Сто шестнадцать месяцев назад

      На календаре плюс пять, на градуснике – промозглая осень. Прохладный ветер стелился по полу и слегка покачивал штору в спальне. Дважды четыре – два.       Лиза приподнялась на локтях и увидела множество желтых огоньков на тумбочке, чуть меньше на полке и скромную пару у двери. Жуткая головная боль не позволила ей изучить источники света лучше, Лиза снова опустилась на кровать и от безвыходности принялась смотреть в потолок. Деревянные рейки по периметру комнаты напоминали ей об абсолютной бесполезности. Для чего они так аккуратно прибиты, если им нечего сдерживать? Ведь кто–то явно был одержим странной идеей, так старательно вбивая каждый гвоздь. Что должно сподвигнуть на такое действие?       Люди поступают подобным образом лишь от безделья или глубокого отчаяния. Когда весь мир настроен против тебя, ты хочешь исполнить финальный аккорд как можно громче, чтобы его услышал каждый. Но что здесь? Маэстро перед выступлением вручили другую композицию, или же он обезумел и решил играть обратной стороной смычка на скрипке?       Паразитирующая боль, словно спрут, что протянул склизкие щупальца и впился в мозг, пробуждал давно забытые воспоминания. Школа. День рождения. Дедушка.       В тот день Лиза задержалась в школе. Наблюдая за окном вестибюля поджидающих одноклассников, она решила переждать в туалете, надеясь на то, что хулиганы потеряют к ней какой–либо интерес. Привычный шум в коридорах сменился тишиной, ни одного живого звука, кроме собственного сердцебиения. Тук. Тук. Тук. Страх неизменности и неотступности одноклассников от задуманного пугал гораздо больше, чем медленно опускающийся на стены мрак. Зимой солнце садится раньше, к четырём часам оно едва держалось за крыши домов и медленно растворялось во владениях наступающего вечера. Запах хлорки казался неосязаемым, Лиза все это время стояла в одной из кабинок, облокотившись на стену и скрестив руки. В таком маленьком пространстве ей всё казалось забавным: и желтые капли на ободке унитаза, и коричневая полоса, которая протянулась к сливу аккуратной прямой. Нервы – именно они заставляли тихо смеяться и разряжать организм от накопившегося стресса. Старый ремешок часов натирал запястье, в который раз Лиза смотрела за минутной стрелкой и молила её двигаться быстрее. Пол оборота – четверть невзгод. В Сахаре тронулся лёд.       Яркий свет фонаря на заднем дворе достиг замёрзших окон под самым потолком, позволив каждому узору заблестеть на мутных стёклах. Стрелка совершила полный оборот, Лиза подумала о маме, как она привычно сидит на кухне с полотенцем в руках и, подперев голову, думает о своей дочери, волнуется за неё, переживает. Возможно все уже знают о пропаже, давно обзвонены ближайшие морги, как это делал папа, когда дедушка задерживался до поздней ночи в гаражах с друзьями. Но она не умерла, она здесь, живая, в крошечной кабинке школьного туалета, прячется и боится показаться миру, о хрупкости которого так много писали в книгах, и который так быстро разбился на глазах девочки. Может ли кто–то услышать её, может ли она хоть раз перебороть себя и рассказать обо всём родителям? Не поверят. Лучше молчать.       Лиза спустилась до вестибюля тихим шагом, опасаясь быть услышанной вахтёром. Он сидел за небольшой стойкой в холле и пил чай с сушками, бренча ложкой по бокалу. Пройти незамеченной мимо него явно не получится, а вот пробежать – вполне. Корабль тонет на земле. Крики позади остановиться ни чуть не сбивали с мысли, ничто не может заставить отказаться от задуманного. Ступеньки крыльца были незаметно преодолены, Лиза бежала не оглядываясь назад. Она решила возвращаться домой окольными путями, чтобы наверняка не встретиться с обидчиками. Ручки и карандаши в пенале тряслись от топота по хрустящему снегу. Длинные ряды гаражей предстали вдоль широкой дороги кирпичными «домами» с жителями внутри. За выцветшими и некрашеными воротами находились уставшие, подвыпившие машинных дел мастера, ругающие всех на свете по каждому поводу. Поравнявшись с гаражом дедушки, Лиза сбавила шаг и почувствовала себя в безопасности. На ржавом железном замке висела пластиковая бутылка из под пива с небольшим вырезанным отверстием – заперто.       Завернув за угол, она вышла на расчищенную тропинку, ведущую к её дому. Подозрительный шорох в кустах заставил на секунду остановиться и прислушаться. Из темноты показалась перепачканная в грязи собака. Шерсть на спине покрылась большими колтунами так же, как и на тощих трясущихся лапах. Лиза не знала что делать, она стояла неподвижно и следила за каждым действием нежданного гостя, что уверенно приближался к ней и совершенно недружелюбно скалился. Прижать руки к себе и ни в коем случае не шевелиться – единственное, что ей пришло сейчас в голову, и чему её учил папа. Лиза старалась не смотреть собаке в глаза, взгляд проходил сквозь животное на стоящий впереди дом, беглый осмотр – поблизости не оказалось никого, кто мог бы помочь.       – Пропусти меня, собачка… – сдерживая слёзы, прошептала Лиза.       В ответ послышался неодобрительный громкий лай. Она вспомнила о несъеденной булочке с колбасой, которую мама положила утром в портфель. Мысль снять со спины рюкзак сразу же пресеклась испугом, собака могла отреагировать на такой резкий жест как угодно. Тогда Лиза аккуратно дотянулась до бокового отделения и попыталась нащупать замочек. Пальцы в рукавицах скользили при каждой попытке схватиться за него, пёс вновь напомнил о себе и злобно гавкнул. Очередная попытка обернулась успехом, замочек с лёгкостью поехал вверх по молнии. Она достала бутерброд из целлофанового пакета и бросила псу к лапам. Тот принялся жадно чавкать и трясти головой, казалось, он потерял к ней какой–либо интерес, полностью переключившись на еду. Живая, в кафельном гробу.       Ничего не изменилось, и при попытке медленно уйти, дворняжка перешла в наступление. Пёс выбежал на свет горящей лампы у крайнего гаража, ей показался подбитый гнойный глаз. Моментальная реакция спасла Лизе жизнь: она резко повернулась спиной к собаке и подставила под атаку портфель, а не лицо. Лямки рюкзака никак не сползали с плеч, ситуацию усугубляла появившаяся пара килограмм позади. Лиза тянула сумку на себя, в то время как пёс намертво схватил зубами ручку и устрашающе рычал. Крики девочки о помощи и собачий рык сложились в жуткий унисон посреди пустынных гаражных рядов. Фиолетовый портфель с изображением зверушек из мультфильма – то, что защищало Лизу от бешенного пса. В его пасти дожёвывался милый львёнок, пока черепашка рядом спокойно улыбалась своей хозяйке.       Ручка от усилий с треском порвалась. Лиза упала в заледенелый сугроб и сразу же попыталась вернуться на тропинку. Боль от ушиба не позволяла встать в полный рост, она попятилась на четвереньках, закрывая голову. Атака, пёс сорвал розовую шапку с помпоном и швырнул её в сторону. Лиза вовремя подставила руку, острые зубы впились в куртку и превратили рукав за секунды в синтепоновую мешанину.       – Фу, сука! – Слышалось откуда–то справа, с каждым новым словом голос был всё ближе. – Фу! Пошла нахер от неё! Сука!       Дворняжка резко отпрянула и в страхе пригнулась к земле, весь рьяный пыл растворился в одно мгновение. Перед Лизой предстал спаситель – пьяный сосед дедушки по гаражу. От испуга он быстро протрезвел и всё продолжал гнать пса, когда прилипший фантик от конфеты сверкнул на его хромой лапе у подъезда.       – Ой, дурёха, кто же вечерами по гаражам в одну харю ходит?! – Мужчина помог ей подняться. – Цела хоть?       – Наверное.       – Что наверное?       Вопрос перенёс Лизу обратно в комнату. Павел сидел рядом на стуле, его обескураженный взгляд свидетельствовал о полном непонимании.       – Ты о чём–то подумала? – переспросил он, подозрительно пощурившись.       – Собака, – задумчиво отвечала Лиза, рассматривая деревянную рейку, – но я не виню её. Или пёс? Никакой разницы, а куртку новую потом купили, главное – со мной всё хорошо.       – О чём ты?!       – Мама поругалась немного, поплакала. Восемь, и ещё два. Мне десять лет тогда исполнилось…       Тёплый, летний, по–настоящему особенный день Лиза встречала в компании с высокой температурой и сильной болью в горле. Бабушка позвонила маме в обед и рассказала о самочувствии внучки, в ответ последовали множественные наставления о приёме лекарств, строгое соблюдение постельного режима и призыв пить больше жидкости. Среди изобилия шоколадных конфет вокруг именинницы на одеяле расположились подарки. Большее внимание привлекала кукла в клетчатом платье и с красивым ободком из цветов. Лиза воображала, как розовый слоник из снов гуляет вместе с куклой по зелёному лугу, пока их вприпрыжку догоняет Хрюнтик. Дедушка купил этого поросёнка в прошлом году, когда родители снова отвезли Лизу на целое лето в деревню. Она быстро подружилась с ним, подкармливая каждый день морковью и тыквой. Скрип двери в свинарнике всегда оповещал своих обитателей о встрече с человеком. Лиза аккуратно переступала через высокий порог и спешила к Хрюнтику, обегая грязные лужи. Бабушка запрещала гладить поросёнка и предупреждала внучку, что он может сделать «бо–бо». Вопреки всем предупреждениям, Лиза иногда не сдерживалась от переполняемого её умиления и в тайне ото всех чесала Хрюнтика за ухом. Из всех свиней он отличался особым окрасом и пятнышками по всему телу. Она считала его выделяющимся из всех за его необычное поведение. Хрюнтик покорно выслушивал рассказы Лизы о проведённом времени на свежем воздухе и делах в огороде, иногда задорно хрюкая.       – Не спишь? – в комнату осторожно вошёл дедушка, придерживая дверь.       – Заходи, дед! – Лиза отложила куклу и принялась разворачивать конфету.       – Смотри, много не ешь! – предупредил он и сел с краю кровати. – О как время быстро летит, а! Десять лет сегодня стукнуло! Сама хоть понимаешь это?       – Бабуля говорит, что сегодня свершилось настоящее волшебство! На год взрослее стала! Только я совсем не поняла, как всё случилось.       Дедушка приложил ладонь ко лбу и печально вздохнул:       – Как же так умудрилась, в день рождения, эх ты! Во сколько температуру с бабушкой мерила?       – Час назад, вроде.       – Таблетки пора пить, – он встряхнул градусник, – держи. Вот, правильно, хорошо прижала?       Лиза кивнула.       – Тридцать семь наверное. Ну ничего, поправишься, пойдём с тобой Хрюнтика кормить. Тоже, за год как вымахал, а? Такой здоровый стал, отъелся как! Все растут, стареют. Знаешь, с годами все проблемы уходят в былое, они будто выплывают, и от них никуда не денешься.       – Какие проблемы, дедуля?       – Что за всю жизнь накопилось, – отвечал он, – потом всё это как клубами дыма в голове, думаешь, что там поступить иначе надо было, тут сказать по–другому. У меня на глазах сестра умерла, я примерно представляю, что это такое. Говорят, страшнее смерти ничего нет, не знаю. Седьмой десяток пошел, а ничего не понимаю. Страшно становится, Лизонька, как это всё будет. Секунды, две, минуты? А когда ты уже закрыл глаза и сердце остановилось, тебе тогда будет всё равно. Вот так, раз, раз, жизнь прыжком прошла, и «а!», а её нет уже. Пока молодой, об этом не думаешь. Иногда кажется, что смерти не будет, так и буду жить, а на самом деле то оно не так! Жизнь очень быстро пролетела, как день, особенно под старость. Вот только проснулся, снова идти спать, я не замечаю, как летят дни. Время хочется остановить, а как ты его остановишь? Всё идет по своим канонам, колесом проклятым. Вроде только встал, туда–сюда, огород, скотина, а уже вечер – снова ложусь. Смотришь, четверг, листья опали, тут раз, суббота, за окном мороз крепкий, воскресенье, всё опять распускается и зеленеет. Я ждал всю жизнь… и чего я дождался? Ничего я не дождался, кроме старости. Думаешь, завтра запчасть на машину купишь, послезавтра клубнику посадишь, а для чего?       – Чтобы машина ездила, а клубнику, чтобы кушать. – уверенно говорила Лиза.       – Я когда свой первый юбилей встретил, точно так же думал. А сейчас… совсем другие мысли стали. Когда ещё ничего не смыслишь, можешь только отвечать, а когда старым становишься, одни вопросы задаёшь. И так тошно от всего становится, не представляешь. Выпьешь, забудешься на немного, а потом опять, как наволочкой накрывает. Думаешь, перед сколькими людьми нужно извиниться за грубые слова, кому не отказать, а наоборот, помочь. Ничего не вернуть, так до самой могилы терзает, пока богу душу не отдашь. А там… чёрт его знает, что там. Лучше бы пустота и покой. Тишина, чтобы ни одного звука. И так спокойно, как никогда за всю жизнь себя не чувствовал. Такой же как я сейчас станешь, вспомнишь мои слова. Будешь также перед внуком или внучкой сидеть и те же слова говорить. Колесо, колесо… давай лучше Нюрку помянем.       – Дед, а что значит «помянем»?       – Это когда усопшего человека хорошим делом вспоминают, обязательно что–то кушают или выпивают. Можно яблочком, конфеткой. Дашь одну?       – Конечно, бери на здоровье!       – Вот спасибо! – он подошел к окну и посмотрел на яблоню, что росла в саду. – Ты то сестру мою и не видела, всё война поганая, всех между собой поссорила. А Нюрка, по сравнению со мной, ангелочком была, никогда не отказывала, всей деревне помаленьку помогала. Дурень я, одна мякина в голове. Она когда это деревце сажала, как предчувствовала что–то, как в воду глядела. Так прикапывает, волосы под косынку убирает, а сама говорит: вот помру я, и яблоки сладкие–сладкие станут. Слаще, чем в райском саду…       Дедушка вытер рукавом рубахи накатывающие слёзы:       – Не могу, дышать прям нечем, мне бы выпить, да таким бесом становлюсь! Бабка всё по рукам бьёт, запрещает, а меня внутри всего колошматит. Как махану, так сам не свой становлюсь, вся эта чернота в небытие сходит.       – Нина!       – Не пугай меня, какая Нина?! – Павел приподнял Лизу и дал ей сделать несколько глотков горячего сладкого чая.       – В сумке, в сумке лежат листы, Аркадия! – её тяжелое дыхание в перерывах между жадными глотками ввело мужа в ступор.       Не раздумывая, он вернулся из коридора со стопкой написанной профессором легендой. Лиза принялась судорожно листать страницы, пока не добралась до последней, где на опустевшем холме стояла покрытая золотой коркой яблоня вместе с изуродованной и обезглавленной владелицей Ниной – хранительницей яблоневого сада.       – Нюрка! – безумный взгляд бегал между строк в попытке найти тайный смысл и наконец понять странный намёк Сергея Глебовича не повторить судьбы главной героини легенды. – Хрюнтик, но он… не мог знать об этом!       – Кто?! О чём?!       – Я думаю, он каждое утро ждёт тебя, чувствует своим сердечком, что ты придёшь к нему и покормишь свежей морковкой! – Бабушка закончила вязать очередной ряд и подтянула клубки нитей поближе.       Дождливый августовский вечер в деревне по–своему завораживал жильцов и одновременно заставлял задуматься о грядущем. Прохладный ветер и запах желтеющей травы – дань самому тёплому времени года и его перевоплощение в волшебную пору осыпающихся листьев и согревающего пения улетающих птиц. Лиза сидела в гостиной на полу и рисовала Хрюнтика, весело валяющегося в грязи под лучами солнца. Она усердно сопела, вращала рисунок и как начинающий художник давала оценку своему творению. Детская улыбка – наивысший балл любым стараниям.       – Ба, а ведь он совсем отличается от других!       – Правда?       – Я когда его кормлю, всегда рассказываю, что мне приснилось.       – И что же тебе приснилось сегодня? – бабушка положила вязание на кресло и хитро посмотрела на любимую внучку.       – Бабуль, мне сегодня приснилось, будто я танцую в белом платье с каким–то мальчиком. Вокруг люди стоят, радуются чему–то. И так много цветов, много–много, разных–разных!       – Милка, да тебе свадьба видать приснилась! – залилась она смехом. – Вот когда взрослой станешь, то сон твой обернётся реальностью! Будешь также танцевать и думать только о своём возлюбленном. А нам, старикам, дай бог побывать на таком торжестве!       – Кому тут где бывать, я не понял?! – На террасе появился пьяный дедушка, устало и еле шагая по ступенькам в дом.       – Нажрался всё таки, сволочь! – Бабушка закрыла собой Лизу.       – А чего ты от меня её прячешь, а?! Я может соскучился по Лизоньке, а ты мне путь преграждаешь? А ну пошла в пизду кобылью! Осточертела за сорок лет уже, в печёнках сидишь. Это нельзя, то нельзя, да ёп твою мать!       – Упьёшься, упьёшься ведь, дрянь такая! Вот в город переедем, так сынок на тебя управу найдет!       Запах спирта вперемешку с вяленой рыбой заполонил комнату. Дедушка наклонился к Лизе и схватил рисунок:       – Бумагу казенную переводим? О! Хрюнтик что ли? Колбаса ходячая, колбаса бродячая. Это он у тебя отдыхает, да?       – Да. – нехотя говорила Лиза.       – Ох и такой колбасы наделаю из его туши, а ну пойдем в сарай, внученька!       – Ты чего удумал, ирод несчастный? – Не успела бабушка преградить ему путь, как дедушка оттолкнул её на диван.       Он взял Лизу за плечо, захватил с кухонной доски нож и пошел вместе с ней в свинарник. Грязь с резиновых сапог отлетала ошмётками на туфельки Лизы, он покачивался из стороны в сторону и западал назад, затем вновь сутулился и продолжал шагать.       – Дед, что ты хочешь сделать?       – Сейчас узнаешь, как близких терять. Раз поплачешь, а когда мы с бабкой помрём, будешь закалённой уже.       Скрипучая дверь с грохотом ударила по откосу, свиньи от неожиданности завопили жалостным хрюканьем. Дедушка вывел из загона Хрюнтика и привязал его к столбу в центре, к которому обычно крепилась небольшая гильотинка. На этот раз всякая гуманность растворилась под воздействием крепкой водки и минувших военных воспоминаний.       – Отпусти его, дедуля, отпусти! – Кричала Лиза, срываясь на слёзы.       – Вот вроде живой, а один–два удара, и труп!       Он замахнулся над поросёнком ножом, сталь с хрустом вошла в ухо под аккомпанемент дикого свиного воя. Струя крови брызнула на стену и попала на майку Лизы.       – Ему больно, больно! – Отчаянный крик не усмирял дедушкин пыл, наоборот, он воодушевлял на новый удар и новую порцию незабываемых эмоций в такой обычный наскучивший день. Проворачивание ножа в ухе доставляло ему удовольствие, безумный, помутнённый алкоголем взор падал на брызги крови по всему свинарнику. Хрюнтик бегал вокруг столба и визжал от переполняемой боли, пока вдруг не завалился на бок. Он продолжал конвульсивно дёргать копытами и пытаться убежать. Дедушка выхватил окровавленными руками рисунок и начал показывать его Лизе:       – Похож?! Смотри, тоже валяется, ох и веселье мы ему сегодня устроили! Гляди как брызжет, вот это и есть смерть, внученька! Ляжки на холодец пустим, от пуза наедимся!       Смотреть на мир сквозь слёзную муть – судьба чересчур доброго человека. Привязанность к Хрюнтику сыграла свою роль, ночью детский разум окунулся в гущу кошмарных видений, крови и поросячьих визгов. На следующее утро Лиза встала пораньше, взяла на кухне из пиалы все карамельки и тихо–тихо, чтобы никто не услышал, направилась в свинарник. Там она села рядом с окоченевшим другом, погладила его по разрезанному уху и стала кушать конфеты. Когда через час сюда пришла бабушка и задала единственный вопрос, что здесь делает внучка, та совершенно спокойно ответила: «Я поминаю Хрюнтика»…       – Ты меня слышишь? – Павел перестал говорить сам с собой, теперь его речь оказалась во внимании.       – Паш, – еле слышно говорила Лиза, – а зачем я всё это вспомнила, когда почти забыла? Оно же… оно же опять будет резать, как острой бритвой по мозгам. Зачем собака? Зачем дедушка? Хрюнтик? Молчи. Я сама попытаюсь ответить. Собака – это я. Дедушка – тоже я. Хрюнтик – опять я! Я не была бы собой, если бы не эти воспоминания.       – Лизонька, любименькая моя, да о чём ты говоришь?!       Лиза вгляделась в желтые огоньки. Ими оказались обычные свечи.       – А зачем ты свечи поставил?       – Громыхнуло так, что пробки в доме выбило. Да и ночь на дворе. Прошу, ответь мне, о чём ты только что говорила.       Истерический смех давил откуда–то изнутри и перерастал в настоящую истерию:       – Не знаю. Ничего не знаю! Зачем рейка под потолком? Почему ты? Для чего я? Паша!       – Что?! – судорожно произнёс он.       – Купи мне шоколадных конфет и карамелек! – сумасшедшая улыбка сверкнула в полумраке. – Я хочу помянуть всех…       За окном догорал дубовый стол.