Сто шестнадцать месяцев назад

      Лиза возвращалась домой с особой медлительностью, пытаясь предугадать настроение Павла. Мысли о его хорошем расположении духа ускоряли шаг, однако тут же сменялись мраком, и шаги замедлялись. «Идти быть битым» или «идти бить» – совершенно разные понятия, от которых становится вдвойне печальнее, если твой удар не поставлен, а защитники способны предоставить свои услуги только после того, как ты испустишь последний вздох. Оставалось надеяться лишь на себя и верить в то, что сегодня страшные удары будут чуть ласковее и нежнее.       Почти все квартиры пятиэтажки давно предавались Морфею, и только непокорные перед сном деятели оставили нетронутыми источники света. Из окна второго этажа, сквозь застиранную занавеску, виднелось холодное свечение энергосберегающей лампы. «Что можно делать на кухне так поздно?» – подумала Лиза, вглядываясь в едва заметные лужи у подъезда. Подойдя к домофону, она набрала номер квартиры и принялась ждать того единственного слова, от интонации которого стал бы ясен исход дня. Противная мелодия, казалось, играла целую вечность, пока не сменилась тишиной и спокойным голосом:       – Алло?       – Паш, это я.       Он молча нажал на кнопку и повесил трубку – об этом свидетельствовал потухший экран домофона. Путь в двадцать восемь ступеней оказался для Лизы быстрым и незаметным, по сравнению с любыми минувшими днями.       – Вот ты где! – едва Лиза успела открыть дверь, как Павел схватил её за руку и подтянул к себе, заключив в крепкие объятия. – Ты чего так поздно, а?       – Собачница долго играла с собачками, – по–детски пролепетала Лиза, пытаясь вжаться в тёплую кофту мужа. – На улице такой холод, прям... собачий!       – Все у тебя сегодня собачье!       – Потому что люблю тебя.       Павел обратил её взгляд на себя:       – Ты прости меня, пожалуйста, что вспылил утром, не знаю что на меня нашло.       Лиза молча кивала в ответ. Она была готова согласиться под каждым словом мужа, ведь сейчас он абсолютно безопасен. Иногда ей казалось, будто Павла подменяют другим человеком, чей характер и темперамент противоречит тому, с кем ей довелось жить на протяжении четырёх лет. Спокойный, любящий и заботливый Павел вставал в сравнение со вспыльчивой и омерзительной подменой, лишенной моральных принципов.       Смешанные чувства томились в душе Лизы, бессмертная любовь переплеталась с идеей о самоубийстве, которое бы поставило точку во всём. Единственное, что отталкивало от этих мыслей – долг перед профессором. Умный и культурный человек с двумя высшими образованиями проснулся одним днём с грандиозными планами, загубившими последующую жизнь. Поначалу, стремительно развивающийся недуг оставался незаметным для студентов и коллег по работе. Однако позже лекции Сергея Глебовича приобрели своеобразный характер: профессор позволял внедрять в труды философов свои идеи, граничащие с полным абсурдом. Руководство вуза заинтересовалось многочисленными замечаниями о его профессиональной пригодности и произвело проверку.       – О чём ты задумалась? – Павел прижал к себе Лизу и нелепо зашагал вместе с ней на кухню. – Смотри, что я нам приготовил.       В самом центре небольшого стола на старой деревянной подставке стоял поцарапанный противень с жареной курицей и отварным картофелем, славно сдобренного укропом. Левее от главного блюда расположилась большая зелёная салатница с доверху нарезанными огурцами и помидорами под майонезным соусом.       – Паша, ну зачем ты на ночь столько наготовил! – приятно удивилась Лиза, присаживаясь на любезно отодвинутый мужем стул. – Мы же столько не съедим.       – Ничего страшного! – Павел достал из холодильника бутылку вина и сел напротив. – Ты так и не сказала, о чём думала.       Профессор возник перед глазами вновь. Усугубление болезни поспособствовало тому, что Сергея Глебовича заставили написать заявление по собственному желанию. Диагноз психиатра был отнюдь неутешительным – шизофазия вкупе с синдромом Капгра.       – Я думала о предстоящих заказах. – она солгала. – Всегда удивлялась тому, почему именно осенью возникает спрос на портреты.       – Боятся умереть, наверное…       Ответ мужа Лиза восприняла неоднозначно.       – Нет, не подумай неправильно, я имею в виду, что по осени люди мрут, как мухи. Поверь мне, я знаю, о чём говорю. Пора хронических заболеваний обостряется так же, как и весной.       – Ты считаешь, что они так хотят оставить память о себе в этом мире?       – Мы можем с уверенностью говорить только о сегодняшнем дне, – отвечал Павел, разливая вино по бокалам. – Чёрт его знает, что будет завтра. Остаётся только загадывать. Тот, кто просыпается раньше, всегда обнаруживает первым того, кому не было суждено проснуться. Давай выпьем за то, чтобы завтра все проснулись…       Кухню на мгновение наполнил мелодичный звон хрусталя. Лиза положила на тарелку куриную грудку и пару картофелин, оставив с краю место для овощного салата. Видения прошлого не переставали посещать голову даже после выпитого бокала. Родственники Сергея Глебовича в один момент превратились в незнакомцев, которые так и норовили отнять квартиру и переписать её на себя. Началась настоящая война с несуществующими образами. Только мама оставалась для профессора самым преданным человеком, всегда поддерживающего его в любом вопросе. Она попросила Лизу не бросать её сына и ухаживать за ним, ведь теперь он превратился в ребёнка с чересчур богатым воображением. Отвергнуть эту просьбу не представлялось возможным.       – Ну не молчи, скажи, как получилось. – чавкал Павел, снова взявшись за бутылку.       – Вкусно.       Хорошее настроение окончательно улетучилось. Лиза догадывалась, чего добивался Павел от этого ужина, поэтому она опередила его:       – Слушай, я знаю, чем это закончится, только прошу тебя… давай не сегодня.       Он тяжело вздохнул:       – Ладно, вижу, ты сегодня совсем квёлая какая–то, не заболела, случайно?       – Нет. Просто устала.       – Значит утром твоя усталость превратится в приятную. Давай ещё по бокальчику и спать. За здоровье!       Один из немногих спокойных вечеров завершился, как и полагается, благоприятно для обоих. Лизе не пришлось вытирать кровь ватой, а Павлу смывать её с кулаков. Они были уверены в том, что на утро оба проснутся.