. — Нас отпустили с дополнительных, так что я решил не напрягать Чонгук-хёна. Услышал бы его сейчас Чонгук, наверняка бы смущённо улыбнулся, думает Сокджин, глядя на довольного подростка. Джихён чуть ли не сверкает, когда называет Чонгука хёном — ему разрешили, вот он и пользуется моментом. Они редко разговаривают, так что Сокджин немного удивлён его компании. Джихён не уходит. Замолкает, серьёзничая, и откладывает яблоко на стол. По тому, что он дёргает коленкой под столом, становится понятно, что он нервничает. Почему? Интересный вопрос… — Ты знаешь что-нибудь о его первой любви? — Редко услышишь такую неуверенность в его голосе. Обычно Джихён не любит с кем-то разговаривать, кроме Чонгука, а тут смотрит с ожиданием, напоминая щеночка. Сокджин вздыхает. Этого ему ещё не хватало… И давно Джихёну интересна личная жизнь Чонгука? Как-то он упустил этот момент. — Зачем тебе? — Сокджин отворачивается, выливая холодный кофе в раковину. Ей-богу, если он сейчас не выпьет кофе, то отключится прямо здесь, на кухне. Джихён сцепляет пальцы в замок и поднимает взгляд к потолку, придумывая что-то получше, чем «хочу понять, почему он так на нём зациклен». — Просто любопытно… Прошло уже столько лет, а он всё ещё никого себе не нашёл. Я о нём волнуюсь. — Сокджин, услышав это, усмехается. — Что? — Чонгук уже взрослый, можешь не переживать за него. — Ну хё-ё-ён… — дует губы школьник. — Сложно рассказать, что ли? — Как он его только что назвал? — Ты же знаешь, что ты самый лучший хён на свете? — Тот широко улыбается, наклоняя голову вбок. — После Чонгука, разумеется. Вот же лис. Сокджин цокает языком. Давно к нему так не обращались… На какое-то мгновение он даже забывает, что он не совсем человек. Вежливое обращение к своей персоне осталось далеко в прошлом. Это так… приятно? Джихён даже не подозревает, кто перед ним стоит. Он видит в нём взрослого человека, который может дать дельный совет, потому и тянется. Сокджин, конечно, не дурак, чтобы рассказывать о другом мире, а тем более делиться чужими секретами, — однако милая мордашка Джихёна подкупает. Сделав себе новую порцию кофе, он садится напротив и незаметно улыбается. — Чонгук однолюб, так что вряд ли когда-то забудет свою первую и единственную любовь. Джихён сразу же меняется в лице. — Единственную?.. Неужели он влюблялся всего раз в жизни? Такое вообще бывает? — Ты ожидал услышать печальную историю о том, как Чонгуку разбили сердце? — не сдерживает ухмылки Сокджин. Сделав долгожданный глоток кофе, он наконец расслабляется. Хоть на пять минут можно забыть о другом мире и пожить в своём. Как ни странно, ему даже нравится обсуждать Чонгука, нежели небесных созданий. Он бы всё отдал, чтобы сидеть вот так каждый день, встречать Джихёна со школы и слушать его истории. Как же жизнь всё-таки несправедлива. — Нет, я просто подумал… — парень поджимает губы. Заметив его грустное выражение лица, Сокджин вскидывает брови. Что-то Джихён не договаривает... — Ладно, забей. — Он взмахивает рукой и спрыгивает на пол. Забрав рюкзак, Джихён поднимается на второй этаж, оставляя Сокджина в растерянности. Что толку объяснять, если его всё равно не поймут? Уж кто-кто, а Сокджин точно не обрадуется, когда узнает о его симпатии. Джихён и сам не в восторге, если честно. Хотел бы влюбиться в кого попроще, но глупое сердце тянется ко взрослому мужчине, и сопротивляться его зову он не намерен. Плотно закрыв за собой дверь, Джихён проходит в комнату. Взгляд останавливается на пустой кровати: одеяло смято, подушки наверняка пахнут Чонгуком, а простынь, возможно, ещё тёплая. Когда Чонгук проснулся? Джихён, задумавшись о своём, проводит ладонью по наволочке. В груди сразу же разливается тепло от мысли, что ещё недавно Чонгук беззаботно спал в этой постели, к которой он наклоняется. И глаза закрывает, и делает глубокий вдох, расплываясь в улыбке. С удовольствием бы рухнул в кровать, уткнувшись лицом в подушку, но в голове возникает идея получше. Звук шумящей воды, доносящийся из ванной, вызывает неподдельный интерес. Ведомый любопытством Джихён делает осторожные шаги к двери и останавливается прямо перед ней. Нормально ли это? Хочется увидеть Чонгука хотя бы одним глазком, обвести его прекрасное тело взглядом, а после — отвернуться, залившись румянцем. Наверное, он сгорит от стыда, если его поймают за подглядыванием. Ему нечего скрывать. В своих намерениях Джихён откровенен. Лучше уж сам покажется на глаза, чем будет наблюдать, спрятавшись в тени. Опустив мокрые ресницы, Чонгук запрокидывает голову. Тело кажется ватным, словно не принадлежит ему вовсе. Он проснулся пятнадцать минут назад, поэтому не успел ещё до конца осознать случившееся. Надо поговорить с Хосоком и узнать, кто к ним заявился этим ранним утром. Стеклянные стенки душевой кабины запотели. Школьные брюки неслышно скользят по бёдрам вниз. Не отводя немигающего взгляда от обнажённого Чонгука, Джихён расстёгивает пуговицы на рубашке. Чувствует себя странно: будто совершает какое-то злодеяние, пока неспешно раздевается и заходит в кабину, ничего не говоря. Разве в его желании есть что-то неправильное? Он специально не смотрит ниже пояса, чтобы не смущаться самому. Встаёт позади, вытягивая руки, и несмело обнимает, прижимаясь тёплой щекой к спине. Чонгук не пугается и даже не вздрагивает, лишь замирает, слегка нахмурив брови. Его спокойная реакция, если честно, ранит сердце. Чонгук его не отталкивает, но и не пытается притянуть к себе — просто стоит, позволяя обнимать себя, и думает совершенно о другом. Мысли у них, к сожалению, разные. Если Джихён весь дрожит, впервые прикасаясь к голой спине мужчины, то Чонгук утопает в фантазиях. Ему вдруг представляется его ангелок: как он, задержав дыхание, прижимается к нему сзади и закрывает глаза. Он сглатывает, раскрывая губы, чтобы дышать было легче. Как же ему нестерпимо хочется увидеть Тэхёна хотя бы ещё раз. Посмотреть на него, провести пальцами по щеке, улыбнуться… Джихён, словно чувствуя, что он где-то не здесь, не с ним, обнимает крепче. И глаза жмурит, и всхлипывает, мысленно прося забыть того, кто его давным-давно оставил. Он ведь на всё готов ради него, так почему же Чонгук не воспринимает его всерьёз? Спустившись с небес на землю, мужчина распахивает ресницы. До него наконец доходит, что это Джихён пробрался к нему в душ, а не его ангелок. Он тут же дёргает плечами и разворачивается, глядя на подростка. У того волосы намокли и прилипли к коже. Отросшая чёлка закрывает глаза; капельки воды скатываются по щекам и срываются с острого подбородка на пол. — И что ты здесь забыл? — Чонгук не злится. Напротив, ласково улыбается, ругая мальчишку как нерадивого котёнка. Это и раздражает больше всего. — Соскучился, — не смотря в ответ, говорит Джихён грустным голосом. Чонгук поднимает брови. Не успевает и слова сказать, как школьник вылезает из кабины и шлёпает босыми ногами по холодному полу, подбирая свои вещи. Совсем не стесняется наготы — наклоняется, забирая одежду, и молча уходит. Делать ему здесь нечего. К Чонгуку безумно тянет. Его хочется обнять, прижаться к груди и услышать чарующий голос. В редкие моменты, когда Джихён может полежать на его коленях, он чувствует себя по-настоящему счастливым. Чонгук обычно перебирает его прядки, о чём-то рассказывает, а он незаметно улыбается, понимая, что ему очень нравится это тёплое чувство, возникающее в груди всякий раз, когда они остаются вдвоём. Их хрупкий мир, созданный вокруг, кажется спасением. Что ещё человеку нужно для счастья? Рядом с Чонгуком спокойно, с ним интересно, а самое главное — ему можно доверять. Ещё никогда в жизни он не привязывался к кому-то настолько сильно. Злится на самого себя, называет идиотом, пока натягивает брюки на голое тело, а затем замирает, почувствовав касание чужих рук. Чонгук забирает со своей кровати одеяло и накидывает на его плечи, чтобы он не продрог. Снова заботится, снова влюбляет в себя, заставляя сердце болезненно сжаться. Джихёну становится настолько обидно от осознания, что Чонгук питает к нему далеко не романтические чувства, что сдерживать слёзы не получается. Он весь скрючивается от своей слабости. Позволяет поднять себя и усадить на кровать, прячет влажные глаза за длинной чёлкой, которую Чонгук, неожиданно для него, убирает назад. Смотрит на него как всегда ласково, а Джихёну расплакаться хочется. — Ты чего? — Чонгук касается костяшками щеки и невесомо гладит нежную кожу. Разве не догадывается? Да он кричать готов от того, что происходит внутри него, а Чонгук будто и не понимает, почему он чуть ли не плачет, сидя рядом. — Почему ты видишь во мне только ребёнка? — проглотив комок обиды, спрашивает Джихён тихим голосом. Чонгук не ожидал услышать подобное. Что с Джихёном происходит в последнее время? То он молчит целыми днями, то ластится как бездомный кот, а теперь смотрит грустным взглядом. — Но ты и есть ребёнок. — Чонгук растерянно улыбается, раскрывая ладонь и укладывая её на горячую щеку. — Не хочешь объясниться? Впервые Джихён убирает его руку от своего лица и отворачивается. Неужели он настолько слеп? Или так хорошо притворяется? — Это несправедливо, — говорит Джихён вполголоса. Чонгук хмурится, не понимая, что он имеет в виду. — Хён, ты жесток со мной. Улыбаешься для меня, гладишь по волосам, обнимаешь перед сном, смотришь так, словно я что-то значу для тебя, а на самом деле думаешь о другом человеке. Чем он лучше меня? — Кто? — чуть слышно спрашивает Чонгук, двигаясь ближе, чтобы заглянуть в глаза. Однако Джихён отказывается смотреть на него. — Тот, из-за кого ты иногда просыпаешься посреди ночи и долго смотришь на небо. Он ведь давно умер, да? Поэтому тебе так грустно вспоминать о нём? Тело будто покрывается корочкой льда. Чонгук застывает, перестав шевелиться. Откуда Джихён знает? Неужели видел своими глазами, как он стоит у окна, чувствуя себя самым одиноким человеком на Земле? Тот пару раз приходил к нему спать, говоря, что одному в постели холодно. Чонгук обнимал, согревая в объятиях, и даже засыпал вместе с ним, но из-за вернувшихся кошмаров нередко просыпался. Сон был беспокойный, словно его ангелочек пытался с ним связаться, о чём-то предупредить, а он не мог разобрать его слов. Открывал глаза, чувствуя холодный пот на спине, и сомкнуть глаза больше не мог. В такие моменты время не имело значения. Он будто переносился в совершенно иной мир — незнакомый, оттого и пугающий. Липкое чувство тревоги окутывало с ног до головы. Чонгук думал о Тэхёне, о своём Тэхёне, по которому скучает больше всего на свете, и не понимал, откуда в нём столько печали к тому, кого он видел всего раз. Вместе они были только в его мыслях. Ему даже нравилось представлять ангелочка рядом и разговаривать с ним. Но легче становилось только тогда, когда он возвращался в постель, ложился под одеяло и притягивал к себе Джихёна, чтобы обнять и поцеловать куда-то в затылок. Объяснение происходящему он не искал. С Джихёном и правда было спокойно. Заботясь о нём, Чонгук чувствовал себя на своём месте, однако мысль о родственной душе принимать не хотел. Ведь его собственная до сих пор не обрела покой. — Джихён… — Чонгук тянется к нему снова, и в этот раз парень не противится прикосновению. — Забудь ты его уже, — просит отчаянным голосом. — Сколько лет прошло? Три? Пять? Пора отпустить… — Семнадцать, — говорит Чонгук шёпотом, и Джихён замирает. — Что? — Прошло уже семнадцать лет с нашей последней встречи, — объясняет он с грустью, а в груди сердце крошится в мелкую пыль. Чонгук выдавливает из себя улыбку и, обхватив его плечо пальцами, притягивает к себе, чтобы обнять, уткнувшись носом в шею. Джихён замирает от неожиданности. — Прошло столько лет, а я до сих пор не могу его забыть… Чонгук впервые показывет свою слабость, — таким уязвимым он ещё ни разу не был. Обнимает крепко, беспокойно дышит, закрывая глаза, чтобы справиться с потоком эмоций. Он ведь не железный. Сердце кровоточит слишком долго, чтобы сопротивляться чужому теплу. Джихён моментально размякает в его объятиях и вытягивает руки, укладывая ладони на лопатках, чтобы прижать ближе. — Постарайся, пожалуйста. Я вижу, как тебе больно, и мне так грустно, что я ничем не могу помочь. — Чонгук, слушая его, слабо улыбается. — Ты же говорил, что мы похожи. Может… может я смогу стать ему заменой? — голос дрожит, как и он сам. Чонгук медленно отстраняется, заглядывая в глаза. Смотрит так долго и пристально, что Джихён не выдерживает и отводит взгляд в сторону. — Я сказал какую-то глупость? — Тот поджимает губы, чувствуя себя неловко. — Да, — отвечает Чонгук в то же мгновение. — Посмотри на меня, — просит ласково, поворачивая его голову за подбородок. Джихён поднимает глаза с пушистыми ресницами, и Чонгук ловит себя на совершенно странной мысли. Какой же он красивый. Красивый, потому что похож на его ангелочка как две капли воды, или потому что смотрит абсолютно по-другому? С вызовом, со смелостью и покорностью. Джихён не шутил, когда говорил, что готов ради него на всё что угодно. Одеяло сползает с его плеч, оголяя кожу, — заметив это, Чонгук шумно вздыхает. — Что на тебя нашло? Не надо становиться чьей-то заменой. Ты — это ты. — Он наклоняется, поправляя одеяло. Отстраниться не может — Джихён оплетает пальцами его запястья и не отпускает. — Но ты ведь до сих пор любишь его. Что мне сделать, чтобы ты о нём забыл? Чонгук даже пошевелиться не может — настолько удивлён сказанным. Да что с Джихёном такое? — Не делай вид, что ничего не замечаешь. Я… я к тебе со всей душой, а ты… — Джихён перестаёт моргать. Смотрит на Чонгука, теряется в мыслях, несмело подаваясь вперёд. Чонгук вправе его оттолкнуть, но он этого не делает. Почему? Кто бы ему ответил… Либо действительно ни о чём не догадывается, либо не имеет ничего против. Слишком сложно. — Ты мне нравишься, хён, — шепчет, наклоняясь ближе. Они соприкасаются носами, отчего по спине бегут мурашки. Джихён дышит через рот, не специально опаляя лицо Чонгука своим горячим дыханием. — Очень нравишься, — сглатывает, опуская трепещущие ресницы. — Что ты делаешь? — хрипит Чонгук, болезненно хмурясь. — Хочу поцеловать, — будто предупреждает, а на самом деле боится, что над его желанием посмеются. — Пожалуйста… Их губы едва сталкиваются, не успев слиться в нежном поцелуе, как всё прекращается. Чонгук обхватывает его лицо тёплыми ладонями, поворачивая голову и припадая мягкими губами к виску. Он жмурится, задерживаясь всего на несколько секунд, а после — отодвигается и встаёт с кровати. — Прости, — всё, что он говорит, прежде чем уйти. Джихён сидит с закрытыми глазами, не двигаясь, и чувствует, как по щекам слёзы бегут ручьями. Боль внутри него ширится, душит, обвиваясь невидимой нитью вокруг шеи. Что он сделал не так? Разве ему нельзя поцеловать того, кто заставляет позабыть о существовании целого мира? Это не просто привязанность — это нечто большее. То, чего он ни разу не испытывал, и то, от чего ему никогда не было так больно. Он заворачивается в одеяло и падает головой на матрас, глотая солёные слёзы. Плачет тихо, вдыхает едва уловимый запах Чонгука, оставшийся на постельном белье, и понимает, что отныне ему придётся жить с чувством обиды, ведь чужое сердце навсегда занято другим.♫ Isak Danielson — Face my fears ♫