Сто шестнадцать месяцев назад

      Лиза проснулась от яркого света. Ещё вчера синоптики обещали сильный дождь, однако природа расщедрилась и преподнесла одному из пациентов психиатрической больницы то, о чем он так долго и тайно ото всех мечтал: солнце стало украшением среди воздушных облаков, что тянулись по голубому небу и напоминали первые, нелепые попытки детей изобразить окружающую их действительность. Облетевшие деревья не отпускали из ослабших объятий последние листы, готовые оторваться от легкого дуновения ветра. Парад желтых красок убирался с дороги блеклыми мётлами и оставался лежать у обочины, пока последние цвета осени не окажутся в чёрных мусорных мешках.       Приближающийся писк сирены омрачил утро. За механическим визжанием последовал рёв мотора, во двор больницы заехала машина скорой помощи, у входа собрались врачи. Из распахнувшихся дверей, прямиком на каталке выкатили пожилую женщину. Люди вокруг что–то громко обсуждали, Лизе стало интересно и она открыла окно.       – Таблеток наелась! – слышалось из двора.       – Ну а чё ты хочешь? – отвечали ему. – Сезон!       Каталка быстро скрылась у центрального входа больницы в сопровождении нескольких медсестёр. Всё произошло очень быстро, двор снова опустел, а палата наполнилась свежим и прохладным воздухом. Лиза облокотилась на подоконник с далеко не отчаянной мыслью: если человек поступил сюда после неё, значит были и до. Сезон самоубийц дал официальное разрешение прочным верёвкам, острым лезвиям и таблеткам на охоту, жертвами в которой были поникшие, разочаровавшиеся в жизни люди. Как правило, любые погони заканчивались плачевно для жертв и воспринимались с особой радостью у преследователей. Охотничий азарт и желание покончить со всем, приводили к нелицеприятным зрелищам. Закалённую на трупах полицию и скорую помощь явно не приведёт в исступление вид рвотных масс вокруг побледневшего тела, или растекшейся лужи крови. Следователи с невозмутимым видом откроют чемоданчик и приступят к своей рутинной работе по сбору осеннего урожая, более известного как «жатва». Пережить сезон отчаяния могли лишь дилетанты. Резать мясо для жарки гораздо проще, чем резать себя. Самоубийцы с опытом встречались раз в жизни, они филигранно справлялись с поставленной задачей и не беспокоили назойливым присутствием местные психбольницы. Сюда попадали бездари и неучи смертельного ремесла, и Лиза по–праву считала себя одной из них. Она не задумывалась над вопросом «зачем?», гораздо интереснее ей было узнать у себя другое: «что я сделала не так?». Логика заключённого в тюрьме, как часть человеческой психологии, осаждала мозг совершенно иными, неправильными вопросами ради шанса выйти отсюда с чистой совестью. «Я больше не буду» – универсальная фраза серийных убийц и попавших по неосторожности людей в дурдом.       Запах свободы, доносящийся с улицы гарью и выхлопными газами, подталкивал пациентку записаться на повторное и снова взяться за кухонный нож. Лекарства в капельницах и уколах никогда не заменят близких людей, с которыми можно поделиться своими бедами, поплакаться в плечо, почувствовать уверенность перед накопившимися проблемами и постепенно расправляться с ними. Лиза не могла представить, что вообразил себе профессор, какой мыслительный виток дал сбой и породил идею выгнать единственного друга из квартиры. Она не сомневалась в том, что профессор её не простит, даже напротив, убьёт при попытке пересечь порог дома. Длань философии под ногами Сергея Глебовича растянулась на километры прочным и нерушимым монолитом. Прежде, чем оказаться под домашними тапками, он хорошо ударил профессора по голове и заставил его снять неудобные, начищенные кремом туфли. Подобным образом произошло с пиджаком, рубашкой и брюками. Изредка он вспоминал о прошлой жизни и одевался как раньше, в глубине души он помнил об обязанностях преподавателя и зачитывал не имеющие смысла лекции четырём стенам. Как оказалось, даже самые крепкие отношения могут пошатнуться и рассыпаться как карточный домик от простого чайника для заварки. Лиза знала, что всё происходящее в голове профессора так или иначе отождествлялось с ним и его судьбой. Личностные преобразования, всеобщий сговор, бесконечный жизненный цикл с загадочным этапом смерти – всё это постепенно зарождалось в разуме и больше никогда оттуда не исчезало. Купаж безумия, подобно долголетним винам, поражал сомелье специфическим вкусом, от которого винодел не мог избавиться. Он был обречён делать новые вина, мешать в рассохшейся бочке сразу несколько сортов винограда и снимать пробу каждый час. Если ад выглядит именно так, быть может, стоит перестать быть дилетантом?       – Здравствуйте, Елизавета! – знакомый голос нарушил покой.       Она обернулась и не поверила глазам. Перед ней стоял тот самый парень из парка, Арсений, представившийся психологом.       – Вы? – Лиза растерянно повела рукой.       – Не беспокойтесь, меня пропустили врачи. Здесь я свой, – успокаивал он.       – А как же вы...       – Елизавета, я обещал вам встречу, когда небо озарит яркое солнце.       – Но... – она снова посмотрела в окно и удивилась быстро очистившемуся от облаков небосводу.       – Всё верно. Отойдите оттуда, я не хочу, чтобы вы простудились.       Лиза не желала сопротивляться просьбам парня. Она чувствовала между ним и собой невидимую, достаточно крепкую связь, образовавшуюся ещё при первой встрече. Объяснить такое явление художница не могла.       – Как вы нашли меня? – Лиза опустилась на кровать и приосанилась, не отводя взгляда от гостя.       – Я знаком с вашим мужем, – его размеренный голос словно вводил в некий транс и заставлял перестать думать о плохом, – мы с Павлом видимся достаточно часто, хоть и лечим пациентов совершенно по–разному. Вернее, я лишь даю советы и разбираюсь в проблемах других. Он рассказал мне о вашем поступке, но я ни в коем случае не собираюсь винить вас за это. Я лишь хочу понять, что вас сподвигло на это и помочь вам. Елизавета, вам нужна помощь, не отвергайте её во второй раз.       Лиза подтянула к себе пакет с пола и достала из него оставшиеся овсянки:       – Вы не желаете покушать вместе со мной печенья?       Парень одобрительно кивнул и сел рядом с Лизой у изголовья кровати. Он взял из её рук одну овсянку и пристально пригляделся к ней.       – С шоколадом. Вы позволите рассказать мне историю из детства, связанную с ним?       – Пожалуйста.       – В детстве я был исключительной сладкоежкой, мог съесть целую плитку за один присест. Мама часто ругалась, что я брал сладости без спроса и ел их в огромных количествах. Вы верите в Деда Мороза?       – Нет! – удивилась Лиза.       – Мама часто ругалась, – продолжал Арсений, – доходило до разговоров на высоких тонах, подключался отец. Одним днём я понял, что шоколада мне больше не увидеть, он пропал из всех тайников родителей. Ни на высоких полках, ни за холодильником. Мне пришлось просить шоколад у одноклассников, платить карманными деньгами и есть его по пути домой, озираясь по сторонам в опасении быть замеченным с запретом. А какие конфеты нравятся вам?       – В основном карамельки… – Лиза вращала овсянку между пальцев, желание съесть её вдруг куда–то пропало.       – Мне приходилось просить шоколад у одноклассников. Тяжёлые были времена. Денег едва хватало на еду, хотя и баловали себя сладким. Вы сказали о карамельках. Мне нравятся сливочные, у них неповторимый вкус и запоминающаяся форма. Небольшой овал с углублением внутри. Бывают и без углубления, такие похожи на пастилки от кашля. Проклятая вредная привычка. Подрос, перешёл с конфет на сигареты. Вы никогда не курили?       – Дедушка курил… – пол будто уплывал из под ног, Лиза стала часто дышать, грудь спирало от недостатка воздуха. – Душно.       – В палате очень свежо, – отвечал психолог, – Елизавета, вы достаточно хорошо проветрили помещение. Так вот. Я безбожно курил одну сигарету за другой, в кошмарах мне снилось, будто окурки торчат из ноздрей. Страшное зрелище, благо это было обычным сновидением. Вам часто снятся кошмары, Елизавета?       Лиза глубоко дышала, она не могла сосредоточиться на чём либо, взгляд метался между пакетом и тумбой.       – Елизавета? – повторил Арсений. – Вы не слушаете меня?       Мокрые сапоги подошли к Лизе и остановились перед ней, их владелец тряс худыми ногами в рваных спортивных штанах. Она подняла голову и посмотрела незнакомцу в лицо. Его кожа погрязла под слоем зелёной слизи, в пустых глазницах, словно в надкусанном яблоке, извивались длинные, толстые черви.       – Ты ж моя любимая! – говорило нечто. – Помнишь меня... а ты конфеткой лучше вспомни, или яблочком. Яблочком тоже можно! В райском саду такие сладкие черви!       Оно затряслось с большей силой и не устояло, упав на койку рядом. Нечто начало уменьшаться в размерах, пока не приняло облик крошечного младенца. Ребёнок пытался перевернуться на бок неразвившейся конечностью, больше похожей на крюк. Он перебирал косыми стопами и загребал под себя одеяло, пока не скрылся в нём полностью и окончательно не испарился.       – Я вас слушаю, Арсений. – Лиза медленно повернулась к психологу и умиротворённо улыбнулась. – Мы говорили про карамельки. Я люблю сливочные. У них неповторимый вкус и запоминающаяся форма.       – С вами всё хорошо? – он сморщил лоб.       – Видимо, не совсем. Не обращайте внимания, такой сезон...       – О чём вы?       – Осень! – нервно хмыкнула Лиза. – За окном очень грустно, а здесь, в палате, даже интересно. Позавчера я возненавидела любимое печенье, вчера съела почти целую пачку, а сегодня они мне снова ненавистны. С шоколадом. Почему вы не попробовали? Вы не любите шоколад?       – Нет! – отрицал Арсений. – Как раз люблю!       – С шоколадом… Признаться, я и сейчас та ещё сладкоежка. Мама с папой не поругают, так как находятся в другом городе. Вы будете моим волшебником?       – В каком смысле?       – Я не верю в Деда Мороза, но очень хочу поверить в вас, – почти шептала Лиза, – со мной не всё хорошо, и если я это понимаю, значит ещё не всё потеряно. Если вы поможете мне, значит сможете помочь очень важному для меня человеку. Паша не рассказывал вам о нём?       – Сергей Глебович? – прищурился Арсений.       – Именно! Мне нужно лечение, но не здесь. Здесь я снова повторю, что совершила. Смотрите сюда, смотрите! – она показала ему едва заметную царапину на здоровой руке. – Это овсянка, а был бы нож, я бы снова полоснула себя. Понимаете меня?       – Понимаю.       – Я не сумасшедшая, нет, просто мне очень тяжело, – она не могла сидеть на месте, спёртость в груди сменил неистовый жар. – Сейчас, рядом с вами мне гораздо легче. Пожалуйста, не рассказывайте никому о том, что я пыталась сделать. Даже Павлу! Это должно остаться между нами, хорошо? Пожалуйста, пообещайте мне, пообещайте! Пожалуйста! Между нами, да?       – Хорошо! – отпрянул от неё Арсений. – Хорошо.       – Когда вы навестите меня в следующий раз? Я здесь целыми днями, с утра до ночи. Вы можете прийти когда угодно, я всегда буду рада вам!       – Нет! – он отошёл к двери. – Я навещу вас в день выписки. Именно тогда мы проведём наш первый сеанс по реабилитации уже у меня дома. Я рад, что вы захотели открыться мне и не стали отрицать помощь. Обещаю, наш разговор останется между нами. Могу я что–то выполнить для вас, Елизавета?       – Да, – преодолев стеснение, отвечала Лиза. – Арсений, вы не могли бы купить мне шоколадных конфет и карамелек? Деньги я верну, не переживайте.       – Я не прощаюсь… – он вышел из палаты и аккуратно щёлкнул дверным замком.       За окном вновь послышался приближающийся вой сирены. Лиза облегчённо вздохнула, жар сменил сковывающий кожу лёд. Она укрылась от холода в палате под одеяло с приятной, согревающей душу мыслью: сюда едет очередной дилетант.