Сто шестнадцать месяцев назад

      Троица окончательно охамела. Из зала слышались радостные вопли Лебедева, выигравшего в карты и получившего бонус в виде полуголых пробежек графини по квартире. Свита Носухоротова позабыла о графике посещаемости и творила вакханалию, они появлялись все вместе и действовали на нервы профессора, лежащего в спальне с подушкой на голове.       – Не было, не было, и тут на тебе! – ворчал он. – За десять рублей человек продаётся, дожили!       – Могу ли я составить вам компанию, любезный? – в дверях показался Фирсов. – Эти двое слишком увлечены собой...       – А чего ты спрашиваешь? Вы в квартиру залезли и почти без трусов бегаете, а тут вдруг такие вопросы! – вращающаяся в коридоре графиня вывела Сергея Глебовича, он сорвался на крик, – Эй, там, бешенство матки, успокойся сейчас же!       Просьба осталась не услышанной, Перова весело плясала и запускала туфли под потолок.       – Я смотрю, вы совсем забросили логистику и перестали играть в детектива, – черт провёл когтями по письменному столу, – столько трудов, готовых обратиться в пепел! Что произошло?       – Да ничего, собственно, не произошло, – отнекивался профессор, – времени нет вас разоблачать. Вот как появится, так сразу и вернусь к делам! А пока радуйтесь, устраивайте гулянки у меня дома. К счастью, скоро всё изменится.       – Скоро?! Я бы не разбрасывался такими формулировками...       Сергей Глебович встал с кровати и направился к столу, толкнув Фирсова плечом. Он опустился в мягкую обивку и зашелестел толстой тетрадью, из которой торчали приклеенные стикеры:       – Вся ваша подноготная здесь! Как на ладони! И танцы с бубнами, и проникновения сквозь стены... я девять лет веду журнал, не карандашом, ручкой! И причём так жирно–жирно обвожу!       Двое в зале начали играть в домино, грохот костей разлетался по всей квартире.       – С такими талантами вы напоминаете мне послушную домохозяйку, что носится с книгой рецептов и пытается выведать новый салатик! – сверкнула острая улыбка черта. – Нет, я не обвиняю вас в этом, ни в коем случае! Каждый вправе поступать так, как считает нужным.       – Спасибо! – язвил профессор, листая тетрадь. – А то ж я за столько лет жизни ничего и не понял! Нуль! Пустышка! А такие, как вы, так и лезут со своими никчемными советами, дурьё! Вот!       Он остановился на записи от июня прошлого года. Шестнадцатое число было расписано по часам, вплоть до поздней ночи.       – Ни минуты покоя, твари! Пятница! Восемь часов утра – Лебедев чистит перья на кухне, «много перьев», это зачеркнуто, исправлено на «всё в перьях!». Девять часов – Перова показывает непристойности и трюки с грудью, руки на местах. Десять часов – Фирсов ходит по квартире, стучит тростью. Одиннадцать...       – Не утруждайте себя, – перебил его черт, – всё предельно ясно. Признаться, целью Карла Горбуновича как раз и была эта своеобразная книга, однако, поиски не принесли успеха.       – Я думал ему приспичило мою притчу нарыть! – вдруг он задумался. – А на кой ты мне это рассказываешь?       – Разрешённая информация – доступная информация!       – Ну, всё понятно! – отмахнулся Сергей Глебович. – Главарь банды «дал добро»! Даже не сомневался, вы же брякаете только по приказу.       В комнату гордо зашёл Лебедев, руки он скрестил за спиной, тапки отбивали строевой ритм.       – Не надо! – нахохлился он. – Начальник есть начальник, а не хрен с горы. Мы во многом благодарны нашему, так сказать, спонсору за предоставленное веселье.       – Тебе больше всех надо? – злился профессор. – Пошёл нахер отсюда! Я с твоим дружбаном рамсую, надо будет, сам в курятник загляну!       – Ой, как резанул! – воробей закурил трубку, привычно гоняя её по клюву. – Что ни слово – песня! Вот, например: обручальное кольцо–о!       – Замолкни! И вообще, ты чего графскую породу одну в зале оставил? Вы же играли.       Фирсов отошёл в сторону и пристально наблюдал за матерью профессора, всё это время тихо считавшей числа вслух.       – У нас сложилась рыба, – продолжал Лебедев, – Пока Перова перемешивает кости, я пришёл к тебе, а меня гонят! Неприличненько, Глебыч, ну...       – «Неприличненько» заявляться ко мне без спроса, совсем оборзели!       – Так ты девять лет молчал в тряпку, а тут вдруг заговорил? – воробей пожал плечами. – Не поздно ли спохватились, батенька?       Слова птицы отозвались для Сергея Глебовича по–особенному. Он подумал о том, как долгое время терпел присутствие хамов и считал это нормой, надоевшей обыденностью, которая изначально казалась сумасшествием и помешательством. В чём смысл жизни, если этого смысла нет, а попытки найти его по мелким крупицам обрывались жестким напором бывших студентов? От одной мысли бездарности собственного существования в желудке противно замутило и подступило к горлу.       – Чего задумался? – Лебедев намеревался одолеть его в моральном сражении. – Для чего живёшь? Так оно никому не ясно, да и зачем?! Ты дурака не валяй, Глебыч, живём раз, а жили б два – вот тут бы покумекали…       Профессор обомлел, он поразился птичьей наглости и намеренной лжи:       – Раз живём? Раз живём?!       Лезвие клинка блеснуло из–под рубашки, уверенность Лебедева и Фирсова внезапно исчезла. Они разбрелись по углам спальни и вжались от испуга в стены.       – Почему притихли, mon chéri? – Перова появилась в самый неподходящий для неё, и самый удачный для профессора момент. – О! Я, пожалуй, зайду позже!       – Куда же вы, барыня?!       Сергей Глебович успел схватить графиню за перчатку прежде, чем она хлопнула дверью. Профессор толкнул её на кровать и щелкнул замком. Теперь вся мафия была в сборе, он представил себя судьёй, вселенским вершителем судеб. Приговор истинным нарушителям вынашивался разумом годами, право объявления окончательного вердикта досталось холодной стали. Под шумные, животные крики актёров спальня наполнялась кровью и сбывшимися мечтами. Словно морское чудовище, не ведающее прощения и жалости, Сергей Глебович с жестокостью бил клинком по троице, превращая каждого её представителя в ужасное решето. Лебедев лежал на полу, взгляд его застыл на свернувшейся от боли Перовой, руки которой безжизненно свисали с кровати. Отрезанная голова Фирсова с пробитой глазницей покоилась на лезвии рядом с портретом мамы, украшая комнату кошмарной гримасой.       – Я – Кракен, господа! – кричал профессор, умываясь кровью свиты. – Я – правда! Я поступил верно! Я поступил правильно!       Он стоял по щиколотку в багровой жиже и гордился проделанной, пусть грязной, но плодотворной работой.       – Восемнадцать… – огорчённо вздохнула мама.       – Почему?! – встревоженно произнёс профессор. – Разве они не заслужили этого?! Почему ты не поддерживаешь меня?!       Этот прекрасный день моей жизни, наконец, настал! Глеб отдал чёрт знает кому душу благодаря мне прямо за обедом! Потребовалось несколько лет, чтобы смерть этого вонючего козла показалась правдоподобной для общественности. Его дружки знали, как он злоупотреблял выпивкой, поэтому и помер с бутылкой водки в руках! Секрет очень прост – мышьяк в малых дозах на протяжении некоторого времени, и, вуаля! Никто ничего не докажет, мне лишь придётся пару недель отыгрывать роль опечаленной вдовы, плакаться в плечи подруг и наслаждаться новой жизнью. Я заслужила свободы как никто другой! На похоронах я выложилась на все сто! Фальшиво–гнусная физиономия и заплаканное от счастья лицо заставило его друзей–уродов поверить моему непередаваемому горю и утрате глубоко (конченного) любимого мужа. Сынок поверил моему спектаклю, дурачок! Глебушка, спи спокойно, пока черти не разожгли для тебя котёл!       – Попались, любезный! – внезапно заговорила мама. – Образ неудачный, но его хватает с лихвой!       Её кожа покраснела и раскалилась, лоб пробили чёрные рога, а пальцы на руках срослись. Мама превратилась в чёрта – Фирсов бодро встал с кровати в одной ночнушке, прикрывая адское неприличие тростью, взмывшей из жижи.       – Пять, пятнадцать, двадцать шесть, – смеялся он, медленно приближаясь к Сергею Глебовичу, – всё скажу я вам, как есть! Двадцать девять, восемь, два, вы, профессор – чепуха!       Кровь застыла по щелчку Фирсова, сковав ноги упивающегося выигрышем победителя. Сергей Глебович оказался в ловушке троицы в юбилейный сотый раз, он учинил расправу обычным копиям хитрецов, сам того не понимая, довольствовался и не замечал, как быстро произошла месть. Мстят долго и стараются как можно дольше держать обидчика в состоянии агонии, чтобы от одного вида боли по телу пробегали мурашки. Настоящие Лебедев и Перова сформировались из крови и окружили пленника вместе с Фирсовым, облачённого в оригинальный ночной костюм.       – Капкан сомкнулся, медведь в печали! – начал воробей. – Профессура даже и не в курсе, что произошло!       – О, времена! О, нравы! – подхватила графиня. – Mon chéri, когда вы были в наших владениях, ваша мама также посещала их. Спросите зачем? Всё очень просто! Личность состоит из воспоминаний, и если их нет, нет и человека. Мы разделили воспоминания вашей матери на три части, теперь она полностью под нашим контролем.       – Захотите вернуть маму, – заканчивал чёрт, – приходите к каждому из нас и попытайте удачу в сражении с нами. Уверяю, у вас нет ни единого шанса…       Актёры освободили профессора из плена и распались на блестящие точки. Квартира приобрела прежний вид, забрав взамен самого важного и дорогого в жизни Сергея Глебовича человека – маму. Опустевшая спальня погрузилась в прерывистое движение стрелки настенных часов, солнце скрывалось под вечерними облаками. Профессор пришёл в тёмный зал, не включая света, он взял со стола купленного друга и сел с ним в обнимку на ковёр.       – Я верну их, – говорил он, – мама и Лиза обретут свободу. Я не Кракен, я – это я…       Кактус по–прежнему оставался молчалив.