Сто шестнадцать месяцев назад

      – Ты зонт взяла?       – В сумку положила, – Лиза стояла в прихожей на коврике и озиралась по сторонам, – а вроде всё. Больше ничего и не нужно.       Павел вышел из кухни и сел рядом с ботинками, приводя шнурки в порядок:       – За окном чёрт знает что, а мы с тобой гулять! Может дома посидим?       – Это всё твоя идея, вывести меня на улицу только потому, что так врач сказал. – Лиза опустила глаза на копошащуюся у её ног фигуру. – И вообще, могли бы дождаться хорошей погоды, что так к спеху?       – Где–то читал, что прогулки под дождём успокаивают нервную систему.       – Я по–твоему психичка?!       – Ну, знаешь, резать руки – занятие не вполне здоровое. Я ведь не бегу в кровище валяться…       – Паш, – Лиза тяжело вздохнула, – как у тебя язык поворачивается такое говорить? Я что, собака бродячая, или дождевой червь? Я человек, понимаешь, че–ло–век!       – Так, короче, – он отшвырнул обувь в сторону, – гулять идём или нет?       – А чего ты психуешь, я задала тебе вопрос! Обычный вопрос о моём статусе для тебя. Жена это так, по бумажкам, а по жизни? Груша для битья? Секс–кукла?       Павел прислонился спиной к шкафу и крепко сжал переносицу, медленно покачивая головой. Он не стал опровергать доводы Лизы, но и не торопился отвечать. Лиза сняла сапоги и села рядом с ним, бесцельно смотря в кухонное окно на голые верхушки деревьев.       – Будь моя воля, я бы себя ещё разок полоснула, – откровенничала она, – а что? Профессор выгнал, ты во мне человека не видишь. Перед родителями стыдно будет, сколько сил в меня вложили, а я тут ножом махаю безвольно. Они единственные люди, кто меня по–настоящему ценит и любит. Ты не в состоянии ценить по причине собственного эгоизма, Сергей Глебович не способен трезво оценивать мир из–за болезни. Я просто передвигающийся организм. Я всё, даже плакать сил нету. Настолько охренела за последнее время, что даже не описать словами.       – А от меня ты чего хочешь? – говорил Павел, продолжая щуриться и сжимать переносицу.       Этот вопрос перевернул картину мира для Лизы в мгновение. Она сама не понимала, чего требует её душа и что способно вылечить все раны. Ей было сложно сопоставить себя с другим страдальцем, судьба которого походила бы на её и весь пережитый кошмар. Лиза не имела подруг, близких друзей или же просто тех, с кем можно поделиться пусть и не самым сокровенным, но таким мерзким, тягучим, и в то же время, каждодневным. Живут ли люди так, как живёт она? Однозначно. Где эти люди могут быть? Не совсем ясно. Привести пример и сравнить себя с пережившим подобную участь человеком не представлялось возможным вплоть до недавнего события в больнице. Лиза вспоминала Дарью, завсегдатаю местных заведений девушку с непоколебимо–веселым настроем, поддерживающегося различными препаратами.       – Знаешь, я когда эти две недели лежала, ни о чём толком подумать не могла. Голова как в тумане, капельниц понаставили до того, что даже мыслить ни о чём не хочешь. А потом, одним утром, ко мне в палату Дашуха зашла…       – Кто? – скривился Павел.       – Дашка, она так представилась, для своих. Мы с ней побыли то минут пять, а такое ощущение, будто целую жизнь прожили. У неё все руки исполосованы, одни шрамы, а она так просто ко всему относится! Ещё и называла их трофеями. Так хочу с ней встретиться, только не знаю, вышла она и жива ли вообще?       – Две недели прошли, – фыркнул он, – что она опять «за старое» взялась?       – А, – Лиза махнула рукой, – ты вечно со своей колокольни судишь. Плевать ты хотел, что внутри человека творится. А вот засунуть бы тебя в нашу шкуру, так может и всё осознал бы.       – Послушай, я как–никак врач, по другой специальности, правда, и за голову особо не шарю, но тут и любому будет ясно, что наносящий себе увечья человек не совсем в ладах с башкой.       – О! – усмехнулась Лиза. – Психиатр нашёлся! По–твоему, все наглухо больные и всех нужно срочно в дурку? По такой логике тут и тебя стоит проверить, и меня, и соседей снизу и собаку их вечно горлопанящую! А то как же, гляди, все по улице ходят и в себя смотрят!       Капли дождя косо побежали по стёклам, окружение за окном с каждой секундой утопало в беспроглядном тумане. Город накрыло сильнейшим ливнем.       – Досиделись, – равнодушно произнёс Павел. – Хорошо погуляли, здорово.       – Здорово то, что не пошли. Сейчас бы до нитки промокли, и зонтик бы не спас.       – Ну и чего теперь делать будем?       – Не знаю, Паш, – она вытянула ноги и снова посмотрела в окно. – Так всё надоело. Получать по горбу ни за что. Вот ты, скажи мне: что я ему плохого сделала? Всегда помогала, ни в чём не отказывала, а тут пришла… и хорошо ещё ушла оттуда…       – Чё это ты больных вздумала судить? – повернулся к ней Павел. – Они же все здоровые! И ножом в спину потыкают, и потрахают при желании!       – Опять? Который раз тебе повторяю: между нами ничего не было! – она переменилась в лице. – Подожди, все твои доводы о том, что я шлюха строятся на этой теории, я правильно понимаю?       – А ты хочешь сказать, что сбегать ночевать к нему, когда дома тебя дожидается муж, это в норме вещей?       – Да ты лупил меня как проклятую, я же бежала от тебя и домой идти не хотела!       – То есть я опять во всём виноват, да?       Сердце бешено заколотилось, Лиза хватала воздух и едва справлялась с напором наглости сидящего рядом мужа.       – Нет! С тобой невозможно!       Она уже собиралась встать, как Павел одёрнул её за руку:       – Сядь! – грозно разлетелось по прихожей и сменилось спокойным тоном. – Я сейчас приду.       Павел вернулся из кухни с вином и двумя бокалами. Он поставил бутылку на пол и упёрся в неё ногами, ввинчивая штопор. Потянув его вверх, Павел поднял взгляд на Лизу и широко улыбнулся ей. Барабанящим по карнизам каплям на мгновение составил компанию хлопок пробки.       – Откуда у нас вино? – спросила Лиза.       – По особому случаю, – продолжал улыбаться Павел, – раз погулять не получилось, то реабилитацию можно провести и дома.       – То есть мы сейчас будем играть во врача и больную, без всякой искренности?       – Не думаю, что за бокалом вина нам стоит собачиться, давай хоть эти полчаса поболтаем с тобой о чём то другом.       – О чём? – пожала плечами Лиза.       – Да хоть обо всём: о погоде, об увлечениях, о здоровье. Могу рассказать тебе забавный случай на работе, неделю назад был.       Лиза смотрела на мужа и видела между ними непреодолимую бездну, всепоглощающую воронку, в которую давно затянуло все чувства и интересы. Павел сделал пару глотков и принялся рассказывать историю:       – Пришла ко мне бабка, лет пятьдесят, может пятьдесят пять. На вид, ну, алкашка, рожа опухшая, кожа дряблая, а под левым глазом фингал, причём красивый, наливной такой. Ну вот, пришла, значит, и, это самое, у самой кисть кое–как гнётся. Думаю, дай спрошу, где она так кувырнулась. Говорит, с мужем подралась, пришёл на рогах, тут всё и всплыло. Она в него щипцами для волос запустила, железными, советскими, а он её за руку поймал, ну и согнул неудачно. Такой смешной народ, я не могу! Димка, хирург наш, с ней месяц назад виделся, а вот теперь ко мне на перевязку приковыляла. Чудные!       Он сделал очередной глоток и наивно уставился на Лизу:       – Что? Не смешно?       – А что тут может быть смешного? Загубили жизни, а теперь понимают всю обречённость. Время упущено, молодость позади. Кому они сейчас нужны? Только себе, вот и приходится терпеть друг друга.       – Прям как мы с тобой, только нам до этого ещё лет двадцать. Хотя, мы может им ещё и фору сможем дать, как думаешь?       Лиза так и не притронулась к вину, её бокал по–прежнему стоял на полу со стремительно пустеющей бутылкой.       – Я поражаюсь от того, как ты спокойно рассуждаешь об этом.       – А чего? – Павел наполнил свой бокал почти до самых краёв. – Ты меня ненавидишь, я – тебя. У нас всё взаимно, как говорится, чинно, благородно! Чем не семейная идиллия? И всё же… нам не стать такой сладкой парочкой, как они, – он огорчённо цокнул и мотнул головой, – нет, не стать!       – Что, совесть мучает? – Лиза заглянула ему в глаза.       – Такого добра у меня валом. Вовремя мы поняли друг друга, разойдёмся как в море корабли и новую жизнь начнём. А эту, которая старой уже будет, забудем, как кошмарный сон!       – Тебе вообще безразлично наше прошлое?       – Не, ну ты чё! Первый год после свадьбы был что надо! Я кайфовал, ты радовалась. А потом вся гниль начала проявляться, что моя, что твоя. Не знаю, как у других, а я браком сыт по горло. Сейчас тебя на ноги поставлю, разведёмся к чертовой бабушке, заведу себе какую–нибудь шлёндру на пару раз присунуть, заебёт, другую найду, но в брак я больше – ни ногой!       Он посмотрел на полный бокал Лизы.       – Чё не пьёшь?       – А я думаю, плеснуть ли тебе в лицо.       – Не, не надо. Сама потом вытирать будешь, я и пальцем не притронусь. Предупреждён, значит, вооружён, да?       – Ну и урод же ты! – Лиза смаковала каждое слово сквозь пылающий внутри гнев. – Мразь!       – И не говори, главное, что у нас всё взаимно. Давай чокнемся за это, чокнутая моя.       Павел слегка коснулся бокала Лизы, погрузив прихожую в разлетающийся звон стекла.       – Вино хорошее, чё то… – он покрутил бутылку в руках, – ох ты бля, мерло! Взял первое попавшееся, ничего так! Да глотни ты, чё ты такая сегодня, как брюзга.       – Не хочу. Тебе тоже хватит, косеть начал.       – То початая была, – расплылся Павел, – я же всё равно нахуярюсь! Мало будет, ещё за одной схожу! Лучше водочки. Писярик!       – Трезвый – чудной, а под этим делом, так вообще дурак! – Лиза прикрыла рот ладонью. – Куда тебе ещё?       – Ладно, ладно, – он аккуратно поднялся, – у нас же реабилитация, как врач завещал. А пьянка – дело пагубное, хочется, конечно, но ради тебя не буду усугублять. Выпил немного, оно и славно. Я навеселе, ты без ссадин, и мне кайф, и тебе хорошо.       Павел направился в спальню и вдруг остановился на полпути. Он осторожно обернулся, его слезливый взгляд не то был устремлён на Лизу, не то сквозь неё.       – А какой из всего этого можно сделать вывод? Я урод? Урод! Я мразь? Мразь! А вот ты, Лиз… ты хорошая. Не, я серьёзно! Такую тварь терпеть, это надо выдержку ого–го иметь!       – А что дальше, Паш?       – Дальше? – он словно застыл. – Поживём – увидим! Но тебе правда лучше будет без меня. Ты же понимаешь, надеюсь?       – Да, – отвечала она, – понимаю.       – Давай–давай, выпей за это, твоя доля осталась.       Лиза нехотя подняла бокал и вдохнула аромат плескающейся бардовой жижи, больше походящей на кровь. Муж молча кивал и призывал её совершить задуманное. Выпить – значит покончить со всеми страданиями в скором будущем. Она опустошила бокал до последней капли.       – Ты же…       – Не бойся, – шептала Лиза, – я с собой ничего не сделаю.       Она приняла правила его игры.