Сто шестнадцать месяцев назад

      Наступил какой–то по счёту день. Разум молил не пробуждаться, наоборот, укутаться с головой под одеяло и тормошить ногами по мягкой простыне, бороздя нагретые собой островки. Там, где одеяло теряло пленительную, согревающую власть, было холодно и зябко. Даже под мягким укрытием профессор иногда чувствовал пробегающую по телу дрожь. Ему снилась зима, припорошенные тротуары города и украшенные к новому году витрины магазинов. Вдали бренчали колокольчики, кто–то катался вокруг домов на волшебных санях. Повсюду пахло мандаринами и сладкими духами. Сергей Глебович шел по одной из улиц, иногда из подъездов выбегали гогочущие компании в маскарадных масках и мишуре. Люди были счастливы, они тянулись к преддверию торжества, впереди их ожидали продолжительные выходные, подарки от близких, и ощущение собственной значимости, с которым профессор давно распрощался. Тоска клокотала под сердцем и не давала покоя, стало невыносимо тревожно. Под оболочкой празднества скрывалась ужасная реальность, незамысловатый маскарад мог обернуться подготовкой к очередной провокации.       – Сергей! – окликнули его позади. – Сергей!       Профессор обернулся, в ту же секунду его взгляд остался в десятках черных, извивающихся бусинках на голове одетой не по погоде женщины. Он не мог пошевелиться, тело сковал камень. Медуза Горгона, облаченная в белую робу, зашипела изо всех сил и разинула над ним зловонную пасть. Откуда–то извне доносился голос Афродиты:       – Дали! Дали!       Сергей Глебович открыл глаза, ужасный образ змеи тут же исчез. Он приподнялся на кровати и посмотрел в сторону разливающихся радостных воплей. Рядом с балконом стояла богиня, она ощупывала батареи мимолетным касанием в разных местах и едва не танцевала. Зал загудел, по стояку полилась горячая вода.       – Ай–на–най! – прихлопывала Афродита. – И на нашей улице праздник! Ра–ра–ри! Пам–пам–пам!       Её реакция виделась Сергею Глебовичу необъяснимым проявлением души. В комнате стало заметно теплее, и богиня радовалась этому так, будто произошло счастливейшее событие всей её жизни. Афродита побежала проверять текущую по трубам благодать, сначала хлопки в ладоши послышались из спальни, а затем почти мгновенно перенеслись и в ванную. Как финальный аккорд они прогремели на кухне и завершились легким смехом.       – Теперь можно вещи на батарее сушить! – появилась она в дверях. – Вечером стирку устрою, черные заложу. У тебя там есть что–то? Носки, трусы? О! А давай я твою сумку перестираю!       Профессор наблюдал за энергичной богиней, как она ловко управлялась с его вещами, тормошила их в руках и точным взглядом заботливой домохозяйки определяла, что удостоено барабана, а что её рук.       – Представляешь, мне сегодня зима приснилась, – задумавшись, говорил он, – город заснеженный, люди в маскарадных масках…       – Ой! – воскликнула она, продолжая заниматься с вещами. – Зима это плохо, вроде бы к болезням, мрачным перспективам.       – Да? А потом, знаешь, иду по улице, а меня так ласково сзади «Серёжа!». Смотрю, бац! Натуральная Горгона, пошевелиться не могу, на голове у нее змеи извиваются!       – Змеи? – она обернулась к нему. – Это предупреждение о проявлении зла. Извиваются, значит ты с судьбой своей борешься.       – Откуда ты все знаешь?       – Сонник Миллера, – улыбнулась богиня, – дрянь редкостная, но интересная!       – И что же, там про всё–всё есть?       – Спроси, чего там нет…       Афродита унесла бельевой ком в ванную и вернулась в зал с сигаретой.       – А мне последнее время ни черта не снится, – она щелкнула колёсиком зажигалки, – вообще ничего. Ложишься и тут же встаешь, будильник трещит.       – Правда, ничего–ничего?       – Абсолютно. Жизнь уродская, я про счастливые сны молчу. Хоть бы кошмар приснился…       – Это ещё зачем?       – Тебе не понять, – цокнула Афродита, – у тебя каждый день кошмар наяву, хотя ты, вероятно, этого даже не понимаешь.       – Я?! – профессор повысил голос. – Это я не понимаю?! Да у меня на дню по тысяче чудес, то с пятого этажа руки сбросят, то за балконом человека по кусочку разберут и соберут! У меня каждый день – кошмар, и сны такие же! Ложишься спать, думаешь, ну вот сейчас что–то хорошее приснится… хер! То яму с моими трупами посреди скошенного поля покажут, то змеи в камень обращают, а то вообще, вон… месяца полтора назад в котле варили!       – Можно подумать у меня жизнь слаще! Дом, работа, дом, работа! Я как ломовая лошадь кручусь, покоя не вижу! Сейчас опять идти выслушивать сплетни, грязь! Кто кого, кто с кем и как кому хорошо! У меня слезы к глазам подступают, мне орать от боли хочется, понимаешь?       – Как ты вообще умудрилась попасть в салон красоты?       – Умудрилась? – божественный взгляд застыл на профессоре. – Ни черта ты не понимаешь, таким же сухарём и остался, ни капли сострадания в тебе нет.       С улицы послышался вой сирены. Он устрашающе верещал со стороны спальни богини и приближался к дому все ближе. Афродита сорвалась с места и побежала на звук, профессор быстро поднялся из постели, поспешив за ней. Громкий топот казался неслышимым, сирена обрела власть над слухом. Через мгновение они стояли у окна в ожидании неизвестности. Сергей Глебович смотрел на оживленную трассу, покрытую желтыми пятнами фонарей. Титан космоса трубил в металлический рог лишь для него и богини, люди внизу проявляли равнодушие к визгу просторов и таинственных далей. «Маятлани, покажите нам Маятлани!» – свистело в их головах и доносилось до разума профессора чистейшей ясностью. Агенты поклонялись неизвестному богу, что спешил сменить утро на день. Им нужна сила, им нужна значимость и вера в поимку вселенского преступника, они требовали бога сию же минуту, здесь и сейчас.       Хвала великому Маятлани, всемогущему богу людей, покровителю человека!       Сергей Глебович пошатнулся. Грязные руки дотянулись до мозга и попытались сбить профессора с ног. Он схватился за голову, резануло так, будто на живую вонзили острый штырь. Афродита успела его подхватить, клетчатая фланель легла ему на лоб и нависла над бровями одеянием Архимеда.       – Ты чего?       – На мозг нажимают, сволочи! Ванная, вода выливается! Сквозь пальцы! Улики!       Батареи вмиг лопнули, соленая вода хлынула отовсюду и скрыла их двоих с головой. Поверхность под ногами стала напоминать гниющие доски, стены осыпались, а двор предстал безграничным и хмурым небесным полотном. Сергей Глебович держался за свою помощницу и щурился все выплывающему из владений тумана призрачному флоту.       – Пушки на готов! – уверенно скомандовал капитан корабля.       – Они ранили тебя, ранили! – беспокоилась девушка в черном плаще.       – Пустяки. Пушки на готов, кому сказано?! Левого борта!       – Позволь мне, капитан, – просила она, – после сражения отряд погиб, тебя тяжело ранили. Я попытаюсь дать им отпор!       – Как тебя зовут, отважная?       – Юнита, – уголки её алых губ поднялись кверху. – Меня зовут Юнита, капитан.       Девушка усадила его на стул посреди пустой палубы, направившись на нижнюю, где находились оставшиеся двадцать девять пушек. Одну уничтожили при битве за Ментальные острова, когда капитан посреди безжалостного сражения вдруг очнулся в собственной ванне. Снизу загремели железные вёдра, Юнита вычерпывала воду в небольшие пробоины и пробиралась к орудиям правосудия. Мачты враждующих между собой кораблей разрезали остатки тумана и всё чётче виднелись капитану. Судно Носухоротова лихо развернулось, деревянные заслонки потянулись по верёвкам куда–то ввысь, обнажая жерла вычерненных пушек. Сердце капитана томило беспокойство, исход боя зависел от проворности одной из сторон. Тот, кто быстрее переманит справедливость на свою сторону, закончит многолетнюю бойню.       – Пушки готовы! – Юнита старалась перекричать бушующий на небе гром.       – Бой! – топнул сапогом капитан.       Море взорвалось оглушительным залпом. Тяжёлые ядра разнесли часть судна Михаила Альбертовича, маячащая на палубе троица забегала от ужаса, словно растормошённое прибежище тараканов. Воздух наполнился запахом пороха, клюка капитана стучала по доскам в такт новых залпов. Так выглядело счастье: идущие ко дну враги тормошили руками и молили Маятлани помочь им, однако тот их не слышал. Они просили помощи у тех, кого предали, надеялись до последнего мгновения жизни, что оскорблённые простят их и протянут руку.       – Протянули ноги! – едва ли не задыхался от смеха капитан. – Вот вас и нахлобучили, так вам и надо!       Путь к Ментальным островам был открыт, Юнита встала за штурвал и повернула его до упора. Корабль постепенно набирал скорость и поворачивался к проглядывающим вдали верхушкам сочно–зелёных пальм. Каждая деталь путешествия продолжала настораживать, главный враг повержен, но сердце всё ещё находилось в смятении.       – Юнита! – нахмурил брови капитан. – Тревожно мне что–то.       – Почему? – она подошла к нему. – Мы же одолели злейшего врага! Нужно радоваться, обпиваться ромом!       – Что–то не так…       Серёженька… что–то… не так…       Беспокойство подтвердил подозрительный, хлюпающий шум где–то снизу. Он исходил не с нижней палубы, он являлся частью моря. Истинный хозяин глубин дождался, пока враги разберутся со своими проблемами и устранят кого–то одного, чтобы напасть на обессилевшего выжившего и покончить с ним без особых проблем.       – Это конец! – испугался тряске капитан. – Конец!       Юнита скинула на плечи капюшон и достала из под плаща небольшой флакон, всё это время висевший у неё на шее. Капитан не видел её лица, он наблюдал за мутными разводами на воде, как неизвестное чудовище билось о дно корабля и норовило его пробить. Девушка протиснула через голову верёвку и выдернула пробку, в нос капитана ударил сильный запах нашатыря. От резкого удара капитан отклонился от флакона, пиратская треуголка упала на диван и развеялась от взмаха ресниц. Он моргнул ещё раз, свист в ушах ослаблялся, проступали обрывки слов. Беспокойных, как его сердце.       – Слышишь меня?       – Слышу, слышу!       Капитана не стало, Он снова находился в теле с именем «Сергей Глебович» – пожизненным клеймом, которое дают с рождения. На секунду ему показалось необычайно легко, словно что–то тяжелое осталось позади, ему дозволили летать к другим мирам и искать в них смысл, чтобы одним днём, подобно мелким крупицам, поднести его хрупкую оболочку к алтарю и рассыпать по золотой чаше. Добавить воды, закатать рукава и кропотливо творить нечто новое, у чего ещё нет названия. Такое, на что нельзя навесить ярлыки и чего невозможно вообразить ни одним разумом вселенных. Но Он видел, он знал, что есть мир, полный хаоса и боли, стенающий в тысячелетних муках. Он больше, чем освободитель, он творец, влекомый создавать по взмаху руки жизни и наблюдать за тем, как его дети существуют в бесконечной кавалькаде случайностей. Снова протрубил металлический рог, Титан собирал вселенные в бархатный мешочек и ступал по звездному покрывалу к созвездиям. Он шел рядом с ним, всё оборачиваясь на выцветший шар с тёмными островками. Планету пожирали языки пламени, пожарные космоса неслись под трель колоколов, спотыкались об переливающиеся рукава. Некоторые не могли сдержать слёз: их дар топтали ногами, били дубинами и пытали. Заливали в рот кипяток, отрезали уши и заставляли смотреть, как на глазах умирают близкие. Здесь нет Счастья, не было и никогда не будет. Титан положил тяжелую, покрытую шрамами руку просторов ему на плечо, Он посмотрел ему в лицо и всё понял: творец слеп. Сверкающий исполин видел все миры, всё, что скрывали за собой закрытые двери, до смысла которых догадался Он. Прошлое, настоящее, будущее – мельчайшая деталь, как на ладони. Титан знал о произошедшем, но никогда не оборачивался назад. Им уже не помочь, отгрызенные руки помощи болтались на их небе и напоминали Титану о днях, когда люди обрекли себя на страдания.       – Все мы желаем счастья, – прогремел его угрюмый голос, – но не все о нем думают так, как следовало бы.       – Не у всех есть кактусы с цветочками, – сказал Он.       – Верно, друг, верно. Моя жизнь бесконечна, я был свидетелем расцвета и краха вселенных, но ещё никогда не видел таких омерзительных созданий, как люди. Беда приключилась на их век, век Всегда, каким–бы то ни казалось их поведение, оно Всегда плохо.       Титан излагал мысли не так, как это делали сородичи оболочки. Во вспыхнувшей звезде спутник творца видел мать. Она вращалась в золотой сфере вокруг себя, словно зарождающаяся эссенция. Босая, в одной лишь ночнушке с шелковым бантиком, мама тянулась к пустоте и просила Маятлани избавить её от страданий. Она хотела покоя.       – Пятнадцать, восемь, двадцать четыре. Шестнадцать, два, девятнадцать…       Титан улыбнулся ей:       – Не беспокойся, милая. Все было хорошо. Все хорошо. Все будет хорошо.       – Восемь? Пятнадцать, три, пять, восемь?! Шестнадцать! Шестнадцать, двадцать!       Исполин шагнул к маме в сферу и поднялся с ней под самое ничто, её измученное болезнью лицо обрело румянец, щеки налились жизнью. Мама смеялась, смеялась от всей души, как это было когда–то. Из металлического рога грянул Чайковский, она продолжала вращаться и нажимать на прибитые к деревянной балке клавиши пианино. Музыка? Музыка. Музыка! Он слышал её божественные ноты, Он видел, как музыка льётся из батарей, из дивана, заливается через балкон и входит в дружеский поединок с персиковым соком. Фрукты, пахло спелой черешней, слышался шелест яблонь.       Маятлани! Маятлани! Маятлани!       Карнавал безмерного счастья не заканчивался ни на мгновение. Позади вопили люди – низшие, не понимающие простых вещей создания. Честь Титанов восстановлена, дар возвращен богам, а Ему и маме даровали покой. Он перевел взгляд на собравшуюся по бетонным осколкам стену и приметил рядом обеспокоенную Юниту. Повзрослевшую, набившую за долгую жизнь сотни шишек.       – Господи, напугал! – почти что верещала она, как недавняя сирена. – С тобой все хорошо?!       Он вернулся домой, в заклейменное тело с позывными «Сергей Глебович», «Профессор», «Глебыч», «Mon chéri» и «Любезный». Он снова Он.       – Маятла–а–н–и! – мечтательно протянул профессор, любуясь белым потолком.       – Кто?! Какой ещё Мая… Мата… Да чёрт бы с ним! Ты здесь? Меня видишь?       – А где мне ещё быть, Зина? Я всегда здесь. Повсюду. В каждом.       Богиня тяжело вздохнула и сунула в ладонь Сергея Глебовича обрывок смоченной в нашатырном спирте ваты. Она поставила склянку на стол и взяла мобильный телефон, что–то листая в нём слегка дрожащими руками.       – Скорую тебе вызвать?       – Обнаружат, – всё так же спокойно отвечал профессор.       – Обнаружат… – нервно ухмыльнулась Афродита. – Конечно, обнаружат!       Она прислонила телефон к уху и заходила по комнате взад–вперёд. Пальцами она щипала себя за губы, то покусывала их зубами, глаза метались и не задерживались на чём–либо больше секунды.       – Алло? – наконец ей кто–то ответил. – Александра Борисовна, я сегодня на работу не выйду. Нет, мне что–то нездоровится. Пожалуйста, перенесите всех, кто был записан на сегодня, на… – она повернулась к календарю на стене, – давайте на эту субботу, я выйду в свой выходной. Да, на третье ноября. Ага. Спасибо вам большое!       – Александра Борисовна, – задумчиво проговорил Сергей Глебович. – Это та самая, за стоечкой?       – Та самая, – продолжала копаться в телефоне богиня, – за стоечкой. Скажи, тебе правда лучше? Я из–за тебя перенесла людей.       – Пойдёт, – махнул рукой профессор, – а на счёт этих созданий не беспокойся. На кладбище ногтей не делают.       – Сейчас еду разогрею, на кухню позову. Дойдёшь?       – Вездесущий всегда дойдёт до сути!       Через пару часов профессору стало лучше, он сидел за столом с Афродитой и ел вчерашний гуляш с картофельным пюре. Рядом с замытой до стёршихся узоров тарелкой стояла кружка чая с малиной. Слева лежала работа всей его жизни, как всегда, открытая на чистой странице. Еда придавала ему мыслительных сил, Сергей Глебович ненадолго оторвался от тушеного мяса и взялся за ручку:       «29 октября 2018 года, понедельник. Первая встреча с Маятлани. Мнимая победа над Носухоротвым (которой я, конечно же, не верю), (возможна подтасовка фактов). Мне очень странно. Вкусная еда, рядом богиня. Ощущение маленькой победы присутствует. Чувствую свежесть, грязные руки в голове отсутствуют, мысли стройные, как раньше. Как раньше. Во мне будто что–то загорелось, как в первую ночь на новом месте. Надежда. Опять она! С ней будет поспокойнее. И на сердце отлегло. Боюсь писать слово, характеризующее моё состояние, напишу его отдельно, по буквам:       Х. О. Р. О. Ш. О.       Думаю, это всё из–за Маятлани. До всего появилось дело, даже до дня. И потом, какое необычное имя! Маятлани…»