(с)Нежный эльф

      «А может и к лучшему! В конце концов, всё равно домой собиралась!» – уговаривала себя Анна Сергеевна, снова уверенно крутя баранку.       Многострадальное тело белогорячечного эльфа из сугроба вновь было транспортировано ничему не удивляющемуся (функция была начисто отключена красивыми красненькими бумажками, сунутыми в подставленную лапку) консьержем вниз, аккуратно погружено и даже пристёгнуто ремнём безопасности (Аня впервые задумалась об истинном смысле названия – «безопасности» для водителя, чтобы пассажир не буянил, если что!) к сиденью «мерседеса».       И вот опять – «ночь, улица, фонарь, аптека», то есть вечер, столица, снегопад, пробки.       Анна Сергеевна откровенно устала: от бесконечной возни с капризным и уже не особо нужным двухметровым бузотёром, от мотаний по не расчищенным московским дорогам, от раздачи чаевых направо и налево – короче, от всего и сразу. А вместе с усталостью росло и раздражение.       Но нет, дорогой Читатель! Анна Сергеевна, краем глаза (за рулём же, всё-таки!) следя за мерно дышащим мужчиной по правую руку, вовсе не планировала выкинуть тело в той же столичной подворотне (или в какой-нибудь другой – мало ли подворотен в белокаменной?), как в сердцах и с обиды собиралась ещё двадцать минут назад, размахивая сковородой над вновь отключившимся скандалистом.       Аня – та самая мечтательная и добрая, в общем-то, девочка с дурацкой кличкой, нацепившая на себя, словно доспехи, костюм стервозной взрослой тёти-бизнесменши, – перебрав в голове всё запомненное из легендариума Толкина и навеянное жизненным опытом, решила, что выводить из организма токсины (с происхождением токсинов ещё только предстояло разобраться, ну да за этим дело не станет – знакомые наркологи имелись!) заигравшийся в эльфов красавец будет на свежем загородном воздухе принадлежащих ей сосново-ёлочных гектаров.       Ну и что, что нарушает собственное же правило: никаких мужиков в доме? Её дом – её правила.       Тем более, что в этом самом доме Анну Сергеевну… всё-таки ждали.       Вообще, животные в ритм жизни Ани не вписывались от слова «совсем». Ну какие тут мохнатые-пушистые, когда дома не бываешь сутками (и с курами тоже, да-да, юмор зачётный и в тему!)? От недолюбленности даже кактусы загнутся!       Но у Анны Сергеевны имелся и зимний сад с капризными орхидеями, и животинка в огромном доме тоже прижилась, вполне вольготно себя чувствуя на пленэре и царских харчах.       Так уж получилось, что бывший (и давно, как страшный сон, забытый) подарил Ане, собак никогда особо не жалующей, ни дать ни взять в отместку за всё хорошее маленький, жалобно пищащий комочек с огромным красным бантом на шее. Видимо, растрогать хотел и на волне приступа мимимишности вернуться в тёплую постель и под крылышко.       Не прокатило.       А голубоглазым комком, в мгновение ока выросшим в жизнерадостного, всё вокруг ломающего и ни секунды не сидящего на своём месте хаски, отныне занялся Дед Радослав.       Когда только начинали бойкие ребята огораживать элитные лесные подмосковные гектары высоким кирпичным забором и ставить вывески с паспортом объекта – «Коттеджным посёлком «Красный яр»» – вот тогда и обозначился странный весёлый старик, наотрез, ни за какие невиданные посылы (читай угрозы) из своей халупы прямо посреди новой стройки выезжать не соглашавшийся.       Чем обычно такие истории заканчиваются?       Был старик – и нет старика.       А тут…       Вот полюбился общительный старец с лукавыми глазами шалопая-мальчишки и грозным «деловым людям», понаехавшим деда пугать, и строителям-таджикам, и, позже, нуворишам из краснокирпичных дворцов росшего и ширившегося «Яра»! С одними чайку попил с баранками, других ядрёным табачком угостил, третьим подсказал, как дизайн-проект встроить в так последнее время модно «сохраняемую» окружающую почтизаповедную сосновую чащу.       И прижился-сохранился в своей хибаре посреди заросшего небольшого участка густого леса! Даже должность ему с неплохим окладом сторожа новоприбывшие поселенцы положили.       Так и вековые деревья в «Красном яру» остались живы-здоровы (разве что сухостой подчистили, ну так это ж лесу только на пользу!), и «Деда Рада» стал своего рода местной достопримечательностью.       Радослав Аниного хаски и привадил. Откормил пушистого бедокура, обучил слушаться строптивую хозяйку, даже охранять участок (разве что от белок, от кого ещё-то, за высокими заборами и с сигнализациями?) научил. И благодарная Анна Сергеевна, подкинув старичку-лесовичку деньжат и, периодически, заезжая в известную французскую кондитерскую в центре за перевязанными лентами коробками с так любимыми стариком ароматными эклерами, с радостью оставила тому дубликат ключей от ворот и коттеджа и код от навороченной охранной системы.       А Деда, взамен, кормил радостно рассекающего снежные сугробы участка собакевича и, заодно (сам вызвался! за то и эклеры!), развёл и содержал в идеальном порядке буйную растительность в зимнем саду под стеклянной крышей.       Понадеявшись, что старик и двухметровую оглоблю, повадившуюся в обмороки грохаться, до кровати дотащит, Анна Сергеевна, щёлкнув пультом от ворот, радостно посигналила. Но на призывный трубный звук чуда немецкого автопрома из коттеджа спешил вовсе не Деда, а миниатюрная филиппинка-домоправительница Альма.       Как, дорогой Читатель, я не упомянула Альму? Просто настолько сдержанная, вышколенная и немногословная азиатка срослась с домом, вписалась в интерьер, если так вообще про живого человека можно сказать, что воспринималась и Аней, и хаски, и даже Дедой Радой как фикус в горшке, ну, или, как Советская энциклопедия: и, вроде, хрен разберёшь, что там внутри, а попробуй-ка без неё обойтись!       На самом деле, идеальной чистотой и уютом коттедж, который стал для Анны Сергеевны не просто недвижимостью, а именно домом, был обязан исключительно изъясняющейся на чистом английском Альме. Вот и сейчас домоправительница, завернувшаяся в пуховый платок, спешила навстречу хозяйке, которая сроду не сигналила там, где любили и ценили тишину и уединение.       — Good evening, ma'am! The dinner’s ready if you fancy some, – ах это вечное причудливое сочетание почти британской чопорности (как в этом «fancy» – ну кто так говорит?), а также готовность Альмы всегда и ко всему – например, с этим ужином, который, в принципе, хозяйка и не ждала, и не просила готовить (еду засиживающейся допоздна в офисе Ане приносили туда же, «к станку», который просто нельзя было выключить и уйти, как она часто шутила)!       Возможно, эта постоянность и преданность, вкупе с экзотичностью, и были теми самыми деталями, которые делали дом домом?       — No dinner, thanks, but I’d appreciate your help with this, – на слове «это» Анна Сергеевна, уже успевшая выскочить наружу, распахнуть пассажирскую дверцу и отстегнуть ремень безопасности на сползающем с сиденья мужчине, красноречиво кивнула в его сторону головой.       Альма побледнела, сжала губы в тонкую ниточку и, коротко кивнув, скрылась в дверях хозблока.       Аня только моргнуть успела – Альма, завязав покрепче платок, чтоб не сваливался на глаза, подкатила к боку «мерса» садовую тачку и решительно тряхнула зачем-то прихваченной лопатой.       — We can bury him in the backyard. No one knows – in spring Rada will lay out a flower-bed over the top, – скороговоркой выдала верная Альма, в одиночку перекладывая тело в железную тачку.       Анна Сергеевна, до которой смысл сего действа дошёл не сразу, вдруг поняла и аж согнулась пополам от безудержного хохота: верная Альма, всегда, видимо, подозревавшая в хозяйке, как и во всех русских, «криминальный элемент», была, однако, готова и труп, который в машине непонятно зачем привезли домой, в саду закопать, и грудью работодателя прикрыть.       А ещё, кажется, Альма, своим непроницаемым азиатским лицом и характером этого никак не проявляющая, была неравнодушна и к Деде Раде – вон как, без колебаний его в подельники записала!       Утираясь от слёз, выступивших на глаза – чёрт его знает, от смеха, от умиления ли, – Анна Сергеевна с горем пополам сумела объяснить готовой к любым жертвам Альме, что тело-то закапывать пока преждевременно, мужчина жив и вполне себе здоров (вспомнились грозные выпады и крики в лофте, уф!), просто «устал» и «не в форме» – что на языке прожившей в России уже достаточно филиппинки означало «нажрался в хлам».       «Но зачем ты это сюда притащила?» – читалось в сгорбленной спине пыхтящей от усилий Альмы, когда та завозила тело через гараж (слава архитектору, что ступенек там не было!) в дом, в гостевую спальню на первом этаже. Аня покорно шла рядом, страхуя не помещающиеся в тачку слишком длинные конечности подкидыша, норовящие «собрать» все углы и косяки, и про себя задавалась ровно тем же вопросом: «Зачем?»