Сто шестнадцать месяцев назад

       Сергей Глебович проснулся с той мыслью, что давно не рассказывал маме о происходящем в квартире. Он спешно поднялся с кровати, привёл себя в порядок и уже в десять часов утра сидел в спальне с небольшим листком бумаги. На нем он перечислил основные темы для содержательной лекции, чтобы не забыть о важных событиях.       – Значит, – профессор откашлялся в кулак и посмотрел на маму, переставшую считать и приготовившуюся слушать. – Сколько уже? Неделю, наверное, я тебе ничего не рассказывал, вот этот момент наконец–то настал. В общем, охота на лакомый кусочек продолжается, никто её даже не желает отменять. Эта квартира, как ты знаешь, досталась нам ещё при СССР, когда некие господа тут проворачивали дела. Так вот последствия этих дел, в частности, я расхлебываю порядка девяти лет. Оно же как, поначалу даже не замечал, видимо стеснялись, а потом уже в наглую начали появляться в квартире, ходить тут, заниматься непотребством! Короче говоря, эти актёры охамели вкрай. Если раньше ещё проявляли долю уважения, то сейчас, как говорится, «прут на танке». Танк, в свою очередь, военное средство, и пробить его можно только определенными снарядами. Вот и получается, они на танке, в городских условиях, готовы хлопнуть по нам с тобой, мам.       Она пошевелила пальцами правой ноги.       – Вот, согласна со мной! Возьмём Лебедева. Как можно трактовать эту фамилию? Во–первых, лебедь – довольно красивая птица, но он то воробей! Просто складывается такое ощущение, что меня тут за дурака считают, что надо мной можно всячески издеваться! Ле–бедь. «Ле», как бы частица, здорово напоминает французский язык, а «бедь» – натуральная беда. То, что этот господин из Франции, я понял ещё два года назад. Он тут хвастал, мол, ты в ванной купаешься, а я на пляже в Ницце загораю. Ницца, как известно, город во Франции. Здесь логика есть?       Мама вновь пошевелила пальцами правой ноги.       – Есть. И вот он сочувствует мне, что я тут одни макароны ем, он всё понимает. А потом оказывается, что через пару часов он уже сидит на вилле в Ницце, пьёт дорогое шампанское и жрёт тосты с чёрной икрой. Конченый, извини за выражение.       На этот раз она пошевелила пальцами левой ноги.       – В чем ты не согласна? – изумленно поинтересовался профессор.       – Двадцать четыре…       Сергей Глебович задумчиво почесал голову, как вдруг воскликнул:       – А! Двадцать четвёртый магазин? Так он и сейчас на том же месте стоит, за углом. Нет, это не его собственность. Позволь мне продолжить. Так вот, Лебедев во вторник просил сигареты ему купить, хотя имел ввиду холодильник. А зачем мне холодильник, если я не курю? Я не стал его спрашивать, молча вышел на улицу, погулял вокруг дома и вернулся. Лебедева уже не было, видимо, на самолёт опаздывал, скорее икрой нажраться.       – Двадцать один.       – Да, он мне тоже надоел. А вот взять Перову. Тут и так всё ясно, перо – утончённость, легкость, кою она всесильно демонстрирует. На прошлой неделе в зале концерт устроила, лежала под шкафом без рук, изображала мне Венеру Милосскую, попросила помочь подняться. Так всё свелось к тому, что я вышел на балкон и увидел её руки в перчатках, на бельевых прищепках держались, сохли. Им смешно, тварям, а у меня головные боли, страшные боли, хоть на стенку лезь. Потом орала тут, что в полу ногами застряла, только платье торчало. Посмотрел на потолок, а с него, рядом с люстрой, ноги свисали. Как я понял, эта троица тут все квартиры оккупировала и теперь просто морально изживает меня. Сверху раньше сосед жил, старенький дедок такой, с палочкой вечно ходил. Видимо они его грохнули и теперь обитают сверху, раз ногами болтают. Снизу, следует полагать, аналогичная картина.       Скрип в прихожей прервал лекцию. Профессор выглянул в коридор и вгляделся в темноту. Никого.       – Тоже слушают, жмурики. В девяностые не всех перебили. Они же не понимают, что быть Венерой Милосской и показывать её, это же совершенно разные вещи. Одна в платье пышном пляшет, другой поболтать хочет. Фирс–ов. «Ов» можно отбросить, это тут роли не играет, а вот «Фирс» – с древнегреческого, украшенный. Тут и доля иронии, конечно, есть, что у него можно взять из украшений? Рога разве что? Если копнуть глубже, то рога встречались, в частности, и на шлемах викингов. Получается, как я уже говорил в прошлых своих лекциях, Скандинавия, всеотец Один сразу всплывает. Его ещё надзирателем называют, а кого нужно надзирать? Правильно, меня. Девять лет уже как квартира стала самой настоящей тюрьмой, а я даже шоколадку в магазине не крал. И всё это изо дня в день, актерская карусель, я даже скорую вызвать не могу, потому что либо все врачи заняты, либо на вызов приезжает эта троица под обличием других людей. То есть, получается, они меня одновременно лечат и убивают – хорошо устроились! Прям как в том анекдоте, когда мужик приходит в магазин канцтоваров с огромным списком покупок, метра четыре, наверное, а там в каждой позиции по одному шурупу. Короче, этого клоуна за прилавком скрутили и на улицу выбросили. Я же говорю, им бы похохотать, сволочам, а мне только подыхать остаётся.       Профессор сделал небольшую паузу, после чего продолжил:       – Изгоем стал, мрак полный. Пусть только опять мне стол за окном покажут... Вот, кстати говоря, все эти явления, что здесь происходят, левитация, проникновение сквозь стены, это же всё чистая правда. И когда мне рассказывают, мол, в фильмах спецэффекты – полная чушь. Инопланетяне, мутанты всякие, как трёхногие вышки людей испепеляют – это все реальные вещи! Просто как это происходит: какому–то умнику приходит в голову снять фильм о нападении внеземной цивилизации. Он отправляет письмо непосредственно представителям этой цивилизации, те ознакамливаются с его содержанием и принимают решение, сниматься ли им и какой гонорар получат. И потом показывают, как людей кромсают, как они за секунду в пепел превращаются. Собирают массовку неугодных для этого умника людей, а инопланетяне выполняют всю грязную работу, хотя они думают, что съемка обычная идёт. И в итоге он даже в тюрьму не сядет, прикроется тем, что спецэффекты хорошие. Вот и вся суть. Просто ёбнутые на голову, извини меня...       Мама промолчала. В глубине души Сергей Глебович знал, с каким состраданием она слушала его рассказы, как хотела бы помочь любимому сыну. Недуг взял над ней верх, и теперь ей оставалось лишь надеяться на чудо.       – В жизни не матерился, но уже просто устал культурно изъясняться. Не понимают они по–хорошему, не понимают... И ещё хватает смелости некоторым возникать, что–то вроде: «мужик, у тебя фляга свистит». С их сленга, они мне намекают, что я якобы больной, то есть кинули как «лоха последнего», «бортанули». Жаргончик их из зоны, опять тюрьма, всё взаимосвязано. За какую бы тему я не взялся, все сводится к тому, что начинаю говорить по–новой. Взять ту же Зинаиду Николаевну, мою коллегу по институту. Она ещё и Гера, самая настоящая богиня, на Олимпе живёт. То она тут якобы роль моей жены играла, с цветами ходила в свадебном платье, хвост павлиний, то она Рея – то есть и мать и дочь в одном обличии. Одна титанида, другая богиня. По такой аналогии, раз она моя жена, то я либо Зевс – муж Геры, либо Кронос – муж Реи. Как говорится, от осинки не родятся апельсинки. Цирк полный происходит, короче говоря.       Профессор резко перешёл к следующей теме, достав из рубашки припрятанный клинок:       – Им ничего не стоит умереть, как два пальца обоссать, извини за выражение. Бесконечно меняют внешность после смерти, мол, другие люди, хотя ничего подобного даже близко не стояло. Если я сейчас пойду, грохну вот этого деятеля за стенкой этим клинком, так приедет полиция и меня сразу же повяжут. А он, буквально через десять минут, без всякой похоронной процессии, встанет с пола с другим лицом и продолжит меня гробить. Эпикур говорил: «Не бойся смерти: пока ты жив — её нет, когда она придёт, тебя не будет». Чушь собачья. Я уже не знаю, к кому обращаться, чтобы мне помогли положить конец этому вселенскому беспределу. Месяц назад, да, наверное, где–то так, звонил в службу спасения. Ответила девушка, по голосу здорово напоминала Перову. Так, пояснив всю ситуацию, она даже не дослушала и трубку бросила. Ну и как эта служба может называться спасательной? «Кроют», на их сленге, своих же, получается. А у меня своей крыши нет, приходится единолично бороться с мировым злом.       Сергей Глебович еле сдерживался, чтобы не заплакать:       – Мама, я даже памятника не прошу, мне эта слава ни к чему! Я устал, устал бороться, устал видеть белые затемнения на глазах, что они мне посылают, чтобы не видел их деяний. Только ты и Лиза мне помогаете, за что я вам очень признателен! Ты не хочешь попить водички?       – Девятнадцать.       – Ну и славно. Ох, подожди, дай я в себя приду, а то ком в горле стоит, сейчас. Так… ладно. Они же если увидят, как я расчувствовался, так поймут, что по больным местам бьют. Вот сегодня четверг, вечером Фирсов должен наведаться, будет расспрашивать обо всём. Я некоторым образом, конечно, подготовился к беседе, но у него не факт, тоже могут быть тузы в рукавах. А у них, любителей поиграть ночью в зале в карты, Лебедев, в частности, у которого тридцать шесть тузов в колоде. Всё правильно, четыре масти по девять карт. Итого девять тузов каждой масти. У них карты по старшинству бьют, точно как меня в школе. Петя Задира, теперь в скорой работает, на вызовы приезжает под видом троицы. Бил до изнеможения, что списывать не давал, а теперь хочет подмазаться и «грешки затереть». Смешно, обхохочешься, а им и на страшном суде сказать будет нечего! Один раз приехал, начал тут возникать, в роде, чья квартирка? Я ему сделал намёк, ударом в пах в нетрезвом состоянии. Тогда он стал блеять, как овца, что при обыске в моей квартире можно смысл жизни найти. Пусть ищут, господа актёры, пусть, я же не против! Но клинок вот он, всегда со мной. Особенно Перова горит желанием начать поиски. Своего рода каламбур получится, перо в боку Перовой. Им к чёрту не нужны… не хотел это слово говорить. Чёрт – сразу Фирсов вспомнился. Ладно, как говорится, слово не воробей, выпустишь не… опять! Теперь Лебедев. Всё, нужно прекращать, а то они видимо начали мысли путать. Спасибо, что слушала меня, мамочка!       Он оставил пометку на листе «лекция номер» и обвёл синей ручкой число «триста двадцать четыре».