Сто шестнадцать месяцев назад

      Наступил очередной день. Профессор устало откинул от себя одеяло и подумал о том, как ему всё наскучило. Жизнь перестала доставлять удовольствие, визиты троицы хоть и были ненавистными, однако, где–то в глубине души до сих пор являлись праздными встречами и избавляли сердце от горького чувства одиночества. Понимание того, что он остался совершенно один, несколько отрезвляло от того состояния безумного зверя, в котором он едва не расправился с Лизой. Сергей Глебович принял душ, позавтракал надоевшими макаронами с сосисками и направился в зал. Профессор не знал, чем себя занять: чтение газет утратило былой энтузиазм, просмотр телевизионных программ обернулся бессмыслицей, а похищение мамы избавило его от ухода. На часах зелёными цифрами показывало ровно девять часов утра. Обычно в это время Сергей Глебович поил маму сладким чаем или морсом. Завтрак длился не более пятнадцати минут, мама безмолвно тянулась к ложке и иногда забывала открыть рот. Полотенце, подвёрнутое под горловину ночнушки, впитывало в себя несколько ложек, пока мама не вспоминала, что для утоления жажды нужно открывать рот и делать глотательное движение. Профессора насильно избавили от всех занятий и предложили ему по–настоящему отыгрывать роль заключенного за номером один. Этот статус предполагает полное отсутствие вполне земных, человеческих дел, и заменяет их на созерцание бесконечного потока собственных идей.       Сергей Глебович вдруг остановился в коридоре. Он потерялся во времени, совсем перестал следить за счётчиком дней. Облетевшие деревья за окном и нарастающий по силе ветер больше походили на октябрь, возможно, его середину. Профессор снова задумался: действительно ли так важно знать, какое сегодня число? Разница между буднями и выходными исчезла с того момента, как он перестал работать. Профессор давно распрощался с тем чувством страха, когда ему приходилось опаздывать в институт. Будучи пунктуальным человеком, Сергей Глебович старался во время приходить в те места, где его ждали. Внезапно, мысли прервались неожиданным звонком в дверь.       – Доброе утро! – на пороге квартиры появилась полная женщина с большой сумкой, перекинутой через плечо. – Небось, заждались меня?       Она звякнула широкой молнией и закопалась в бумагах. Среди исписанных листов женщина достала квиток и вручила его профессору. Поначалу он подумал, что троица так и не поняла его отказа посетить бал, что Перова предстала перед ним в новом образе и продолжала докучать бредом. Теории развеялись при первой же прочтённой строчке в квитке. Сергей Глебович узнал в женщине их бессменного почтальона, что пришёл вручить ему пособие.       – А–а–а! – радостно протянул он, почесав затылок. – Да–да! А я, признаться, совсем забыл про вас!       – О как! – удивилась гостья. – Хорошо живёте, значит!       – Вы так думаете?       – А чего же! Бабки, вон, мучаются, а если на день с пенсией опоздаешь – с потрохами сожрут! Жаловаться пойдут, все инстанции обскочат, клячи старые!       – Ну, деньги это дело такое, – профессор покачал головой, – деньги всем нужны. Как же агентов без провианта оставлять? Спрос на слежку за мной тогда упадёт, поувольняются к фирсовой матери и рухнет их организация.       Женщина, как казалось Сергею Глебовичу, слушала его вскользь и лишь демонстрировала заинтересованность в диалоге бездумными кивками. Он решил не задерживать почтальона и поставил на бумаге свою подпись. Обмен между ними произошёл в мгновение: в её руках оказался квиток, в его – чуть больше пяти тысяч рублей.       – Чего–чего, а тридцать седьмая вселенная трудится без выходных, как я погляжу! – Сергей Глебович положил деньги на тумбу и потёр ладони. – Руки даже зачесались, как знали. А тех сук из сорок шестой вообще в должности понизить надо!       Женщина отвлеклась от записей и удивлённо окинула взором профессора.       – Вы не подумайте, – объяснился он, – это совершенно другие люди! Тёмные, подлые, бессердечные! Душу продали, а теперь ходят, будто не тут прописаны.       – Я пойду… – почтальон поспешила покинуть квартиру. – До встречи.       – До встречи.       Профессор закрыл дверь за гостьей, прихватил с собой деньги и сел на диван в зале. Он пересчитал купюры пару раз и твёрдо сдавил пальцами каждую, чтобы убедиться в реальности происходящего. Не раз вручённые предметы имели свойство испаряться на глазах и бесследно исчезать. Мятая, слегка грязная с уголков и заляпанная от рук сотни агентов бумага, убедила Сергея Глебовича и отмахнула любые сомнения на счёт возможной подмены и внеочередного розыгрыша троицы. Радостное мгновение сменилось грустью и размышлениями об одиночестве. Затейливые обои, сменяющиеся то белыми, то салатовыми полосами, напоминали ему о чёрных и белых полосах жизни. Обрывки воспоминаний о прожитых годах заставляли его покусывать щёки и печально бродить взглядом по комнате. Он смотрел на книжную полку, останавливался на книгах и щурился названиям. Очки остались лежать на кухне, а пройти за ними по коридору не возникало никакого желания. Колючее Счастье молчаливо наблюдало за поникшим другом, в голове которого тот боролся с самим собой.       – Половину века прожил, а смысла так и нет, – профессор скинул тапки под стол и улёгся на диване, скрестив руки на животе, – вот так лягу, как живой покойник. Да, как живой покойник. Да. Летят, бегут, ходят, плавают, всё куда–то движется, а я не хочу. Хотел, надеялся, а сейчас не хочу. Ничего не хочу. Что толку смеяться, плакать? Мне хорошо, мне плохо? Мне не хорошо, не плохо. А кому это нужно, что мне хорошо, что плохо? Что мне… никак? Никак, никуда и ничего. Только ты у меня и осталось, Счастье!       Кактус не отвечал.       – Ты знаешь, мне иногда бывает очень странно. Вот знаю я ответы на многие вопросы, немало прожил всё же! А никому, слышишь, никому не нужны мои ответы! Нужен ли тогда я? Нужен ли мир, где не нужны ответы? А смысл? Какой смысл иметь мир, где нет вопросов, но есть одни ответы? Это же абсурд! Без ответов нет вопросов, как и вопросов без ответов. Ты существуешь? Да, ты существуешь. Спросишь, существую ли я? Я отвечу тебе, что существую так же, как и ты! Я гладкий, ты – колючий. Я белый, ты – зелёный. Я полысевший, ты – без цветочка! Но я же знаю, что и ты, и я – часть одного общего. Только «общее» это… так бессмысленно.       Профессор смахнул собравшиеся слезинки с глаз и снова продолжил рассуждения:       – Вот почему вода из глаз бежит? Слёзы это. Если человек выпускает слёзы, значит внутри его что–то гложет. А что именно? Да что угодно! Будто переполняемое счастье, горе, радость или грусть. У всего есть следствие и причина, не будет причины, не будет следствия, и наоборот. Счастливые иногда плачут, горестные иногда смеются. Всё полосами идёт, день хороший, день плохой. Но это день, а если, предположим, энное количество времени? Неделя, месяц, год, наконец, век! Почему человек называет другого несчастным, если тот плачет день, хотя до этого смеялся тридцать лет? Или… называют счастливым, если улыбка сверкнула от мимолётного момента радости на его заплаканном лице? Это же не точно, не точная оценка происходящего! Ошибка, погрешность! Ты тоже так думаешь?       Счастье молчало.       – В этом нет малейшего смысла! Взять ту женщину, вот недавно ушла. Каков смысл её жизни? Разносить бумажки по домам? Нет, это называется работой. Наверняка у неё есть муж, ребёнок. Смысл её жизни заключается в возвращении домой, к семье? Нет, это называется любовью. А какой смысл в пяти тысячах? Чтобы я оплатил квартиру? Но деньги можно потратить на более осмысленные вещи! Если я потрачу деньги на осмысленное, мою квартиру отнимут, и я лишусь меньшего смысла. А есть ли в этом смысл? А что тогда представляют собой осмысленные вещи? Дверь в комнату? Я её вижу, я за неё могу взяться, могу закрыть, могу открыть. Осмысленно? Вполне. Значит, смысл двери – быть закрытой, скрывать за собой то, что люди не хотят видеть, или, наоборот, быть открытой и обнажать взгляду всё. Смысл шторы на окнах… такой же смысл, как и у двери. Взять ту же трубу, её смысл – проводить воду в дома, выводить дым из печи. Я, кажется, понял! Всё понял!       Появившиеся силы заставили Сергея Глебовича вскочить с дивана и побежать в спальню за ручкой и тетрадью, в которой искал смысл жизни последние девять лет. Он намеренно оставил на письменном столе карандаш и ластик, разрывающие голову идеи должны впитаться в тетрадь синими чернилами навечно. Профессор вернулся в зал и зашелестел трудом всей жизни, минуя отмеченные стикерами страницы, пока не наткнулся на чистый лист. Сергей Глебович отбросил колпачок и принялся вминать чернила в бумагу, поскольку именно в этом, по его мнению, заключался смысл шариковой ручки.       «День № уже не имеет какого–либо смысла. Сегодня, в этот день, я, наконец, подобрался к разгадке вопроса о смысле жизни человека на шаг ближе, чем когда–либо! Часть огромной картины сложилась кусочками пазла, однако, до общего вида ещё очень далеко. Получившаяся абстракция не похожа ни на что. Скорее, напоминает отдельные геометрические фигуры без особого скрепления между собой (соосная конструкция без осей, но с точками). Счастье, своим молчанием, подтолкнуло меня на решение самого главного вопроса всего человечества (в том числе агентов из организации ЗАО «планета Земля»). Принесённое утром пособие в размере 5125,00 рублей (пять тысяч сто двадцать пять рублей, ноль–ноль копеек) почтальоном из тридцать седьмой вселенной (см. страницу 406 «Вселенные восемьдесят восьмой квартиры», а также лекция №152, №234, и недавнее выступление на камеру) натолкнуло меня на мысли о существовании человека как части общего плана. Следуя моим идеям, я делаю вывод и переношу его на бумагу: смысл жизни человека не имеет смысла до тех пор, пока он не создаст осмысленную вещь. Другими словами: у человека нет смысла жизни, но он способен вложить его в окружающий мир и подарить вещам определённый смысл. Например: зачем он создал кружку? Чтобы было удобно пить. Зачем создал поезд? Чтобы перемещаться на большие расстояния без траты собственных сил. Зачем создали человека? Пока я не могу сказать, но уверен, что совсем скоро я разберусь в этом и дам ответ на этот вопрос здесь, в моих бесценных трудах».       Профессор откинулся на спинку дивана и отбросил ручку, накативший на стены мрак удивил его не больше, чем длинная женская фигура на балконе, что стояла в горизонтальном положении с фужером шампанского. Сергей Глебович поддался интересу и вышел на балкон, узнав в фигуре вполне знакомого, но крайне редкого гостя квартиры.       – Мариэлла? Ты что ли? – пощурился в полумраке профессор.       – Сам как думаешь, Серёж? – она слегка улыбнулась и глотнула шампанского.       – Рад тебя видеть! Ты как, опять проездом? Перелётом?       Она провела рукой по шляпе:       – Поизносилась моя любимица, думаю новую взять. Как думаешь, мне пойдёт с павлиньим пером?       – Только не с павлиньим! – испугался профессор.       – Чего так?       – Не суть, тебе это знать не обязательно, извини. Как ты, как дочь поживает?       – Лучше всех! – рассмеялась она. – Я всё летаю, дочка скоро в первый класс пойдет. А ты как?       – Как всегда, отбиваюсь от тварей и ищу смысл жизни! – Сергей Глебович развёл руками.       – Есть успехи?       – Сегодня вот в голову стукнуло, понимаешь, силы вдруг появились, написал чуть–чуть в тетрадь идей.       – Что это такие за силы? – поинтересовалась Хоппер, любуясь звёздным небом.       – Силы жить дальше… наверное, – неуверенно ответил профессор, – а это чего? Я весь день на диване пролежал?!       – А чего удивляться? Так и жизнь пролетает! – она посмотрела ему в глаза. – Серёж, ты уже не молодой, сам прекрасно это понимаешь. Ты… ищешь смысл немного не там, где он действительно есть. Как только ты поймёшь, о чём я говорю, ты избавишься от всего, что гложет…       – … мою душу! – ответил сам себе профессор. – Спасибо тебе, Мариэллочка, я, кажется, понял, куда мне нужно больше уделять внимания. Теперь я точно знаю, как, куда и что! Спасибо!       Госпожа Хоппер похлопала профессора по плечу и вылетела в открытую створку, устремившись к ярким звёздам ночного неба. Так наступил новый день.