Сто шестнадцать месяцев назад

      Два килограмма путассу в магазине вышли на сто тридцать два рубля. Лиза хорошо знала вкус профессора, иногда разбавляя меню из макарон и сосисок рыбными блюдами. Она шла к нему в гости и уже думала о том, в каком виде её следует приготовить: в жареном или тушёном. Для получения аппетитной корочки следовало использовать муку, а для тушения как некстати подходили овощи. Иногда Сергей Глебович жаловался на тошноту и горечь во рту после обеда, что казалось странным. Причиной могло послужить побочное действие от употребления таблеток. Почти каждый день он принимал лекарства по наставлению Лизы: аминазин от проявления бреда, панкреатин от неприятных ощущений в желудке и энап от повышенного давления. Гипертония передалась ему от отца, любой стресс мог отправить того в больницу под наблюдение врачей.       На первом курсе Сергей Глебович показался Лизе мрачным и закрытым в себе типом, он приходил на лекции, садился за стол и с особым равнодушием читал материал, изредка поправлял спадающие очки, не поднимая глаз на аудиторию. Словно актёр в пустом зрительском зале, профессор начинал длинный и совершенно сухой монолог. Студенты занимались своими делами, игнорировали лекцию и чувствовали полную безнаказанность, поскольку уткнувшийся в бумаги человек нисколько не желал видеть перед собой людей. Когда завершилась очередная тема, они спешно покинули аудиторию под гам оскорбительных шуток, в их представлении профессор казался таким же студентом, которого по ошибке определили в преподавателей. Оставшись последней, Лиза подошла к столу и поинтересовалась: «Вам нужна помощь?». Он медленно поднял голову и посмотрел в глаза того, кому оказалось небезразлично его горе.       – Елизавета, – робко произнёс профессор, – лекция закончилась, вы можете идти.       Тогда она взяла табурет у доски и села рядом:       – Я же вижу, что вам нужна помощь, не отвергайте её.       Сергей Глебович снял очки и молча кивал, прикусив нижнюю губу, будто соглашаясь с чем–то грустным. Отодвинув стопку листов в сторону, он тяжело вздохнул и облокотился на спинку стула.       – Вы правы, – пустой и безжизненный взгляд оставался на уже бессмысленных строчках лекции. – Знаете, многие философы высказывались о смерти по–разному. Эпикур говорил, что бояться её не стоит, нас самих не будет, когда она придёт. Конфуций считал, что смерть является бо́льшим вопросом, чем сама жизнь. Но когда ты сталкиваешься с ней лично, то понимаешь всю безысходность и бессилие. Человек способен двигать горы, приводить тяжелую груду металла в движение, покорять безграничные просторы космоса, но не может спасти от гибели близкого человека. Мой папа всю жизнь страдал от гипертонии, он зависел от времени, и если пропускал приём лекарств, ему становилось хуже. Он всегда звонил перед сном и интересовался, как прошёл мой день. Я не мог предположить тогда, что говорю с ним в последний раз. Отец никогда не жаловался мне на свои проблемы, старался решить их сам без чьей–либо помощи. Его последними словами была фраза: «Завтра приеду с банкой солёных огурцов и помидоров, ты же их так любишь!». А на утро… позвонила мама. Говорила, папа совсем холодный… лежит на боку и смотрит в стену, – голос профессора надрывался, – Я знаю, что жизнь продолжается, всё идет своим чередом, день приходит на смену ночи, птицы заливаются трелью при виде весеннего солнца, но мой папа этого уже не увидит и не услышит. Когда я увидел гроб, не знал, куда мне деться. Мама крепко обняла меня и плакала на плече, всхлипывала. Гроб положили на ленты и опустили в вырытую яму. Подошли друзья папы, коллеги, бросили по кусочку земли, мы с мамой последовали их примеру. Он совершил ошибку, не померил давление перед тем, как пить таблетку. Думал высокое, а оно низким было. В итоге он ещё больше понизил, и всё... Это моя первая встреча со смертью.       – Вы никогда не… – не успела Лиза договорить, как её перебил Сергей Глебович.       – Нет. В детстве на просьбу поехать к бабушке, мама однажды сказала: «Она переехала в другую деревню, а когда вернётся – неизвестно». Я был маленьким и воспринимал слова всерьёз, не понимал, что из этого «неизвестно» никто не возвращается, а если иначе – то бледные и в деревянном гробу. Смерть отца стала для меня роковой, другой такой я не перенесу…       Распахнутая настежь входная дверь вернула Лизу из воспоминаний в реальность. Она осторожно поднялась на площадку и в полном недоумении заглянула в квартиру. Ей предстал длинный коридор, в конце которого на полу спальни лежал заточенный клинок.       – Сергей Глебович… – её шаги достигли прихожей. – Вы здесь?!       Тишина, спирающая воздух в лёгких, ответила напуганной гостье. Лиза поставила пакет с продуктами на тумбу и посмотрела в зал – никого. Тогда она прошла на кухню – приглушённое радио транслировало новостные сводки. Страх окончательно взял над ней верх, она не могла представить, что случилось с профессором, и куда он мог уйти. Приближаясь к спальне, гнетущие мысли начали посещать сознание, погружая его в больший ужас. Уже на полпути к комнате из ванной донёсся странный звук, похожий на сдвинувшуюся занавеску.       – Сергей Глебович?!       Включив в ванной свет, Лиза обомлела. Безумный взгляд, полный сумасшествия, застыл на ней на пару секунд, после чего скрылся за штору. Его владелец трясся и что–то невнятно бормотал: «судить бр, бу, мих, пр».       – Господи! – она едва держалась на ногах, найдя в себе силы отдёрнуть занавеску и взглянуть ужасу в лицо.       Голый профессор сидел в ванной и набирал в ладони воображаемую воду, выплёскивая её на коврик. У сливного отверстия лежала трагедия Шекспира «Ромео и Джульетта», обложка которой оказалась оборванной и забитой наспех в унитаз.       – Ликви! Дировать ули! – качался Сергей Глебович. – Ули? Ули! Ки! Бр, судить! Мих, пр!       Лиза побежала в прихожую за сумкой, где оставила мобильный телефон. Она намеревалась вызвать скорую помощь, как вдруг вспомнила, что могут сделать врачи с профессором. Во всех вероятных исходах они заберут его в психиатрическую больницу, выхода из которой уже не будет. Ей не осталось другого варианта, кроме как дать Сергею Глебовичу аминазин и надеяться на резкое улучшение состояния. Лиза вернулась на кухню, в спешке схватила с блюдца таблетку и пустой бокал, быстро наполнив его проточной водой из крана. Профессор продолжал бредить, теперь он водил пальцами у губ, словно кого–то дразнил. Она убрала ладонь ото рта и запрокинула ему голову, в попытке подавить сопротивление и открыть удерживаемую им челюсть.       – Да откройте же вы рот! – кричала Лиза, вложив таблетку под губу, чтобы освободить одну руку и с большим усилием раскрыть ему стиснутые зубы.       В какой–то момент профессор перестал мычать и успел выкрикнуть «кораблик?». Она воспользовалась шансом и влила в горло воду. Сергей Глебович закашлял и выплюнул её вместе с таблеткой на остатки порванной книги.       – Самолётик! – вдруг опомнилась Лиза.       Профессор широко раскрыл рот и добровольно принял сполоснутую в раковине таблетку. Глоток, второй, третий. Перепуганная, она попятилась назад и села на пол, нервно барабаня ногтями по бокалу.       Поняв, что больше ничего не угрожает здоровью Сергея Глебовича, Лиза выдохнула и вспомнила об одном разговоре, спасшего их сегодня обоих. После того, как студентка проявила сострадание и помогла оправиться ему после горя, между ними зародились тёплые отношения как у самых лучших и преданных друзей. Этот диалог возник совершенно спонтанно, когда они обедали на перемене в столовой вуза.       – Елизавета, вы выглядите грустной, – заметил профессор. – С вами что–то случилось?       Подперев голову, она ковырялась вилкой в картофельном пюре и неохотно делила говяжью котлету на маленькие кусочки:       – Да что–то совсем аппетит пропал, не знаю.       – Может, проблема кроется в неудовлетворительной оценке по зарубежной литературе? – Сергей Глебович хитро улыбнулся.       – Откуда вы знаете? – удивилась студентка.       – О! Зинаида Николаевна та ещё сплетница, – замявшись, он продолжил, – но, уверяю вас, это осталось только между нами. Никто более о сложившейся ситуации не в курсе.       Лиза разозлилась, отодвинув от себя тарелку:       – Надо же! Ну спасибо и на этом!       – Не обижайтесь, друг мой. Я не хотел вас обидеть. Наоборот, я договорился с преподавателем, и теперь Зинаида готова дать вам шанс исправить оценку.       – Правда?! – обрадовалась она.       – Конечно же! Так что давайте, налегайте на белок и крахмал, а я вам пока расскажу забавную историю из детства как раз о еде.       С приподнятым настроением всё вокруг кажется лучше в разы, чем было до этого. Теперь пюре показалось очень аппетитным, а остывшие котлеты, словно их только что пожарили. Сергей Глебович начал рассказ:       – Так вот. Мама говорила мне, что, будучи несносным малышом, я уже прихотливо относился к еде. Протёртые яблоки терпеть не мог, но мама нашла гениальный способ затолкать их в меня. И знаете как? Потрясающе! Она заметила интересную вещь: когда в моём присутствии говорили о самолётиках, я всегда открывал рот даже тогда, когда вовсе не желал кушать. А вот если говорили о корабликах, то, наоборот, продолжал противиться! Представьте себе!       Эта история позабавила бывшую студентку даже сейчас, спустя много лет. Она постепенно успокаивалась, наблюдая за затихшим профессором в ванной. Его взгляд стал обычным, однако он ещё некоторое время продолжал смотреть в одну точку и медленно моргать. Лиза вышла в коридор и приметила в прихожей большую лужу на тумбе, что успела собраться от оттаявшей рыбы. Вооружившись половой тряпкой, художница знакомыми махами, как по холсту, избавилась от проблемы и отнесла путассу в законное для неё место – в холодильник. В попытке чем–либо занять руки после потрясения, она решила не терять времени и начать тушить рыбу с луком и морковью. Лиза легко управлялась с ножницами, отрезая в раковину плавники и потроша обезглавленные туши с особым хладнокровием – всё для того, чтобы перестать видеть перед глазами только что пережитое. Спустя пятнадцать минут в ванной включилась вода, бойлер на кухне вспыхнул синем пламенем и затих. В мусорный пакет, вместе с хребтами и внутренностями, она выбросила обложку и саму трагедию Шекспира, явно не желая приводить в памяти профессора им содеянное.       – Ради бога, простите меня, Уильям. – Лиза завязала пакет и отнесла его к входной двери.       – Лизонька, ты? – доносилось из ванной. – Ой, предупредила бы, что придёшь, а то я тут мыться затеял!       – Ничего страшного, мойтесь, я пока займусь готовкой!       Профессор пришел в себя, вместе с этим завершился и ужас. Он явно не помнил своего поведения и того, почему клинок оказался в спальне, а книга в туалете. Лиза решила для себя, что это должно остаться в тайне, чтобы лишний раз не напоминать Сергею Глебовичу и не провоцировать его на возможный конфликт.       Однако даже после такого затишья нельзя расслабляться, поскольку буря может снова незаметно подобраться и принести с собой ещё больше повреждений. Лиза набрала номер мужа и собиралась поведать Павлу о том, что явно не придётся ему по душе, и за что ей предстоит ответить сполна.       – Паша, привет!       – Ты что–то хотела?! – строго спросил он. – Отвлекаешь меня, быстрее!       – Сергею Глебовичу стало плохо, я сегодня останусь у него с ночёвкой.       – Хорошо. – спокойно ответил Павел и завершил звонок.       Шум воды прекратился. Подозрительное "хорошо" прогремело смертным приговором...