Сто шестнадцать месяцев назад

      – Как же они рады мне! – радовался Лебедев. – Знают воробушки, любят! Я вообще считаю, они вот так должны по периметру отстаивать, вдруг кто нападет?!       Впереди профессор приметил маленькую дверку с такой же прибитой табличкой, что и на входе в кабинет актёра. Подойдя ближе, профессор прочёл: «Главный инженер цитадели». Имя отсутствовало, а за место него были изображены знакомые отпечатки лап и цифры «28–06».       – А как его звать? – Сергей Глебович приложился ухом и попытался что–то расслышать.       – А я откуда знаю, у них имён нет и быть не может! Только порядковый номер! Вон, читай: двадцать восемь – ноль, шесть.       Лебедеву пришлось согнуться в три четверти, чтобы преодолеть низкую преграду. Он кряхтел, словно старуха, что потянулась с больной спиной в магазине к полке у самого пола. Профессору пришлось повторить трюк – другого входа в каморку инженера попросту не нашлось.       – Здравствуй, раб птичий, двадцать восемь – ноль, шесть! – бодро произнёс актёр.       На железном винтовом стуле к ним повернулся ничем не отличающийся от всех обитателей нижних этажей воробей. Такой же запачканный фартук, серая фуражка с причудливым козырьком и пыльные, протёртые перчатки. Он подлетел к Лебедеву и сел к нему на палец, приготовившись слушать.       – Вот, познакомься, мой друг и враг по совместительству, Льдинский С.Г.! Эксплуатируй его по полной программе, он у меня тут надолго, я бы сказал...       Не успел Лебедев договорить, как на столе инженера зазвонил дисковой телефон. Актёр резво взял трубку:       – Да–да? А, Михаил Альбертович, рад вас слышать! Всё идёт строго в соответствии с вашим указанием. – его гримаса приобрела печальный вид. – Нет, Михаил Альбертович... Я в курсе дальнейших распоряжений, но... Вас понял. Не беспокойтесь, доставим к ней целого и невредимого. Что делать с матерью? Хорошо, будет сделано. До встречи.       Лебедева вывел из себя звонок главаря. Тот явно перестроил задуманные планы пернатого и отдал новый приказ, ознакомиться с которым предстояло профессору прямо сейчас.       – Я тебя поздравляю, Глебыч! – воскликнул он. – Думал, поработаешь у меня, поживёшь немного, а начальство распорядилось иначе! Носухоротов велел отпустить тебя, чтобы подготовился ко встречи с Перовой на днях.       – Хорошо, – отвечал Сергей Глебович, – только дай мне с инженером поговорить.       – Раз квадратных метров выделить тебе не удастся, тогда, так уж и быть, выделю минут десять... с барского плеча. Жду тебя в холле.       Актёр покинул каморку, оставив их наедине. Воробей перелетел обратно на стул и возобновил работу над небольшим чертежом очередного агрегата.       – Двадцать восемь – ноль, шесть, – Сергей Глебович тяжело вздохнул, – если бы ты понимал меня, знаешь, как выручил? Я же вижу, ты совсем не тот, за кого себя выдаёшь...       Пернатый странно обернулся. Хоть он и был воробьем, но его движения и пластика очень походили на человеческую. Равномерный, совершенно не резкий поворот головы и размеренный взгляд, таящий в себе хорошо маскируемый облик, выдали инженера.       – Пожалуйста, не называйте меня так. – попросил он, – Я понимаю ваш язык.       Профессор не верил происходящему. Пушистый комок, прирожденный щебетать и перелетать с ветки на ветку, говорил по–русски и вымерял циркулем диаметр пятигранного приспособления.       – А почему же ты... молчал? – Сергей Глебович все ещё не понимал, с каким везением ему довелось повстречаться.       – Нельзя. Начальник если поймёт, что я другой, не как все, то сразу расправу найдёт. А я, если вам интересно, очень много знаю, поэтому на вилку не хочу.       – Ты меня не бойся, я не расскажу, – почти шептал профессор, – только вот в чём дело: у вас здесь есть выход на крышу цитадели?       – Эта информация строго конфиденциальна, – смутился пернатый, – по подписанному мной протоколу два, точка, семь, я не в праве делиться с вами принципом работы машин, а также планом здания.       – Нельзя, значит... а если, скажем, я тебе пачку пшена и литр воды дам, тогда можно будет?       Глаза двадцать восьмого – ноль, шестого предательски забегали. Ему только что предложили месячный рацион питания – желание поведать секреты цитадели превзошло соблюдение бюрократических устоев:       – Две... да, две пачки пшена!       – О! – профессор потёр ладони. – Я догадывался, что во всём живом в этом мире есть гнилая жилка! Давай, вещай.       – Сначала еду.       Беседа человека с воробьем зашла в очевидный для обоих тупик. Разногласие в требованиях не позволит продолжить беседу, пока кто–нибудь из них не пойдёт на компромисс. Профессор чувствовал власть лучше Лебедева, в его руках сейчас томилась судьба типичного для здешних мест раба, обречённого на выполнение обязательств перед главарём. Перекроить сознание птахе – долгое дело, гораздо проще надавить на оппонента и пригрозить ему физической расправой. Сергей Глебович подумал: «Зачем мне грозить пальцем, если передо мной раб? Он должен повиноваться, а если отказывается – сразу же должен быть убит. Но так поступает Лебедев... а чем... я от него отличаюсь?».       – Так что? – в мысли встрял инженер. – Договор в силе?       – Где я тебе сейчас пшено найду?! – нервничал профессор.       – Хорошо, – Двадцать восемь – ноль, шесть оторвал клювом кусок чистой бумаги и подтолкнул лапой чернильницу, – тогда напишите расписку. Пшено обязательно укажите в килограммах, а воду, соответственно, в литрах. Тоже, две бутылки.       – И кусочек сахара...       Хриплый, ещё не прорезавшийся голос донёсся из–за шторы в углу каморки. Воробей наблюдал за реакцией профессора и точно не хотел, чтобы тот изучил источник звука. Вопреки его желанию, Сергей Глебович подошёл к плотной ткани и медленно отодвинул её в сторону.       – ... пожалуйста. – осторожно произнёс крошечный птенец. Он сидел в деревянном ящике под тёплым одеялом. Рядом с ним лежали две железные миски с провиантом цитадели – пшеном и водой.       – Сынок! – подлетел к нему инженер. – Я же просил тебя, во что бы то ни стало, не выдавать себя!       Двадцать восемь – ноль, шесть нахохлился, показывая всем видом свою готовность защищаться от сомнительного гостя, который стоял в полном недоумении от увиденного. Профессор стал свидетелем невероятно крепкой связи, известной в учебниках биологии, как «материнский инстинкт». Багаж знаний никогда его не подводил – это есть живой пример сплочённости и готовности пожертвовать собой ради потомства. Птенец спрятался за спину отца, готового напасть в любой момент и впиться когтями в лицо.       – Я не намерен причинить зло твоему ребёнку! – предупредил Сергей Глебович. – Мне эти фокусы знакомы, ты, главное, тихо, успокойся. Любая животина хочет показаться больше, когда опасность грозит. Кошки на дыбы встают, медведи на задние лапы, птицы нахохливаются, знаю я это, много книжек читал! На кой мне причинять тебе вред, если мы оба хотим причинить его другому!       Высказывание показалось воробью правдивым: он опустил крылья и отпрыгнул от сына в сторону.       – Допустим, но ты же должен понимать, что корм – это не единственное, за что я соглашусь с твоими просьбами. У моего сына сломана лапка, не буду говорить, как так вышло, но и от помощи не откажусь.       Сергей Глебович наклонился к ящику и приветливо улыбнулся птенцу:       – Как тебя по батюшке? Ноль, семь?       – Восьмой он, – вздохнул инженер, – седьмого бочкой вместе с матерью придавило… один у меня и остался.       – Извини, – поморщился профессор, – не знал. Соболезную.       – Я сказал начальству, что его тоже придавило. Не хочу, чтобы сынок тратил все силы на этот адский труд и получал крохи. Ты прав, мы оба желаем причинить вред одной и той же персоне, и ты прекрасно знаешь, о ком я говорю.       Месть – та самая связь, которая способна свести человека и воробья для воплощения в реальность их общей, вынашиваемой годами в сознаниях идеи. Профессор чувствовал настрой двадцать восьмого – ноль, шестого, он давно хотел избавиться от невидимых оков во благо всех, кто думает также.       – С меня еда и помощь сыну, с тебя – орудие. Ох и ё … – Сергей Глебович вспомнил о присутствии ребёнка, – … ударим мы по нему!       Инженер вцепился лапами в штору и спрятал за ней птенца, пригласив профессора к столу для разговора тет-а-тет:       – Рано ему такое, ещё наслушается за всю жизнь. Хотя, если мы поспособствуем истреблению того самого, ты понял, то, может, никто и браниться не будет, потому что жизнь прекрасной станет!       – Арбалет на крыше построить сможешь? Такая махина, господи, как тебе объяснить то? Стрелами стреляет ещё, только вот что! Нужно будет что-то вроде кресла придумать, чтобы я сел и сам стрелял… в того самого. И основание должно на все триста шестьдесят градусов крутиться!       – Я тебе что-угодно сделаю, только чертёж нужен. Без него я не смогу построить этот, как его…       – Арбалет, – напомнил профессор. – Я последний раз в школе на инженерной графике чертежи рисовал. Гайки всякие, детальки. А эскизом можно?       – Важно размеры отобразить, и основу желательно, сами стрелы.       – Так, ладно. А как мне передать пшено и воду с чертежом, если меня сейчас выпроводят?       Почистив перья, пернатый ответил:       – Я могу своих воробьёв к тебе подослать, у меня связи с внешним миром имеются. Ты же в квартире живёшь? На каком этаже?       – На четвёртом.       – Хорошо, скажу, чтобы подлетели к окну четвертого этажа. Только всё в пакет с крепкими ручками сложи и через форточку передай. Да и потом, мне так кажется, ты точно у нас не в последний раз.       – Давай расписку всё таки напишу…       – Не стоит. – твёрдо сказал инженер. – Верю я тебе. С душой ты, а значит, не предашь. Ступай, наш общий враг тебя заждался.       Сергей Глебович пожал лапу двадцать восьмого – ноль, шестого и вышел из каморки. Он вернулся по коридору из раскалённых машин к лифту и показал лифтёру на пальцах нужный первый этаж, как это делал Лебедев. Прибыв в холл, профессор увидел его сидящего у фонтана и совершенно по–детски болтающего ногами.       – А! – воскликнул актёр. – Долго, Глебыч, долго! О чём хоть беседовали?       – Издеваешься, да? Он всё чирикает, ничего не понятно!       – Есть такое! Я когда ему формулы и ракету показывал, всё на пальцах объяснял. Всем так тут объясняю, да видимо не до каждого доходит. – Лебедев указал на выход. – Можешь идти на все четыре стороны. Ко мне, к Перовой, к Фирсову и домой к себе. Больше путей у тебя нет. И вот ещё что: обещаю, тебе придётся поработать у меня, я поговорю на счёт трудоустройства с Михаилом Альбертовичем.       За дверью цитадели не оказалось пустыни. Профессор видел свою прихожую, проход в зал и спальню. Перешагнув порог, Сергей Глебович посмотрел назад – холл превратился в привычное подъездное крыльцо с побеленными и покрашенными наполовину синей краской стенами. Он вернулся домой.