Сто шестнадцать месяцев назад

      Поезд прибыл в город в строгом соответствии с расписанием. Половина десятого, ни минутой раньше, ни позже. Состав остановился у старого асфальтированного перрона, где люди встречали родственников и друзей пышными букетами цветов. Лиза стояла в тамбуре вместе с проводницей и дожидалась, когда та откроет дверь и опустит ступеньку. Металлический хлопок замков вагонов синхронно облетел вокзал, перрон наполнялся громоздкими сумками и чемоданами, которые гремели каждый раз, когда колёса попадали в стыки и трещины асфальта. Радостные вопли встречающих сливались в крепкие объятия с прибывшими гостями, небольшой городок пополнился давно уехавшими детьми, что стали взрослыми и вернулись на маленькую родину. Лиза глубоко вдохнула и закрыла глаза, спёртый воздух в поезде сменился родным, не забытым запахом выпечки. Каждое утро город на несколько часов наполнялся ароматами ватрушек, сладких булочек и кренделей с корицей. Так было в детстве, так есть и сейчас.       Лиза аккуратно спустилась вниз, чувствуя вибрацию в кармане пальто. Она отошла в сторону от шумной толпы, села на лавочку и достала телефон. Экран озаряла милая фотография широко улыбающегося на фоне озера папы, держащего в руках большую щуку.       – Лизка! – он едва не оглушил её радостным воплем. – Ты где есть, приехала уже?       – Да, пап! Я уже на месте, скоро буду дома.       – Давай–давай, поторопись, мы тут с матерью на стол накрываем, повод всё же, дочка приехала!       – Па–а–а, – стесняясь, протянула Лиза, – ну зачем вы?       – Так, ты вопросы не задавай, лучше ногами шагай. Раз, два, быстрее дома будешь! Всё, мы тебя ждём, до встречи!       Она снова закрыла глаза, чувство ностальгии не покидало её ни на мгновение. Десять лет назад, на этом же месте, отец помогал дочери поднять чемодан в тамбур. Мама всё вытирала накатывающиеся слезы платком, момент расставания она всегда переносила с особой грустью и болью за родного человека. Трепетное прощание и прямой путь в студенческую жизнь наплывал в воспоминаниях необъяснимой тревогой. Почему родители не приехали сюда сегодня, неужели готовка еды была настолько важна?       – Девушка! – донеслось позади. – Такси нужно? Такой красавице скидка!       Лиза обернулась и едва не рассмеялась нелепому, но приятному комплименту. Перед ней стоял мужчина в забавной кожаной фуражке, тёмные очки скрывали его глаза, а желтая улыбка сияла парой золотых зубов.       – Нет, благодарю. Мне здесь совсем недалеко.       – Жаль! – таксист огорчённо причмокнул. – А голос у вас волшебный! С такой внешностью вдобавок… могу бесплатно подвезти!       Она уже собиралась повторить сказанное, как вдруг замолчала: мужчина переметнулся к другой девушке с аналогичным предложением, даже слова оставались неизменными, словно заученное пятиклассником стихотворение. Лиза решила не задерживаться на вокзале. Бодрое настроение идущих навстречу людей, казалось, передавалось всем вокруг и заряжало невообразимой энергией. Разлитая по безоблачному небу лазурь обнажала яркое солнце, лучи которого заливали дороги приятной теплотой. Узкие улочки встречали выросшую девочку обшарпанными, но такими знакомыми фасадами домов. Несмотря на всю бедноту здешних просторов, жители славились исключительной добротой и радушием. Где–то неподалёку играла приятная, размеренная мелодия, похожая на забавную композицию утренника в детском саду. Атмосфера праздности и торжества обычной простоте, царица искренних намерений и желаний, давным–давно поселилась в каждой квартире и жила незаметно для самих хозяев. Здесь никогда не было зла, самые мелкие хулиганства совершались лишь детьми, но тут же пресекались внимательными и чуткими родителями. Малейшее объяснение того, что есть хорошо и плохо, образумливали ребёнка и лишний раз заставляли задуматься перед воплощением хулиганских идей. Один человек мог знать сотню лиц, каждый встречный легко узнавался, даруя Лизе то забытое «доброе утро», которого она не слышала с детства.       Рядом с вокзалом находился городской рынок – любимое старшим поколением место для бесед и недорогих товаров. Тем, кому не хватило денег арендовать помещение внутри, ютились на улице под навесами вдоль широкого зелёного забора. Бабушки заманивали проходящих мимо покупателей сочными яблоками, крупным картофелем и душистыми помидорами. Любители рыбалки могли приобрести различные снасти, поплавки и корма на любой вкус. Лиза отчётливо помнила, как подолгу ходила здесь с папой, заядлый рыбак не пропускал ни одного продавца, сравнивал цены и качество изделий. Порой обычный поход за продуктами, порученный мамой, мог превратится в часовое турне по всему рынку, яркие цвета привлекали юную художницу не меньше сороки, что приметила блестящую монету. Такое сравнение ничуть не обижало её, шутки отца она всегда воспринимала как должное. На секунду сознание посетила загадочная мысль: почему ей пришлось вернуться в родной город после стольких лет?       – Помидорчики! – завлекала старушка в тёплой шали. – Огурчики! Не проходи мимо, доченька, купи, всё со своего огорода!       – Ничего себе какие! – фальшивое удивление сыграло против неё, женщина продолжала мило смотреть в надежде на покупку. – Хорошо, а ягоды у вас есть?       – А как же, гляди какая клубничка наливная, над каждой корпела! О как вымахали!       – Дайте вот это ведёрко.       Лиза достала из сумки кошелёк и по обычаю расстегнула молнию, где лежали купюры. Она не поверила глазам: пусто. В монетнице не было ни одной монеты.       – Батюшки! – воскликнула женщина, покачав головой. – Обокрали?!       В ответ раздалось молчание, она пребывала в ступоре, совершенно не понимала такого исхода и ловкого трюка мошенников. Лиза никогда не выходила на улицу с пустым кошельком. Был ли способен тот таксист заговорить её, и в это же время незаметно украсть все деньги? Она посмотрела ещё раз: за подкладкой виднелся целый куль из купюр, перевязанный обычной резинкой. Лиза в спешке пересчитала наличные и до сих пор не понимала, как за такую невзрачную подкладку могли затесаться восемь с половиной тысяч рублей. Это число отозвалось в памяти как ужасное событие, детали которого оказались навсегда забыты, стёрты за ненадобностью. Выражение старушки приобрело неоднозначность, всем видом она показывала полное замешательство сложившейся ситуации. Лиза не желала продолжать с ней беседу, напротив, художница молча попятилась назад и хотела как можно скорее покинуть рынок.       На небе появились небольшие облака, словно обрывки медицинской ваты. Люди странно щурились солнцу и говорили о предстоящем дожде, что обещали синоптики ближе к обеду. Запах выпечки постепенно сменялся на стиральный порошок, хозяйки вывешивали во дворе мокрое бельё на деревянных прищепках. Музыка стала менее энергичной, на смену задору пришла размерность. Лиза не хотела думать ни о чём, однако тревожные мысли продолжали спонтанно возникать и преследовать разум. Как бы она не желала скрыться от бед, они всегда находили её и заставали в самые неподходящие моменты. Лиза остановилась у школы, в которой когда–то провела одиннадцать лет. Мрачное, трёхэтажное здание до сих пор вызывало неприятные эмоции. Ступеньки на входе, с ними связан почти каждый день. Лишь летом это место приобретало некое успокоение и переставало казаться тюрьмой. Осенью всё возвращалось на свои круги, первое сентября проводило черту, грань, что отделяла прошлую жизнь от нынешней. Вопреки словам отца она зашла на территорию и села на старые качели, краска на которых шелушилась и отлетала от малейшего прикосновения хлопьями на землю. Противный скрип после десятков движений стал дополнением к музыке, успевшей превратиться в тихую, стремительно нарастающую какофонию. Лиза чувствовала себя той девочкой, которой разрешили спокойно покачаться на качелях в школьном дворике, не опасаясь быть униженной и зашвырянной снегом. Она с лёгкостью отталкивалась ногами от земли и летела навстречу прохладному ветру, нагнавшему больше облаков. Деревья начали клониться из стороны в сторону, в окнах кабинетов перестало отражаться солнце. Лиза придерживала беретку и громко смеялась, вспоминая о деньгах в кошельке. На них можно купить пятьдесят ведёрок с клубникой, сотни карандашей или несколько баночек чёрной туши. Рисовать в блокноте соком клубники – значит рисовать собой и каменными цветами. С новым полётом всё отчётливее виднелась маленькая фигура рядом с качелями. Лиза посмотрела вниз и приметила ожидающего покачаться мальчишку.       – Ты тоже хочешь? – спросила она, притормаживая сапогами.       – Хочу, но я знаю другие качели, – вполголоса говорил мальчик, – бежим за мной, мам!       – Мам? – оторопела Лиза, нахмурившись.       Мальчишка посчитал её своей матерью, всё, что приходило на ум сразу же менялось и искажалось до фантастических идей. Она покорно следовала за ним, встречный ветер не на шутку разозлился и стал отнюдь недружелюбным, пришлось согнуться и иногда поднимать голову, чтобы видеть путь. Городские ландшафты сменились пустотой скошенных полей, когда–то золотившихся желтыми колосками. Рыхлая земля проминалась под каблуками, и всякий раз замедляла движение; глубокие колеи, оставленные после огромных тракторов, норовили втянуть Лизу в себя и не позволить ей бежать за ребёнком.       – Постой! – её крик заглушался гулом холодных, безжалостных порывов.       Серое затянувшееся небо вот–вот разразится набирающим силу дождём, мелкие капли, смешиваясь с чёрными облаками, окрасят поле тушью. Оборачиваться назад уже не имело смысла: город стал распадаться на осколки прошлого, оставшегося в памяти девочки последним островком надежды на спасение. Единственная, давно забытая вещь омрачала воспоминания гораздо сильнее, нежели обиды в школе и нападение собаки в гаражах. То, что когда–то являлось в самых страшных снах, приняло обманчивый облик доброты и порядка, разрушившегося на глазах на бетонные глыбы, с которых к тёмному небу тянулась чернильными сгустками разбавленная тушь. Пейзаж ужаса за все годы вынашивался в голове художницы и плавно перетекал в реальность, всё происходящее было изображено на картине «Отчаяние», последней работе Лизы. Три бледных лица выглядывали из темноты рядом с домом в деревне. Она вытирала накатывающиеся слёзы и боялась смотреть вдаль за убегающим мальчиком, так и не желающим остановиться и подождать её. Один взгляд способен на то, чтобы кровь застыла в жилах и вновь напомнила о пережитых кошмарах. Дачный домик бабушки и дедушки показался сквозь солёную муть, мальчик завернул направо и скрылся во мгле, дорога к которой строилась на осколках зеркал. Лиза прекрасно знала, куда ведёт хрустящая тропинка из битого стекла, прямого отображения её внутренних бед и переживаний. Жалостный визг свиней окончательно избавил слух от изувеченной мелодии и время от времени сменялся полной тишиной, ещё больше пугающей и гложущей душу. Ржавые петли двери в свинарник встретили художницу старым другом, не избавившимся страхом мысли о том, что её ждёт внутри. На высоком пороге стояла маленькая кладбищенская лампадка, в которой едва томился тусклый свет. Лиза не чувствовала себя собой, она вернулась в тот злополучный день, изменивший жизнь ещё ничего не смыслящего ребёнка навсегда. Кромешная тьма поселилась в свинарнике, и только свет лампадки освещал небольшой проход, по сторонам которого к полотку были привязаны гниющие туши свиней. Гной стекал по копытам на вскрытые полости, кишащие личинками опарышей, что падали на усыпанный пустыми фантиками от конфет пол. Шуршание под ногами перемежалось склизким фырканьем, в самом углу прослеживалась очертание человека, сидящего за столом. Лиза вытянула лампадку к незнакомцу и едва не выронила её, когда увидела осунувшегося дедушку, наблюдающего за внучкой. Из ноздрей и ушей у него торчали сигареты, дым которых поднимался под самый чердак, а изо рта при попытке говорить сыпался пепел.       – А я уж думал… не придёшь… – его нижняя челюсть повисла на впавшей щеке, – Хочешь покурить?       Он вынул из ноздри сигарету и протянул её Лизе:       – Я курить люблю… если бы ты знала как! Давай, внучка, не робей, сделай затяжку!       Лиза ударила его по руке и пыталась сдержать слёзы. Самодельная папироска упала на большую тарелку, где лежал кровавый, шевелящийся зародыш с длинной шеей.       – Раз курить не хочешь, то может, пообедаем? – продолжал дедушка, с хрустом вправив челюсть. – Чай не маленькая, всё знаешь, всё понимаешь!       Пепел сыпался на край стола, серые крупинки попадали на тарелку и скрывали алый отросток существа, похожий на неразвившуюся конечность.       – Зачем ты пришёл?! – дрожащим голосом спрашивала Лиза. – Зачем?!       – Родителям не говорила… так хоть бы родной бабке с дедом рассказала… – дедушка выпил стакан водки и опустился над зародышем, занюхав его голову. – Закусь хороша! Эх! Тебе ножку, или ручонку отрезать?       Существо начало хрипло верещать и пытаться перевалиться на другой бок, прочь от пепла, однако как бы он не старался, он лишь продолжал обваливать себя в сгоревших хлопьях табака.       – Мама, мне больно! – кричал зародыш голосом мальчика. – Мама, спаси меня!       – Заткни хайло, а не то бабка суп из тебя сварит! Лизонька, давай из него вкусных щей соорудим, а? Чего молчишь, ты, сука неблагодарная?! Сколько нам с бабкой сил потребовалось, чтобы тебя взрастить, пока твои родители отдыхали в городе, оставляли тебя под нашу ответственность? Знаешь сколько? – дедушка поднялся со стула и приблизился к Лизе. – Знаешь, но молчишь, падаль! Ты мне поперёк горла встала, дрянь. Надо было тебя в курятник бросить и закрыть, чтобы куры от голода тебя склевали! Я как выпью, так сразу человеком становлюсь, а не сопляком бродячим! Что ты молчишь?!       Его ор словно парализовал Лизу, она не могла пошевелиться, слёзы градом стекали на пальто и край тарелки. Табак смешивался со слезами, один бок зародыша покрылся пеплом, другой слегка намок.       – Перестань кричать на меня. Что я тебе сделала? Ты всего лишь мой страх, ты никто! Настоящий дедушка никогда бы меня так не обозвал!       – Страх, говоришь? Настоящий страх стоит позади…       Тьма поглотила его глаза, оставив только пустые глазницы. Он широко открыл рот, указывая пальцем на нечто, что стояло за Лизой. Она медленно обернулась и тут же пожалела об этом: её схватила за плечи девушка в чёрном платье. Тёмные прямые волосы, словно нити, опутали её тело и пленили без шанса на побег. Со лба, с губ и нижних век тонкой струей текла тушь для рисования, художница сразу поняла, кто перед ней находился. Другая Лиза, которая не смогла перебороть в себе страхи прошлого и превратилась в монстра, заложника собственных кошмаров.       – Попрощайся с прошлой жизнью, – говорил двойник, – теперь ты будешь мной, и все пути приведут тебя ко мне…       Лиза не успела ответить, как почувствовала резкую боль в животе. Рука монстра вонзилась в неё острыми прутьями – тем, что быстро превратилось из запачканной кровью культи. Последней пролетающей мыслью перед потерей сознания оказался тот мальчик, скрывшийся в свинарнике. Пространство рассыпалось на частицы, будто крупинки песочных часов. Она летела в пустоте с устрашающей скоростью, пока воспоминания продолжали появляться где–то рядом. Их звуки становились отголосками прошлой жизни, путь в которую отныне закрыт. Лиза устремлялась навстречу новой жизни, именно о ней так много рассуждал профессор. О ней зарождались самые горячие споры в восемьдесят восьмой квартире. Последний вопрос, как дань невозвратимому: Сергей Глебович всё время был прав?       – Мама, помоги мне, мне больно, больно… – с каждой секундой слышалось всё глуше и глуше.       – Я не могла поступить иначе, – плакала она, – не могла… Мне жаль… прости меня, если сможешь. Я так хотела, но никто не мог мне помочь. Я боялась. Прости меня...       Лиза очнулась.