Сто шестнадцать месяцев назад

      Покои Носухоротва, главы огромной банды и смышлёного циркача, походили на городской рынок, где склочные старухи дерутся за каждого покупателя и кричат на ухо не бьющие по кошельку среднестатистического человека цены. Просторное помещение освещалось огнями свечей, что стояли на канделябрах вдоль проходов, устеленных красными коврами с причудливыми желтыми кисточками. Все они приводили к большому фонтану, перед которым склонились три высокие девушки, навсегда застывших в мраморе.       Статуи держали пустые ладони у живота, намекая профессору на когда–то лежавших в них, но бесследно пропавших вещах. Первая фигура была покрыта мелкими перьями и имела широкие крылья на спине, её выражение казалось самонадеянным и отчасти эгоистичным: она отличалась от каменных подруг особой пышностью и довольствием собой. Вторая статуя, напротив, облачила себя в старомодное платье с корсетом и была крайне напугана, застывший от невиданного кошмара взгляд устремился на впадину на потолке, которая разделяла весь зал на две части. Сергей Глебович посмотрел по сторонам и приметил для себя занятную деталь: под тем местом, где мозаикой растеклась прозрачная река, скопилась свора болтунов и сплетников, а где река впадала в мутное озеро – друг на друге лежали покойники и изредка нарушали жизненный баланс едва слышимыми хрипами. Третья же фигура демонстрировала безликую особу с торчащими из головы рогами, её предназначение, как и первых двух, до сих пор оставалось загадкой для Сергея Глебовича. Троица, вместе с Лизой, подвели профессора к подножию плескающейся глади и позволили ему разглядеть выбитую надпись: «Три символа бренной жизни откроют путь к истине». Сергей Глебович повёл бровью, в его решении таилось желание отыгрывать роль идиота и показывать истинное актёрское мастерство завистливым недоумкам до конца, каким бы он ни был. Ни одна мысль не посетила разум в это мгновение, Перова по–прежнему шла вприпрыжку и, наверное, внимала мотивам размеренной мелодии у себя в голове.       – Трам, пам–пам! – напевала она. – Трам, пам–пам! Трам, ра–ри, ри–ру–а–а…       – У кого–то приподнятое настроение! – заметил Фирсов.       – К начальству, как на праздник! – она вращалась на одной ноге вокруг себя, а руки клонила в сторону. – Из вас такой же актер, как из меня танцовщица, mon chéri!       Профессор бросил ей усмешливый взгляд и снова повернулся к фонтану.       – Мысль невозможно оборвать или отрезать, разум постоянно находится в её сплетении. Тишина наступает лишь при смерти… неминуемом жизненном этапе каждого из нас.       – Вот вас, блядей, это точно не касается! – профессор говорил перед собой, колкая фраза относилась ко всем присутствующим здесь циркачам.       – Ох и рот бы тебе хозяйственным мылом отдраить, Глебыч! – подтолкнул его локтём Лебедев. – Сквернословный пустослов! Вы только полюбуйтесь!       Сергей Глебович последовал примеру Перовой и перенес вес тела на одну ногу, но с одним маленьким нюансом: танцевать он явно не хотел. В следующую же секунду профессор нокаутировал птицу хуком справа так, что домашние тапки слетели с его ног к дверям, а сам Лебедев оказался за несколько канделябров от того места, где только что стоял и позволял себе дерзкие оскорбления в адрес обученного боксерским приёмам преступника.       – Ёп твою мать! – Лебедев лежал с закрытыми глазами в позе, напоминающей прилипшую к камню морскую звезду, губы его произвольно содрогались. – Во дурак!       Сиюминутный шок сошёл с лиц избежавших кулачной участи актеров и привёл их к глупому исступлению: теперь они обнажили профессору свою слабую сторону – животного страха. Какими бы смелыми не были их речи и поступки, они до потери сознания боялись возможной ответной реакции. Одна из таких произошла прямо сейчас, на глазах всего вдруг затихшего от испуга базара. Перова оставила на лице профессора пламенную пощёчину и побежала к бессознательному другу. Она легла ему на грудь и наигранно заплакала.       – Ваше гостеприимство меня бесит, – говорил Сергей Глебович, – вы разыгрывали комедию очень долго, играли на моих нервах…       – Вы полны отцовского гнева, – Фирсов закрыл собой Лизу. – Тренировки не прошли даром, но ваша сила иссякнет, когда вы вернетесь к себе.       – Я только сейчас понял, к чему меня готовил папа…       Фирсов вытянул из воздуха тёмный сгусток, что спиралью завихрился у него в руке и разгорелся цветом вулканической магмы. Он почти запустил его в профессора, как вдруг зал облетел тяжелый голос из фонтана:       – Достаточно!       Струя воды ударила под потолок и застыла там прозрачными брызгами, которые начали сливаться в человеческое лицо и приобретать осмысленную форму. Бледная голова без глаз, с носом и одним ухом, облегченно выдохнула изо рта пурпурный дым и нависла над Сергеем Глебовичем, словно грозовое облако.       – Сколько вёсен, сколько осеней? – предводитель цирка шевелил ноздрями и испускал из них пурпур. – Вот мы и встретились!       – Я не очень то и рад этому событию, – саркастически отзывался профессор. – Многое про тебя думал, сказывал. Так вот какой ты, Носухоротов М. А.?       – Тебе не обязательно называть меня по имени и отчеству, тем более в таком дурном, канцелярском тоне. Для тебя я всего лишь заботливый друг по фамилии Носухоротов!       – Друг, значит? – Сергей Глебович покачал головой. – А разве друзья так поступают?       – Как именно?       – Как? Ты еще спрашиваешь как?! Ну, хорошо… устраивают настоящий террор в моей квартире, например. Или организовывают полеты сквозь стены, тотальную слежку, в виде павлиньего хвоста, длинных рук и уродцев всяких. Не многовато ли, для комедии вселенского масштаба?       Чавкающий топот раздался из толпы, профессор обернулся к бегущему карлику, который расталкивал всех на пути и желал показать себя хозяину. Некто в плаще стоял у стены и будто чего–то выжидал, безмолвно наблюдая за происходящим.       – Пластилин, пластилин! – карлик согнулся и побежал на четвереньках, высунув из пасти длинный язык, что волочился по ковру. Он улёгся у фонтана и свернулся в клубок, забив по полу ногой, будто хвостом.       – Огромноглазенький мой! – ласково произнес Носухоротов. – Так и не научился буквы выговаривать! Властелин, радость моя, властелин!       – И этот клоун тут! – фыркнул профессор. – Подождем кого–то ещё или начнем экзекуцию?       Михаил Альбертович довольно причмокнул и обратился к Лизе:       – Право торжественного начала, как здесь выразились, «экзекуции», возложено на вас, и от вашего слова будет зависеть судьба этого человека.       Лиза выглядывала из–за спины рогатого актера, профессор находил в её взгляде долю сомнения и страха, память минувших лет не позволяла сказать слова против.       – Будьте же разумны, – настаивал Фирсов, – за столом вы были настроены решительно, что изменилось сейчас?       – Не слушай его, – Сергей Глебович пытался отстоять единственного, верного ему человека. Профессор говорил душой. – Я знаю, что за столом отвечали за тебя, Лиза. Ты бы никогда не сказала мне таких слов, и что бы между нами не происходило, мы всегда находили общий язык! Помнишь, как мы любили вместе обедать на больших переменах? Как мы однажды крупно поссорились, рассуждая о мировых шедеврах философов, а потом долго вспоминали и смеялись над этим? В этом и заключается прелесть дружбы. Может, мое тело давно и не принадлежит мне, но где–то глубоко, я… всё ещё я, а ты для меня – самый близкий и родной человек на всей планете!       – Сергей Глебович… – едва шептала Лиза. Она уже собиралась пойти к нему навстречу, как схватилась за живот от сильной боли. Лиза упала на пол и закашлялась, её рвало чёрной тушью.       – Лизонька! – профессор не успел что–либо предпринять, Перова заломила ему руки вместе с очнувшимся Лебедевым.       – Никаких вмешательств, mon chéri! – смеялась графиня. – Смотрите за тем, как из вашего друга выходит последнее добро!       – Прекратите, сволочи!       – Нет–нет! – улыбался Носухоротов. – Продолжайте, продолжайте! Лицезреть агонию перерождения человека, не имея при этом глаз, есть высшая степень удовольствия! Ты станешь драгоценнейшим свидетелем собственной теории! Смерть – лишь перерождение и новое начало, ты абсолютно прав!       Лиза корчилась от боли, она тянулась к сапогам профессора и высвобождала из себя непрекращающуюся тьму. Тёмные вены расползлись по всему телу и проявились на лице, глаза наполнились мраком, что стекал по бледным щекам и превращался в корку.       – Тварь… – со всей томящейся внутри ненавистью сказал профессор, – ты ответишь за всё!       – Зачем же так грубо? – отвечал ему Михаил Альбертович. – Я хочу помочь тебе лишиться тяжелого бремени и почувствовать долгожданное облегчение. Дело двух секунд, ты переродишься в новом обличии и начнёшь жизнь с чистого листа, а взамен я попрошу самую малость – твою квартиру. Тебе она, в общем то, уже и не понадобится.       – У тебя и твоих шестёрок километры квадратных метров, у самого хоромы, на кой ляд тебе понадобилась моя халупа?       – Так и не понял… Ты знаешь, а я скажу, почему. Тем более что ты закончишь прошлую жизнь прямо здесь и прямо сейчас, от тебя больше не нужно будет таить секретов. Всё дело в том, что «халупа» под номером «88» оказалась центром всей вселенной, всего мироздания, которого я искал тысячелетиями. Именно здесь таится искомый всеми философами мира смысл жизни! Если я познаю своё предназначение, то смогу управлять и другими людьми, безмозглым быдлом, погружённым в каждодневные, ничтожные проблемы. Я создам лучший мир, где нет места таким уродам, как ты – позору человеческого вида. Ты – бракованный Homo sapiens без разума, ты ничтожество!       Очередной гештальт был закрыт, недостающий кусочек пазла как некстати подошёл по размеру и скрепился с соседними. Жажда жилплощади оказалась вполне оправданной – отныне квартира в представлении профессора была не лакомым кусочком торта, а целой фабрикой по производству таких тортов. Главный кондитер потратил всю жизнь на их изготовление и выпечку, но так и не узнал самого важного – рецепта и баланса специй. Всё жизненное кредо обернулось бесполезной затеей и тратой отмеренного судьбой времени.       – Какой же ты дурак, – дрожала от смеха Лиза, – придурок! Твою прошлую жизнь даже не вспомнят, все почести достанутся моему владыке! Уничтожьте его, Михаил Альбертович, сотрите в пыль!       – Елизавета согласна учинить расправу над браком Homo sapiens, вы согласны, коллеги?       Троица синхронно кивнула.       – Что ж… – Носухоротов облетел зал и несколько преобразил его, теперь по двум сторонам, между проходов, расположились стулья. Трупы превратились в слипшуюся, бурлящую массу, которая впиталась в ковёр и поднялась к потолку серым облаком. Толпа вальяжно расселась в зрительском зале и приготовилась увидеть казнь преступника под номером один. Некто занял место в первом ряду с самого края, куда почти не доходил свет канделябров. Михаил Альбертович вернулся к фонтану и приказал актёрам подвести профессора к воде.       – Мы решили не быть чересчур жестокими по отношению к тебе, – говорила голова, – если ты помнишь, частью нашего плана являлось твоё совместное с матерью проживание на кладбище. Я подумал, прикинул… покумекал, и в общем то, решил не очернять твою славу, а, напротив, удостоить тебя утешительным призом. Я мог бы с лёгкостью замуровать тебя в цитадели Лебедева на самом нижнем этаже, куда ты явно не добирался. А там, если желаешь знать, находятся такие же преступники, как и ты, но довольно пернатые и крылатые. Ты бы гнил вместе с ними сотни, тысячи лет, внимая неизвестному щебету, который сводил бы тебя с ума. Но… я дарую тебе второй шанс, шанс избавиться от всех мыслей и прожить счастливую жизнь. Посадить его!       Лебедев с Фирсовым усадили Сергея Глебовича на нижний ярус, холод воды ощущался больной поясницей и слегка покалывал кожу.       – Рождённый из воды, наполнится ей вновь, и мысли станут всем ясны, и станет безмятежней кровь… – Перова наклонилась над профессором и взяла его за шею, – Пурпурный лист стекающей росы, принять готов подарок… от судьбы.       Все затаили дыхание, поцелуй смерти коснулся губ профессора и наполнил их тяжестью. Вдруг Перова резко отпрянула от Сергея Глебовича и впала в явный ступор, она чего–то не понимала и пыталась найти объяснение у замешкавшегося Носухоротова.       – Что происходит?! – в недоумении крикнул он.       – Усни! – таинственный наблюдатель пустил из ладоней прозрачную змею, что извиваясь, полетела к Перовой и опутала её руки. Сознание покинуло графиню и она села на шпагат, склонив голову и неприлично захрапев. Некто с лёгкостью поднял Лебедева и Фирсова в воздух, в ту же секунду гость швырнул их по разным сторонам от фонтана и защитил себя от пурпурного плевка Носухоротова мерцающей сферой.       – Предатель! – сквозь зубы проговорил Михаил Альбертович.       – Эй, лови! – некто обладал женским голосом, он бросил профессору странное золотое кольцо с бриллиантом, внутри которого бушевал маленький ураган. – Надень и подними руку вверх!       Стекающие слюни из пасти карлика и его грозный вид свидетельствовали о намерении атаковать Сергея Глебовича, однако тот успел последовать совету неизвестного помощника и оказался в эпицентре начинающегося в зале урагана. Гул и свист усиливались с тем, как он спускался по ступеням к замершей от страха толпе. Стулья и подсвечники, вместе с водой из фонтана, поднимались ввысь и подхватывались порывами сильнейшего ветра. Бледная жидкость, что имитировала лицо Носухоротова, перестала сохранять форму и окатила верещавших зевак с ног до головы. Сергей Глебович продолжал держать руку и медленно отступать к выходу из зала, где его дожидалась незнакомка. Он обернулся в последний раз и заметил стоящую в проходе Лизу, на которую не действовал эффект кольца. Она с презрением смотрела на него застывшей тьмой, след многолетней дружбы, казалось, навсегда погряз в туши.       – Идём же, идём! – подгоняла его незнакомка. Она схватила профессора за руку и потянула за собой в соседний зал.       – Кто ты? Почему не хочешь показать себя?       – Тебя не должны сейчас интересовать подобные вопросы, – она в спешке пыталась что–то найти. – Если помогаю, значит на то есть причины. Эй, вон там больничная каталка! Залезай на неё!       – Рехнулась?! – удивился Сергей Глебович.       – Это единственный способ вытащить тебя отсюда! – объясняла незнакомка. – Летать ты не умеешь, быстро бегать тоже, а эта штука умеет разгоняться, залезай!       Профессор закинул ноги на каталку и улёгся, девушка быстро перевязала его ремнями и разбежалась со всей скоростью к стене. Они безболезненно миновали её, впереди их ждала лишь темнота, а позади начали доноситься недовольные возгласы воробья и чёрта.       – Вот, не уймутся же, а? – злился Сергей Глебович.       – Пока не добьются своего, ты будешь пребывать в опасности! – незнакомка взяла достаточный разгон и запрыгнула на каталку, переместившись к ногам профессора. – Отсюда удобнее контролировать железную махину!       – Похоже, сзади махина будет поживее! – Сергей Глебович слышал огромного воробья. Лебедев догонял их в истинном обличии и запускал в них острые перья, что не успевали долетать и падали во тьму.       – Можешь не волноваться, я создала для нас защиту, – алая помада на губах показалась из капюшона, – летающая башка даже не в курсе, что я сильнее этих троих!       – Видимо, мне невероятно повезло оказаться твоим единомышленником!       – Если не хочешь помереть, тебе придётся покинуть квартиру и какое–то время пожить у меня! Вот мой адрес: улица Успокоительная, дом триста двадцать седьмой, магазин «Продукты», рядом с парикмахерской «Чик–чирик». Найди меня, когда закончится это безумие!       Свет впереди возник из ниоткуда яркой вспышкой, профессор очнулся на полу на кухне собственной квартиры, тяжесть разлилась по всему телу и отдавала изнуряющей болью в области сердца. Оставаться здесь теперь было опасно, он наспех сложил в спортивную сумку отца вещи первой необходимости, и собирался покинуть утратившее безопасность убежище, как вдруг ему стало плохо. Сергей Глебович вернулся на диван и подтянул к себе стационарный телефон со стола, набрав номер скорой помощи.       За окном зажглись фонари.