Сто шестнадцать месяцев назад

      К шести часам вечера из ванной начали доноситься странные звуки, похожие на чьи–то шепоты. Поначалу Сергей Глебович думал, что такая слышимость достигалась за счёт переговоров соседей, троица запросто могла обсуждать свои планы для будущих выступлений. После судебного заседания они не боялись сказать лишнего и отныне выражались предельно ясно. Сомнений в том, что эта публика желает смерти жильцам восемьдесят восьмой квартиры после прошлой ночи не осталось. Убийцы, переодетые в маскарадные костюмы, не остановятся на полпути и рано или поздно получат своё. Встречи профессора с представителями свиты Михаила Альбертовича приобретали неспокойный характер и стремились к тому неизвестному для обоих сторон судному дню, когда в длительном сражении за квартиру победу одержит только одна сторона.       – Глебыч... – голос Лебедева пронёсся по коридору от спальни до ванной, сменившись злобным смехом.       Профессор убрал газету в сторону и посмотрел на полы, усыпанные коричневыми длинными перьями, которые складывались в тропу и указывали ему путь. Ступая по ним, он слышал воробьиный щебет вместе с шумом моря и порывами ветра, едва касающихся высоких пустынных барханов. Приоткрыв дверь в ванную, Сергей Глебович не увидел знакомой на протяжении многих лет комнаты. Стена, на которой висели полки и зеркало, зияла огромной дырой и одновременно служила проходом в просторы яркой сыпучей дали. Перешагнув куски бетона с торчащей из них арматурой, он оказался во владениях Лебедева.       Силуэт огромной птицы, рассекающей широкими крыльями воздух, устремился вперёд, и при каждом взмахе высвобождал всё больше перьев, медленно опадающих на золотистый песок и выстраивая для профессора дорогу к неизвестному, но очень важному пристанищу одного из актеров. Позади почти ничего не осталось, зыбучий плен безграничных просторов поглощал старую пятиэтажку, всё больше утопающую в воронке шелестящих песчинок. Наблюдая, как последние телевизионные антенны на крыше скрываются под желтыми буграми, Сергей Глебович вспомнил о забытом в квартире клинке. Без него одолеть Лебедева попросту не удастся, для такой большой птицы потребуется оружие гораздо внушительнее.       – У меня никогда не было друзей охотников, – вслух размышлял профессор, вминая рассыпанные перья в песок домашними тапками, – С чем ходят на птицу? Утку, вероятно, можно подстрелить с помощью гладкоствольного оружия. Куропатку, предположим, из двустволки. Разве это не одно и то же? А чем же тогда... воробья? Не рогаткой же, что за ребячество! Да и таких размеров не каждая рогатка будет способна пробить прочную жировую прослойку. А если... охотничий лук? Смазать стрелы смолой и устроить ему огненную осаду. Но мне нужны люди! Сам я не смогу запустить сотню стрел, а кто захочет воевать с воробьями?       Ветер властвовал с большей силой. Сергей Глебович прикрывал лицо ладонью, чтобы песок не попадал в глаза, продолжая развивать мысль и идти к неизвестности:       – А есть ли вообще смысл воевать с воробьями? Чем мне могут ответить пушистые комочки, полностью повинующиеся их старшему брату Лебедеву? Заклевать? Оцарапать когтями? Но ведь их защита будет вполне оправданной! У каждого воробья есть потомство, которое нужно защищать, во что бы то ни стало. Это же материнский инстинкт! А лучше… панаму, хотя бы…       Горячий воздух поднимался от нагретого солнцем песка, с каждым шагом становилось всё тяжелее дышать. На мгновение профессору показалось, что ноги и вовсе превращаются в пластилин, такая мягкость и липучесть к шортам могла сравниться по ощущениям только с ним. Бархан за барханом норовил лишить странника сил и закончить его страдания здесь – в месте, полном бессмыслия и нелогичности. Почему воробьи живут в пустыне? Почему шум морских волн продолжает звучать даже тогда, когда в очередной низине нет малейшего намёка на море? Почему? В очередной раз Сергей Глебович столкнулся со странностями вселенной и её устройством. Единственным верным ответом на все вопросы, как некстати подходило одно слово: потому. Просто, и в то же время ёмко. Смириться с огрехами создания мира и принять их без каких–либо доказательств – невозможная задача для любого учёного. Наука рассматривает невозможное и превращает его во вполне реальные вещи, а если добиться возможности от несуразицы нельзя, то такого и вовсе не может быть, нет шанса на существование и, как правило, клеймится излюбленным оскорблением «бред».       – Бред! – Профессор нервно смеялся, наблюдая появляющуюся впереди высокую каменную колонну из песчаных завихрений. – Этого не может быть!       Огромное сооружение, похожее на древнюю цитадель, тянулось к лазурному небу и пронзало единственное облако, что растянулось чёрным кольцом, под просторами которого летали и огибали колонну щебечущей спиралью тысячи маленьких воробьёв. Из резных окон, украшенных скрижалями отпечатков птичьих лап, во все стороны тянулись алые флаги с изображениями гордого Лебедева, пошитого белыми нитями. У самого подножия, в несколько рядов стояли отлитые из золота статуи воробьёв, приглашающих своими дружелюбными позами всех путников переступить с осыпавшихся коричневых перьев на дорожку из белого мрамора.       – А, Глебыч! – Послышалось из рупора, что был установлен на входе в цитадель. – Заходи!       Первый этаж владений Лебедева представлял собой просторное фойе с фонтаном в центре. Повсюду летали воробьи с небольшими клочками бумаги в клюве и крошечными чемоданами в лапах, они явно куда–то спешили, залетали кучками в лифты и отправлялись на свой этаж. Рядом с фонтаном находился длинный стол, на котором одетый в смокинг воробей прыгал между лежащих на подставках телефонных трубок и едва успевал щебетать в каждую.       – Где я могу найти вашего главаря? – спросил у него профессор, осматриваясь вокруг.       Воробей подлетел к одному телефону и ударил клювом по кнопкам, набрав чей–то номер. На удивление Сергея Глебовича, с другого конца провода донёсся привычный для здешних обитателей язык – щебетание. Воробей слушал речь своего сородича и смотрел на гостя то левым, то правым глазом. Закончив разговор, он спрыгнул на стол и начал тянуть клювом появляющуюся откуда–то снизу ленту, похожую на бумагу для чеков в магазинах. На ней виднелись отпечатки четырёхпалых лап, повёрнутые когтями во все направления: пара отпечатков вверх, один – вправо, два – влево, и три – вниз.       – И что мне с этим делать? – удивился профессор. – Я же вашу тарабарщину не понимаю!       Открывшиеся впереди двери лифта указали гостю путь. Там его ожидал другой пернатый, уже в красном жилете с золотыми пуговицами и в причудливой шляпке билетёра. Профессор показал ему обрывок ленты и тот бодро прыгнул на деревянный рычаг, потянув его к верху. На табло завращались несколько роликов с цифрами и лапками, создав комбинацию из «десяти» и трёх изображений лап, повернутых вправо.       – Десятый этаж?       Воробей одобрительно защебетал. Механизмы заскрипели, и через секунду лифт направился в самую обитель всей цитадели – в кабинет Лебедева. Именно там, как думал профессор, восседал на троне один из его кровных врагов.       – Не знаю, понимаешь ли ты меня, птаха, но когда–то мы с вашим главарём были в хороших отношениях! – Сергей Глебович решил скоротать время в поездке и поделиться воспоминаниями с пернатым. – Чудил, конечно, ну так он тогда ещё молодым был, кто в молодости не чудит? Это я его, кстати, учил, а он вон каких высот добился. Что значит, хорошо устроился, отъелся на щедрых кормах Носухоротова! А ведь всего то нужно было прилежно учиться и относится к этому посерьёзнее… как жаль, что его нежелание породило всё то, что я сейчас вижу, и на какой отчаянный поступок мне придётся пойти…       Сомнений не осталось – каждый из троицы должен погибнуть, чтобы битва за квартиру окончательно завершилась и даровала её жильцам долгожданное спокойствие. Профессор вышел из лифта в длинный коридор с единственной дверью впереди. На привинченной позолоченной табличке, уже на привычном русском языке было написано: «Представитель троицы и исполнитель приказаний руководителя по вселенскому беспределу воробей Лебедев». Сергей Глебович постучал в дверь и принялся ждать ответа с другой стороны…