(с)Нежный эльф

      Коттедж Анны Сергеевны словно вымер – ни Альмы, ни Торина, никого женщина, вихрем пронёсшаяся до входной двери, не встретила.       И ладно! К предательствам ей не привыкать – и это переживёт!       Хибара лже-Радагаста оказалась на своём обычном месте – и нет, никакого чудо-дома, сказочного донельзя, Анна не увидела: обычное деревенское непотребство, беспощадное в своём архитектурно-нищенском замысле. Добро пожаловать, смотри под ноги, а то вляпаешься… в реальность!       Церемониться, стуча и дожидаясь ответа, женщина не стала: чай, не чужие люди теперь, после такого развода-то! Элегантно распахнув незапертую дверь пяткой в валенке, Аня, сложив лицо в своё самое неприятно-презрительное выражение, шагнула через порог и…       Если снаружи мир остался тем самым, привычно-серым и скучно-прагматичным, в общем, её миром, в котором так удобно жилось, руководя всем и всё контролируя, то здесь, под крышей дома Деды Рады, творилось волшебство.       Собственно, крыши-то никакой и не было.       Была чудная, открытая веранда, был усыпанный яркими звёздами чёрный бархат почему-то ночного (утро же?) неба, были увитые еловыми ветвями и алыми лентами каменные колонны, такие высокие, что вершины их терялись где-то в нестерпимой дали. Был празднично сервированный, уставленный свечами и самыми изысканными лакомствами стол.       Были люди, сидящие вокруг стола.       Люди ли?       Анна Сергеевна, сморгнув пару раз, во все глаза уставилась на обернувшихся к ней. Упрямо мотнула головой – всё, пора, видимо, прорабатывать ситуацию с психологом, сама не справляется. Махнула куда-то себе за спину – туда, где должна была остаться дверь, в которую она так изящно ввалилась, зажав под мышкой корону. Дежурно улыбнулась – главное, лицо держать, а там уж и её вылечат, и всех вылечат... Выдавила:       — Простите, кажется, я дверью ошиблась!       И собралась уже топать отсюда – наверное, лучше сразу в дурдом, – но тёплые ладони легли ей на плечи, удерживая и разворачивая к себе.       Добрые стариковские глаза Деды Рады (Радагаста-а?) заглянули в её наполнившиеся нежданными слезами глаза.       — Ну, что ты, что ты? – промокнув слёзы рукавом своей удивительно чистой белой хламиды, волшебник (да! волшебник!) потянул Анну Сергеевну, внезапно размякшую, словно снег в марте, к столу. – А я говорил вам, что свою дорогу она всегда найдёт!       Навстречу женщине, глупо шмыгающей носом и всё никак не останавливающей поток слёз, из-за стола поднимались и выходили, поочерёдно принимая её, словно давно потерянного ребёнка, наконец вернувшегося домой, в тёплые объятия, самые невероятные, самые поразительные, самые-самые – просто нет эпитетов в человеческих языках, чтобы описать этих прекрасных существ, соизволивших обратить внимание на неё-земную, человеческую и такую малозначимую.       Каждый из четырнадцати – семь мужчин и семь женщин – склонился к ней, запечатлев на лбу ничегошеньки не понимающей, но, почему-то, не пугающейся, а наоборот, бесконечно счастливой Анны Сергеевны поцелуй, каждый шепнул ей своё имя, и от имён этих Аню повело: неужели?       Улмо, Аулэ, Оромэ, Мандос, Ирмо, Тулкас, Манве, Варда, Ньенна, Эстэ, Вайрэ, Вана, Несса, Яванна.       Четырнадцать Валар стояли вокруг Анны Сергеевны, четырнадцать сияющих, таких разных, но таких совершенных в своей правильности и инстинктивной знакомости, которую осознаёшь не разумом, но чуешь сразу самим сердцем.       Валар, языческие боги, мусульманские пророки, христианские апостолы: как ни назови, вот они, высокие, много выше среднего человеческого роста Анны Сергеевны, стоят и улыбаются. И о каком же верии-неверии здесь может идти речь, когда протяни руку – и коснёшься белых летящих одежд Манвэ, златых кудрей Ваны, мускулистых рук Тулкаса или сияющего звёздным светом платья Варды?       Но вот с приветствиями было покончено, и Аню, растерявшую весь свой словарный запас и только глупо кивающую всем вокруг, потянули к столу, а там… Чинно сидели и улыбались ей филиппинка Альма, хаски Торин и незнакомый дедок в красной шубе Деда Мороза!       Подсевший к последнему Радагаст исподтишка двинул Мороза, пока не видит начальственный Манвэ, локтём в бок, заговорщицки шепнул:       — А я говорил, что придёт? Если б не любила, не смогла бы порога перешагнуть. Гони табак, раз проспорил!       — Да кабы не моё великое волшебство, не попал бы синда в портал, и не было б ничего! – горячился в ответ Мороз.       — Я так понимаю, Гэндальф? – прищурившись, уточнила усаженная рядом Анна Сергеевна.       — Самый великий чародей Средиземья к твоим услугам! – галантно приподняв меховую шапку, представился волшебник – и был тут же наказан за бахвальство: Аня, эмоциональное состояние которой в свете последних событий и так было крайне неустойчивым, взвизгнув и зашипев похлеще рассерженной кошки, не стесняясь ничего и никого, даже Валар, вцепилась в длинную белую бороду «самого великого», приговаривая:       — Ах ты, старый интриган! Чего удумал! Послал его – такого, значит, растакого, – секстуризмом заниматься! Каникулы ему, видишь, с клубничкой устроил! А обо мне, о моих чувствах ты, шляпа старая, подумал???       Эстэ, мягко, но крепко перехватив руки Анны Сергеевны, отцепила разбушевавшуюся женщину, усадив на место и огорошив (хотя, казалось бы, куда уж больше!), припечатав следующим замечанием:       — Успокойся, человеческое дитя! Волнение матери передастся ребёнку, а мы ведь не хотим тревожить эльфинита – Новую Зарю эдиль?       В глазах у Анны Сергеевны потемнело, она по недавно приобретённой привычке уже приготовилась бухнуться в обморок – но не дала вмешавшаяся Альма. На чистом русском филиппинка, совсем как типичная отечественная тётушка преклонных лет, заохала, засуетилась вокруг, прикрикнув на сразу присмиревшего и вытянувшегося по струнке Радагаста, на подобравшегося и хитро прищурившегося Гэндальфа:       — А ну-ка, истари, кыш отсюда! Что мужику радость, то бабе потом в муках на свет производить! А ты, блохастый, – это уже Альма обратилась к хаски Торину, радостно улыбающемуся своей собачьей мордой и, кажется, тоже прекрасно понимающему русскую речь, – Быстро метнулся за счастливым папашей, чтоб оленя своего седлал и навстречу будущей жене с посольством выступал, как традицией положено!       Оромэ под столом незаметно передал торжественно улыбающемуся Мандосу увесистый мешочек. Вала подмигнул владыке лесов, хитро шепнул:       — Будет тебе, братец, уроком: говорил владыка судеб, что чуду нужно помогать? Вот эти двое майар всё по воле Манвэ и устроят!       Всё смешалось в голове Анны Сергеевны, заработавшей с утроенной скоростью. Так-так, только б не спятить! Оказывается, не такой уж и «верный» её преданный Иваныч оказался? Точнее, верный, только, вот, не ей, его кормившей-одевавшей, а, наверняка, всё тому же Мише-крыше, которому она давнёхонько на мозоль наступила? Сфабриковал бумажки, а она, подвоха ожидавшая, сразу и поверила – да не королю эльфийскому, а бандюгам российским?       А Альма, её верная филиппинская домоправительница – самая настоящая майа? То есть божок местного разлива? И хаски Торин, получается, тоже? Божественная сущность, которая грызёт туфли и, пардон, писает, задрав лапу?       Истари Гэндальф подрабатывает у Валар Дедом Морозом, а сами Валар, на самом деле, те ещё хитрецы, которые действительно развлекаются, споря о сплетении судеб и, при этом, ещё и ставки делают?       Но самое поразительное, никак не желавшее оформиться в мысль, которую можно облечь в слова – хотя бы, пока, просто про себя, вслух слишком страшно, вдруг не сбудется? – откровение ещё только предстояло осознать.       А прочувствовать – о, Анна Сергеевна, трепетно коснувшаяся кончиками пальцев своего плоского пока живота почувствовала это и приняла, поверив в самое волшебное волшебство из возможных и невозможных.       Новая Заря эдиль.       Эльфинит.       Её маленькая, прекрасная, как звёздный свет, крохотная девочка с сияющими голубыми глазами и волосами цвета снежных хлопьев, которые сейчас закружились в своём прекрасном танце вокруг Анны Сергеевны, завертелись хороводом, облачая женщину в невесомое белое платье, всё словно сотканное из нежных зимних кружев. Завертелись-закружились, вздрагивая резными краями, отгораживая её, звонко рассмеявшуюся от переполнившего, переливающегося через край счастья посреди завихрившейся, но не морозящей снежной бури; от лукаво улыбающихся истари, машущей ей вслед платочком и вытирающей умильные слёзы майи Альмы, прекрасных Валар, вечных и вечно-правых в своей мудрости.       Или наивной глупости?       Это уж Вам, мой дорогой Читатель, решать! А ещё одной маленькой человеческой женщине, кружащейся под хлопьями снега.