Сто шестнадцать месяцев назад

      Лиза проснулась посреди ночи от ощущения присутствия незнакомца в палате. Она вглядывалась во тьму и пыталась различить человеческие очертания, заранее успокаивая себя на тот случай, если реальность не подтвердится ожиданием и в углу покажется нечто.       – Я здесь одна?       – Одна! – с задором отвечали из угла.       Она свесила ноги с кровати и дотянулась до обуви, продолжая смотреть в темноту. Лиза на ощупь шла вдоль стены, пока пальцы не нашли выключатель. Щелчок, и палату наполнил тусклый свет. Под мокрым пятном на потолке молча сидел дедушка в окружении скомканных окурков. Он вдохнул табачный дым, грудь его неестественно расширилась и поднялась.       – Курить люблю... – из носа, словно из локомотива, повалили две струи плотного дыма. – Ты не робей, давай со мной!       Разделяющую грань между миром снов и реальностью Лиза проводила с осторожностью и небольшой долей опасения. Она хотела бы верить в надуманность происходящего, однако разум не позволял считать ей иначе и показывал все так, как есть на самом деле.       – Ты же умер! – опускаясь на колени, тихо говорила Лиза. – Тебя нет...       – Нет, – подтвердил дедушка, – но мне очень приятно, что я до сих пор живу в твоей голове. Значит, всё ещё меня любишь.       – Я тебя ненавижу, – слёзы капали на холодный пол, – ненавижу всем сердцем за то, что ты сделал со мной. Ты загубил свою жизнь и отравил её всем нам. Сколько бабушка терпела тебя?       – Бабка дурой была, мякина вместо мозгов! – он покрутил пальцем у виска. – Я ей по русски, а она мне тарабарщиной отвечает! Я ей ларец, она мне – конец. Внучка, эх, внученька, опоздавшему поросёнку сиська возле письки...       Лиза смотрела на дедушку и замечала на нем едва различимые круговые узоры. Они словно убегали от её взгляда и появлялись то на окурках, то на голове.       – Ночь, конечно, знатная выдалась. Под такую луну грех пол пачки не скурить, а то и стаканчик поднять за здоровье. Так что, мне тебе папироску оставить?       Образ расплылся и стал похожим на мазню акварельными красками. Дедушка таял на глазах, слипшаяся масса из кожи втягивала потушенные бычки и твердела, как глина. Лиза вытирала слёзы и продолжала наблюдать за происходящим, пока не вспомнила о медсестре. Практикантку оставляли на ночную смену в окружении безумцев и стремительно теряющих рассудок людей. Лиза вышла в коридор и направилась к белому столику, что стоял в самом конце.       – Ябеда! – доносилось из палаты. – Давай–давай, иди и пожалуйся всем, что родной дед внучку навестить пришёл, а та его отчихвостила! Какая же ты дрянь, а! Сука последняя, ещё надеется на что–то хорошее! Ой, не могу, держите меня семеро!       Приметив бодрствующего пациента, медсестра вдруг вскочила со стула и сама подбежала к нему.       – Елизавета Семёновна, вы чего не спите? – перепугалась она. – Вам плохо? У вас что–то болит?       – Бессонница что–то мучает, – Лиза понимала, что девушка не слышала криков и воплей из палаты, – все хорошо. У вас есть снотворное?       – Конечно, конечно есть! Возвращайтесь к себе, я сейчас вам все принесу.       – Ишь, чего захотела, ржавая соха! – продолжал вопить дедушка. – Да тебе бы по башке хорошо пригладить, и проку будет! Бессовестная, а, бессовестная! Правильно бабка говорила, гони её к чертям собачьим, веничком да под зад, фыть–фыть!       Лиза надеялась на снотворное. Ей казалось, что сон плавно перетекал в новый, что она по прежнему спала, став жертвой затянувшегося кошмара.       – Я сплю, – бормотала она под нос, – выпью таблетку во сне и проснусь в настоящем. Медсестра и дедушка – часть моего сна, его составляющие.       – О, опять! – шевелилась кожная куча, как если бы шевелила ртом. – Из пустого в порожнее! Я не я, мне снится... Дура ты, Лизка, дура! Таких в молодости на полянке любил. Стонут... дай боже!       Сознание медленно разрушалось на мелкие частицы, с каждым днём Лиза всё больше лишалась возможности вернуться в общество с мыслями и идеями прошлого. Что–то необъяснимое, вынашиваемое годами внутри забурлило с большей силой, от чего становилось противно и унизительно. Она теряла контроль над собой, с трудом отличала безумство от вполне логичных вещей и считала ужасы обыденным явлением. Тьма поглощала остатки личности, двойник был готов вырваться в любой момент.       – Лизуха! – Дарья трясла её за плечо. – Ты чего?!       – Сволочь! – хохотала она. – А молоденькую как зовут? Марина, точно! Практикантка! Жгут два раза затягивала.       – Что ты несёшь?!       Мир художницы вспыхнул от одной тлеющей лучинки. Пожарище перекидывалось на чернильные деревья, дачный дом загорелся на глазах, как спичка.       – Ух бля! – дедушка снова обрёл форму и вытянулся в длинного и тонкого человека с торчащими из ноздрей сигаретами. – Вот тебе!       Он пробил потолок больницы и превратился в красивого, огненно–красного дракона. Переливающаяся от света луны чешуя отлетала и поднималась на небо, украшая его новыми, яркими звёздами.       – Это я ещё стопку не маханул! – по–человечески рычал дракон. – Гляди, что пол пачки делают, фыть–фыть!       – Безумие… – Лиза завернулась в одеяло и поджала ноги, полы трескались и осыпались в бездонный ров, похожий на пасть огромного земляного червя.       – Это ещё чего! Вот когда я по пьяни семёрку в речке утопил, вот это безумие было, а это так, тилибом!       – Лизуха! Эй!       – Тилибом! Пошла к чёрту! Ты сюда пришла мне эти детские слова говорить?       Яблоневый сад оставался нетронутым огнём. Языки пламени колебались вокруг, дом и свинарник успели превратиться в угли, осыпаясь покорёженными от высоких температур досками. Лиза ещё больше укуталась в одеяло, из него виднелось довольное от нового творения лицо художницы.       – Вселенная, – рассуждала она, – внутри вселенная, а у меня нет ничего. Всё забрали.       – Ты обязательно обретёшь своё счастье, если доверишься одному человеку! – обещал дракон, устремившись в ночную даль.       – Кому?! – её голос остался в просторах одеяла, надежда быть услышанной погасла под покровом тьмы, что надвигалась на сад.       Видения пламени оказались тёплым солнцем из окна, лучи падали прямо на лицо, когда Лиза открыла глаза и по–настоящему проснулась. Ещё минуту она неподвижно лежала в постели и собиралась с мыслями об увиденном. Бред оказался ненастоящим, ей стало жутко от осознания того факта, что профессор видел подобное почти каждый день в реальности. Лиза почувствовала облегчение, вместе с ним на душе стало мерзко. Заточенное под страдания сознание очистилось от каких–либо чувств, пустота заполнила внутреннее пространство и давила на эмоции.       – Плакса! – говорила она себе. – Ты можешь не плакать?! Что случилось с тобой?       В ответ послышалась успокаивающая тишина, а значит, пока всё было в порядке. Относительно.