Сто шестнадцать месяцев назад

      Впервые в жизни профессор просыпался на лоне природы и хрупких остатках здравого смысла. Он отчетливо понимал, что больше не спит, а, напротив, бодрствует на скамье в укромном уголке парка. Сюда практически не ходят люди, а на выходные это место становится идеальным пристанищем для интровертов. Сергей Глебович лениво потёр глаза и ощутил легкое покалывание у большого пальца. Едва заметные красные крапинки, последствия проникновения под кожу инъекций счастья, заставили его беззаботно рассмеяться и взглянуть на колючего друга по–особенному. Молчаливое растение не осуждало его выбора, не грозилось уничтожить в пыль и отобрать всё самое ценное.       – Я проголодался, – профессор смотрел на друга и ожидал его реакции, – а ты?       Казалось, колючки на мгновение наклонились к низу и снова распушились во все стороны. Боль под сердцем отступила, на её смену пришло отчетливое чувство голода. Профессор достал из кармана ветровки кошелёк и принялся пересчитывать деньги.       – Сто, двести… – вдруг он остановился, лицо его приобрело неподдельное изумление, превращающееся в отчетливое понимание совершенной ошибки. – Я же деньги дома оставил… тут всего две бумажки. А монет? Пять, шесть, восемь, тринадцать…       Сергей Глебович загремел в руках мелочью и ловко метал монеты по ладони, отбрасывая подсчитанные ближе к пальцам.       – … пятьдесят восемь, шестьдесят, шестьдесят один, шестьдесят два. Двести шестьдесят два рубля! Не густо, но и не пусто, верно?       Кактус снова наклонил иголки. Жест согласия растения с человеком убедил профессора в его проявлении искренности и доброты к людям. Сергей Глебович взял сумку вместе с зелёным другом и направился в сторону выхода из парка, где находился небольшой ларек с горячей выпечкой. За стеклом лежали вкусные крендели с корицей, пышные булочки с заварным кремом, с повидлом и с изюмом. Профессор постучал в окошко.       – Чего вы хотели? – женщина оторвалась от телефона и нервно уставилась на него.       – Доброе утро! – улыбнулся ей Сергей Глебович. – Извините, а нет ли у вас в продаже свежих ватрушек?       – Ватрушки есть. Свежих нет.       – Да? А когда их делали?       Продавец отклонилась от окна и заглянула через плечо, из ларька послышался шорох тетрадных листов:       – Так, ватрушки… ватрушки… ага, вчера привоз был, Любка принимала. Не советую.       – А что же мне? – Сергей Глебович схватился за подбородок, глаза его забегали по витринам. – А… а вот эти вот, белым посыпаны.       – Эти? – женщина указала на поднос со слоёным тестом.       – Они!       – Это рулетики с джемом и сахарной пудрой. Сегодня привезли. Есть с вишней, есть с персиком. Есть просто без всего.       – Ой, дайте мне вот этот, пожалуйста, посыпанный, без всего.       – Сорок семь рублей. – она завернула сладость в целлофановый пакет и отдала её профессору.       – Вот, сорок семь, ровно. – Сергей Глебович высыпал монеты на белое блюдце. – Проверьте.       – Да, все правильно. Приятного аппетита.       Он решил перекусить сдобой прямо на лавочке перед ларьком, не уходить в глубь парка и побыть у всех на виду. Профессор поставил кактус рядом с собой и принялся разворачивать пакет, облизываясь от ароматного запаха. Осеннее солнце выглянуло из облаков, ещё теплые лучи упали ему на спину и оставили на асфальте неприметную, маленькую тень, что трапезничала вместе с ним, также сутулилась, и иногда совершенно по–детски болтала ногами. Голова была пустой, и от этого становилось только легче. Нет терзающего разум прошлого, нет волнующих мыслей о будущем. Он был наедине с собой и Счастьем.       – Как здесь свежо под липою… пустою, – обратился он к кактусу, – ой, а хочешь кусочек?       Растение молчало.       – Хотя, нет. Я лучше воды куплю, тебе природой показано много пить. Глядишь и цветочек появится!       Вдруг профессор заметил на себе загадочный взгляд продавца, она странно наблюдала за ним сквозь витрину и всякий раз отворачивалась, когда тот смотрел на неё. Подобное произошло несколько раз, ситуация начала казаться недоброжелательной. На третий она вышла из ларька и нерешительно затопталась на месте:       – Мужчина, с вами всё в порядке?       Сергей Глебович оторвался от рулета и перестал жевать. Он неловко улыбнулся в ответ и пожал плечами, вопрос поставил его в тупик.       – Вы беседуете с… – женщина не договорила, она намеренно замолчала и указала на кактус.       – Это Счастье! – воскликнул профессор. – Моё Счастье! Почему вы так встревожены?       – Не каждый день увидишь такое.       Продавец показалась ему приветливой особой, желающей поделиться с ним чем–то очень важным. Если она и являлась агентом, то выглядела очень убедительно и стойко.       – Присаживайтесь к нам, мы совсем не против, да, зелёненький?       Женщина села с другого края лавки, Счастье оказалось между ними.       – Простите, я… просто вы напомнили мне моего дедушку.       – У него тоже был кактус? – профессор наклонился над сдобой и зашелестел пакетом.       – Нет–нет, дедушка был фрезеровщиком. Ударник труда! Вы на него немного похожи.       – Ударник? А где он сейчас?       – Он умер шесть лет назад, – продавец печально вздохнула, – рак лёгких. Да и не мудрено, дымил как паровоз.       Сергей Глебович опустил глаза и с грустью смаковал остатки рулета, анализируя в голове услышанные слова.       – За год до смерти он изменился до неузнаваемости, стал с нами грубо общаться, швырялся едой и иногда говорил немыслимые вещи, а по ночам крепко обнимал мою игрушку детства и что–то ей увлечённо рассказывал.       – Вы находите меня… странным? – горечь переполняла невинный, чистый взгляд неразумного младенца, который появился на свет час назад.       – Простите, я не хотела вас обидеть. Вы необычны, и не все могут понять вашего разговора с кактусом.       – А вы, вы понимаете меня? – на секунду профессор обрадовался тому, что перед ним сидел настоящий, неподкупный агентами человек.       – Понимаю, – женщина склонила голову. – Извините меня за грубое обращение у ларька, видимо я встала не с той ноги. А может, просто разочаровалась в людях и не хочу этого признавать.       – Подумать только, – усмехнулся профессор, – есть всего–то два миллиона, а честных и справедливых с гулькин… вы меня поняли.       Его мысли раззадорили продавца, она тихо посмеялась и скрестила руки:       – Что правда – то правда! Человек – всё! Закончился, извёлся! Так, ходят всякие, языками чешут да деньгами гремят, а внутри пустые, да и сами тупые как пробки! Я, конечно, тоже многого не знаю, зато чувствую, как сердце бьётся. У вас, видимо, тоже.       Профессор протянул руку и дружелюбно улыбнулся:       – Сергей… Глебович.       Женщина протянула руку в ответ и также мило засмущалась:       – Галина. Евгеньевна.       – Признаться, я и не думал, что в этой дыре остались люди с душой. Для меня очень важно, когда человек понимает мои проблемы, способен выслушать их от первой простой до последней тяжелой, дать совет и подбодрить.       – Вы чем–то опечалены?       – Наверное, я как и вы, разочаровался в людях. Я и подумать не мог, что человек способен на всё, чтобы уничтожить другого и испортить ему жизнь. Меня выгнали из моего же дома, я девять лет противостоял бывшим студентам и до последнего мгновения пытался увидеть в их настрое шутку, но всё оказалось куда серьёзнее. Я проиграл и оказался здесь, совершенно один, – он поставил горшочек к себе на ноги, – разве что, с ним. Вы знаете, я купил этот кактус для того, чтобы помириться со своим лучшим другом. Я совершил непростительную ошибку, но я надеюсь всё исправить.       – Сергей… Глебович, люди склонны ссориться и конфликтовать, но главное ведь то, что всё можно исправить!       – Скажите, Галина. Евгеньевна. Вы смогли бы простить человека, который накричал на вас и посчитал предателем?       – Предателем? – удивлённо переспросила она. – А что же я такого сделала?       – Нет, не вы. Да и никто по итогу предателем не оказался! Предположим… ох, вот я дожил! Бывший профессор философии, а не могу сформулировать вопрос!       – Вы преподавали философию?       – Когда–то! – отмахнулся Сергей Глебович. – Чего уж теперь говорить! Студенты слушали в пол уха, считали предмет дребеденью и скукотищей, но среди них, всё же, нашелся человек, способный слушать и понимать! К сожалению, это именно тот человек, с которым я сильно поссорился, причём, по своей же дурости. Да–да, и титаны мысли способны совершать подобное, а вы думали!       – Извините, я в философии совсем не разбираюсь. Как–то житейских проблем с головой хватает, а тут ещё и о возвышенном нужно думать…       Профессор грустно хмыкнул:       – Хм, а я вот думал о возвышенном, и к чему это привело? Остался с одним кактусом, как бабка с разбитым корытом. А ведь всего–то мир хотел понять, его устройство, механизм! Это… это как огромные часы с множеством винтиков, анкерной вилкой и прочими деталями, без которых часы – совсем не часы! К слову, у меня в последнее время с часами в квартире творилась фирсовщина – то останавливались, то Фирсов знает что показывали!       – Простите, я не поняла. Какого Фирсова показывали?       – Сволочь эту рогатую, а таким парнем славным был, пока с Носухоротовым не связался. Да все они ребятами неплохими были, ленились только. Я говорил, предупреждал, что к курсовой нужно как следует подготовиться. Не услышали, а виноватым оказался я!       – Вы говорите о ваших студентах?       – О них самых. Один в армию ушёл, другая вообще отчислилась. Но вот Фирсов как раз доучился. Зол на меня очень был, да оно и понятно…       – Носухоротов ушёл в армию?       – Не–е–е, – протянул Сергей Глебович, – Лебедев ушёл. А эта падла, Михаил Альбертович, о–о–о, такая гадина! Вселенский комбинатор, чтоб ему пусто было! Такого у меня дома наворотил! Вот нормальный человек мог бы запихнуть в квартиру пятьдесят… да какой пятьдесят, уже пятьдесят одну вселенную?! А он умудрился, гадёныш! А мне какого?! Какого видеть, вы уж меня извините, бесоёбство, слоняющееся от одной стены к другой с нелицеприятными элементами прохождения насквозь! То хвост павлиний покажут, то руку обваренную, в лице карлика. Вот так уже девятый год идёт, скоро юбилей безумства будет. Тогда то они меня окончательно и добьют, пировать то нужно, следовательно, и повод окажется востребованным.       Женщина бездумно кивала головой и смотрела под ноги, мыслительный процесс увёл её в потаённые лабиринты сознания, где всё сказанное профессором могло иметь место в реальном, лишённом невероятных событий мире. По крайней мере, Сергей Глебович хотел думать о том, что голова его собеседницы в настоящее время была переполнена идеями о возвышенном и происках умалишённой банды настрадавшейся козы: об этом свидетельствовала неподдельная мимика удивления, граничащего с трудно усваиваемой информацией о многообразии вселенных в одной небольшой квартире. Её шокированное выражение напомнило ему лица студентов на лекциях о непоколебимости Сократа перед предложением обрести свободу и избежать наказания. Мыслитель остался верен собственным идеям и предстал перед судьями в абсолютном бесстрашии перед самым нелогичным явлением жизни – смерти.       – На кой такая жизнь, если в ней нет смерти? – Сергей Глебович покрутил в руках горшок. – Даже у Счастья есть своё время. Засохнет, станет чем–то другим, причём практически моментально. И никто обратное не докажет! И дедушке вашему сейчас, должно быть, лет шесть всего. Седой младенец, своего рода. Главное, чтобы тару не начал на железные вёдра менять. Или менял уже?       – Нет, – тихо и обречённо отвечала продавец, – не менял…       – Это самое главное! Мне так приятно с вами беседовать, не поверите! Чувствуется человек. С душой! Я давно не разговаривал с настоящими людьми…       От произнесённого Сергею Глебовичу стало невероятно печально, он посмотрел на небо и закусил губу, накатившие слёзы норовили упасть на щёки.       – Так много бездушия, подлости, обмана! Я был вынужден говорить с людьми, не заслуживающих моего слова. Но сейчас, я точно знаю – я не один. Конечно, вы не поверите в то, что у меня шныряют между стен фигуры, но, может, вы хотя бы представите это. Представите то, что я вижу каждый день. Всю боль, которую я стараюсь отрицать, но которая так тошно исходит от сердца.       Галина взяла профессора за руки и крепко сжала их, не отводя от него взгляда.       – Я видела всё это чужими глазами, я догадываюсь о том, что переживал внутри мой дедушка. Я хочу верить в хорошее, и я буду молиться за ваше счастье.       – Счастье! – Сергей Глебович посмотрел на собеседницу как на человека, а не на агента. – Я ведь когда–то был счастлив. Сейчас свою жизнь так назвать – язык не повернётся. Правильно она тогда говорила, что в каждом из нас есть то, что может разгораться, а я потухший вот уже девятый год. Мне «быть счастливым» – значит познать бытие. Я и тогда его не знал, но такого опустошения, как сейчас, никогда не испытывал. А что для вас есть это понятие?       – Как бы это прискорбно не звучало, но для меня счастье – это быть с полным холодильником и при деньгах. Давно одним днём живу, так чего думать о каких–то там десятилетиях наперёд? Вот, взгляните, вчера ходила в магазин и купила эту красивую тунику. Неделю назад была на ногтях, смотрите, красивые?       Она разжала ладони и показала профессору яркий маникюр с переливающимися стразами.       – Я не силён в женских хитростях, но выглядит вполне!       – Третий год хожу к одному и тому же мастеру, работу делает безупречно! Хотя она раньше даже и подумать не могла, что будет оказывать услуги в сфере красоты! Представьте себе: пол жизни отпахать преподавателем зарубежной литературы, а потом уволиться и прийти в салон! Это же такие разные вершины!       – Зарубежной литературы? – переспросил Сергей Глебович. – А вашего мастера, случаем, не Зинаидой зовут?       – Да… – опешила Галина, неприлично открыв рот. – А как вы узнали?       Новое полотно «Спасение от Носухоротова» избавилось от мути и пронзило разум Сергея Глебовича ясностью. Загадочной спасительницей, что вытащила его из ловушки вселенского властелина, с лёгкостью могла быть сама Зина, приняв обличие молодой особы. Именно поэтому Михаил Альбертович назвал её предателем, именно поэтому его просили отыскать магазин рядом с парикмахерской «Чик–чирик», чтобы замести следы и привести его к месту по соседству.       – Жена! Моя жена!       – Она никогда не рассказывала о вас, ушла из института, отучилась на курсах и теперь работает в парикмахерской…       – Я знаю, знаю! – встрепенулся профессор. – Благодаря вам я всё понял, всё сложилось, как два плюс два!       – Подождите, куда вы?       – Как куда? К ней, к Зиночке, она же спасла меня от зла! Мы ещё непременно увидимся с вами, Галина! Спасибо вам, вы потрясающий человек! И, пожалуйста, во что бы то ни стало, не соглашайтесь вступать в ряды Носухоротова!       – Да, хорошо…       Сергей Глебович схватил сумку с горшком и спешно направился покинуть парк. Теперь он понял, почему перестал ощущать одиночество, ведь Зина помогла ему вырваться из лап Михаила Альбертовича. Пустоту в голове сменила чёткая идея посетить парикмахерскую и отыскать там жену.