Сто шестнадцать месяцев назад

      Когда дневной свет сменился тьмой и жильцы зажгли огни в соседнем доме, Лиза ушла, пополнив подставку для чайных пакетиков новыми таблетками. Перова покинула квартиру порядка двух часов назад, куда–то торопилась и даже забыла совершить излюбленный реверанс на прощание. Профессор остался наедине с матерью.       – Одиннадцать, двенадцать, тринадцать...       Сергей Глебович ушёл в зал и удобно расположился на диване, поджав ноги у подлокотника. Он лёг на бок и положил руку под голову, наблюдая своё отражение в старых лакированных дверцах шкафа. Полная фигура по ту сторону комнаты ничуть не привлекала его, а наоборот, отталкивала. Это лицо... его лицо, и ничьё более, точно как полвека назад. Те же черты, та же улыбка и ямочки на щеках. Его – в этом не было никаких сомнений.       – Двадцать, двадцать один, двадцать два...       Мысли о прошлом появились из ниоткуда, они так и норовили представить видения пережитого времени. На ровне с ними зародилась и другая: «Может я уже покойник, если вспоминаю?». Формальная логика, треклятый Аристотель. Он давно умер – значит всё в порядке. Покойники не могут мыслить, и это вполне доказанный факт, следовательно, и сомневаться здесь не в чем – профессор жив.       – Двадцать восемь, двадцать девять... раз, два...       Весна две тысячи девятого года выдалась для всех подозрительно тёплой и ласковой. Следы зимних буранов превращались от солнца в воду и исчезали за считанные мгновения. Уличные потопы и смешанный с грязью снег просуществовали не более двух недель, и вскоре асфальт впервые в году покрылся сухими островками, по которым весело прыгали детские сапоги. Профессор и сам помнил то незабываемое чувство, когда нога ступала на твёрдую поверхность, а голову переполняли картины приближающихся летних пейзажей.       Студенты ощущали это приближение по своему, так как вскоре их ожидала пора сдачи курсовых работ. Неразлучная троица в виде Лебедева, Перовой и Фирсова, доверяла только себе и стремительно развивающемуся интернету. Огромная библиотека вуза простаивала без внимания и собирала на трудах великих философов несколько слоев пыли. Единственным человеком, который пользовался книгами и методическими пособиями, была Лиза. Глядя на неё, Сергей Глебович успокаивался и лишний раз убеждался в том, что будущее стоит за воспитанным книгой поколением. Такие люди в силах мыслить самостоятельно и без чьих–либо наставлений. Они способны творить, в то время как поколение сайтов способно лишь потреблять и не думать об истинности изложенного материала. Подмена понятий, чёрное становится белым и наоборот – через несколько лет для людей это станет нормой, они совершенным образом забудут о правильности и будут доверять лживым высказываниям незнакомцев, чьи псевдонимы блистают особым скудоумием и «оригинальной не оригинальностью».       По части библиографии в работах Лизы у профессора не возникало ни единого вопроса. Все ссылки достоверны – любой член комиссии мог в этом удостовериться, не покидая дверей вуза. Зинаида Николаевна, преподаватель зарубежной литературы, на экзаменах всегда садилась рядом с Сергеем Глебовичем и шептала ему краткую сводку о каждом заходящем в аудиторию студенте.       Первым экзаменовался Лебедев. Его высокомерие и желание показать себя с наилучшей стороны было известно каждому преподавателю. Тесты и проверочные задания он едва писал на тройки, однако продолжал воображать себя чересчур умным для такой «лёгенькой» дисциплины. Профессор видел в нём Икара, сына Дедала из древнегреческих мифов, что подлетел близко к солнцу и опалил крылья. Стремление обернулось неминуемой гибелью, ровным счетом это произошло и с Лебедевым: неудовлетворительная оценка послужила одним из поводов для отчисления юноши и его скорейшему прохождению службы в армии.       Второй в аудиторию зашла Перова. Зинаида Николаевна шепнула: «очень хитрая девочка». Её смекалке и сообразительности быстро ориентироваться по теме завидовали многие, однако это не всегда срабатывало, и вся гениальность оборачивалась против неё самой. Каверзные вопросы Сергея Глебовича заставляли Перову прибегнуть к интуиции и надежде на то, что сказанные слова окажутся весомыми для понимания профессора, а не чушью. Увы, несуразица проявлялась гораздо чаще, поэтому решение комиссии оказалось ожидаемым и единогласным – не сдача и новая тема курсовой работы.       Третьим, и самым выделяющимся из всей троицы, был Фирсов. Начитанный парень знал ответ на любой вопрос, чем заслужил пребывание на хорошем счету у некоторых преподавателей. Размеренная речь свидетельствовала о том, что он обдумывал каждое слово перед произнесением его вслух, а спокойное выражение лица лишний раз доказывало уверенность в своих мыслях. Умение профессора препарировать философию и с точностью полагаться на труды древних мыслителей поставило Фирсова в неловкое положение – его знания оказались совершенными для остальных членов комиссии, однако поверхностными и примитивными для Сергея Глебовича. Твёрдая четвёрка по философии испортила возможность Фирсову получить диплом с отличием и окончательно загубила не самые лучшие между студентом и преподавателем отношения.       Месть не заставила себя долго ждать, настрой троицы был серьёзным и абсолютно решительным. Каждый из них приходил в квартиру профессора в определённый день в маскарадных костюмах. Они нашли богатого человека, которому было выгодно спонсировать концерты и играть на иссякших нервах Сергея Глебовича. Это продолжается с тех пор, как мама заболела и начала считать вслух загадочные цифры. Девять лет, из которых, по скромным подсчётам, четыреста шестьдесят восемь вторников предназначены для Лебедева, столько же сред для Перовой и четвергов для Фирсова. В пятницу троица собиралась в зале или за окном, дискутируя на всевозможные темы, в том числе и о проблемах их любимого и гостеприимного профессора. Гоняться за тем, кого не знаешь – бессмысленная затея, однако найти того богача и прирезать его, всё же, стоило.       – Двадцать девять… раз, два…       Громкий счёт матери перенёс Сергея Глебовича из прошлого в настоящее. Через несколько часов наступит четверг – официальный день Фирсова. Разговор о параде планет, вероятнее всего, будет возможным лишь под вечер – гости квартиры всегда обижались и уходили, когда профессор выпивал таблетки по наставлению Лизы.       – И чего они, как собаки, бесятся от этих лекарств? – вслух спросил у себя Сергей Глебович. – Сколько раз уже, сколько?       – Девять…       – Нет, мамочка, больше!       Он встал с дивана и открыл дверцу шкафа. Среди аккуратно убранных вещей, в самом углу на красном свитере лежал давно купленный клинок, который затачивался каждый месяц на тот случай, если кто–то из троицы переборщит с выступлением. Когда–нибудь этот день настанет, и всю квартиру зальёт кровью. Может ли покойник убить человека? Нет – профессор определённо жив.