Сто шестнадцать месяцев назад

      Бессонница – генератор тревожных мыслей о будущем. Накрапывающий дождь даже и не думал прекращаться, с ночи он лишь немного сбавил силу, продолжая вводить людей в печаль и размышления. Природа отвела осени столько же месяцев, сколько и другим временам года, лишний раз показывая человеку любовь ко всему. Такое всеядство приходилось по нраву далеко не каждому, вкусы различаются, а значит у всего живого на этом свете будут свои сторонники и противники. Сергей Глебович был ярым противником осени.       Пора безрассудства и грязи дышала прибитой пылью с обочины тротуаров и мешалась под ногами мокрыми листьями. Обезумевший ветер, глубоко вдохнув у ледников, высвобождал холодное дыхание на привыкших к летнему теплу обывателей. Серое и беспросветное полотно расстилалось по небу и иногда раздавалось металлическим грохотом. Найти компромисс и возлюбить ненавистное для профессора не представлялось возможным. Который год тридцать первое августа заканчивается волшебным вечером, а на утро перерождается в мрачный сентябрь с его бесконечными дождями и гнетущими пейзажами. Прохожие прячут лица под зонтами, а их широкие козырьки перемежаются в толпе буйством чёрных красок. Дворники бессмысленно гоняют мётлами поблекшие кучи по асфальту, останавливаются, и смотрят на небо в надежде увидеть хоть одно синее пятнышко – портал в то недавнее, прекрасное время.       Изучение газет ненадолго переносило читателя из реальности в тот полный счастливых событий мир. Ремонт дорог, юношеские соревнования, советы от домохозяек о соленьях на зиму – всё это приводило в странное исступление, от которого внутри становилось теплее. Профессор понимал, что игру против него ведёт всего лишь шайка умалишенных и помешанных на идее мести актёров, что боятся показать себя без маскарада. Город продолжает жить своей жизнью, не взирая на невзгоды восемьдесят восьмой квартиры. Такая масштабная по личным меркам проблема казалась другим вовсе незаметной и, может быть, даже смешной.       – Цирк уехал, а господа клоуны остались... – вздохнул профессор и перелистнул страницу.       Объявления об аренде комнат встретили его длинной колонкой, полных номеров телефонов и навязчивых имён. За всеми ними, без каких либо сомнений, пряталась чуткая актриса Перова, мастерски изменяя голос. Она могла пародировать кого угодно как по собственной воле, так и по указанию свыше. Носухоротов знал, за какую нить стоит дёргать, и какого представителя троицы внедрять в сложившуюся ситуацию, чтобы получить максимум удовольствия и лишить Сергея Глебовича тысячи нервных клеток. Познания графини в способах воздействия на мозг превзошли ожидания Михаила Альбертовича. Единственная из всего трио девушка владела телепатическими способностями и гипнозом. Ей не составляло особого труда оторвать от себя руки и заставить их летать под самым потолком вместе с веером несколько часов подряд, застрять ногами в полу и просить о помощи, осознавая при этом всю бессмысленность просьбы.       Галлюцинации. Именно их профессор боялся больше всего. Попасть в неведомое пространство и быть отдаленным от своего маленького убежища с прибитым к бункерной двери номерком «88» являлось в ночных кошмарах пышным белым силуэтом. Только в присутствии Перовой окружение теряло краски и становилось рябящим, словно в старом неисправном телевизоре. Звучание повреждённой пластинки неизвестной певицы терзало разум мучительным завыванием.       Любопытство преодолело чувство страха, профессор потянулся за телефонной трубкой и услышал в ней привычный монотонный гул. Нажатие на почти стершиеся цифры на кнопках отзывалось быстрым треском, появляясь мельканием на небольшом экране красным цветом. Сергей Глебович набрал номер некой Дарьи Мальчиковой, потенциального арендодателя захолустной по описанию квартиры на окраине города. После продолжительных гудков на линии послышался приятный женский голос:       – Алло?       – Добрый день! – профессор удобно расположился в кресле и приготовился к словесному сражению за собственное жильё. – Вы Дарья Мальчикова? Я туда попал?       – Да, здравствуйте, это я. Вы по поводу объявления интересуетесь?       – Именно. Скажите, пожалуйста, Дарья, у вас в квартире, в гостиной, в частности, руки не летают?       Молчание сменилось вопросительным тоном:       – Простите?       – Вы ничего не подумайте, нет, у меня тоже третью неделю штиль, так скажем, просто стало интересно, вдруг я не один такой. Дело в том, что ваше объявление составлено не совсем корректно. Почему вы не уточняете все возможные события, а ограничиваетесь лишь скучным метражом и количеством комнат, объяснитесь, будьте добры.       – Мужчина, вы меня, конечно, извините, но что я ещё должна указывать помимо этого? Оплата есть. О каких руках вы говорите?       – Позвольте уточнить, – профессор слегка прищурился, почувствовав точное попадание в своих догадках, – вы хозяйка квартиры или, может быть, хозяин?       – Хозяйка. – отрывисто ответили на другом конце линии.       – У вас фамилия очень интересная, Мальчикова, просто у меня складывается такое впечатление, что вы меня за дурака здесь держите. Устроили каламбур, хиханьки – хаханьки, вот только мне почему то не особо смешно, хотя вам за это и платят, между прочем. Может мне следует пожаловаться вашему начальству, что его, так называемые, «грязнорабочие» не компетентны от слова совсем? Чтобы у меня в зале руками жонглировать, знаете ли, много ума не требуется. Перова, признайся по–хорошему, что это твой номер. Алло? Алло?!       Дарья завершила звонок, вознаградив слух Сергея Глебовича длинными гудками.       – Значит я в правильном направлении, – он прижал плечом трубку к уху и снова зашелестел газетой, – сейчас я этих сук выведу на чистую воду!       Следующим в списке оказался Борис Бенгалевич, фамилия вновь заинтересовала профессора, и тот принялся вдавливать кнопки на телефоне с особым энтузиазмом.       – Слушаю. – строго отозвались по набранному номеру.       – Это Борис Бенгалевич?       – Он самый.       – С новым годом, дорогой! – съязвил Сергей Глебович. – Ну, почём нынче комнаты в царских палатах стоят? Не тридцать сребреников, случаем?       – Мужик, чё, детство в жопе заиграло? Захотелось звонками достать?       – Это оно у вас всё играет, никак не уймётесь, сволочи, уже не знаете, с какой стороны подойти!       – Урод, ещё раз сюда позвонишь, я тебе руки выдерну и в очко плашмя забью, усёк?! – пригрозил незнакомец.       – Мы с тобой за одним столом не сидели, чтобы ты меня так называла, деточка! – терпение профессора было на исходе. – Слушай сюда, блядища с опахалом, тебе заняться нечем, голос как под копирку с бывшего одноклассника, это ты, Петя, тебе того удара не хватило?! А руки свои у себя дёргай, искрящая вы моя. Фамилия так и орёт, а не говорит. Перо в бок загоню, обхохочешься, тварь!       – Только не клинок! – послышался жалкий и хриплый голосок. – Не стоит!       – Ага–а! – радостно протянул Сергей Глебович, – Быстро раскололась, однако! Ну и? Я жду объяснений по поводу твоей свеженькой колонки в газете!       Свет за окном наполнился новой порцией серости, цвета зала поблекли под надвигающейся чёрно–белой рябью. В голове заиграла та повреждённая пластинка, звучание которой предупреждало о приближении Перовой.       – Mon chéri, все вопросы к нашему вселенскому светилу! – её голос казался гораздо ближе.       Бледное, изувеченное потрескавшимся гримом лицо выглядывало из дверного проёма, сверкая широкой улыбкой. Парящая рядом рука сгибалась в ладони так, словно приглашала профессора пройти за своей владелицей. Безжизненный взгляд графини застыл на нём на мгновение и также быстро скрылся в коридоре. Сергей Глебович едва слышно приоткрыл дверцу шкафа и поднял с красного свитера клинок на тот случай, если ему решили устроить неожиданную западню. Он спрятал его под рубашку и прошёл вперёд. Рука остановилась у прохода на кухню, указательный палец навязчиво показывал на кухонный стул. Профессор не стал сопротивляться и занял желанное для парящей конечности место. Отправиться в суд на старом табурете – задумка далеко не графского уровня, и поэтому Сергей Глебович нисколько не боялся оказаться в пурпурной тьме. Остальные представители троицы на какое–то время замолчали и не появлялись в квартире, чего нельзя было сказать о хитрой Перовой.       – Твои друзья по норам сидят, а вы, мадам, чего выперлись? – он озирался по сторонам и ожидал увидеть появление графини из стены. На удивление, у раковины запрыгала крышка фарфорового чайника:       – Приветствую тебя, предводитель бесовщины! Меня зовут МонФрокмье, я волшебный чайник из семейства фарфоровых! А ты и есть тот самый профессор, что боится волшебства и тащит с собой заточку по карманам?       – Это кто кого боится?       – Можешь не строить из себя бравого храбреца, ведь страх, как и аромат душистого чая, ощущается задолго. МонФрокмье видит тебя насквозь и следит за каждым твоим действием, предводитель! Или ты действительно думаешь, что Михаил Альбертович ограничился этим слабоумным трио? Выпей чайку, расслабься, и может захочешь спать.       Чайник подлетел к бокалу на столе и наклонился, наполнив его ароматной заваркой.       – А теперь послушай меня внимательно. – МонФрокмье опустился на край скатерти и повернулся носиком к профессору, – Я далеко не сказочный персонаж, и в глубине души ты это сам понимаешь. Моя задача помочь тебе, и начну я с не самого приятного для тебя открытия.       – Удиви меня… – Сергей Глебович отпил из бокала и скрестил руки.       – Мне известно, что совсем недавно на тот телефончик, что в прихожей, поступил странный звоночек. Опережу тебя: нет, это не Перова. Сегодня она знатно подшутила над тобой, но ты смело выдержал её напор и одолел победу. Но так ли важно размахивать медалью за первое место в несуществующем соревновании? Я говорю про цифры.       – Допустим, – профессор сохранял бдительность, – звонок поступал. Что дальше?       – А то, что ты не сумел раскрыть зашифрованное предупреждение. Шифровки не знаю, могу сказать лишь содержимое, а именно, в ней говорилось о Лизе. Знакомая личность?       – Более чем.       – Так вот знай: этой ночью она, сама того не понимая, прильнула к мстителям Носухоротова и стала неофициальным четвёртым представителем. Скоро она лично с ним встретится, всё станет официальным, и тогда тебе явно не поздоровится.       – Да ты что! – с иронией отозвался Сергей Глебович. – Что ещё придумаешь, кукольная посуда?       – Ёрничаешь? – звякнула крышка чайника. – Я, в отличие от некоторых, пустословием не промышляю, у меня всегда имеются подтверждения моим словам. Ты хоть знаешь, какие таблетки ты пьёшь?       Профессор показательно пододвинул к себе подставку для чайных пакетиков и посмотрел на таблетки:       – Вот эта, крошечная, от давления, энап. Рядом, чуть больше и розовенькая, это панкреатин, от желудка. А эта, белая, аминазин, витамин обычный.       – А, таблетки от бреда принято витаминами называть?! – намёк МонФрокмье остался не воспринятым всерьёз. – Не знал… на пачке, которой ты и в помине не видел, огромными буквами пишется: «нейролептик, полностью устраняет бред или галлюцинации». А Лизонька твоя, та ещё, троянская лошадка…       Фарфоровому чайнику не только удалось удивить Сергея Глебовича, но и заплести все мысли в узел. Потягивание за ниточки, как попытки переосмыслить сказанное. Всё это время Лиза отыгрывала роль заботливой бывшей студентки, что прониклась к профессору и безвозмездно помогала во всём. Но теперь маски сняты, и истинные мотивы предстали в наихудшем обличии. Она солгала о назначении таблеток, и пользовалась этим каждую встречу, ссылаясь на банальный бред и покрывая троицу с их бесчисленными выступлениями. Узел расплёлся в ровную нить, и вместе с этим пришло полное осознание сказанного чайником. Боль смешивалась где–то внутри с нарастающим гневом от самого омерзительного чувства – предательства.       – Придёт – убью. – Сергей Глебович крепко сжал деревянную рукоять клинка.       – Она уже в пути, советую спрятаться и неожиданно напасть! Только так вы отомстите за всю ту боль, которая сейчас томится внутри вас. Мстить любят все, теперь вы понимаете это?       Профессор решительно кивал.