(с)Нежный эльф

      Их дерзкий побег с корпоратива нарушил, наверное, с дюжину приличий. Оставив позади озадаченную секретаршу Оленьку и тихонько посапывающего в уголке сисадмина-Лёшу, Анна Сергеевна и король Лихолесья, не переставая, не в силах оторваться друг от друга, целовались в машине, лакированными чёрными крыльями разрезающей завесу окутавшего столицу сказочного снегопада.       Мимо проносились жёлтые звёзды фонарей и мириады уникальных, не похожих одна на другую снежинок, и они тоже неслись вперёд, словно метеор, оставляющий за собой разорванное яркой вспышкой межзвёздное пространство и вековую космическую тьму.       Губы у Трандуила были нежные и сладкие, словно мёд смертоносных лесных пчёл, а глаза – озёра со студёной водой, – прятавшиеся за густыми ресницами, смотрели в глаза Ани, таявшей от каждого поцелуя и прикосновения – пока ещё робкого и почти невесомого.       А пахло от эльфа весенним лугом, нагретой на солнце, налитой изумрудной силой листвой, пряным разнотравьем самой макушки лета – так, что кружилась голова и подкашивались колени – благо стоять на ногах больше не было необходимости, и Анна Сергеевна, припав на широкую грудь короля, целовала и вдыхала, пила этот сладкий воздух, словно силящийся утолить жажду путник, заблудившийся в бескрайней пустыне.       В тех поцелуях было всё – её несмелые ожидания, её откровенные фантазии.       Но как же нестерпимо мало было этих первых ласк, сдерживаемых рамками социальных приличий!       И как же невозможно долог показался путь до коттеджа по утопающим в снегу улицам и дорогам!       В дом они вошли, взявшись за руки, словно малые дети, в переплетении пальцев силящиеся обрести храбрость.       — Трандуил, я, я… – вроде, нужно было что-то сказать, как-то вместить в слова годы добровольного одиночества, считавшегося правильным и нужным; обозначить самоценность и самодостаточность, с высоты нового взгляда на вещи, обретаемого прямо сейчас, рядом с ним, казавшиеся мишурой и фантиками.       Но была ли нужда в этих словах рядом с тем, кто вот так запросто отметая все эти глупые «само», берёт её лицо в свои тёплые руки, одним только взглядом выворачивая наизнанку душу?       Хотелось льнуть к этим рукам, тянуться за каждым прикосновением, мурчать и ластиться домашней кошкою.       Такого Анна Сергеевна, привыкшая выживать, рвать зубами горло врага, не уступая ни пяди своей земли, собственного мира, добытого кровью и потом, а больше хитростью и женским коварством, не испытывала ни к кому и никогда – а потому в первый раз взорвалась только от одного понимания, что вот, случилось: нашёлся кто-то сильнее и мудрее; кто-то, кому можно довериться и, открывшись, подставить собственную ничем не прикрытую шею – а хоть бы и для властного поцелуя-укуса.       Анна Сергеевна не успела даже вздохнуть – и оказалась обнажённой, стоящей, словно гимназистка в кабинете директора, посреди своей собственной спальни, где чья-то заботливая рука (Альма, спасибо!) предусмотрительно развела камин. Элегантное вечернее платье не предполагало наличия под ним белья – и вот уже, избавленная ловким эльфом от небрежно отброшенной в угол тряпки, она осталась в кружевных чулках и туфлях на тонкой шпильке.       Владыка, скидывающий свой смокинг, на секунду застрял в вороте рубашки – Аня совершенно по-девичьи хихикнула, решив, что, видимо, зацепился длинными ушами. Но уже через секунду он стоял перед ней обнажённый, и Анна Сергеевна ахнула, прикрыв рот кончиками пальцев – увиденное ей понравилось.       Король, вскинув подбородок, медленно, крадучись и вновь напоминая хищного снежного барса, играющего со своей добычей, обошёл вытянувшуюся по струнке, расправившую плечи и задышавшую часто-часто Анну Сергеевну по кругу, изучая. Как воспринимал эльфийский колдун, Перворождённый королевских кровей, рассматривающий женщину, то, что видел, вполне можно было догадаться. Губы эльфа, вновь замершего перед Аней, приоткрылись, щеки едва заметно порозовели в неровном свете пламени.       Задышав чаще – так, что Аня, простая человеческая женщина, волею Валар оказавшаяся сейчас в этой снежной сказке где-то на стыке миров, услышала, как дышит эльф, – Трандуил, перестав, наконец, играть в сдержанность, рванул её к себе.       Отпустив себя, свои надуманные, показавшиеся такими глупыми правила, она самозабвенно кричала, извивалась на сбившихся шёлковых простынях в своей спальне, почти теряя сознание от чрезмерной близости, тяжести мраморного, безупречного тела короля.       Слишком глубоко, слишком чувственно – не просто плотское удовольствие на пике остроты и блаженства, нет: истинное слияние душ – романтическая чушь, скажи кто о таком ещё пару дней назад, подняла бы наивную дурочку на смех!       Но это было именно оно, то самое единение – видимо, не бывает иначе у Перворождённых и бессмертных, населивших немыслимые тысячи лет назад другую сторону земли, о которой поётся в песне, или иную складку Арды – какая теперь разница?       Какая вообще разница, где сейчас пребывают они, отгороженные от всех и вся густым новогодним снегопадом, стирающим белым ластиком всё, что было до, готовя чистый лист для новой, общей истории?       Это было невозможно горячо и долго.       Дотла сжигая себя на этом Йольском костре, в адском пламени плотской страсти и райском свете душевной близости, Анна Сергеевна, сознание которой разлеталось на тысячи осколков, чувствовала всё и, в то же время, видела словно со стороны: вот Трандуил откидывает голову назад, встряхнув ей, как норовистый жеребец – грива его светлых волос разлетается веером, накрывая их серебряной волною, вот унизанные перстнями тонкие сильные пальцы вычерчивают таинственные рунные письмена на её обнажённом животе, опускаясь ниже и ниже, вот эльфийский колдун вытягивается на её теле, кусая основание шеи, не сдерживая боле рвущего душу стона-рёва…       Вновь взорвавшись фейерверком, забившись под тяжестью и почти теряясь в этих поразительных ощущениях целостности со своим эльфом, Анна Сергеевна, сцепив пальцы в замок вокруг его шеи, уснула в руках что-то тихо мурлычущего себе под нос Трандуила, мокрая от пота с макушки и до кончиков пальцев ног, опустошённая и полная телесно и душевно.       Последнее, что сквозь сон уловила Аня, это тихий шёпот насылающегося своё снежное заклятие её эльфийского короля: «Losta lle, Melamin, losta lle, Valar kilme!»