Сто шестнадцать месяцев назад

      Лиза не чувствовала особой радости от долгожданных слов доктора о выписке. Она боялась того человека, что отражался в зеркале и повторял её мимику. Как и любому прирожденному художнику, ей приходилось оценивающе осматривать себя и в глубине души понимать всё безразличие к происходящему вокруг. Опустошенная, без жизненного стремления и ежедневной надежды, она вышла на крыльцо больницы с чёрным пакетом, где лежали нетронутые книги с блокнотом для рисования и упаковка от овсяного печенья. Лекарства заставляли её думать иначе, жестокие мысли сменялись безобидной пустотой, от которой сердце, казалось, билось всё реже. Человеческий организм – хитрая и очень сложная биологическая система, так или иначе нуждающаяся в непрерывном дополнении извне. Отсутствие какого–либо стимула запускает длительный и мучительный процесс развития депрессии. Апатия, плаксивость, равнодушие и отстранённость – четыре всадника душевного апокалипсиса постепенно изнашивают внутренний мир людей и открывают им путь в страшное поначалу, но очень насыщенное рандеву в безумство и сумасшествие. Любой ужас пугает человека и кажется ему бредом до тех пор, пока на его лице не появляется спокойная улыбка при виде самого потаённого страха. Лиза размышляла о судьбе, как мимолетно встречалась с другими людьми и также быстро с ними расставалась. Для чего были нужны эти знакомства, зачем жизнь подсылает нам новых друзей на день, а потом забирает. Обещанное Даше продолжение разговора так и не произошло, они больше не виделись. Художница не хотела верить в надуманность образа, шутку её богатого воображения. Прежде чем перенести формы на холст, их нужно хорошо представить, продумать всё до мельчайших деталей, чтобы итог полностью соответствовал ожиданиям. Даша появилась спонтанно и неожиданно, как подобает любому реальному человеку. Галлюцинации нельзя потрогать, их можно лишь долго вылепливать из глины поверженного болезнью разума. Лиза ещё могла отличать выдумки от вполне настоящих событий, сомнения канули в бездну – девушка была реальной.       – Елизавета! – послышался знакомый голос.       Она откликнулась на помешавший мыслить звук робким, вопросительным «да». Во дворе показался Арсений, он вышел из машины и направился к крыльцу.       – Простите, не заметил вас сразу, – психолог протянул руку к пакету, – давайте я помогу вам донести вещи.       Тревожная тишина сопровождала их до самого салона автомобиля. Лиза села на переднее сидение и расслабленно откинулась на изголовье, наблюдая сквозь лобовое стекло последних улетающих на юг птиц.       – Как вы себя чувствуете? – интересовался Арсений.       – Как я себя чувствую? – она на секунду задумалась, взгляд её замер на отстающей от стаи птице. – А как вы хотите, чтобы я себя чувствовала?       – В тот день встречи в парке мы условились перейти на «ты». Причём, инициатива исходила от вас. Теперь, вы предрасположены к этому изменению в диалоге?       – Сеня, – голос Лизы содрогнулся, – просто помогите мне, пожалуйста.       Без лишних слов он согласился на просьбу едва заметным кивком. Арсений сдал назад и совершил сложный манёвр на пути к проезжей части, протиснувшись между двух картежей скорой помощи.       – Мы начнём курс реабилитации уже сегодня, как я и обещал. Не беспокойтесь, ваша просьба была мною исполнена, дома вас ждут вкусные конфеты.       Лиза ответила мычанием, ей хотелось вжаться в сидение, срастись с ним кожей и безвозвратно раствориться в обивке.       – Как давно вы общались с мамой?       – Давно, – говорила она, – по телефону. Зря я сюда приезжала...       – Почему?       – Родители не хотели, чтобы я покинула родной город. Там был мой дом. Друзья. Знакомые. Они боялись. Боялись, что здесь мне будет хуже. Я отшучивалась, считала их слова нелепицей и выдумками, позывами родительских чувств за ребёнка. Сейчас я понимаю, какую ошибку совершила и как долго отплачиваю за неё.       – Вы считали, что здесь больше перспектив?       – Я ничего не считала, – Лиза старалась не заплакать, – я бежала от людей. Думала, что смена обстановки изменит всё, начнётся новая жизнь и мне будет хотя бы спокойно...       В воспоминаниях прорезался громкий, пронзительный плач ребёнка. Металлический запах перепачканных кровью простыней пробил новую брешь в застраиваемой годами баррикаде. Лиза больше не могла держать всю мерзость прошлого в себе, ей придётся обрушить застройку на Арсения и погрузить его в беспросветные душевные страдания ради единственной цели – окончательно не лишиться рассудка. Всю дорогу до дома психолога она взвешивала «за» и «против» воплощения идеи в реальность, с одной стороны обращение к специалисту могло во многом помочь, с другой – всё упиралось в вопрос доверия. Изувеченное мировоззрение не позволяло ей делиться с людьми сокровенными тайнами и секретами, роль слушателей отводилась холстам и листам блокнота, что в несколько слоёв закрашивались мрачной тушью. Художница принимала неизбежное, неуверенно проведённая грифелем грань между просторами фантазий и настоящего поистерлась от пребывания в психиатрической больнице, серые точки от взмахов руки оставляли не стираемые обычным ластиком следы. Работа автора изрядно запятналась, убрать огрехи возможно лишь при помощи посторонних, только они могут указать на тусклость мазков и несоблюдение форм.       – Я готова, – она уверенно вдарила ладонями по коленям, – готова на всё, чтобы жить обычной жизнью и забыть о боли!       – Вы уверены? – спрашивал психолог. – Обратного пути не будет.       – Разве я чем–то рискую? Что–то могу потерять, не имея абсолютно ничего?       Арсений молча припарковался на стоянке и помог Лизе выйти из машины, забрав пакет из багажника. Его квартира располагалась на другом конце города от дома профессора, район казался приветливым и ярким, здешние новостройки скрашивали осеннюю серость. Светлый подъезд вселял в художницу надежду на хорошее начало чего–то нового, отличающегося от смертельно надоевшего старого. Прямо с порога квартиры приятно пахнуло можжевельником и сандаловыми палочками, интерьер во всём располагал уютом и обстановкой спокойствия.       – Сюда, пожалуйста. – Арсений указал на дверь в гостиную, за которой находился кабинетный стол и мягкий диван с изогнутой спинкой, отдалённо напоминающий тахту.       Лиза собиралась спросить разрешения лечь, как сразу же получила одобрение от психолога очередным молчаливым кивком. Она заметила на столе лежащую коробку шоколадных конфет с тремя самыми любимыми видами начинки: кофейного мусса, вафельной крошки и джема из чёрной смородины.       – Сейчас подогрею чай, и мы приступим, – предупредил психолог, – а пока, вы можете полюбоваться видами из окна.       За облетевшими деревьями по выгоревшей земле проходила серебристая кайма, мелкие сверкающие частицы поднимались от неё в воздух и быстро исчезали.       – Свежий, душистый. – Арсений держал поднос с двумя фарфоровыми чашками и блюдцами. – Вот, прошу.       Приготовленный чёрный чай взбодрил Лизу после первого глотка. Она взяла из коробки конфету и надкусила её, ощутив забытое чувство прекрасного. Кофейный мусс таял во рту, от переполняемого удовольствия хотелось танцевать.       – Волшебно вкусно!       – Я знал, что вам нравятся эти конфеты, вернее сказать, начинки.       – Но откуда? – удивилась Лиза.       – Интуиция... одну минуту.       Психолог снова вышел из гостиной, оставив Лизу в чарующей компании сладостей. Кайма за окном слегка потрескалась, в воздух поднималось всё больше частиц, что оседали на сухую траву и теперь тянулись к низу. Почва покрылась бороздами и взмыла на несколько метров, напоминая внушительную морскую волну. Детская площадка скрылась под плотной стеной непроглядного тумана.       – Что это? – тихо спросила у себя Лиза, сжимая горячую чашку в руках.       Она обернулась и затаила дыхание: в коридоре стоял высокий, пожилой мужчина в дорогом и старомодном фраке. Белая повязка, небрежно завязанная вокруг головы и скрывающая единственное ухо, пестрила двумя кровавыми пятнами на месте глаз. Тонкие губы обнажали множество мелких зубов. Незнакомец пригнулся в дверном проёме и зашел в комнату, от испуга Лиза попятилась назад.       – Не бойтесь, – размеренно говорил он, – я не причиню вам зла.       – Кто вы?!       Мужчина приблизился к Лизе и поцеловал её руку:       – Носухоротов… Михаил Альбертович.       Синие вены на лысине резко пульсировали, как вновь скрылись под бледной кожей. Он лишь притворялся человеком, скопировал образ и не совсем разбирался в анатомии.       – Думаю, вы наслышаны обо мне и моих деяниях. – Носухоротов аккуратно сел на небольшой по сравнению с его габаритами стул и облегчённо вздохнул. – Полагаю, профессор вспоминал меня довольно часто в вашем присутствии.       Лиза не знала, что сказать, шок сковал тело от внезапной встречи с бредом Сергея Глебовича:       – Как… как я вас вижу?!       – Скорее, «почему» вы меня видите? – он довольно хмыкнул. – Я много раз отвечал на подобные вопросы, вы не первая, кому мне придётся рассказать об этом ещё раз. Присядьте же, не будьте изумлённым столбом.       Она села на край дивана, не спуская глаз со странного гостя.       – Совсем недавно мой подчинённый навещал вашего любимого профессора и показывал ему безграничные просторы музея. Там, скажем, возник подобного рода вопрос, и мой человек, воспользовавшись моими наставлениями, попытался разъяснить ему всю суть при помощи обычной монеты. Позвольте уточнить, что монета имеет две стороны.       – Вы издеваетесь надо мной? – Лиза не видела глаз под повязкой, наблюдая лишь окровавленные вмятины и едва заметные алые потёки на белой ткани. – Вы слепы!       – И что же мне теперь делать? – дразнил Михаил Альбертович, сдерживая смех. – Плакать по поводу и без, как это практикуете вы? Послушайте, вас не должно беспокоить моё присутствие, и то, что вы меня видите. Это есть заслуга Арсения, но сейчас я хочу поговорить о другом. За последнее время ситуация с квартирой приобрела неоднозначность, я надеялся на мирное разрешение конфликта, но её жильцы были крайне агрессивно настроены касательно моего предложения. В этом есть и ваша вина.       – Сергей Глебович болен, а вы – всего лишь плоды его болезни!       – Получается, вы тоже не совсем здоровы? – хитро нахмурился Носухоротов, как вдруг сменился в лице и начал рукоплескать. – Нет, нет–нет, я не хочу в это верить! К тому же, этот довод легко опровергнуть, поскольку вы никогда ещё не встречались со мной и моими подчинёнными. К слову, вот и они!       Арсений впустил в квартиру знакомое трио, о котором Сергей Глебович говорил почти каждый день. Лебедев, Перова и Фирсов выглядели как обычные люди, без маскарадных костюмов и реалистичного грима воробья, покойницы и чёрта.       – Они абсолютно реальны! – продолжал Михаил Альбертович. – То, что вы не видели их у профессора – заслуга вопроса о монете. Вообще, по–правде говоря, ваша с Сергеем Глебовичем жизнь довольно прерывиста, когда говорят об одном, другого будто в это время не существует. Вы никогда не замечали этого?       – Нет.       – Здесь всё очень просто: поставьте монету одной стороной, и вы не увидите вторую. Сделайте вращение, и теперь вы будете лицезреть вторую сторону, первая останется в тени. А если, скажем, поставить монету ребром, вы не увидите ни одной из сторон. Я полагаю, понять это именно сейчас крайне тяжело.       – Зачем вы пришли ко мне? – Лизе казалось, что она всё это время спала, как минувшей ночью, однако представление о реальности оказывало своё давление на сознание, восприятие мира было настоящим.       – О! Есть прогресс! – на ободрение Носухоротова стул ответил протяжным скрипом. – Собственно, я не буду многословен и скажу всё как есть: я пришёл к вам по двум причинам. Первая – противостояние с профессором. Вторая же заключается в том, что мне хочется помочь вам. Они взаимосвязаны между собой.       – Интересно, в чём вы хотите мне помочь?       – Предположим, начать новую жизнь, навсегда забыть прошлое… разве вы никогда не мечтали об этом?       Лиза поняла, что собеседник знает про неё абсолютно всё, и чего–либо утаить от него явно не получится:       – Каждый человек о чём–то мечтает.       – Не стоит обобщать, – Носухоротов сделал отмашку троице и пригласил их в гостиную, – они, как и вы, каждый день о чём–то мечтают. Я же имею в виду долгосрочные перспективы. Мои подчинённые жаждут отомстить обидчику и реанимировать справедливость, а вы – жить… хотя бы спокойно.       – Думаете, я поверю вам?       – Ещё как! – рассмеялся вместе с бывшими студентами Михаил Альбертович. – Профессор сделал для вас столько подлостей, что я каждый раз сбиваюсь со счёта, когда пытаюсь подсчитать их! Я знаю его вдоль и поперёк, всё свободное время он проклинает вас, считает дрянью и мерзостью... прошу прощения. Вам не хватило клинка в спину? Не хватило подлых и гадких унижений в ваш адрес?       Носухоротов наклонился над столом и шепнул Лизе на ухо:       – Он не убил вас только потому, что я вовремя вмешался. Вы обязаны помочь мне взамен на долгожданное счастье и покой.       – Соглашайтесь, Елизавета, – говорил Арсений, – Михаил Альбертович никогда не разбрасывается словами.       – Сеня, – Лиза обратилась к нему, – это правда? Это всё правда?!       – Думаете, мы с вами лишились ума? Всё происходящее здесь – чистая правда.       – Правда в последней инстанции! – воскликнул Михаил Альбертович. – Не бойтесь, смерти профессору никто из нас не желает. Мы лишь шутим, когда завуалированно, когда, что называется, в лоб! Ваша задача будет заключаться в сопровождении моих подчинённых, я уверен, вы с ними быстро подружитесь вновь и вспомните весёлую студенческую жизнь!       Перова уже хотела обнять Лизу, как её остановил Носухоротов:       – Нет! Ещё рано, ей следует подумать над моим предложением. Полагаю, двадцати четырёх часов будет вполне достаточно. По истечению времени вас навестит Арсений и доставит сюда. И ещё: не вздумайте проболтаться кому–нибудь о нашей встрече, в противном случае, вы сгинете навсегда! Что ж, вот теперь вы можете быть свободны… ненадолго. Не прощаюсь!       Психолог вывел Лизу из комнаты и помог надеть пальто, пока она продолжала пребывать в шоке от произошедшего.       – Прошу вас, примите его предложение, он сдержит обещание и поможет вам, – уверял Арсений. – Вас подвезти до дома?       – Нет, – резко ответила Лиза, – я хочу побыть наедине с собой и мыслями. Мне нужно обо всём подумать.       – Конечно.       Она вышла в подъезд одна, одновременно опустошенная как несколько часов назад, но в то же время полная подозрительной надежды. Часы раздумий начали обратный отсчёт.