Сто шестнадцать месяцев назад

      Тени за окном кружились в своеобразном ритме, перекидываясь с острых древесных игл на серых гигантов с выбитыми глазами. Жёлтые впадины сверлили монотонным взглядом соседний дом, в котором отражались крошечные серебряные лунки. Небо погрязло под тучами, лунный свет исходил из телевизоров и перемежался блеклыми красками и незнакомыми лицами. Лиза сидела на балконе и отвлечённо пролистывала ленты социальных сетей, расплываясь в глупой улыбке, когда экран озаряли видео с природой. Робкий шелест дождя в лесной чаще, плывущие по небу облака в ускоренном режиме, медленное пробуждение природы – всё это теперь казалось непостижимым. Она мысленно возвращалась в тёплую аудиторию, пила любимый чай и смотрела на внутренний двор. Перед ней сидел человек, по–настоящему тронутый природой, он дышал весенним ветром и довольствовался видом покачивающейся черёмухи. Лиза украдкой посмотрела на парковку снизу и упустила из виду того человека. Сосед ковырялся под капотом автомобиля, вытирал перепачканные руки обрывками тряпки и разводил ими всякий раз, когда рёв двигателя сменялся тишиной. Экран погас, а в отражении застыла тьма. Лиза всматривалась в её очертания, как широкие борозды наплывали откуда–то сбоку и поглощали внимание лишь единственным образом: посреди мглы, на бельевых прищепках, трепался постиранный костюм профессора. Рубашка норовила поддаться разбушевавшемуся урагану и взмыть высоко вверх, под самые белые рейки. Она снова очутилась на балконе, сосед по–прежнему пытался починить машину, а об душу тоскливо тёрся сто килограммовый булыжник. Лиза открыла фрамугу и стыдливо высунула голову, словно ребёнок, что ожидал от родителей «часа правды», когда в доме само собой что–то разлеталось на мелкие кусочки. Рыжие кусты, за которыми так бережно следили соседки, шелестели пустотой и остатками недавней жизни. Где–то там, извалявшаяся в сырой земле, спокойно ожидала хозяина связка ключей, отворяющая двери в мир заблудшей, разбившейся от того часа на осколки красоты. Может, чуть дальше, а может и вовсе за дорогой, в детской песочнице? Лиза привстала и ещё больше выглянула из балкона. Холодный ветер, будто старая, лишившаяся зубьев расчёска, бороздила по голове и рассыпала локоны, приглашая их погрузиться в безудержный пляс вместе с вздымающими к небесам тенями. Лиза опёрлась руками на тонкую раму и высунулась ровно настолько, насколько позволяла ей жизнь. Ещё один шаг, неосознанный шаг вперёд дарует жителям двора возможность протяжно вскрикнуть, и так же, как ни в чём не бывало, вернуться к телевизорам. Хруст костей к тому времени быстро сменится расплывающейся по телу агонией и завершится неслышимой тишиной. Лиза подняла голову и вспомнила, что над ней висели ещё три точно таких же балкона. Она застыла взглядом на копошащемся соседе, который несколько минут назад казался отсюда, с высокой башни, крошечным и едва заметным пятном с грязными ручками, игрушечной машинкой и совершенно невзрачными проблемами.       – Ты чё?! – оглушительно проревело позади, нечто вцепилось в Лизу и потащило её обратно в квартиру, обратно к жизни. – Ебанулась?!       Она рассматривала обладателя сильных рук, мутный образ расплывался на детали и воссоединялся при помощи воспоминаний. Павел. Напуганный, он тяжело дышал и тряс Лизу за плечи, пока та сидела на полу и смеялась проплывающим над ним теням диких зверей. Рычащий волк капал чёрной слюной и вращался вокруг с прилипшим к лапе фантиком от конфеты. Вслед за ним летел беззубый старик с огромной сигаретой, взрывающейся оранжевым заревом и редеющей от выдоха тусклой серостью. Последняя тень напоминала упитанного вепря, в ухе которого застрял охотничий кинжал. Лиза наблюдала за их сумасшедшим танцем и вскользь вылавливала никчёмные, переставшие нести ценность слова:       – … дура… говорила, что… а как соседи?       Её глаза впёрлись в мешающую смотреть танец фигуру. Лиза вцепилась в щёки жертвы и повалила тело на порог, разделяющий балкон от комнаты. Павел попытался что–то сказать, как Лиза схватила его за волосы и несколько раз ударила о высокую преграду. Гримаса ужаса наполнилась равнодушием, глаза на мгновение закатились куда–то назад, как вернулись на место, словно выпрашивая у убийцы прощения. Она взялась за голову двумя руками и ещё раз опустила её на пластиковую гильотину, пятно свежей крови фыркнуло и потянуло алые ручейки по полу.       – Ли… – пыталась вымолвить на выдохе жертва, подёргивая ногой.       Вид перекошенного лица заставлял жилы леденеть, зубы быстро сверкнули перед перебирающим ногами телом, дыхание которого становилось всё реже. Лиза провела пальцем под головой и почувствовала стекающую к ладони горячую каплю жизни. Она жадно впилась в неё губами и посмотрела на Павла: их взгляды встретились. Вид беспомощности, абсолютной отрешённости и собственной безнаказанности вскипятили вены, в этот холодный вечер стало невыносимо жарко. Лиза прекрасно знала, что барахтающееся перед ней тело ещё испускало дыхание, но она жаждала большего. Глаза метались в поиске орудия для причинения страданий. В углу, рядом с рулонами обоев и банкой краски, как некстати стояли лыжи. Павел изредка выходил зимой в поле и наворачивал несколько кругов вокруг заледеневшего озера. Лиза медленно вытянула из перевязанной веревочкой лыж одну палку, внимая жалостному нытью снизу.       – Лиз… Ли…       Она села ему на ноги и опёрлась на палку, ручейки за короткое время превратились в реки и потекли под спину. Зрачки колыхались посреди двух белых тарелок, пронизанных мелкими красными нитями. Лиза занесла палку над животом и застыла.       – Прошу… Лиз…       Воздух разрезало блестящим штырём.       – ЛИЗ…!       Павел потянулся к вонзившейся в живот палке, алые веснушки проступили у рта под хриплый всхлип кашля.       – Не называй меня этой плаксой! – её голос был неестественным, точно животный, с долей не замирающего ни на мгновение садизма. – Я не она!       Палка поднималась и опускалась, поднималась и опускалась, пока под ней пухло, наливалось кровью брюхо ручного зверька, не приученного к жизни в жестокой и вольной среде. С новым ударом Лиза всё чётче видела танец друзей, огненные фейерверки летели под потолок и с лёгкостью пробивали крышу, как железное острие пробивало чавкающий желудок. Кашель затих, Павел захрипел и попытался повернуть голову, его ноздри норовили уловить воздух, и Лиза это заметила. Она склонилась над ним, словно выдыхая из его лёгких последние крупицы жизни, кровь хлыстнула изо рта маленьким ключом, что побежал по щеке и соприкоснулся с лужицей под головой. Дырочки на животе срастались между собой всё больше, пока не превратились в сплошное месиво. Тело перестало молить о пощаде, все силы уходили на простое физиологическое явление, о котором никто не задумывается – он пытался дышать. Вздох за вздохом, глоток за глотком смешивался с плещущейся в гортани кровью, которая поднималась вместе с рвотой к бордовым зубам.       – Нет королей, нет царей, нет императоров! – скрежетала она, навалившись на палку. – Только Я!       Лиза потянула её на себя и взорвалась металлическим смехом, кожа расходилась так просто, словно язык бороздил полурастаявшее мороженное. Звери разбрелись по небу и превратились в большие белоснежные рты. Они сдували тучи и очищали вечерний небосвод для жёлтого месяца, покачивающегося из стороны в сторону. Туман застилал взор, тушь сочилась из глаз и капала на внутренности Павла. Ей было всё равно, кто пал от её гнева, муж или подмена. Некто протяжно всхлипнул в последний раз, когда лезвие проделало путь от живота к паху. Слезливый взгляд застыл на фигуре, тешащей себя вседозволенностью. Она приблизилась к его уху и прошептала:       – Я устала слышать твой бестолковый гундёж! Лиза пыталась сдержать меня, и у неё это неплохо получалось. Вплоть до сегодня, – она облизнулась, – в плоть…       Лыжная палка взметнулась вбок и вошла в ухо бездыханного тела. Голова произвольно качнулась в такт жёлтого месяца, стеклянные зрачки упали на балконную дверь. Писклявый гогот разлетелся по округе, но никто его не слышал: ни сосед у тарахтящей машины, ни погружённые в любимые программы телезрители. Клинок в ухе вепря начал испаряться, старик пустил клубы дыма к месяцу, а волк, наконец, избавился от надоедливого фантика на лапе. Где–то вдали послышалось сопение маленькой девочки, которую только что уложили в кроватку.       – Летим за нами, р–р–р! – прорычал волк, протянув Лизе лапу.       Она приняла его предложение и взялась за мягкую, пушистую шёрстку. Её руки избавились от кожи, оставив лишь чёрные трубки, внутри которых пульсировала тушь. Звери понесли художницу навстречу к месяцу, они беззаботно летели и хохотали, будто дети. Вепрь кубарем огибал полупрозрачные облака и пританцовывал вместе с волком, пока старик всё пыхтел самодельной папиросой. Целый мир предстал перед ней на коленях, каждая клеточка просила оставить в живых хрупкую гармонию и не устраивать хаос, но её было не остановить. Реки сменялись морями, моря сменялись океанами, а океаны сменялись реками. Замкнутый цикл оказался забавным явлением, тюрьмой для человека, выходом из которой служила лишь смерть. Сегодня один счастливчик выбрался из череды повторяющихся событий, теперь Лиза точно понимала, кто ожидает её впереди. Последняя преграда на пути к новому миру казалась настолько крохотной и невзрачной, что не убить её не представлялось чем–то сложным и ропотным. Ясная, чёткая идея избавиться от паразита, поселившегося в её теле, пробежала мурашками.       Мраморное шахматное поле посреди густого леса показалось внизу. Звери гулом опустились на землю, наблюдая за не спешащими людьми.       – Избавься от неё в равном бою, – заклинал старик, – порази врага с честью!       На стороне чёрных фигур стоял высокий трон, приглашающий художницу в свои объятия. Она села на бархатную обивку и скрестила ноги, месяц спрятался за тёмную тучу, что появилась из ниоткуда. Вепрь и волк в очередной раз обернулись белоснежными ртами и пытались сдуть воздушное препятствие, однако, у них не получалось: туча расплывалась по небу от дуновений и затягивала яркие звёзды мутью. По шахматным фигурам пробежали трещины, камень дышал сочащейся из борозд пылью, пока не превратился в крошку и не осыпался на чистый мрамор. Компанию бетонному мусору составили клокочущие останки мужа. Каждая клетка была под властью того или иного кусочка, Лиза толкала длинной лыжной палкой части тела и задорно кричала:       – Правое глазное яблоко, Е2! Пропитая печень, H6! Ничтожное сердце, D8!       Правила настоящих шахмат здесь не играли роли, органы хаотично ползали по доске, как улитки, оставляющие за собой склизкий след. На противоположной стороне была другая Лиза, с вечно заплаканным лицом. Она управляла перемазанными тушью холстами, что стояли на причудливых треногах. Кричащие выражения без глаз, с перекошенными бровями и тающими шеями, боролись с кусками плоти. Поднявшийся ветер нисколько не пугал игроков, каждый хотел одержать окончательную победу над своим оппонентом. Казалось, сражение происходило не только на земле: белоснежные рты начали враждовать между собой, пустотное пятно поглощало краски неба и делало его серым и безжизненным. Месяц опустился острым краем на чёрную лужу, всплеск тьмы окатил осколок пеной и потушил его, будто старую лампу накаливания. Поднявшаяся волна захлестнула золотистые цвета и превратила ночное светило в своего друга. Нового друга.       Отрезанные ноги маршировали по доске и пинали деревянные подставки для холстов, глаза впечатывались в белые прямоугольники и окрашивали их кричащей краснотой. Лиза смотрела на Лизу, кровного врага.       – Что же ты сделаешь?! – с остервенением кричала она через всё поле. – Расплачешься, как и всегда?!       – Ты – худшая часть меня! – доносилось с другого края. – Я не позволю тебе взять верх надо мной!       Они сидели на разных тронах, мастерски манипулируя фигурами на доске. Лыжная палка двигала внутренности, длинный карандаш – холсты. Маньяк управлял жертвой, художник – творчеством. Рисунки Лизы атаковали ошмётки, они отшвырнули глаза и руки на сочную зелёную траву, что щекотала выбеленный мрамор. Рты вывернулись наизнанку, острые зубы падали с неба и превращались в дождевые капли. Их количество кратно увеличивалось, обычный дождь перерастал в затяжной ливень. Старик заметно молодел, борода отпадала хлопьями и превращала его в совершенно другого, родного человека. Отец достал из–за спины удочку и ухватился крючком за чернеющий во мгле месяц. Окружение вмиг потухло, сражение продолжалось на ощупь. Шелест бумаги и чавканье внутренностей отделяли врагов от союзников. Королевы боя бросились им на помощь, быстро очистив поле от лишнего. Край луны блеснул на крючке, этого хватило, чтобы увидеть враждующие стороны в полной боеготовности. Лыжная палка и карандаш молниеносно скрестились, каждая отталкивала орудие от себя и чувствовала рвущуюся на волю силу соперницы. Шум воды заглушал их вскрики, один точный удар был готов поставить точку в многолетней битве. Острие соприкоснулось с грифелем, счистив с него серую полосу. Выпад карандаша надломил металл, взгляды королев утопали в удивлении и злорадстве.       – Давай же, поддайся мне! – шипела Лиза.       – Ни за что! – парировала Лиза.       – Раньше ты придумывала мне имена, звала тенью, двойником, а сейчас что? Осмелела?!       Ответа не последовало. Отец с удочкой растворился в подхватившем его вихре, осколок сорвался с крючка и вернулся на законное место. Вспышка света смела лес, оставив лишь шахматную доску и враждующих королев. По телу пронеслась ледяная корка, они застыли в одном положении, скрестив орудия.       – Такие вот дела!       Голос перенёс Лизу из мыслей за кухонный стол. Павел поставил на подставку сковородку, в ней аппетитно шкварчали розовые колбаски и разогретая гречка. Он достал из холодильника баночку горчицы и посмотрел в блокнот Лизы:       – Чего ты там нарисовала?       На тетрадных листах была изображена лесная чаща с клетчатым полем. Девушки–близнецы стояли друг напротив друга и ненавистно скалились собственному присутствию.       – Интересно! – он затормошил ладонью у рта. – Ой, горчицы хватанул! Фу–у–х! Давай ешь, потом дорисуешь.       Лиза ещё раз посмотрела в блокнот и хлопком закрыла его. Тень пыталась показаться свету, но Лизе удалось сдержать её внутри. Она облегчённо вздохнула, видение кануло в небытие, а в животе заурчало.       – Да, – согласилась она, – давай поужинаем.       Павел тихо гукнул.       – Так как ты смотришь на это? – он запил режущее послевкусие горчицы фруктовым соком.       – На что?       – Только не говори, что ты меня не слушала…       Обескураженное выражение всё сказало за Лизу. Павел огорчённо отвёл глаза и прикусил щёку.       – Хотя, чего я, это не впервой… Ладно, вкратце расскажу. Через неделю в нашу глухомань приедет мой одноклассник, столько лет не виделись! Он тоже женат, скорее всего, и жену с собой возьмёт. Приглашал в какой–нибудь кафешке посидеть, парами.       – У тебя есть вторая половинка? – она бросила ему упрёк.       – Пожалуйста, я хочу попросить тебя об одолжении.       Прошу, Ли… ЛИЗ…       – Я, понимаю, это глупо, но мне очень нужен этот спектакль, прошу тебя! Мы с ним в детстве всегда соревновались, кто лучше, кто сильнее, ну, поняла. А вот так ударить в грязь лицом…       – Да поняла я, – Лиза улыбнулась ему сквозь боль, – будет тебе любящая жена.       – Спасибо, Лиз!       Он сорвался с места и бросился обнимать согласившегося на безопасную авантюру человека. В ответ Лиза обняла его и уперлась в шею. Мужской парфюм вскружил голову, холодное тело вновь предстало перед ней во всём ужасе. Жила медленно протягивала по себе кровь, до неё захотелось дотянуться языком, вгрызться зубами и болтать по сторонам, как голодные волки раздирают на части добычу. Лиза укусила Павла, на что тот резко отпрянул и схватился за шею.       – Ты чего? – в его глазах метался ступор, он попятился назад.       – Прости, что–то я…       – Клубнички захотелось? Давай завтра, я сегодня устал.       Происки Тени остались незамеченными, стало гораздо спокойнее.       – Интересные у нас отношения, однако! – Павел проглотил ложку гречки и задумчиво хмыкнул.       – Интересные…